Сексуальный солипсизм Зигмунда Фрейда

 

Пер. Н. Левковской

 

Было бы не совсем верно сказать, что все пошло от Зигмунда Фрейда. В Америке это вообще началось не раньше сороковых годов. К тому же это было не столько началом, сколько предотвращением конца. Старые предрассудки о том, что женщина — животное, стоящее ниже человека, неспособное мыслить, как мужчина, живущее на свете исключительно для того, чтобы растить детей и прислуживать мужчине, — такие предрассудки рассеять было не так-то легко. Это не удалось сделать ни феминисткам, ни с помощью науки и образования, ни даже с помощью духа демократизма. Они вновь проявились в сороковые годы только в другом наряде, фрейдистском. Загадка женственности получила новую силу от учения Фрейда, так как именно под влиянием Фрейда родилась идея, способствовавшая тому, что сами женщины и те, кто их изучал, неправильно интерпретировали разочарование своих матерей, негодование и несостоятельность своих отцов, братьев и мужей, а также свои собственные чувства и предоставляемый жизнью выбор. Именно благодаря идее Фрейда, воплощенной в жизнь, попалось в ловушку так много современных американских женщин.

 

Современной женщине значительно труднее поставить под сомнение новый образ таинственной женственности, чем старые предрассудки. Частично оттого, что эта самая таинственная женственность пропагандируется с помощью средств массовой информации представителями социальной науки и образования, которые призваны быть главными врагами предрассудков; частично оттого, что по своей природе фрейдистское учение практически не может быть подвергнуто сомнению. Как может образованная американка, не являющаяся сама специалистом по психоанализу, позволить себе усомниться в правильности учения Фрейда? Она знает, что открытие Фрейдом подсознательной деятельности человеческого мозга было одним из величайших достижений в стремлении человека к знанию. Она знает, что наука, основанная на этом открытии, помогла многим страдающим мужчинам и женщинам. Ей внушали, что, только изучая и практикуя психоанализ в течение многих лет, можно добиться истинного понимания учения Фрейда. Она, возможно, даже знает о том, что человеческий разум подсознательно отказывается признавать истинность этого учения. Как может она взять на себя смелость ступать по священной земле, по которой разрешено ходить только специалистам по психоанализу.''

Никто не подвергает сомнению ни гениальность открытий Фрейда, ни тот вклад, который он внес в нашу культуру. Не сомневаюсь я и в эффективности психоанализа в том виде, в каком он практикуется в наше время последователями Фрейда и представляется его антагонистами. Но, исходя из своего собственного женского опыта и как репортер — из опыта других женщин, я сомневаюсь, что теорию Фрейда можно применить к современным женщинам. Я сомневаюсь, что ее можно использовать не только в терапевтических целях, а в том виде, в каком она проникает в жизнь американских женщин через популярные журналы и толкования так называемых экспертов. Я думаю, что большая часть теории Фрейда, относящаяся к женщине, устарела, она мешает современной американке познать истину и является основной причиной распространяющейся проблемы, не имеющей названия.

В этом деле много парадоксов. Учение Фрейда о подсознании помогло мужчине освободиться от тирании «долженствования», тирании прошлого, которое мешает ребенку становиться взрослым. Однако теория Фрейда помогла создать новое подсознание, которое парализует образованную современную американскую женщину, помогла создать новую тиранию «долженствования», которая цепью приковывает женщину к старому образу, ставит запрет ее росту, не дает возможности выбора и отрицает наличие женской индивидуальности.

Психология фрейдизма, делая упор на свободе от всеподавляющей морали, не позволяющей достичь состояния сексуального удовлетворения, была частью идеологии женской эмансипации. Наиболее устойчивый образ «эмансипированной» американки — это женщина свободной морали двадцатых годов нашего столетия: раздражающие волосы отрижены «под фокстрот», колени обнажены, похваляется возможностью жить в студии Гринвич-Вилледжа или на северной стороне Чикаго, водит машину, пьет и курит, пускается во всякие сексуальные приключения или говорит о них. Тем не менее сегодня по причинам, вовсе не похожим на те, которые были при жизни Фрейда, его учение стало идеологическим оплотом сексуальной контрреволюции в Америке. Если бы фрейдистское определение сексуальной природы женщины не дало общепризнанному образу женственности нового импульса, я не думаю, что было бы так легко сбить с толку несколько поколений образованных, духовно развитых американских женщин и не дать им возможности осознать, кто они такие и кем могут стать.

Понятие «зависть к мужскому половому члену», сформулированное Фрейдом для описания наблюдаемого им у женщин явления (а конкретнее, у женщин, принадлежащих среднему классу, которые были его пациентками в викторианской Вене), было использовано в нашей стране в сороковые годы для однозначного объяснения всего того, что происходило с женщинами. Многие из тех, кто проповедовал доктрину поставленной под угрозу женственности, побуждая американских женщин к борьбе за независимость и достижение права развивать свою личность, никогда не догадывались о фрейдистском происхождении доктрины. Многие из тех, кто ухватился за эту идею, — не горстка психоаналитиков, а множество популяризаторов, социологов, жителей, работников рекламных агентств, авторов журнальных публикаций, экспертов по детской психологии, консультантов в области брака, священников, завсегдатаев вечеринок — не могли знать, что имел в виду Фрейд под понятием зависть к мужскому половому члену». Следует только посмотреть, на что обращал внимание сам Фрейд, описывая своих викторианских пациенток, чтобы увидеть, насколько неверно такое прямолинейное отнесение его теории женственности к современной женщине. И стоит только понять, почему он описывал это таким образом, чтобы осознать, что многое из этого устарело и противоречит сведениям, являющимся частью знания любого современного социолога, которое не было известным во времена Фрейда.

Общепризнано, что Фрейд был наиболее тонким и добросовестным наблюдателем серьезных проблем человеческой личности. Но, описывая и давая оценку этим проблемам, он находился в плену у своей культуры. Раздвигая границы нашего познания, нашей культуры, он не мог тем не менее выйти за пределы границ собственного знания. Даже его гений не мог в то время подсказать ему знание культурных процессов, которые в настоящее время являются основой воспитания самых заурядных людей.

Теория относительности в физике, которая в последние годы полностью изменила наше представление о научных знаниях, которыми мы обладали, является более определенным понятием, и поэтому ее легче принять, чем теорию относительности в социологии. Это не лозунг, а серьезное заявление по существу. Очевидно, что ни один исследователь социальных явлений не может полностью освободиться от оков своей собственной культуры, он может интерпретировать свои наблюдения только в границах науки своего времени. Это относится и к великим новаторам. Они вынуждены соотносить свои революционные открытия с современностью и переводить их на язык той науки, которая существует в их время. Даже открытия, выдвигающие новые направления в науке, являются относительными с точки зрения выдвижения их создателя на какие-то более выгодные позиции.

Знание других культур, понимание относительности любой культуры, являющееся частью знаний современного социолога, были неизвестны Фрейду. Выяснилось, что многое из того, что Фрейд считал биологическим, инстинктивным и неизменным, как показали последние исследования, является результатом особых культурологических причин. Многое из того, что Фрейд считал присущим человеческой натуре вообще, было характерно только для некоторых мужчин и женщин среднего класса, живших в Европе в конце девятнадцатого века.

Например, теория Фрейда о сексуальном происхождении неврозов обязана своим возникновением тому факту, что многие его первые пациенты страдали истерией, и в этих случаях, как ему удалось выяснить, причиной болезни было подавление сексуального инстинкта. Ортодоксальные фрейдисты все еще открыто признают, что верят в сексуальную подоплеку всех неврозов, а так как они ищут у своих пациентов подсознательные сексуальные проявления и интерпретируют услышанное в сексуальных символах, им все еще удается находить то, что они хотят найти.

Но дело в том, что случаи истерии, наблюдавшиеся Фрейдом, в наше время встречаются значительно реже. Естественно, что во времена Фрейда ханжество жизненных принципов подавляло сексуальные проявления. (Некоторые социологи-теоретики даже предполагают, что причиной сексуальной озабоченности пациентов Фрейда являлось отсутствие других интересов у этих людей в умирающей Австрийской империи.) Естественно, тот факт, что культурные ценности времен Фрейда отрицали сексуальные проявления, способствовал сосредоточению его интереса именно на них. Затем он разработал свою теорию, описывающую все стадии развития организма с позиций секса, подгоняя все явления, которые он наблюдал, под сексуальные рубрики.

Его стремление интерпретировать все психологические явления в терминах секса, рассматривать все проблемы взрослой личности с позиции последствий детских сексуальных комплексов также являлось частично результатом его медицинского образования и понимания причинной обусловленности явлений, принятой в научной мысли того времени. Он так же неуверенно описывал психологические явления в терминах данной науки, как и многие другие ученые, занимающиеся проблемами человеческого поведения. По мере продвижения в неизведанную область подсознательного в человеческом мозгу ему казалось более удобным, надежным, естественным и научным описывать все, что можно, в физиологических терминах, соотнося это с анатомическими органами. По словам его биографа Эрнеста Джоунза, он предпринял «отчаянную попытку зацепиться за спасательный круг церебральной анатомии». Он обладал такими прекрасными способностями видеть и описывать психологические явления, что независимо от того, были ли заимствованы термины, определяющие выдвинутые им понятия, из физиологии, философии или литературы, — такие, как «зависть к мужскому половому члену», или «эго», или «эдипов комплекс», — казалось, что вес они имеют конкретную физическую субстанцию. Психологические факты были для него, как писал Джоунз, «настолько же реальны и конкретны, как металлы для металлурга». Эта его способность породила массу недоразумений, когда его понятиями стали пользоваться менее талантливые мыслители.

Вся сложная структура теории Фрейда основана на строгом детерминизме, характеризовавшем научное мышление викторианской эпохи. Детерминизм в наше время заменен более сложным подходом к причинно-следственным отношениям при описании как физических процессов и явлений, так и психологических. С позиций этого нового подхода ученым, изучающим поведение человека, нет необходимости заимствовать язык физиологии для объяснения психологических явлений, так же как нет необходимости присваивать псевдосубстанцию. Сексуальные явления являются столь же реальными, как и явление написания «Гамлета» Шекспиром, хотя последнее и не может быть точно «объяснено» в сексуальных терминах. Даже самого Фрейда нельзя объяснить через его собственную детерминистскую физиологическую программу, хотя его биограф считает, что в основе его гениальности, его «божественной жажды знания» лежит ненасытное сексуальное любопытство, которое овладело им, когда ему не было еще и трех лет, желание узнать, что происходит и спальне между его матерью и отцом.

В наше время биологи, социологи и растущее число психоаналитиков считают, что импульс для человеческого развития является естественной потребностью человека, такой же существенной, как и секс. «Оральная» и «анальная» стадии, которые Фрейд описал в терминах сексуального развития, когда ребенок получает сексуальное удовлетворение (начала через рот от груди матери, а затем от акта дефекации), в настоящее время считаются стадиями человеческого развития, на которые оказывают влияние как культурная среда и отношение родителей, так и секс. Когда растут зубы, ребенок может не только сосать, но и кусаться. Мускулы и мозг тоже растут. Ребенок учится контролировать себя, совершенствоваться, понимать. Его потребность расти и обучаться в пять, двадцать пять, пятьдесят лет может быть удовлетворена, отвергнута, подавлена, атрофирована, стимулирована или не поддержана его культурной средой, так же как и его сексуальные потребности.

В наше время психоневрологи подтверждают наблюдения Фрейда, согласно которым проблемы между матерью и ребенком на ранних стадиях его развития возникают в связи с питанием, а позднее в связи с тем, что ребенка начинают приучать проситься на горшок. Однако в последние годы в Америке наметилась тенденция снижения «проблемы детского питания». Означает ли это, что изменился характер развития ребенка? Это невозможно, так как по определению оральная стадия относится к инстинктивному этапу развития. Скорее всего, современная культура способствовала тому, что проблема детского питания перестала занимать центральное место среди проблем раннего детского развития. Видимо, свою роль сыграло то, что американцы увлеклись идеей вседозволенности в воспитании детей либо в нашем богатеющем обществе мать просто перестала беспокоиться о том, что ей нечем будет кормить ребенка. В связи с влиянием идей Фрейда на нашу культуру образованные родители обычно стараются «не давить» на ребенка, когда приучают его как можно раньше проситься на горшок. Более вероятно, что в наше время проблемы могут возникнуть, когда ребенок учится ходить или читать. Уже в сороковые годы американские социологи и психоаналитики начали пересматривать концепцию Фрейда с позиции новых культурных ценностей. Но, как это ни странно, это не помешало им применить к американской женщине теорию женственности в том виде, в каком она была создана Фрейдом.

Дело в том, что для Фрейда даже в большей степени, чем для современного редактора журнала на Мздисон-авеню, женщина представляла собой странное существо, более низкого разряда, чем мужчина. Он видел в них куколок с детским развитием, которые существуют только для того, чтобы любить мужчину и удовлетворять все его нужды. Это был такой же неосознанный солипсизм, как тот, согласно которому в течение многих веков человек думал, что Солнце представляет собой яркий предмет, который вращается вокруг Земли. Фрейд вырос с этим представлением о женщине, внедренным в него культурой его времени — не только культурой викторианской Европы, но и еврейской культурой, позволявшей мужчине говорить в своих ежедневных молитвах: «Я благодарю Тебя, Боже, за то, что Ты не создал меня женщиной», — а женщинам покоряться своей судьбе: «Я благодарю Тебя, Боже, что Ты создал меня согласно своей ноле».

Мать Фрейда была симпатичной женщиной, которая покорно вышла замуж за человека в два раза старше ее; его отец диктаторски правил семьей, как это было принято и еврейских семьях в течение всех веков преследования, когда отцы семейства редко могли оказывать влияние на события вне семейного круга. Его мать обожала юного Зигмунда, своего первенца, и мистически верила в то, что ему судьбой уготовано стать великим человеком. Казалось, она жила только для того, чтобы удовлетворять все его желания. Его воспоминания о ревности на сексуальной почве, испытываемой им по отношению к отцу, желания которого мать также неукоснительно исполняла, явились основой его теории об эдиповом комплексе. Для его жены, так же как для матери и сестер, его потребности, его желания, его мечты всегда занимали центральное место в их семейной жизни. Когда выяснилось, что звуки пианино, на котором его сестры учились играть, мешают его занятиям, «пианино исчезло» и, как позднее вспоминала Анна Фрейд, вместе с ним исчезли «все возможности для его сестер стать музыкантами».

Фрейд не видел в таком отношении ничего особенного и не считал его причиной возникновения проблем у женщины. Самой природой было предназначено, чтобы мужчина управлял женщиной, а она по своей слабости завидовала ему. В письмах Фрейда к Марте, его будущей жене, написанных во время их помолвки, длившейся четыре года (1882–1886), звучат те же нежные покровительственные мотки, которые слышны в словах Торвальда в «Кукольном доме», когда он бранит Нору за ее стремление стать человеком. Фрейд начал изучать секреты человеческого мозга в лаборатории в Вене, Марта же, его «нежное дитя», все эти четыре года должна была под опекой своей матери ждать, когда же он сможет приехать и забрать ее. Из его писем видно, что для него она не являлась личностью, а была всего лишь домохозяйкой с развитием ребенка даже тогда, когда она уже перестала быть ребенком и еще не стала домохозяйкой. «Столы и стулья, кровати, зеркала, часы, которые должны напоминать счастливой паре об уходящем времени, кресло, в котором приятно посидеть часок-другой, предаваясь мечтаниям, ковры, которые помогут хозяйке содержать полы в чистоте, постельное белье, перевязанное красивыми ленточками и сложенное в шкафах и комодах последнего образца, шляпки с искусственными цветами, картины на стенах, стаканы и рюмки на каждый день и для торжественных случаев, тарелки и блюда… стол, за которым шьют, и лампа, создающая уют, все должно содержаться в полном порядке, а иначе, если будет отдаваться предпочтение лишь каким-то отдельным вещам, хозяйка потеряет душевное равновесие. Вот этот предмет, например, был очевидцем того, как создавался семейный очаг, и этим он дорог, а этот взывает к чувству красоты, этот напоминает о друзьях, о которых хочется помнить всегда, о городах, в которых ты побывал, о времени, которое приятно вспоминать… И мы должны отдавать наши сердца таким ничтожным вещам? Да, и не раздумывая… В конце концов, я знаю, какая ты нежная, что ты можешь превратить дом в райский уголок, что ты будешь жить моими интересами, будешь веселой и заботливой. Я позволю тебе управлять домом так, как тебе захочется, а ты вознаградишь меня своей нежной любовью и тем, что будешь выше тех слабостей, за которые так часто презирают женщин. Насколько будет позволять моя работа, мы сможем читать и изучать то, что захотим, я помогу тебе понять те вещи, которые обычно не могут интересовать девушку, если она ничего не знает о своем будущем супруге и его профессии…» 5 июля 1885 года он бранит ее за то, что она продолжает посещать свою подругу Элизу, чье поведение в отношении мужчин явно страдает отсутствием скромности: «Что толку, что ты считаешь себя достаточно взрослой и думаешь, что ваши взаимоотношения не могут повредить тебе?.. Ты слишком мягкая, и я должен исправить этот недостаток, потому что за твои поступки спросится и с меня. Ты моя драгоценная маленькая женщина, и, даже когда ошибаешься, ты не становишься для меня менее драгоценной… Но ведь ты знаешь все это, мое нежное дитя…»

Смесь присущих викторианской эпохе духа рыцарства и снисходительности, которую мы находим в научных теориях Фрейда о женщинах, получает свое объяснение в письме, которое он написал 5 ноября 1883 года и в котором он высмеивает взгляды Джона Стюарта Милля на «эмансипацию женщины и вообще на женский вопрос в целом»: «Нигде в его рассуждениях не говорится о том, что женщины — совершенно другие существа, не то чтобы хуже, а скорее противоположные мужчинам. Он считает, что угнетение женщин аналогично угнетению негров. Любая девушка, не будучи суфражисткой и не обладая правовой компетенцией, всегда может осадить мужчину, который целует ей руку и который ради своей любви к ней готов пожертвовать всем, что он имеет. Я считаю, что идея, согласно которой женщин у следует посылать на борьбу за свое существование наравне с мужчиной, является мертворожденной. Если бы, например, я мог представить, что девушка, которую я нежно люблю, выступает в роли моего соперника, конкурента, дело кончилось бы тем, что я сказал бы ей — а именно это я и сделал почти полтора года назад, — что я очень люблю ее и умоляю не состязаться со мной, а заняться спокойной, лишенной соперничества деятельностью в стенах моего дома. Разумеется, возможны изменения в воспитании женщины, которые смогут привести к подавлению всех слабых и нежных черт ее характера, с одной стороны, нуждающихся в защите, а с другой стороны, весьма победоносных; в таком случае она (может обеспечивать себя наравне с мужчиной. Возможно также, что при этом не надо будет скорбеть по поводу того, что мы теряем восхитительнейшую в мире вещь — наш идеал женственности. Но я верю в то, что любые изменения в законе и в образовательном цензе потерпят неудачу, окажутся ненужными перед тем законом Природы, который задолго до того, как мужчина завоевал свое положение в обществе, ниспослал женщине судьбу быть прекрасной, очаровательной и нежной. Закон и традиция могут дать женщине многое из того, чего она была лишена, но положение женщины, безусловно, не изменится: в молодости она будет горячо любимым, обожаемым созданием, в зрелые годы — любимой женой».

Поскольку общеизвестно, что все теории Фрейда основаны на всеобъемлющем бесконечном психоанализе самого себя и что сексуальность была центральным звеном всех его теорий, представляется уместным остановиться на некоторых парадоксах его сексуальности. Как отмечают многие ученые, в его трудах гораздо больше внимания уделяется детской сексуальности, чем взрослой. Его главный биограф Джоунз свидетельствует, что даже для своего времени он был удивительно чистым человеком с пуританскими взглядами и высокой моралью. В своей собственной жизни Фрейд относительно мало интересовался сексом. В юности он обожал свою мать, в шестнадцать лет у него был роман, существовавший исключительно в его воображении, с девушкой по имени Жизель, а в двадцать шесть он был помолвлен с Мартой. Девять месяцев, которые они провели в Вене, нельзя назвать очень счастливыми, потому что она была застенчива и боялась его. За последующие четыре года, когда они жили вдали друг от друга, родилась «великая страсть», выразившаяся в девятистах любовных письмах. После женитьбы страсть, видимо, исчезла довольно быстро, хотя его биографы отмечают, что, будучи строгим моралистом, он не искал сексуального удовлетворения на стороне. Единственной женщиной, к которой, будучи взрослым человеком, он испытывал сильные чувства любви и ненависти, на какие только был способен, была Марта. Позже подобные чувства он испытывал только к мужчинам. Как почтительно выражался его биограф Джоунз: «Отклонение Фрейда в этом отношении от обычного мужчины, а также его ярко выраженная ментальная бисексуальность, безусловно, могли оказать определенное влияние на его научные взгляды».

Его менее благосклонные биографы, да и сам Джоунз, отмечали, что, если рассматривать теории Фрейда с позиций его собственной жизни, можно заметить сходство со старой девой пуританских взглядов, которая видит секс во всем. Интересно, что его послушная Hausfrau вызывала особенно большое недовольство мужа тем, что была недостаточно «послушной», сама же она испытывала странную раздвоенность чувств оттого, что не могла вести себя непринужденно по отношению к нему, не будучи его «товарищем по борьбе»: «Фрейд был болезненно поражен, когда понял, что в душе она вовсе не послушна, а обладает твердым характером, который не очень легко поддается исправлению. Она уже полностью сформировалась как личность и вполне заслуживала самой высокой оценки психоаналитика, будучи вполне «нормальным» человеком».

То, что намерения Фрейда «сделать ее похожей на идеальный образ» так и остались неосуществленными, можно помять, читая следующие строки из его письма к ней: «Стань очень юной возлюбленной, чтобы тебе была всего неделя от роду и чтобы ты легко могла отказаться от всего резкого ч грубого в себе». Но далее он сам себя упрекает: «Любимая не должна быть игрушкой, куклой, она должна стать товарищем, готовым всегда дать разумный совет, даже когда ее строгий хозяин исчерпал всю свою мудрость. А я пытался бороться с ее откровенностью, пытался заставить ее не высказывать своего мнения, пока она не узнает моего».

Как отмечал Джоунз, Фрейд болезненно переживал, что она не прошла самого главного испытания — «полного отождествления с ним, с его взглядами, его чувствами и его намерениями. Она не могла быть полностью его до тех пор, пока он не увидит своего «отпечатка» на ней». Фрейд «даже признавался, что ему было скучно, когда он не находил в человеке ничего, что можно было бы изменить к лучшему», Джоунз неоднократно подчеркивал, что любовь Фрейда «могла свободно выражать себя только при очень благоприятных условиях… Марта, возможно, боялась своего властного возлюбленного и поэтому чаще всего отмалчивалась».

Видимо, в связи с этим он писал ей: «Я отказываюсь от своего требования. Мне не нужен товарищ по оружию, каким я хотел тебя сделать. У меня достаточно сил бороться одному… Ты остаешься для меня драгоценным существом, возлюбленной». Возможно, этим и закончился «единственный период в его жизни, когда он испытывал такие чувства, как любовь и ненависть, к женщине».

Брак был нормальным, но без вышеописанной страсти. Джоунз так охарактеризовал его: «На свете было мало более удачных браков. Марта, безусловно, была прекрасной женой и матерью. Она была отличной хозяйкой и обладала редкой способностью прекрасно ладить со слугами, но она не была той Hausfrau, которая ценит вещи выше людей. Удобства, обеспечивающие покой ее мужу, были для нее превыше всего… Вряд ли можно было ожидать, что она воспримет все его далеко идущие фантазии и поймет их лучше, чем весь остальной мир».

 

Как самая преданная еврейская мать, она очень ревностно относилась ко всем его физическим потребностям, составив график принятия пищи таким образом, чтобы он был особенно удобен der Papa. Но она никогда и не мечтала жить так, как он. И Фрейд не считал, что она может быть хорошим опекуном их детям в случае его смерти, особенно в вопросах образования. Он сам вспоминает сон, в котором он забывает зайти за ней, чтобы отправиться в театр. Согласно его собственным представлениям об ассоциативной связи, «подобная забывчивость возможна только в случаях, не имеющих для человека никакого значения».

Такое безграничное подчинение женщины, считавшееся для культуры того времени совершенно естественным, само отсутствие для женщины возможности действовать независимо и обрести индивидуальность часто усиливали чувства неловкости и сдержанности со стороны жены и вызывали раздражение со стороны мужа, что было характерно для брака Фрейда. Как резюмировал Джоунз, отношение Фрейда к женщинам, «скорее всего, можно назвать старомодным, что, видимо, следует приписать влиянию социального окружения и тому времени, в котором он вырос, а не каким-либо личностным факторам»:

«Каково бы ни было его отношение к этому вопросу с точки зрения разума, его произведения и письма показывают, как он подходил к нему с точки зрения чувств. Конечно, будет преувеличением сказать, что он относился к мужчинам как к высшим существам, так как его натуре не было свойственно чувство превосходства, самонадеянности. Но, видимо, мы не погрешим против истины, если скажем, что к женщинам он относился как к существам, чье назначение быть ангелами-хранителями мужчин, обслуживать их и создавать им все удобства. Его письма, да и сам выбор жены однозначно указывают на тип женщины, который ему нравился, — нежной, женственной… Нет сомнения в том, что Фрейд считал психологию женщины более загадочной, чем мужчины. Однажды он сказал Мари Бонапарт: "Самый сложный вопрос, на который никогда не могли найти ответ и на который я также не могу ответить, несмотря на тридцать лет моих исследований в области женской души, заключается в следующем: как понять, что хочет женщина?"».

Джоунз также обратил внимание на то, что «Фрейда интересовал и другой тип женщины, более интеллектуальный и, возможно, даже более мужеподобный. Такого рода женщины сыграли определенную роль в его жизни. Они входили в женское окружение его друзей и, хотя были весьма привлекательными, не вызывали в нем чувственного влечения».

В число этих женщин входила его золовка Мина Бернис, которая была умнее и независимее Марты; позже это были женщины, изучающие психоанализ, или его почитательницы: Мари Бонапарт, Джоан Ривьер, Лу Андреас-Саломе. Однако ни биографы, идеализировавшие его, ни те, которые относились к нему несколько враждебно, не заподозрили его и том, что он искал сексуального удовлетворения на стороне. Таким образом, секс был, видимо, полностью исключен из набора человеческих страстей, которые на протяжении всей своей последующей долгой жизни он стремился выразить в своем учении и в какой-то степени в дружбе с мужчинами и теми женщинами, которых он считал равными себе и потому «мужеподобными». Однажды он заметил: «Мне всегда кажутся опасными люди, которых я не могу понять, потому что они не похожи на меня».

 

Несмотря на то значение, которое Фрейд придавал сексу и своей теории, из его слов можно понять, что половой акт казался ему унизительным. Но если сами женщины были унижены в глазах мужчин, каким еще могло быть отношение к сексу? Конечно, подобные мысли не входили в его теорию. По Фрейду, идея кровосмешения с матерью или сестрой заставляет мужчину «смотреть на половой акт как на нечто постыдное, оскверняющее и оказывающее пагубное влияние не только на тело». Во всяком случае, Фрейд считал унижение женщины вполне естественным, и в этом ключ к пониманию его теории женственности. Согласно этой теории, сущностью женской личности, мотивирующей все поступки жен-тины, является ее зависть к мужскому половому члену, которая и вызывает осуждение ее же самой, а также как «мальчика, так, возможно, и мужчины». У нормальной женщины это выражается в желании обладать половым членом своего мужа, желании, которое никогда до конца не реализуется, пока она не становится обладательницей пениса, дав рождение сыну. Короче говоря, она представляет собой просто homrne manque, «дефектного мужчину», у которого чего-то не хватает. Клара Томпсон, крупный специалист по психоанализу, заметила: «Фрейду так никогда и не удалось освободиться от викторианского отношения к женщине. Он считал, что женщине предначертано судьбой иметь ограниченный кругозор и вести образ жизни, который был принят в викторианскую эпоху… Комплекс кастрата и концепт зависти к мужскому половому члену, две наиболее важные, фундаментальные идеи всего его учения, основаны на положении о том, что женщина в своем биологическом развитии стоит ниже мужчины».

Что имел в виду Фрейд под понятием зависти к мужскому половому члену? Ведь даже те, кому ясно, что Фрейд не мог выйти за рамки представлений, очерченных культурой его времени, не сомневаются в том, что он правдиво описал все изученное им в пределах этой культуры. Фрейд вывел феномен, который он назвал завистью к мужскому половому члену, анализируя данные, единодушно представленные женщинами среднего класса Вены викторианской эпохи, и вся его теория женственности построена на этом понятии. В лекции «Психология женщины» он высказал следующую идею:

«У мальчика комплекс кастрации возникает после того, как, увидев женские половые органы, он узнает, что столь высоко ценимый им член не обязательно должен быть вместе с телом… после чего он попадает под влияние страха кастрации, который становится самой мощной движущей силой его дальнейшего развития. Комплекс кастрации у девочки тоже возникает благодаря тому, что она видит гениталии другого. Она сразу же замечает различие и, надо признаться, его значение. Она чувствует себя глубоко обделенной, часто дает понять, что ей тоже хотелось бы «иметь такое же», в ней появляется зависть к пенису, которая оставляет неизгладимые следы в ее развитии и формировании характера, преодолеваемые даже в самом благоприятном случае не без серьезной затраты психических сил. То, что девочка признает факт отсутствия пениса, отнюдь не говорит о том, что она с этим смиряется. Напротив, она еще долго держится за желание тоже получить «это», верит в эту возможность невероятно долго, и даже тогда, когда знание реальности давно отбросило это желание как невыполнимое, анализ может показать, что в бессознательном оно осталось и сохранило значительный запас энергии. Желание все-таки получить в конце концов долгожданный пенис может способствовать возникновению мотивов, которые приведут зрелую женщину к психоанализу, и то, чего она, понятно, может ожидать от анализа, а именно возможность заниматься интеллектуальной деятельностью, может быть часто истолковано как сублимированная вариация этого вытесненного желания».

 

«Открытие своей кастрации является поворотным пунктом в развитии девочки, — продолжает Фрейд. — Это невыгодное сравнение с мальчиком, наделенным пенисом, уязвляет ее самолюбие». Ее мать и вообще все женщины мельчают в ее глазах, подобно тому как по этой же самой причине женщины обесценены в глазах мужчины. Это приводит либо к полному подавлению сексуальности и как следствие этого к неврозам, либо к «комплексу мужественности», когда женщина не хочет отказываться от «фаллической» активности (то есть от «активности, обычно характерной для мужчины»), либо к «нормальной женственности», при которой импульсы женской активности подавлены, и девочка в своем желании иметь мужской половой член обращается к отцу. «Женская ситуация восстанавливается только тогда, когда желание иметь мужской половой член замещается желанием иметь ребенка; ребенок, таким образом, занимает место мужского полового члена». Когда девочка играла с куклами, это «еще не было выражением ее женственности», так как это были активные действия, а не пассивные. «Самое сильное женское желание», желание иметь мужской половой член, полностью осуществится, «если родившийся ребенок будет мальчиком, который принесет с собой долгожданный пенис… В таком случае мать может перенести на сына то самое желание, которое она так долго в себе подавляла, и может надеяться получить от него удовлетворение всех тех чувств, которые остались в ней от комплекса мужественности».

Но ее врожденная неполноценность и как следствие этого зависть к мужскому половому члену преодолеваются с таким большим трудом, что суперэго женщины — ее совесть, идеалы — никогда так и не достигает такого полного развития, как у мужчины: «Женщине мало свойственно чувство справедливости, что, безусловно, связано с преобладанием зависти в ее душевной жизни». По этой же причине социальные интересы женщины слабее, а «способность к сублимации влечений меньше», чем у мужчины. В итоге Фрейд замечает: «Не могу не отметить, что, чем больше занимаешься аналитической деятельностью, тем больше убеждаешься, что даже специалисты по психоанализу не могут радикально помочь женщине в связи с тем, что женская неполноценность является ее врожденным свойством… Мужчина около тридцати лет представляется молодым, скорее незрелым индивидуумом, от которого мы ждем, что он в полной мере использует возможности развития, которые ему открывает анализ. Но женщина приблизительно того же возраста часто пугает нас своей психической закостенелостью и неизменяемостью… У нее нет путей для дальнейшего развития; дело обстоит так, как будто весь процесс уже закончен, не может подвергнуться отныне никакому воздействию и даже как будто трудное развитие на пути к женственности исчерпало возможности личности… даже если нам удается устранить недуг путем разрешения невротического конфликта».