Работа по дому как способ себя занять

 

Перевод О. Вдовиной

 

Вдохновившись образом счастливой современной домохозяйки, созданным современными журналами и телевидением, социологами и специалистами по сексуальным вопросам, я отправилась на поиски этих мистических созданий. Поодобно Диогену с его лампой, я переезжала из одного пригорода в другой в качестве репортера, искала образованную женщину, наделенную способностями и при этом представляющую собой «стопроцентную домохозяйку». Сначала мне пришлось посетить пригородные центры психиатрической помощи и клиники, местных авторитетных аналитиков и экспертов. Твердо следуя поставленной перед собой цели, я попросила их подсказать мне, как можно найти не нервных и опустошенных домохозяек, а способных, интеллектуальных и образованных женщин, которые целиком и полностью посвятили себя заботам о доме и детях.

 

«Я знаю многих домохозяек, которые нашли свое призвание в этом», — сказал мне один психоаналитик. Я попросила назвать мне четырех женщин и пошла навестить их.

Одна из них после пятилетнего лечения более не являлась его пациенткой. Однако она не осталась только домашней хозяйкой, получив специальность программиста. Вторая оказалась здоровой, цветущей женщиной, имеющей преуспевающего мужа и трех способных и здоровых детей. На протяжении всего замужества она работала профессиональным психоаналитиком. Третья женщина в перерывах между беременностями серьезным образом продолжала карьеру танцовщицы. Четвертая, пройдя курс психотерапии, посвятила себя политической деятельности.

 

Я снова обратилась к своему гиду, объяснив ему, что хотя обо всех четырех можно сказать как о «стопроцентных женщинах», однако ни одну из них нельзя назвать только домохозяйкой, к тому же среди них есть представительница его собственной профессии. «С этими четырьмя — простая случайность», — ответил доктор. Мне захотелось узнать, было ли это случайностью.

В одном пригороде меня направили к женщине, которая, по моим сведениям, действительно была только домохозяйкой («она даже хлеб печет сама»). Я узнала, что, когда старший из ее четырех детей еще не достиг шестилетнего возраста, а на официальных бланках в графе «род занятий» она писала «домохозяйка», она изучила новый язык (получив удостоверение на право преподавания), а также использовала свое предыдущее музыкальное образование сначала на общественных началах в качестве органиста в церкви, а затем как оплачиваемый профессионал. Недолго побеседовав с ней, я убедилась в том, что у нее есть свой взгляд на преподавание.

 

Однако во многих случаях женщины, у которых я брала интервью, действительно соответствовали новому образу «стопроцентной женщины» — у них четыре, пять или шесть детей, они выпекают свой хлеб, помогают строить дом собственными руками, шьют всю детскую одежду. У таких женщин, как правило, отсутствуют какие-либо мечты о карьере, они не имеют представления о мире дальше стен их собственного дома, вся их жизненная энергия сконцентрирована на выполнении обязанностей домохозяйки и матери; их собственные амбиции, их собственные мечты уже воплощены в жизнь. Но являются ли они «стопроцентными женщинами»?

 

В одном престижном районе моими собеседницами были двадцать восемь жен. Из них выпускницами колледжей были женщины тридцати и сорока с небольшим лет; молодые жены, как правило, оставляли колледж, чтобы выйти замуж. Их мужья, в большинстве своем, целиком поглощены своей профессией. Только одна из этих жен работала по специальности; большинство же сделали карьеру как матери, ограничившись несущественной общественной активностью. Девятнадцать из двадцати восьми рожали детей естественным путем (по вечерам их мужья вместе с женами проделывали специальные гимнастические упражнения). Двадцать женщин из двадцати восьми кормили своих детей грудью. Многие из них были беременны в возрасте сорока лет или около того. Загадке женственности в этом обществе следовали до такой степени, что если маленькая девочка говорила: «Когда я вырасту большой, я собираюсь стать врачом», то мама обязательно поправляла ее: «Нет, дорогая, ты — девочка и станешь женой и матерью, как твоя мама».

 

Но что действительно нравилось ее маме? Шестнадцать из двадцати восьми консультировались у психоаналитика пли проходили курс психотерапии. Восемнадцать принимали успокаивающие средства; кое-кто пытался покончить жизнь самоубийством, а некоторые были госпитализированы на различные сроки по поводу депрессии или слабо выраженных психических расстройств. («Вы удивились бы, услышав, что некоторые из этих счастливых жен, живущих в пригородах, однажды ночью попросту выбегали из дому и в неистовстве бегали, пронзительно крича, по улицам без одежды», — сказал местный врач, не психиатр по профессии, которого вызывали помочь в таких экстренных случаях.) Одна из женщин, кормившая ребенка грудью, безрассудно продолжала это делать до тех пор, пока ребенок не стал настолько истощенным, что ее врачу пришлось прервать подобное вскармливание насильственно. Двенадцать имели внебрачные связи в реальной жизни или же в своих фантазиях.

 

То были прекрасные умные американские женщины, ненавидящие свои дома, своих мужей, детей, свою собственную одаренность и те душевные качества, которыми их наделила природа. Почему многие из них оказались в таком жалком состоянии? Позже, когда я наблюдала подобные случаи в других таких же пригородах, я поняла, что это вряд ли было простым совпадением. Эти женщины были схожи главным образом в одном: они обладали неординарным умом и способностями, которые получали пищу хотя бы на начальном этапе обучения в высших учебных заведениях, л образ жизни домохозяйки пригородов не давал им возможности полностью использовать свои таланты.

 

Первое, что в этих женщинах бросается в глаза, — это манера обсуждать какую-либо проблему в привычной форме сплетен, манера, которая не имеет названия; их голоса — скучные и вялые или нервные и раздражительные; они невнимательны к собеседнику, всегда уставшие или откровенно «занятые» работой по дому или в своей общине. Они обсуждают «воплощение» загадки женственности с точки зрения жены и матери, но им ужасно хочется поговорить о той, другой «проблеме», которая кажется им более знакомой. Одна из женщин первой начала поиск хороших преподавателей для системы школьного образования их общины; она отработала определенный срок в правлении школы. Когда все ее дети начали посещать школу, в свои тридцать девять лет она всерьез задумалась о собственном будущем: а не вернуться ли ей обратно в колледж, чтобы получить диплом магистра искусств и самой стать профессиональным учителем? Но затем, неожиданно, решила не продолжать образование — вместо этого родила позднего ребенка, пятого по счету. Я заметила грустный тон в ее голосе, когда она говорила мне, что поменяла лидерство в общине на «лидерство в своем собственном доме».

 

Я слышала те же печальные нотки в голосе другой женщины, более старшего возраста, которая говорила мне: «Я ищу что-нибудь, что могло бы приносить мне удовлетворение. Я считаю, что нет ничего лучше работы, которая приносит пользу. Но я ничего не умею делать. Мой муж не доверяет работающим женщинам. Я бы многое отдала за то, чтобы мои дети снова стали маленькими и снова были бы дома. Мой муж советует мне найти занятие, которое доставляло бы удовольствие, но не было бы связано с работой. Поэтому сейчас я почти каждый день играю в гольф сама с собой. Когда ходишь пешком три, четыре часа в день, по крайней мере хорошо спишь ночью».

 

Я брала интервью у другой женщины, когда та находилась в большой кухне своего дома, который она сама помогала строить своими собственными руками. Она замешивала тесто для своего знаменитого домашнего хлеба: платье, которое она шила для дочери, было наполовину закончено и лежало на швейной машине; в углу стоял ручной ткацкий станок. Детские предметы ручного труда и их игрушки были разбросаны по всему дому, от входной двери до камина: в этих дорогих современных домах открытой планировки совсем не было дверей между кухней и жилой комнатой. Не было и у матери ни мечты, ни мысли, ни желания отгородиться от своих детей. Она была беременна седьмым ребенком; ее счастье было полным, говорила она, проводя все дни с детьми. Возможно, это была счастливая домохозяйка.

 

Но незадолго до того, как мне уйти, я сказала, как бы продолжение своим мыслям, что догадалась, что она шутила, когда говорила о ненависти к своей соседке профессиональном дизайнере и вместе с тем матери троих детей. «Нет, я не шутила», — ответила она; и эта безмятежная домашняя хозяйка, готовившая тесто для хлеба, который всегда пекла сама, расплакалась. И добавила: «Я ужасно ее ненавижу. Она знает, чего хочет. Я не знаю. И никогда не знала. Когда я беременна и дети маленькие, я — кто-то, в конце концов, мать. Но они растут. А я не могу все время рожать детей».

 

Хотя мне так и не удалось найти женщину, которая действительно соответствовала бы образу «счастливой домохозяйки», я все же обнаружила кое-что еще в этих незаурядных женщинах, живущих под спасительным покровом загадки женственности. Они все были очень заняты — заняты хождением по магазинам, поездками на машине, заняты своими посудомоечными машинами, сушками и электрическими миксерами, работой по саду, натиркой полов и полировкой мебели, помощью, детям в выполнении школьных домашних заданий, сохранением их психического здоровья и выполнением бесконечной мелкой домашней работы. Беседуя с этими женщинами, я увидела, что есть что-то особенное во времени, которое отнимает ведение домашнего хозяйства сегодня.

 

Вдоль одной из пригородных дорог стояло два дома колониальной архитектуры, каждый имел большую комфортабельную гостиную, небольшую библиотеку, столовую, большую светлую кухню, четыре спальни, сад и лужайку площадью в один акр, и в каждой семье — муж, регулярно выезжающий на работу в город, и трое детей школьного возраста. Оба дома содержались в прекрасном состоянии с помощью приходящей два раза в неделю служанки-уборщицы; однако приготовление пищи и другая домашняя работа выполнялась женами самостоятельно, каждая была в возрасте около сорока лет, умна, здорова, привлекательна и хорошо образованна.

 

В первом доме домашняя хозяйка миссис В. весь день была занята приготовлением пищи, уборкой, покупками в магазинах, поездками на машине, присмотром за детьми. Ее соседка, миссис Д., микробиолог, выполняла большую часть домашней работы до ухода в лабораторию в девять часов утра или после возвращения домой в пять часов тридцать минут вечера. Ни в одной из этих семей не было пренебрежительного отношения к детям, все же дети миссис Д. были немного более самостоятельными. Обе женщины имели и свои личные развлечения. Миссис В., домохозяйка, выполняла различную общественную работу рутинного характера, но у нее не оставалось времени на участие в серьезной политической работе, которую ей часто поручали как умной и способной женщине. Самое большее, что она могла себе позволить, — это возглавить комитет по подготовке к танцевальному вечеру или принять участие в работе Ассоциации родителей и учителей. Миссис Д., ученая, не выполняла никакой рутинной общественной работы, но помимо своей основной работы и работы по дому она играла в струнном квинтете (музыка— ее главный интерес в жизни после науки) и занимала должность в международной организации, деятельностью которой она интересовалась, еще будучи в колледже.

 

Как могло случиться, что одинаковый по размеру дом и одинаковая семья при почти одинаковых доходах, образе жизни, внешней помощи отнимают больше времени у миссис В., чем у миссис Д.? А ведь миссис В. нельзя назвать праздной женщиной. У нее никогда нет времени по вечерам даже «просто почитать», как это часто делает миссис Д.

 

В большом современном многоквартирном доме огромного города на Востоке есть две шестикомнатные квартиры, обе всегда немного неопрятные, за исключением случаев, когда только что убралась приходящая помощница или же перед приемом гостей. В обеих семьях Г. и Р. по три ребенка до десяти лет и один малыш. Мужьям тридцать с небольшим, у обоих — работа по специальности, требующая от них много внимания. Однако от мистера Г., у которого жена целиком погружена в домашнее хозяйство, ждут помощи по дому, и он выполняет много домашней работы, когда возвращаются вечером домой или по субботам, а от мистера Р., жена которого — свободно работающий иллюстратор и, очевидно, должна проделать тот же объем работы в перерывах между занятиями за чертежным столом, помощи не ждут. Миссис Г. каким-то образом не может справиться с хлопотами по дому до прихода мужа с работы, она бывает такой уставшей вечером, что супругу приходится ей помогать. Как удается миссис Р., которая не считает ведение домашнего хозяйства своей основной работой, проделывать ее в столь короткое время?

 

Снова и снова мне приходилось сталкиваться с этим явлением при беседе с женщинами, которые считали себя домашними хозяйками, и сравнивать их с тем небольшим количеством женщин, которые продолжали работать по своей специальности неполный или весь рабочий день. То же самое можно было наблюдать, когда и домохозяйка, и профессионально работающая женщина имели помощниц по дому и течение всего дня, хотя чаще всего домохозяйки предпочитали выполнять сами всю работу даже тогда, когда они могли бы нанять двух служанок. Но мне также удалось заметить, что многие безумно занятые неработающие домохозяйки вдруг с удивлением обнаруживали, что они проделывают за час ту же самую работу по дому, которую раньше привыкли выполнять за шесть часов, либо эта работа вообще не делалась, так как они начинали учиться или шли работать или у них появлялись какие-то другие серьезные интересы вне дома.

 

Прокручивая в голове вопрос, как может работа, выполняемая за один час, вдруг занять полных шесть часов (тот же дом, та же работа, та же жена), я снова вернулась к главному парадоксу загадки женственности: прославление роли женщины как домохозяйки происходит в тот самый момент, когда убраны барьеры для ее участия в общественной жизни, к тот момент, когда наука и образование и собственная женская изобретательность дают возможность быть и матерью, и женой одновременно и в то же самое время принимать активное участие в окружающей жизни за стенами дома. Воспевание «женского предназначения», таким образом, окалывается пропорционально нежеланию общества относиться к женщине как к полноценному человеку: чем меньше реальные функции, которыми наделена эта роль, тем больше ее декорируют бессмысленными деталями, чтобы заполнить пустоту. Данный феномен был описан в общих чертах в научных трудах по социологии и истории — например, рыцарство в средние века, искусственный пьедестал викторианской женщины, — но эмансипированная американская женщина может испытать шок, обнаружив, что все это относится в определенной степени к положению домохозяйки в Америке сегодня.

 

Появилась ли новая мистификация «равноправной» женственности в связи с тем, что в Америке возросло число женщин, которых нельзя убаюкать старой как мир мистификацией о женском достоинстве? Можно ли помешать женщинам в полной мере осознать свои способности, приравнивая их роль в доме к роли мужчины в обществе? Фразу «место женщины — дом» уже не произнесешь презрительным тоном. Домашнюю работу, мытье посуды, смену пеленок нужно было задрапировать новым мистическим равенством, и значимость работы домохозяйки поставить в один ряд с работой ученых, решающих проблему расщепления атома или выхода в космическое пространство, с работой художника, создающего творения, озаряющие человечество, или с работой общественных деятелей. Но не замечать этой фальши было бы началом конца самой жизни.

 

Когда вы смотрите на этот факт подобным образом, очевидным становится двойная ложь о женской тайне:

1. Чем меньше функций выполняет женщина в обществе на уровне ее собственных способностей, тем больше времени занимают у нее работа по дому, обязанности матери — и тем больше она будет стремиться сохранить за собой домашнюю работу и обязанности матери, чтобы не остаться совсем без каких-либо функций. (Очевидно, человеческой натуре свойственно испытывать отвращение к пустоте, даже женщинам.)

2. Время, затрачиваемое каждой отдельной женщиной на домашнюю работу, обратно пропорционально времени, затрачиваемому на другие дела. Не имея каких-либо интересов вне дома, женщина действительно вынуждена отдавать каждую свою минуту всяким мелким домашним делам.

 

Простой принцип «Работа растягивается так, чтобы заполнить время, отпущенное на нее» был впервые сформулирован англичанином С. Норткотом Паркинсоном на основе его опыта по изучению административной бюрократии во время второй мировой войны. Суть закона Паркинсона может быть легко перефразирована для американской домохозяйки: работа по дому растягивается так, чтобы заполнить время, отпущенное на нее; обязанности матери растягиваются так, чтобы заполнить время, отпущенное на них; или даже секс растягивается так, чтобы заполнить время, отпущенное на него. Без сомнения, этот закон является единственным объяснением того факта, что, даже имея под рукой все новейшие виды бытовой техники, современная американская домохозяйка тратит больше времени на работу по дому, чем гс бабушка. Это также хорошее объяснение нашей национальной озабоченности в вопросах секса и любви, а также продолжающемуся росту рождаемости.

 

Внимание к сексуальной жизни дает нам возможность рассматривать некоторую динамику самого закона как объяснение распределения энергии современной женщины Америки. Вернемся назад на несколько поколений: я думаю, что реальной причиной как феминизма, так и крушения женских надежд явилась несостоятельность роли женщины как домохозяйки. Основная работа и принятие решений в обществе проходили за пределами дома, и женщины чувствовали потребность принимать участие в этой жизни или даже боролись за право в ней участвовать. Если бы женщины привыкли заканчивать свое образование, право на которое они только что завоевали, и нашли бы себе применение в жизни общества вне их собственного дома, механизация домашнего груда заняла бы в их жизни такое же второстепенное место, как и наличие машины или сада в жизни мужчины. Материнство, роль жены, секс, ответственность перед семьей приобрели бы в жизни женщины новую эмоциональную окраску и такое значение, какое они имеют для мужчин. (Многие подметили, что у американских мужчин появилось новое извлечение, которое они находят в общении со своими детьми, не проявляя раздражения, свойственного женщинам, поскольку мужчины воспринимают общение с детьми как продолжение их собственной рабочей недели, которая сокращена.)

 

Но когда загадка женственности заставила женщин снова вернуться в свой дом, ведение домашнего хозяйства превратилось как бы в карьеру, занимающую все время. Секс и материнство становились основой всей жизни, к ним привыкали, они забирали всю энергию женской натуры. Ответственность перед семьей должна была заменить ответственность перед обществом. Как только это произошло, бытовая техника, призванная сокращать работу по дому, потребовала определенного труда для ее внедрения в эксплуатацию. Каждое научное достижение в этой области, призванное освободить женщин от тяжелой и утомительной обязанности приготовления пищи, уборки и стирки и таким образом дать им больше времени для другой деятельности, породило новые утомительные женские обязанности, и работа по дому не просто заполнила имеющееся у них время, а его стало едва хватать, чтобы всю ее выполнить.

 

Автоматическая сушка для белья не экономит женщине четыре или пять часов в неделю, которые обычно уходят на обработку белья, если, например, она включает стиральную машину и сушку каждый день. В конце концов, ей самой приходится загружать и разгружать машину, сортировать белье и раскладывать его. Одна молодая мать сетует: «Сейчас возможно менять простыни два раза в неделю. На прошлой неделе, когда у меня сломалась сушка, простыни пришлось менять только через восемь дней. Все стали жаловаться, что они грязные, и я чувствовала себя виноватой. Не глупо ли это?»

 

Современная американская женщина тратит больше времени на стирку, сушку и утюжку белья, чем ее мать. Если у нее есть морозильник или миксер, то она тратит больше времени на приготовление пищи, чем женщина, у которой нет этой бытовой техники, призванной сокращать работу женщины по дому. Домашний морозильник одним своим существованием отбирает время у женщины: фасоль, выращенная в саду, должна быть приготовлена для замораживания. Если у тебя есть миксер, ты должна им пользоваться: эти рецепты пюре из каштанов, кресс-салата и миндаля требуют больше времени на их приготовление, чем баранья отбивная.

 

Согласно результатам исследования Брин-Мор-колледжа, полученным сразу после войны, в типичной американской семье фермеров домашняя работа занимала 60,55 часа в неделю, в городе с населением менее ста тысяч человек — 78,35 часа и в городе с населением более ста тысяч — 80,57 часа. Со всей их бытовой техникой городские домохозяйки и домохозяйки из пригорода тратили больше времени на домашнюю работу, чем более занятые жены фермеров. Ведь жена фермера имеет много другой работы.

 

В пятидесятые годы социологи и экономисты опубликовали обескураживающие и озадачивающие результаты, катающиеся временных затрат американских женщин на ведение домашнего хозяйства. Ряд исследований показал, что американские домохозяйки тратят столько или даже больше часов в день на ведение домашнего хозяйства, чем тридцать лет назад, несмотря на тот факт, что у них в семь раз больше бытовой техники. Однако есть и исключения. Женщины, несколько часов в неделю занятые вне дома, либо работая, либо участвуя в общественной деятельности, выполняют работу но дому, затрачивая вполовину меньше времени, чем домохозяйки полного дня, у которых уходит на это 60 часов в неделю. Эти женщины проделывают всю полагающуюся домашнюю работу — приготовление пищи, покупки в магазинах, уборка, присмотр за детьми; но даже если их рабочая неделя составляет 35 часов, на ту и другую работу у них уходит лишь на полтора часа больше времени, чем у домохозяйки только на домашнюю. Тот факт, что это странное явление вызвало так мало комментариев, объясняется малочисленностью этих женщин. Но еще более странным кажется то, что, несмотря на рост американского населения и миграцию части населения из сельской местности в крупные города, протекающие параллельно с ростом американской промышленности и увеличением числа профессиональных служащих, и середине двадцатого столетия количество работающих американских женщин увеличилось незначительным образом, а численность женщин, занятых профессиональным трудом, даже снизилась. Если в 1930 году они составляли почти половину этой категории граждан, то в 1960 году женщины составили лишь 35 процентов из их числа, несмотря на тот факт, что количество женщин, закончивших колледжи, утроилось. Феномен заключался в том, что сильно увеличилось число образованных женщин, желающих стать просто домохозяйками.

 

И еще, у городских и проживающих в пригородах домохозяек теперь отобрали привычную работу, всегда выполняемую ранее дома: консервирование, выпечка хлеба, ткачество и шитье одежды, образование молодых, уход за больными, присмотр за старыми. Женщине можно снова вернуться в прошлое либо успокоить себя тем, что она сама вернула его, выпекая дома хлеб, однако закон запрещает ей обучать своих детей дома, и лишь немногие женщины, несмотря на приобретенный опыт и навыки общего характера, смогли бы конкурировать с врачом-профессионалом в деле по уходу за ребенком, заболевшим тонзиллитом или пневмонией.

 

Значит, существует реальная основа для жалоб многих домохозяек, которые утверждают: «Я чувствую себя такой опустошенной, бесполезной, как будто не существую. Временами мне кажется, что жизнь проходит мимо моих дверей, а я просто сижу и наблюдаю». Такое чувство пустоты, такое нелегкое отрицание внешнего мира часто заставляет домохозяйку с еще большим рвением приниматься за работу по дому, чтобы не задумываться о будущем. И она снова попадает в ловушку тривиальных домашних забот, чтобы заполнить эту пустоту, хотя ей кажется, что она делает вполне сознательный выбор.

 

Например, женщина, имеющая двоих детей, скучающая и мятущаяся в своей городской квартире, движимая чувством пустоты и тщетности своего существования, «ради своих детей» принимает решение переехать в отдельный дом в пригороде. Такой дом требует больше времени для уборки, покупок и ухода за садом, поездок на машине, прочей работы, которую приходится выполнять самой, так что какое-то время женщине кажется, что чувство опустошенности прошло. Но вот дом обставлен, дети в школе, место семьи в общине определилось, и снова «нечего ждать в будущем» — так заключила одна женщина в беседе со мной. Чувство пустоты вновь возвращается, поэтому она должна переделывать гостиную или натирать пол в кухне гораздо чаще, чем нужно, или родить еще одного ребенка. Уход за ребенком наряду с другой домашней работой заставит ее так носиться по дому, что ей и в самом деле потребуется помощь мужа на кухне по вечерам. И все же вызывают сомнение реальная потребность и необходимость многих из этих забот.

 

Одной из величайших перемен в Америке, произошедшей после второй мировой войны, было массовое перемещение населения в пригороды, в эти неприглядные и бесконечные, повсюду разбросанные местечки, ставшие национальной проблемой. Социологи подметили характерную черту и их пригородов: женщины, живущие там, лучше образовании, чем городские, при этом большая их часть — только домохозяйки.

На первый взгляд может показаться, что переселение и пригороды вынудило образованных современных американских женщин полностью посвятить себя домашнему хозяйству. Но, может быть, послевоенное устремление в пригороды, хотя бы отчасти, стало результатом сознательного выбора миллионов американских женщин «обрести цель в жизни в создании своего дома»? Среди женщин, с которыми я беседовала, решение о переезде за город «ради детей», как правило, созревало после решения оставить работу или специальность и стать только домохозяйкой, и обычно после рождения первого или второго ребенка, в зависимости от возраста женщины, когда миф о женском предназначении точно попадает в цель. Конечно, молодых женщин загадка женственности настигала гораздо раньше, и у них не возникало проблемы выбора между замужеством и получением образования; переезд в пригород происходил сразу же после замужества или после того, как пропадала необходимость работать, чтобы поддерживать своего мужа во время учебы в колледже или в юридической школе.

 

Семьи, в которых жена имела определенные профессиональные цели, реже переезжали в пригород. Для образованной женщины в городе, конечно, больше возможностей найти работу; больше университетов, иногда свободных, имеющих вечерние отделения для мужчин, работающих днем, и часто более удобных, чем традиционные, дневные программы для молодых матерей, желающих закончить колледж или получить степень. Хорошим подспорьем являются няни, приглашаемые на полный или неполный день, детские сады и группы продленного дня. Но все эти рассуждения важны лишь для женщины, имеющей какие-то обязанности вне дома.

 

В городе у женщины существует меньше возможностей заполнить имеющееся свободное время домашней работой. Чувство беспокойного «топтания на месте» рано приходит к образованной и способной городской домохозяйке, когда дети еще совсем маленькие. Их время больше заполнено бездельем: катанием взад-вперед коляски по парку, просиживанием на детских площадках, так как детей нельзя оставить играть одних. В городской квартире нет места для бытового морозильника, нет и сада, где можно выращивать фасоль. Все организации в городе такие большие; библиотеки уже построены; профессионалы работают в школах медсестер и участвуют в развлекательных программах.

 

Неудивительно, что многие молодые жены голосуют за переезд в пригород, и как можно скорее. Точно так же, как пустые равнины Канзаса привлекали неутомимых иммигрантов, пригороды своей новизной и отсутствием системы обслуживания по крайней мере на первых порах требовали бесконечного внимания и энергии образованных американских женщин. Достаточно сильные и независимые женщины цеплялись за эту возможность и становились лидерами и новаторами в новых пригородах. Но в большинстве случаев это были женщины, получившие образование до наступления эры загадки женственности. Характерной особенностью жизни в пригороде стала возможность использовать потенциал способной образованной американской женщины в зависимости от ее собственной самостоятельности или самореализации— а именно от ее способности противостоять давлению, не подчиняться, сопротивляться всепоглощающей домашней работе и бесконечной общественной деятельности, от ее умения найти или создать такое же серьезное занятие вне дома, какое она могла бы иметь в городе. Такая загруженность работой в пригородах, по крайней мере сначала, похоже, возникает добровольно, но она там необходима.

 

Поскольку мистификация удалась, новое поколение женщин устремилось в пригороды. Они искали для себя убежище; у них было искреннее желание принять жизнь в пригороде такой, какая она есть (единственной проблемой было «как к ней приспособиться»); у них было простое намерение, заполнить свои дни обычной работой по дому. Женщины такого плана из числа беседовавших со мной были поколением, закончившим колледж после пятидесятых годов, они отказывались принимать участие в организациях с политической направленностью; они согласны были собирать пожертвования в фонд Красного Креста, участвовать в Марше женщин или скаутов, стать «общественными мамами» для неблагополучных детей, браться за небольшую работу в Ассоциации родителей и учителей. Их стойкость по отношению к серьезной общественной работе обычно объяснялась так: «Я не могу отнимать время у моей семьи». Но большая часть их времени тратится на бессмысленную работу. Они выбирают общественную работу, не требующую умственных затрат или даже просто каких-либо затрат, при этом не получая большого личного удовлетворения от такой работы; но такая работа заполняет их время. Более того, в новых «спальных» пригородах действительно интересной общественной работой — руководством центрами ухода за детьми, публичными библиотеками, в правлении школы, на выборных должностях, а в некоторых пригородах даже в должности президента Ассоциации родителей и учителей — заняты мужчины. Домохозяйка, у которой «нет времени» заниматься серьезной общественной работой, так же как и женщина, у которой «нет времени» продолжать профессиональную карьеру, избегает ответственной общественной работы, благодаря которой она смогла бы полностью себя реализовать; избегает, продолжая все больше и больше загружать себя рутинными обязанностями по дому до тех пор, пока окончательно не попадается в ловушку.

 

Размеры ловушки неизменны, так как домашние дела, которые заполняют день домохозяйки, всегда выглядят безусловно необходимыми. Но иллюзия ли эта домашняя ловушка, несмотря на всю ее реальность, или же эта иллюзия мистифицирована женской загадкой? Возьмем, к примеру, современное «ранчо» открытой планировки или другие дома стоимостью от 14 990 до 54 990 долларов, которые в большом количестве были построены от Рослин-Хейтс до скал Тихоокеанского побережья. Они создают иллюзию большей площади за меньшие деньги. Но женщины, которым они продаются, должны жить в согласии с мифом о женском предназначении. В доме нет настоящих дверей или стен; женщина, находясь в великолепной, наполненной электроприборами кухне, никогда не отгорожена от своих детей. У нее нет возможности остаться одной ни на минуту, нет возможности побыть с самой собой. Она может позабыть о своем собственном существовании в этих шумных домах открытой планировки. Такая планировка также помогает погружаться в домашнюю работу, заполняя все имеющееся у женщины время. И что главное, в одной легко перепланируемой комнате вместо многих разделенных стенами и лестницами помещений— нескончаемый беспорядок, который требует бесконечных уборок. Мужчина, конечно, покидает дом почти на целый день. Но загадка женственности запрещает это сделать женщине.

У моей подруги, одаренной писательницы, ставшей домохозяйкой, был загородный дом, о котором она мечтала и который был спланирован по ее собственным требованиям в тот период, когда она решила оставить профессиональную деятельность и стать домашней хозяйкой. Дом стоимостью в 50 000 долларов, выражаясь литературно, представлял собой одну большую кухню. В нем имелась студия для ее мужа-фотографа, кубические холлы-спальни, но в нем не было ни одного такого места, куда она могла бы пойти после работы на кухне отдохнуть от своих детей в течение дня. Великолепное красное дерево и нержавеющая сталь ее кухни-кабинета и электрическая бытовая техника были просто мечтой, но, увидев этот дом, я подумала, что тут просто некуда поставить пишущую машинку, если ей снова захочется писать.

Странно, как мало места в этих домах и в этих быстро разрастающихся пригородах, где можно побыть одному. Исследования социологов показали, что жены, живущие в респектабельных пригородах, с тех пор как молодыми вышли замуж, и «очнувшиеся» после пятнадцати лет, посвященных детям, ассоциациям родителей и учителей, работе «сделай сам», саду и приготовлению пищи, — эти жены хотели бы выполнять какую-то реальную работу сами, для чего снова переехали бы в город. Но среди тех женщин, с которыми я беседовала, этот момент откровения вылился всего лишь в пристройку еще одной комнаты с дверью или в приделывание двери в одной из имеющихся комнат, «чтобы у меня было какое-то место для меня, хотя бы дверь, которую я могла бы закрыть перед детьми, когда мне хочется подумать», или поработать, поучиться, побыть одной.

Однако большинство американских домохозяек не запирают эту дверь. Возможно, они боятся в конце концов остаться в этой комнате в одиночестве. Как сказал другой социолог, дилемма американской домохозяйки заключается и том, что у нее нет стремления к уединению потому, что нет реальных собственных интересов, но, даже если бы у нее было больше времени и места для себя лично, она не нашла бы, чем ей заняться. Если она посвятила себя семейной жизни и материнству, как подсказала ей загадка женственности, если она стала «управляющим» своего дома и у нее нет достаточно детей, которые ее заняли, если она вкладывает те человеческие силы, которые мистификаторы женственности запрещают ей применять где-либо еще, в заботы по созданию совершенного дома и присмотру за детьми, в карьере собственного мужа в таком всепоглощающем объеме, что у нее остается всего лишь несколько минут для общественной жизни и совсем не остается времени на серьезные большие интересы, — кто может сказать, что это менее важно, чем изучение секретов атомов или звезд, сочинение симфоний, создание новой концепции в управлении или в построении общества?