От научной фантастики к патриотическому роману

 

Миф об упадке достаточно типичен для националистической мифологии (Smith 1984: 104). Он, например, буквально пронизывает произведения ряда русских писателей‑почвенников, которых история поддельной «Влесовой книги» вдохновила на написание романов о чудесной находке «языческих летописей» и их едва ли не магической силе. Одним из первых стал известный русский писатель, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственных премий РСФСР и СССР П. Л. Проскурин. Еще в конце 1970‑х гг. он задумал роман о древних славянах, на что его натолкнули сведения о находке в годы Гражданской войны неких «дощечек с непонятными письменами», якобы оказавшимися «древнеславянскими рунами» (Проскурин 1980а: 28). Речь явно шла о «Влесовой книге». Однако похоже, что этого романа Проскурин так и не написал. Между тем интерес к славянскому язычеству не прошел для него даром, и в 1981 г. он выпустил повесть «Черные птицы», в центре которой находилось музыкальное наследие «великого язычника», композитора, сочинившего цикл славянских языческих молитв, вершиной которого была молитва Солнцу (Проскурин 1987). Писатель давал понять, что древние славяне были солнцепоклонниками. Он избегал упоминаний свастики как солярного символа, но для читателей, знакомых с арийским мифом, все было понятно без объяснений. Впрочем, как мы видели, вскоре Федичев еще более настойчиво напомнил о свастике как якобы «древнем славянском символе».

Не была забыта и «древняя языческая летопись», и некоторые писатели подобно Проскурину тоже попали под ее обаяние. Пожалуй, первым, кто написал о подвижниках, разыскивавших на Русском Севере старые рукописи, был Д. А. Жуков, руководитель Русского клуба. Для него эта деятельность была наполнена глубокого патриотического смысла, ибо помогала обнаружить утраченные корни, которые Жуков связывал с глубокой первобытностью. И вовсе не случайно он стоял в ряду самых ранних сторонников аутентичности «Влесовой книги» (Жуков 1981).

Но если Жуков ограничился одним лишь рассказом, то его более молодые единомышленники вскоре начали писать об этом целые романы. Одними из первых миф о древних языческих письменах, якобы сохраненных «раскольниками‑староверами» вплоть до наших дней, ввели в художественную литературу писатели С. Т. Алексеев[139]и Ю. В. Сергеев[140]. Отождествив православных староверов, борцов против никонианства, с язычниками, эти писатели в полном соответствии с неоязыческими постулатами объявили христианство «рабской религией», погубившей «истинные верования вольнолюбивых россов»[141]. Они верили, что в глубинах России (для Алексеева на Русском Севере, а для Сергеева в Сибири) еще сохранились скиты с «берестяными грамотами» («дощечками») или «пергаментными свитками», рассказывающими о Прави и Яви, Перуне и Свароге. Выставляя в неприглядном свете советского ученого, Сергеев давал понять читателю, что «бесценные древние рукописи» следовало всячески скрывать от ученых, якобы действовавших по указке НКВД и стремившихся к полному уничтожению оставшихся древних рукописей (Сергеев 1987: 142–143, 456–460). Алексеев добавлял к этому, что древние дохристианские книги имели магическую силу и являлись талисманами, уберегавшими от беды. Выказывая плохо скрытую враждебность к христианству, он делал особый акцент на том, что не попы принесли с собой письменность, а сам русский народ изобрел ее для собственных нужд (Алексеев 1986: 37–57, 83–85, 89, 111, 192 сл.)[142].

Явно под влиянием мифа об утраченной языческой письменной традиции Алексеев еще в первой половине 1980‑х гг. написал повесть «Слово», где доказывал, что в дохристианские времена на Руси были и свой Бог («Бог всего рода людского»), и своя докириллическая письменность. Якобы еще в те далекие времена имелись рукописи о земле Русской и о славной истории предков, но многие из них были безжалостно уничтожены христианскими священниками. Устами древних волхвов писатель заявлял, что свободный народ должен иметь своего собственного Бога, а принятие чужой религии неизбежно ведет к порабощению и подчинению иноземцам. Будто бы об этом говорилось в найденной в 1919 г. летописи старца Дивея, якобы жившего в эпоху князя Владимира. Этой «древней рукописи» приписывались волшебные свойства: якобы она служила талисманом, спасавшим своего владельца от беды и даже от смерти. Но, к несчастью, во время войны она исчезла. Алексеев убеждал читателя в том, что русские монахи самоотверженно сохраняли в монастырях языческие свитки; при этом гонения патриарха Никона на староверов изображались как имеющие своей целью окончательно уничтожить дохристианское наследие. Героем своей повести писатель сделал собирателя древних книг Н. Е. Гудошникова, обнаружившего у староверов Печеры залежи старописьменных книг. В то же время автор с недоверием и подозрительностью относился к советским ученым, ведущим поиск старопечатных книг (Алексеев 1986). Нет никаких сомнений, что Алексеев писал свою повесть под влиянием «Влесовой книги». В то же время многие из высказанных им мыслей были впоследствии подхвачены как некоторыми другими писателями, так и национал‑патриотами и заполонили страницы неоязыческих изданий 1990‑х гг.

В 1990‑х гг. «арии‑славяне», «Северная Прародина» и загадочная «Арктическая цивилизация» стали находить все новых почитателей среди писателей научно‑фантастического жанра. Появился уже целый пласт фантастических художественных произведений, посвященных «светлым славянам», отважно встающим на борьбу с некими «темными силами». Некоторые наблюдатели отмечали это как «влиятельное направление массовой литературы 90‑х годов» (Володихин 1998а), другие характеризовали это направление как умелую борьбу неофашистов за молодые умы (Вершинин 1998).

В этом отношении определенный интерес представляют вышедшие практически одновременно произведения уже известных нам С. Т. Алексеева «Сокровища Валькирии» (М., 1995) и «Сокровища Валькирии – 2» (М., 1997), Ю. В. Сергеева «Княжий остров» (М., 1995), а также Е. Я. Гуляковского «Красное смещение» (М., 1996). Пытаясь с самого начала заинтриговать своего читателя, писатель Алексеев создает в своих книгах впечатление страшной секретности, окружающей полученные им якобы из недр КГБ сведения о поисках «древних арийских сокровищ» и «утраченной Северной цивилизации». Его герой, полковник Русинов (Мамонт), был в молодые годы работником некоего секретного института, существовавшего при Министерстве обороны СССР и занимавшегося поисками древних сокровищ. Заинтересовавшись «арийскими древностями», Русинов обнаружил необычайную близость славянских языков с санскритом, вплотную приблизился к пониманию сокровенного смысла вещей и уличил советскую науку в злонамеренном сокрытии правды об «арийском наследии» (Алексеев 1995. Т. 1: 27, 30–32). Устами своего героя автор безапелляционно заявляет, что «прародиной ариев все равно оставался север», что бы ни говорили об этом ученые и «запретители коричневых идей» (Алексеев 1995. Т. 1: 110–112). Занявшись самостоятельно поисками арийских городов, Русинов в конечном счете обнаруживает их на Северном Урале, причем делается это в теснейшей кооперации с сотрудниками… КГБ (Алексеев 1995. Т. 1: 33, 44, 50–51, 318–319, 393, 424).

Автор романа сетует по поводу тех разрушений древнего культурного наследия, которое принесло с собой христианство. В частности, много вреда произошло от изменения топонимики: «Утратив космос пространства, человек и весь народ в целом утрачивают и свое предназначение, и свой рок» (Алексеев 1995. Т. 1: 45). Рассуждения автора достигают поистине апокалиптического накала, и он заявляет, что если не признать славянский мир «Третьей, Северной цивилизацией», то наступит мировая катастрофа (Алексеев 1995. Т. 1: 111–112). При этом, воспевая арийцев, автор намеренно называет носителей «Третьей цивилизации» «гоями», а их недругов – изгоями (Алексеев 1995. Т. 1: 394; Т. 2: 340–341), как бы намекая на вечную конфронтацию арийцев с «семитами», то есть евреями. В подтверждение правильности этой догадки автор пускается в рассуждения о возможной глобальной катастрофе, которую непременно используют «изгои мира». В этом случае они объединятся в новый Интернационал и образуют Мировое государство с диктаторскими порядками. Его глава, «Великий Изгой», якобы устремится на Север, чтобы покончить с остатками Северной цивилизации и окончательно уничтожить священные книги. В частности, одна из главных задач этих сил состоит будто бы в искоренении русского народа. Автор ассоциирует Интернационал с корпорацией крупнейших транснациональных банков, которая генерирует вредные идеи, в частности коммунистические или фашистские. Этот Интернационал представляется автору «клещом‑паразитом», «носителем тяжелой болезни», с которой следует как можно скорее покончить (Алексеев 1995. Т. 1: 427; Т. 2: 93, 275, 303–306, 326–327, 348)[143]. Чтобы этот набор антисемитских стереотипов отличался необходимой полнотой, автор включает и сюжет о «ритуальном убийстве» (Алексеев 1995. Т. 2: 385).

«Гоев» автор рисует мудрецами, хранителями древних тайных знаний, «сокровищ Вар‑Вар». Последние представляют собой «пергаментные свитки». Любопытно, что Алексеев косвенно подтверждает факт фабрикации «Влесовой книги», демонстрируя, что и сами «патриоты» не верят в ее подлинность. Он описывает, как «гои» продолжают готовить новые «древние рукописи», прилаживая их к мировосприятию современных людей. Эта деятельность имеет определенные резоны – ведь «иначе изгои опять не поверят, а кощеи оспорят и извратят, как испортили и извратили Влесову книгу» (Алексеев 1997а: 20, 322–328). «Волхвы‑гои» делятся с героем книги знаниями о происхождении людей и их древней истории: «знания» эти сводятся к мифу о Северной прародине, Гиперборее, о наступлении ледника и исходе людей‑«верцев» с Севера, об их священных книгах, в которых изложена древнейшая система верований, в частности, говорится об их Великом Боге по имени Ра[144]. Примечательно, что одна из «древних книг» носит название «Книга Свастики» (Алексеев 1997а: 357–367).

Наконец, автор убеждает читателя, что сегодня дух Северной цивилизации концентрируется в сербских районах бывшей Югославии, что там располагается древняя «Земля Сияющей Власти», в центре которой находится священная гора Сатва, где хранится «Сущность Мира». Якобы там и находилась истинная Земля обетованная, которую не удалось найти «рахданиту Моисею». Именно там, по утверждению автора, проходили отрочество и юность Иисуса Христа, учившегося премудрости у «гоев»; там же, а вовсе не в Палестине (показательно, что автор использует термин «Опаленный Стан»!) Христос разговаривал с Богом и возникло христианство (Алексеев 1997а: 58, 114–115, 142, 358). Вот почему «кощеи», враги «гоев», всегда стремились покорить Балканы – когда‑то этим занимался «великий изгой» Александр Македонский (автора мало смущает тот факт, что на Балканах находилась его родина), а сейчас туда рвутся современные «кощеи», миротворцы ООН, за которыми скрывается НАТО (Алексеев 1997а: 115–120, 122–123, 352).

Открывая тайну недавних событий на Балканах, автор пускается в откровения: «Южных славян резали и рвали на части… Интернационалу требовалась Земля Обетованная, Земля Сияющей Власти, чтобы начать очередной поход за свою древнюю идею, теперь звучащую как “новый мировой порядок” (Алексеев 1997а: 119, 384). Любопытно, что герои автора, мужественно противостоящие этим замыслам, все как один являются сотрудниками бывшего КГБ. После всего этого читателя вряд ли может удивить почтительное отношение автора к Сталину, смело боровшемуся с «Интернационалом» (Алексеев 1997а: 119). Наконец, автор не может пройти и мимо проблемы «богоизбранного народа» и утверждает, что русские ближе и милее Богу, чем иудеи (Алексеев 1997а: 217). Иными словами, роман Алексеева буквально пронизан идеями, популярными у русских национал‑радикалов. Одна из этих идей, как чутко уловил А. Рейтблат, – едва ли не животный страх перед «чужаками» и «чужим», перед утратой жизненно важных ресурсов и идентичности (Рейтблат 2000).

Остается добавить, что роман был написан в Вологде под явным влиянием вологодского этнографа С. Жарниковой. Сама Жарникова нашла свое место в этом романе в виде женщины, которой было суждено найти на Белом море «Влесову книгу» (Алексеев 1997а: 323). Национал‑патриотическая прокоммунистическая газета «Патриот» опубликовала хвалебную рецензию на книгу Алексеева. Интригуя читателя тайнами «Северной арийской цивилизации», рецензенты усмотрели заслугу автора в его стремлении «воспитать способных мыслить патриотически» (Панькова, Сергеев 1997)[145]. Иными словами, «арийская идея» находит спрос не только у ультраправых, но и у левых политических движений. Обе книги Алексеева были выпущены тиражом более 400 тыс. экземпляров. Они устойчиво пользовались необычайным спросом и неоднократно переиздавались различными издательствами, в особенности «ФАИР‑Пресс», которому полюбилась такого рода литература.

Вместе с тем сам Алексеев отчетливо понимает цену своим трудам. В новой книге он проговаривается: «Вместе с крахом коммунистической идеологии восстал черный столб всевозможной мистической дури и вместе с ним – армия авантюристов, зарабатывающая хорошие бабки на дураках, полудурках и очарованных странниках» (Алексеев 1997б: 41). Что ж, лучше не скажешь.

Книга Ю. В. Сергеева посвящена как будто бы событиям Великой Отечественной войны, но на самом деле военные сюжеты являются для ее героев лишь тусклым фоном. Куда важнее автору представляется развитие все тех же идей о дохристианском величии Руси, языческой мудрости, арийских предках и их Северной прародине. Автор утверждает, что Гитлер извратил светлые арийские традиции и символы и что его конечной целью было их полное уничтожение. Мало того, оказывается, что суть мирового военного конфликта заключалась в борьбе за древние книги: посланцы Зла стремились их сжечь, а посланцы Добра – сохранить. Почему именно эти действия открывали обеим сторонам путь к Мировому господству, автор умалчивает (Сергеев 1995: 47). Зато он приписывает языческим книгам сверхъестественные мистические способности – будто бы само по себе их обнаружение способно кардинально изменить мир. Подобно многим своим единомышленникам, Сергеев склонен к оккультизму (см., напр.: Сергеев 1995: 326–327)[146]и полагает, что в индийских Ведах «зашифрована вся цивилизация человечества, все прошлое и будущее, планетарный разум». Но главной священной книгой является, разумеется, «Влесова книга», которую по созвучию автор называет «Блеск‑Книгой». Сюжеты из этой книги сплошь и рядом вплетаются в его повествование. Например, в полном соответствии с ней он утверждает, что у древних русичей не было человеческих жертвоприношений. А тот, кто это оспаривает, – «дурак и невежда, норманист и последователь злобного Шлёцера, старавшегося извратить нашу историю» (Сергеев 1995: 48, 59, 102, 105, 318). Многими своими идеями книга Сергеева сходна с книгами Алексеева. И здесь мы встречаем утверждение о том, что Христос учился у славянских волхвов; правда, Сергеев идет еще дальше и настаивает на том, что пророк Моисей происходил из славянского рода (Сергеев 1995: 53–55, 333).

Показательна интерпретация Сергеевым славянского язычества. Он вполне серьезно и вопреки всем имеющимся, в том числе и приводимым им самим, данным доказывает, что у древних славян был монотеизм: они якобы верили в единого Русского Бога и задолго до христианства среди их религиозных символов почетное место занимали Троица и крест. Иными словами, православное мышление, по автору, имело давнюю традицию в дохристианской Руси, что и способствовало легкому усвоению христианских истин русичами. Автор заявляет, что «православие в нашем нынешнем понимании имеет на нашей Земле историю более семи тысяч лет, столько же лет нашим пещерным церквам и каменным» (Сергеев 1995: 96–97, 320–324, 332–333, 346). Неясно, где автор нашел такие церкви, но ясно, что в своем понимании соотношения древнеславянского язычества с православием он исповедует «мягкое язычество», готовое идти с православием на мировую ради торжества Русской Идеи.

Развивая «великий арийский миф», Сергеев не может удержаться от имманентно присущего тому антисемитизма, хотя и пытается всячески маскировать это с помощью эвфемизмов. Так, он утверждает, что Иисуса Христа погубили «зиады», которые и ныне оскверняют храмы и жаждут славянской крови (в эвфемизме «зиад» нетрудно угадать оскорбительное для российских евреев прозвище «жид»). Не имея своего творческого начала, они, оказывается, расхищают и используют, правда в искаженной форме, древнеславянские языческие идеи и достижения, например письменность, идею храма Яви на Сиян‑горе, многие символы типа звезды и креста и т. д. (Сергеев 1995: 53–55, 106, 327–328). Надо ли напоминать, что все эти идеи прямо восходят к «Десионизации» В. Емельянова, о которой говорилось выше? Мало того, наделяя русичей исконным монотеизмом, Сергеев убеждает читателя, что иудеи всегда были и остаются язычниками. Он не только утверждает, что они убили Христа, но намекает на то, что это было ритуальное убийство, практика которого жива до сих пор в обрядах сатанистов (Сергеев 1995: 348–351). Впрочем, по его словам, иудеев теперь нет, а есть потомки разбитых и рассеянных князем Святославом хазар, которые сохранили свою вероломную сущность, ведут бескомпромиссную войну с христианством и не оставляют надежды на мировое господство (Сергеев 1995: 351, 418–419). Иными словами, Сергеев прибегает к двум наиболее распространенным среди русских радикалов антисемитским мифам – арийскому и хазарскому – для того, чтобы отождествить евреев с Мировым Злом и обвинить именно их во всех напастях, свалившихся на голову обитателей России.

В книге Сергеева содержится одна мысль, объясняющая весь пафос его ненасытного поиска древнейших страниц «русской истории», которая якобы намеренно скрывается от народа некими злоумышленниками. Он пишет: «История – это большая политика, а знание народом своего прошлого, своих героев дарует гордость и стойкость, укрепляет национальное самосознание и дух, сплачивает в единое целое перед врагом» (Сергеев 1995: 326). Вот для чего Сергееву и его единомышленникам нужен «великий арийский миф», густо заправленный русским мессианством, который, по их мнению, только и может разбудить «спящую Русь» (Сергеев 1995: 59, 230, 328). Нелишне напомнить, что Сергеев – не простой писатель. В те годы, когда он издавал свою книгу, он был членом правления Союза писателей России, а также членом Думы Русского национального собора (Геллер 1996: 283).

На первый взгляд главным персонажем книги Гуляковского является воин‑афганец Глеб Яровцев, заброшенный волшебными силами в Киевскую Русь начала XIII в. Но на самом деле главный герой – это «Священная Влесова Книга», стражем которой он становится волею судьбы. Стержнем романа является конфронтация между русичами, с одной стороны, и всесильным магистром ордена розенкрейцеров Манфреймом – с другой. Автор рисует Манфрейма и его орден концентрацией мирового зла, главной страстью Манфрейма он называет золото и делает его главой огромной мировой федерации, опиравшейся на международную торговлю (Гуляковский 1996: 66, 116, 149–150). Лишь русичи были способны ему противостоять, ибо они обладали «Священной Влесовой Книгой» и ее письменами, которыми была записана тайна мертвой воды, дающей силы и могущество Манфрейму. Именно «Влесова Книга» в конечном счете помогает герою победить Манфрейма (Гуляковский 1996: 149, 159–160, 257–258, 261, 404–405). Роман воспроизводит многие из неоязыческих и антисемитских стереотипов, заполонивших в 1990‑х гг. печатную продукцию русских националистов. Здесь и преклонение перед могуществом старых дохристианских богов, и сетования по поводу гибельного шага князя Владимира, принявшего чужую христианскую веру, и гневные тирады в адрес «хирургов‑убийц», изымавших внутренние органы из живых людей для продажи или биологических опытов, и особые посягательства Манфрейма на Русь вплоть до того, что будто бы его эмиссары приводят на Русь татар. И даже само имя его казначея, Марка Ращина, должно открыть читателю глаза на то, откуда именно русским грозит опасность (Гуляковский 1996: 51–52, 66, 124, 150, 152, 155, 158, 228, 321).

Идея о судьбоносной борьбе арийцев‑славян против непрошеных пришельцев, угрожающих земной цивилизации, привлекает все новых и новых авторов фантастических романов. В середине 1990‑х гг. к этому сюжету обратилась молодая писательница из Рязани Г. Л. Романова, биолог по профессии и язычница по вере (ее языческое имя Нежелана). Она издала целую серию произведений о славянах‑язычниках, написанных в стиле фэнтези. Один из этих романов посвящен попытке инопланетян‑гэтов захватить планету Дэвса (аналог Земли) с ее исконным арийско‑славянским населением. Любопытно, что гэты действуют от имени могущественной Организации, управляющей Космосом, и в их задачу входит либо превращение ариев в христиан, либо их полное уничтожение. Не менее интересны имена, которые писательница дает ариям, – Чистомысл, Добромысл. Эти искусственные имена, по форме родственные славянским, призваны вызвать у читателя ассоциации с чистыми добрыми помыслами, владеющими этими людьми. А имя главного героя, славянского князя Властимира, означает «властитель над миром», что уже заранее предрешает его победу над непрошеными врагами. Не менее показательно, что верными помощниками гэтов и, тем самым, непримиримыми врагами ариев выступают хазары (Романова 1996: 256, 262–263, 385).

Иными словами, фабула романа в иносказательной форме передает дух того надуманного конфликта славян с западной цивилизацией (мондиализмом), которым так озабочены современные русские националисты. При этом речь идет именно о националистах, склонных к неоязычеству, – ведь именно славяне‑язычники и их предки, могущественные гиперборейцы, являются светлыми героями всех произведений Романовой, из книги в книгу воспроизводящей отдельные аспекты, символы или сюжеты «арийского мифа». Примечательно, что молодая писательница благодарит за некоторые идеи Н. Е. Белякову, являвшуюся ярой поклонницей этого «нового взгляда на славянскую предысторию» (Романова 1997б: 424, 427).

Со временем взгляды молодой писательницы претерпели некоторые изменения. В следующем романе, посвященном Властимиру, она делает его спутником английского рыцаря‑христианина Геральда (влияние одного из романов писателя Ю. Никитина здесь очень заметно), который, познакомившись со славянами‑язычниками поближе, резко изменил свое мнение о них от неприятия и вражды до искреннего уважения и понимания того, что они тоже служат Богу (Романова 1997а: 163, 384–385). В этом романе, пойдя на мировую с Западом в лице английского рыцаря, Властимир противостоит пришельцам из Космоса и их степным союзникам.

Последующие произведения Романовой порывают с темой Космического зла и посвящены жизни и приключениям титанов, жителей Гипербореи. Эти титаны носят имена славянских языческих богов, но их взаимоотношения и происходящие с ними события моделируются по тем образцам, которые известны из древнегреческой и древнегерманской мифологии. В то же время автор демонстрирует хорошие знания современной русской неоязыческой мифологии, стереотипы которой ярко представлены в серии «Сварожичи» (Романова 1997б; 1997в; 1998). Это и Северная прародина, Гиперборея, откуда на юг переселялись арии, и Аркаим в качестве одной из крепостей этих «северных переселенцев» и древнейшего центра цивилизации, и владение гипербореями техникой полетов по воздуху, и изобретение письменности («рун») одним из героев‑титанов. Утверждая, что все мировые цивилизации имеют «один арийский корень», автор стремится убедить читателя, что в основе этих фантазий лежат научные представления (Романова 1997б: 83–84, 330–332, 421–423).

Еще одним необычайно плодовитым автором, сделавшим стержнем своих многочисленных романов борьбу Светлых и Темных сил, является В. В. Головачев. Окончив в 1972 г. Рязанский радиотехнический институт, он получил специальность инженера‑конструктора радиоэлектронной аппаратуры. Пройдя действительную службу в армии, он пятнадцать лет проработал по специальности в ведомственном институте «Металлургавтоматика» на Украине. Писать художественную прозу он начал, еще будучи инженером, и в 1983 г. был принят в Союз писателей СССР. Необычайно плодовитый писатель‑фантаст, он не раз становился лауреатом всевозможных литературных премий. Некоторые называют его «писателем‑фантастом № 1 России». Его книги считаются бестселлерами и публикуются огромными тиражами. Он – один из любимых писателей издательства «Эксмо». Его романы насыщены космонавтами и космическими пришельцами, магами и волхвами, шпионами и диверсантами, контрразведчиками и спецназовцами, поиском тайны и борьбой за ее обладание. При этом страницы его произведений заполняют массы серьезных, готовых к бою мужчин, а женщины встречаются лишь эпизодически. Бой привлекает его много больше, чем любовные страсти. И за всем этим постоянно просматривается «национальная идея» со всеми присущими ей стереотипами. Добро и Зло у него предельно конкретны и… национальны. При этом писатель жадно следит за событиями в мире и в России, и, по его собственному признанию, его книги на 90 % отражают реальность. В том числе, как мы увидим ниже, и ксенофобскую реальность.

И еще один штрих – писатель признается, что увлекается эзотерической литературой и кладет в основу своих романов почерпнутые оттуда идеи. И действительно, эзотерические понятия (эфир, астрал, чакра, эгрегор, тонкая материя, медитации) встречаются в его романах много чаще, чем имена языческих богов и известная триада Явь‑Навь‑Правь. Он чутко улавливает интерес общества к эзотерике и подчеркивает желание людей приобщиться к «мудрости далеких предков». Мало того, ему близка эзотерическая идея воспитания или выращивания «нового человека», или «новой расы», призванной прийти на смену современным людям. В своих интервью журналистам писатель говорит о «продвинутых людях XXI века» и признается, что в своих героях видит «ядро зарождающегося человечества», «новый вид Homo». Он называет их то «хранителями», то «посвященными» (Колесникова 1996; Бояра 1998а, 1998б).

Похоже, прообраз такой «расы» он усматривает в славянских неоязычниках. Он явно симпатизирует славянскому язычеству и, похоже, знаком с людьми из окружения одного из неоязыческих лидеров, А. К. Белова. Не случайно еще в первой половине 1990‑х гг., увлекаясь «русским боем», он начал пристально следить за созданным тем спортивным движением «Радогора». С тех пор его любимым героем неизменно оказывается мастер боевых искусств, обладающий паранормальными способностями и в одиночку выступающий против инфернальных сил из параллельной реальности (Гаранина 1996).

Вначале писателя увлекала идея борьбы с Вселенским Злом в эпоху Калиюга, причем в качестве борцов за справедливость у него могли выступать даже американские военные. Однако вскоре образ положительного героя стал более конкретным и обрел национальное лицо. С тех пор носителями Добра в книгах Головачева стали исключительно славянские воины и волхвы. Этот поворот произошел в 1991–1993 гг., когда под впечатлением распада СССР и бушевавших вокруг этнических конфликтов писатель создал роман о борьбе славянских «Владык» с воинством Люцифера (Головачев 1994)[147]. Одним из центральных героев романа выступала Священная Книга («Книга Бездны», или «Влесова книга») как «свод магических формул и сведений, закодированных неизвестным способом». Правда, в этом романе «Книга Бездны» ассоциировалась с опасностью: кровопролитными конфликтами и массовыми болезнями. А Зло олицетворялось альянсом нацистов, чекистов и сотрудников ЦРУ. Кроме того, говоря о множественности цивилизаций, автор изображал ислам как якобы античеловеческий и антиинтеллектуальный фактор, неизбежно ведущий к одичанию. Зато идеальный мир был представлен «Святой Русью», ассоциировавшейся отнюдь не с православием, а с древними славянскими богатырями и древнерусскими племенами дохристианской эпохи. Примечательно, что уже в этом произведении автор с увлечением писал о боевых приемах, которыми якобы владел легендарный славянский богатырь Радогор. Комплекс таких приемов Головачев назвал «Сечей Радогора», что недвусмысленно указывает на то, что уже тогда он был близко знаком с деятельностью Московской языческой общины и ее тогдашнего лидера Белова.

Из романа в роман Головачев доказывает, что именно в России, оплоте Светлых сил, сегодня решается судьба мира. По словам писателя, «великая возрождающаяся Русь оставалась последним оплотом божественной духовности на Земле. В русском языке и культуре все еще хранились смысловые ключи Гиперборейской Культуры Глубинного Покоя» (Головачев 2007: 241). При этом Светлые силы ассоциируются с возрождающимся славянским язычеством, имеющим свои разветвленные силовые и образовательные структуры. Эти организации действуют параллельно с государственными, но те в той или иной мере затронуты разложением и служат враждебным силам. Примечательно, что волхвами выступают бывшие сотрудники спецназа ГРУ и органов безопасности. Так язычество тесно смыкается с национал‑патриотической идеей, приверженцы которой концентрируются именно в силовых ведомствах. При этом язычество выступает в современной форме, где традиционные верования и боги переплетаются с эзотерическими представлениями. Неизменным фоном для разворачивающихся событий служат идея Арктической прародины и воспоминания о предках‑гиперборейцах, которые якобы 11 тыс. лет назад двигались с Крайнего Севера на юг, заселяя просторы современной России. Допотопная Гиперборея представлена империей, а ее святыня, могила Спасительницы, «хранительницы славянского Рода», помещается в Архангельской губернии (Головачев 2007: 158, 221–222), то есть находится недалеко от Кольского полуострова, где сегодня энтузиасты любят искать следы утраченной цивилизации.

Как же автор изображает противоборствующие силы и их активных участников? В романе «Ведич» доказывается, что все руководство страны и основные ведомства, включая органы безопасности, находятся во власти черных магов («конунгов»), «служителей культа Сатаны». Агенты этих магов пользуются высоким влиянием и в православных храмах. Примечательно, что автор противопоставляет русское православие «библейскому христианству». Последнее представляется ему «заразой»: якобы оно подчинило русское православие своей воле и навязало ему чуждые идеи и ритуалы, заставляя верить в «чужого бога». По словам писателя, такая вера не согласуется ни с индоевропейской, ни со славянской культурой, а христианский Бог якобы является Богом социальной несправедливости (Головачев 2007: 21). Православных священников автор показывает слабыми безвольными людьми, неспособными бороться с «мировым злом», но зато поддерживающими связи с преступным миром и создающими всяческие препятствия на пути возрождения славянского язычества. Во всем этом легко узнаются идеологемы современного русского неоязычества, смешивающие воедино идеи русского национализма с остатками советской атеистической пропаганды.

Против враждебных сил выступают «витязи Рода», бывшие бойцы спецназа и работники военной контрразведки, хорошо обученные славянским боевым искусствам. Они связаны с языческой общиной «Родолюбие», имеют языческие имена и стоят «за Русь, за Род, за мир без зла» (Головачев 2007: 19).

В политическом плане писатель ориентируется не на демократическую систему, а на вождя. И события романа «Ведич» развиваются вокруг фигуры отрока Сергия (его языческое имя – Световид), которого волхвы готовят на роль «Объединителя и Светителя Русского Рода», а враги безуспешно пытаются уничтожить.

Автор романа не удерживается от соблазна изобразить на страницах книги и себя самого как популярного писателя‑фантаста, «защитника истинной истории славянского рода» и противника «лживых исторических концепций», якобы еще в XVIII в. навязанных россиянам «иноземными учеными». Надо ли удивляться, что к таким «непатриотическим концепциям» писатель относит «норманнскую теорию»? В противовес ей он настаивает на том, что Русь напрямую происходит от Гипербореи (Головачев 2007: 49, 158). Сложно сказать, насколько писатель в действительности в это верит. В одном из своих интервью, следуя известной эзотерической фантазии, он изображал далеких предков русских «арктами», обитателями Арктики, и делал их прародителями многих народов Земли. Примечательно, что, дискредитируя историческую науку, он отводил ей место послушной служанки политики. Это давало ему право заявлять о том, что изложенная им версия происхождения человечества была ничуть не хуже какой‑либо другой, ибо она… «так же недоказуема» (Бояра 1998а)[148].

Головачев внимательно следит за ходом событий в стране и за рубежом и, если их обсуждение способно послужить идее патриотизма, тут же вводит их в ткань своих произведений. Например, в середине первого десятилетия XXI в. он включил в свой новый роман ссылку на «оранжевые революции» и, разумеется, приписал их деятельности сатанинских сил (Головачев 2007: 71–72). В его книге находит место и конкуренция между различными современными неоязыческими организациями, причем автор не скрывает от читателя своих симпатий и антипатий. Так, «ингливеров» (здесь без труда узнаются инглинги А. Хиневича) он, безусловно, осуждает, а Предиктор (имеется в виду концепция КОБР, с которой мы еще встретимся) поддерживает (Головачев 2007: 152, 265).

К стилистическим особенностям его произведений относится игра с аббревиатурами и кодированием информации с помощью «перевертышей», то есть перестановки слогов в слове. Например, в романе «Ведич» известное издательство «Эксмо», где Головачев регулярно публикуется с 1997 г., превращается в МОЭКС, а создаваемые темными силами «храмы Братства Единой Свободы» получают аббревиатуру БЕС. Так писатель, во‑первых, дает читателю намек на сатанинскую сущность таких организаций, а во‑вторых, самим названием указывает знатокам на их связь с масонством. Вместе с тем автор не надеется на проницательность массового читателя и далее объясняет, что сатанинским силам верно служат масонские ложи и христианская церковь. При этом он вводит русского «неомасона» в состав руководящего органа Темных сил и настаивает на том, что их ритуалы требовали использования крови (Головачев 2007: 114–115, 241–243). В этих рассуждениях нетрудно усмотреть намек на «жидомасонский заговор», ибо в современной неоязыческой мифологии христианская церковь представляется тайным орудием иудеев.

Не обходится автор и без современной ксенофобской риторики. В его романе ислам тесно увязывается с преступностью и говорится о вытеснении «коренного населения» из коммерции, что якобы на руку врагам России (Головачев 2007: 59, 115). При этом автор оправдывает русский экстремизм как «оборонительный национализм», «реакцию самого русского пространства на захват власти чуждыми этносу элементами, уничтожающими Род людской с помощью всех имеющихся средств» (Головачев 2007: 214). А среди главарей враждебных сил обнаруживаются таджик и грузин, то есть выходцы с Кавказа и из Центральной Азии, представители бывших народов СССР, не вызывающие у нынешних национал‑патриотов ничего, кроме ксенофобских чувств. Мало того, верховным жрецом «конунгов» автор изображает американца, а в состав их международного сообщества включает даже австралийского аборигена, наделяя его отталкивающей внешностью. Иными словами, в отличие от советских времен сегодня интернациональное сообщество представляется писателю в образе абсолютного зла, которому он противопоставляет «чистокровных» русских витязей и волхвов. Нетрудно заметить, что некоторые отрицательные герои до боли напоминают те остатки отживших свое рас прошлых эпох, о которых говорят эзотерические учения вслед за Блаватской. Расистские коннотации здесь более чем очевидны.

Еще острее та же тема звучит в романе писателя, само название которого звучит эпатажно – «Не русские идут, или носители смерти» (Головачев 2009). Здесь снова русские волхвы, объединенные в Русский Национальный Орден (РуНО), разрушают замыслы злых сил, мечтающих о захвате власти над миром. Как и в «Ведиче», защи<