Русская формальная школа в русском литературоведении

Формальная школа — одно из самых продуктивных направлений в теории литературы XX века. Предельно заостренную формулу формального метода дал В.Б. Шкловский (1893—1984), утверждавший, что литературное произведение представляет собой «чистую форму», оно «...есть не вещь, не материал, а отношение материалов». Тем самым форма была понята как нечто противоположное материалу, как «отношение». Поэтому В.Б. Шкловский парадоксальным образом уравнивает «шутливые, трагические, мировые, комнатные произведения», не видит разницы в противопоставлениях мира миру или «кошки камню»[30]. Понятно, что это — типичный эпатаж. Однако к «пощечине общественному вкусу» эти идеи не сводятся. На самом деле формалисты выступали не против содержания как такового, а против традиционного представления о том, что литература — это повод для изучения общественного сознания и культурно-исторической панорамы эпохи.

В начале XX века в университетах Москвы и Петербурга появилась научная молодежь, протестовавшая против принципов академической науки. В Петербурге новые веяния возникли в Пушкинском семинарии профессора С.А. Венгерова, крупного ученого, представителя «биографического метода». В его работе принимал участие и Ю.Н. Тынянов (1894—1943), интересовавшийся стилем, ритмом, мельчайшими деталями формы произведений А.С. Пушкина. Сами темы докладов участников семинара содержали протест против эклектики академического литературоведения, тяготевшего к изучению идеологических вопросов, биографических подробностей, смешивая их с рассмотрением образности произведений. Собственно художественные особенности академическая наука воспринимала как материал для анализа душевного склада и мировоззрения художников. У представителей формальной школы подход будет обратным: жизнь и взгляды писателей они станут рассматривать как материал, необходимый для построения художественного произведения. Этот «переворот» в научном мышлении и получил позднее название «формального метода».

Около 1915 года в Московском ун-те сложился еще один центр новой науки. Участники Московского лингвистического кружка, в том числе Р.О.Якобсон (1896 – 1982), Г.О.Винокур (1896 – 1947) и другие, занимались исследованием фольклора, а также языка современной поэзии. Именно тогда сложилась установка на то, что проблемы языка должны быть в центре внимания. Лучшие поэты, принадлежавшие к поэтическому авангарду первых десятилетий ХХ в., принимали участие в работе кружка. Среди них – В.В.Маяковский, О.Э.Мандельштам, Б.Л.Пастернак. Революции и войны, отменявшие вековые традиции, стремительное развитие общества, острое переживание истории — все это повлияло на мироощущение участников ОПОЯЗа. Если Ал, Блок, вглядываясь в темную Петербургскую площадь, мог ощущать ее таинственную непроницаемость и непостижимую непреодолимость, то люди новой эпохи «проходили» везде[31].

Поэтические эксперименты футуристов, искавших «самовитое слово», языковая археология В. Хлебникова, уводившая в глубинные пласты речи, казались молодым ученым сутью поэзии. Строгие методы лингвистического анализа P.O. Якобсон соединяет с интересом к феноменологии немецкого философа Э. Гуссерля, полагавшего, что языковой или эстетический объект исследуется не сам по себе, «...а в связи с тем, как его наблюдает и воспринимает субъект». Здесь заметны типологические переклички с идеями физиков первых десятилетий XX века, выдвигавших на первый план проблему «наблюдателя».

Ученые Москвы и Петербурга вскоре объединились в ОПОЯЗ — Общество изучения поэтического языка. Инициатором его создания выступил В.Б. Шкловский, издавший в 1914 году новаторскую книгу «Воскрешение слова». Становление ОПОЯЗа пришлось на 1915—1916 годы; в течение 1916—1919 годов выходили «Сборники по теории поэтического языка». Новая школа заявила о себе в полную силу.

Кроме В.Б. Шкловского, в инициативную группу вошли литературовед Б.М. Эйхенбаум (1886—1959), занимавшийся проблемой «сказа», лингвисты О.М. Брик (1888—1945), исследовавший ритм и синтаксис стихотворной речи, и С.И. Бернштейн, занимавшийся теорией декламации. Позднее в работу ОПОЯЗа активно включился P.O. Якобсон. Ю.Н. Тынянов вступил в ОПОЯЗ несколько позднее, в 1919 или 1920 году. Очень близки к ОПОЯЗу были литературоведы Б.В. Томашевский (1890—1957), автор «Теории литературы» (1925; 1931), не утратившей своего значения до сего дня, и В.М. Жирмунский (1891 — 1971), позднее вступивший в полемику с формализмом и отошедший от него («О формальном методе», 1923). Названные имена отнюдь не исчерпывают ряд филологов, стоявших у истоков ОПОЯЗа. Очень быстро сложился целый научный круг со своими традициями, постепенно оформились общие принципы подходов к литературе и языку. Возникла школа.

Предшественников формализма следует искать одновременно в России и Западной Европе. В России это были символисты — В.Я. Брюсов, Вяч. Ив. Иванов и А. Белый, которые стремились ввести точные методы в литературу. Показательно, что П.Н. Медведев (а с ним вместе в большой степени и М.М. Бахтин) подчеркивал типологическое родство русского формализма и общеевропейских формальных и «спесификаторских» течений. Западное искусствознание в лице А. Гильдебранда, К. Фидлера, Г. Вельфлина разработало новый терминологический язык. Опиравшийся на их идеи О. Вальцель утверждал, что литературное произведение является прежде всего «конструкцией». Конструктивные особенности произведений, относящихся к разным видам искусства, можно соотносить между собой. В результате возникает эффект их «взаимного освещения». О. Вальцель сопрягает разные терминологические языки, говорит, например, об «архитектонике драм Шекспира». Благодаря усилиям В.М. Жирмунского работы немецкого ученого стали известны в России. Термин «конструкция» — одно из опорных понятий Ю.Н. Тынянова.

Большое значение для становления формального метода имела незавершенная «Поэтика сюжетов» А.Н. Веселовского. Как отмечает В. Эрлих, на становление формального метода повлияли определения «мотива» и «сюжета», которые даны в этой работе. Однако еще большее значение имело то, что А.Н. Веселовский рассматривает «сюжет» не как момент тематики, а как элемент композиции, то есть художественной организации материала. Отсюда берет начало одна из центральных проблем формального метода — разграничение понятий «прием» и «материал». Применительно к сюжетному построению этот принцип предстает как противоположность «сюжета» и «фабулы». В «Теории литературы» (1931) Б.В. Томашевский определяет фабулу как «...совокупность событий в их взаимной внутренней связи». Фабула является «...материалом для сюжетного оформления».

Очевидно, что моменты «делания», компоновки в этих определениях выдвинуты на первый план. В работе «Связь приемов сюжетосложения с общими приемами стиля» (1916) В.Б. Шкловский подчеркивал, что «материал художественного произведения непременно педалезирован, т.е. выделен, «выголошен»». Это разграничение внешних моментов (материал) и моментов внутренних (форма) определяет «самоценность» литературы. Формалисты стремились освободить искусство от воздействия идеологии. При этом их волновал «самоцельный» «воспринимательный процесс», «...ощущение вещи как видение, а не как узнавание...». Здесь скрыто противоречие. В.Б. Шкловский пытается его избегнуть, говоря о «воспринимательном процессе». Пока «ощущение» вещи длится, пока нет готового результата, нет необходимости говорить о психологическом и социальном статусе адресата.

Большое значение для ОПОЯЗа имели концепции А.А. Потебни, одного из самых ярких представителей психологического подхода. Как известно, А.А. Потебня исходил из принципиальной метафоричности (символичности) слова. С этой концепцией горячо полемизировал В.Б. Шкловский, отрицавший, что литература есть «мышление образами». По его мнению, «...образы почти неподвижны...», а работа поэтических школ «...сводится к накоплению и выявлению новых приемов расположения и обработки словесных материалов». Образы даны как своего рода материал, который подвергается художественной обработке.

Полемика с А.А. Потебней означала на самом деле уяснение собственных истоков. Разработанная А.А. Потебней лингвистическая поэтика, стала одной из опор формального метода.

Возражали формалисты и Д.Н. Овсянико-Куликовскому, последователю А.А. Потебни, предлагавшему сосредоточиться на «особом психологическом складе» того или иного автора. Понятый как реальная фигура, как «автор биографический», автор не представлял интереса для формального метода. Его «личные чувства» объявлялись нерелевантными. Так, в статье «Как сделана «Шинель» Гоголя» (1918) Б.М. Эйхенбаум писал, что «...душа художника как человека, переживающего те или другие настроения, всегда остается и должна оставаться за пределами его создания». По мнению ученого, в произведении происходит «игра с реальностью», свободное разложение и перемещение элементов. Мир произведения оказывается при этом построенным «заново», а потому «...всякая мелочь может вырасти до колоссальных размеров». Очевидно, что Б.М. Эйхенбаум высказывает здесь важные мысли о семантизации мельчайших, внешне второстепенных деталей произведения. В результате этой «игры с реальностью» возникает «художественный мир».

Таковы некоторые из важнейших тенденций, которые воздействовали на русских формалистов.

Несовпадение между ощущаемой в процессе делания вещью и ее возможным существованием в действительности — подлинная тема ОПОЯЗа. Очевидно, что произведение отличается от объектов действительности особой «условностью» (В.Б. Шкловский), «литературностью» (P.O. Якобсон). При этом «поэтическую речь» формалисты противопоставляли речи обыденной, прагматической, а под «литературностью» понимали «систему приемов», которая обеспечивала «превращение речи в поэтическое произведение». Это «превращение» приводило к тому, что реальные «положения» освобождались от их реального взаимоотношения и влияли друг на друга «по законам данного художественного сцепления» P.O. Якобсон). Очевидно, что «законы данного художественного сцепления», «контекстуальная синонимия» определяют такую категорию как «художественный мир».

«Прием» — центральное понятие формального метода. Закономерно, что знаменитая статья В.Б. Шкловского так и называлась — «Искусство как прием» (1915—1916). Обратимся для примера к другой известной статье В.Б. Шкловского «Пародийный роман. «Тристрам Шенди» Стерна» (1921). Ее центральная мысль — необходимость приема «остранения», выводящего художественный текст из «автоматизма восприятия». Л. Стерн привлекает В.Б. Шкловского тем, что не скрывает технику построения романа, а наоборот, обнажает приемы его создания. Так, предисловие к книге, занимающее около печатного листа, появляется лишь в 64 главе. Причины событий помещены после следствий, единство действия демонстративно нарушается через включение в роман параллельных новелл. Анализируя роман, В. Б. Шкловский выстраивает на его основе «общие законы сюжета». Главным приемом построения он называет «временной сдвиг». Так, в качестве примера названа глава, где мать повествователя «шла осторожно в темноте по коридору, который вел в гостиную, когда... дядя Тоби произнес слово «жена». На протяжении шести глав разворачиваются параллельные сюжетные линии. Мать продолжает прислушиваться к разговору, застыв у приотворенной двери. В результате время в этом пласте романа останавливается. Этим примером В.Б. Шкловский иллюстрирует мысль об условности литературного времени. Форма пародийного романа Стерна предполагает неоконченный рассказ, который воспринимается на фоне авантюрного романа с его «...правилом кончать свадьбой». Это приводит В.Б. Шкловского к заключению о «сдвиге и нарушении» обычных форм в этом произведении. Внимание автора статьи привлекают сентиментальные эпизоды в романе. В.Б. Шкловский считает, что сентиментальность «...не может быть содержанием искусства». Есть лишь «сентиментальная точка зрения», особый метод изображения, такой же, например, как изображение вещей с точки зрения лошади в «Холстомере» Л.Н. Толстого. По мнению В.Б. Шкловского, искусство «внеэмоционально», «внежалостно», «безжалостно», поскольку «...чувство сострадания взято как материал для построения». Здесь ощущается футуристическая основа взглядов В.Б. Шкловского: его преклонение перед «техникой» в широком и узком смысле слова.

Поначалу формальная школа настаивает на «самоценности» приема, понимая его как единственного «героя» науки о литературе (P.O. Якобсон). Эта точка зрения представляется полемическим заострением важнейшей мысли: литература не копирует жизнь. Всякое изображение означает «смещение», «деформацию» изображаемого. Б.В. Томашевский определяет «прием» как способ «...комбинирования словесного материала в художественные единства». В статье «К вопросу о формальном методе» (1923) В.М. Жирмунский под приемом понимает «каждый элемент произведения», рассмотренный «как эстетически направленный факт, производящий определенное художественное воздействие». Возражая против рассмотрения произведения как «суммы приемов», ученый соотносит «прием» с «... телеологическим понятием стиля ». Стиль при этом понимается как «единство приемов». По мнению В.М. Жирмунского, стиль связан с «общим художественным смыслом, общим художественным заданием», а в конечном итоге — с «эстетическими навыками и вкусами», мироощущением той или иной эпохи. Эти положения означают выход за пределы полемического этапа. Формальный метод в интерпретации В.М. Жирмунского раздвигает свои границы и затрагивает новые элементы литературной «системы».

П.Н. Медведев упрекал формалистов в том, что они исходят из «индифферентности материала». Этот ученый из круга М.М. Бахтина фиксировал «низведение содержания» как одну из важных тенденций школы. Однако в дальнейшем полемика против формалистов велась не только литературными, но и административными методами. В условиях господства одной точки зрения на историю, культуру и литературу ОПОЯЗ перестал существовать.

Формальный метод и формальная школа занимают исключительно важное место в истории литературоведения XX века. Из этой школы вырос структурализм[32]. Понимание литературы как системы, внимание к ее внутренним имманентным законам, представление об эволюции в литературе и ее «сопряжении» с другими рядами (литература и история, литература и быт) также связано с трудами представителей ОПОЯЗа. Так, опираясь на давнюю философскую традицию, Ю.Н. Тынянов противопоставлял «систему» «...механическому агломерату явлений». В известной статье «О литературной эволюции» (1927) Ю.Н. Тынянов описывает принцип системности, который он обнаруживает в литературе на разных уровнях: «...литературное произведение является системою, и системою является литература». Признаками системы в понимании Ю.Н. Тынянова выступают соотнесенность элементов, а также их взаимодействие между собой. Однако система не «...есть равноправное взаимодействие всех элементов». Есть группа элементов, которая «выдвинута» (доминанта). При этом другие элементы подвергаются деформации. Произведение «...входит в литературу, приобретает свою литературную функцию именно этой доминантой».

В системе каждый элемент наделен «конструктивной функцией», которая представляет собой явление сложное, «поскольку эле мент соотносится сразу: с одной стороны, по ряду подобных элементов других произведений-систем и даже других рядов, с другой стороны, с другими элементами данной системы (автофункция и синфункция)». Разъясняя эти сложные мысли, Ю.Н. Тынянов отмечает, что лексика данного произведения (например, архаизмы в одах М.В. Ломоносова) соотносится одновременно и сразу «...с литературной лексикой и общеречевой лексикой, с одной стороны, с другими элементами данного произведения — с другой».

С этим положением часто спорили ученые разных школ. Однако отсюда ясно следовала мысль о невозможности «имманентного» изучения произведения как системы «вне его соотнесенности с системою литературы». Литературное произведение в концепции формалистов само по себе является системой, связанной с другими системами. Возникает идея «контекста», которому было суждено стать одним из главных «героев» теории литературы в эпоху структурализма.

Ю.Н. Тынянов отмечает, что один и тот же факт может иметь разную функцию, разное дифференциальное качество в зависимости от того, с каким рядом он соотносится. Так, «...дружеское письмо Державина — факт бытовой, дружеское письмо карамзинской и пушкинской эпохи — факт литературный». Вхождение бытового речевого материала в литературу, превращение дружеского письма в литературный факт связано с тем, что в эпоху Карамзина ода М.В. Ломоносова «износилась» литературно. В салоне произошло закрепление новой литературной функции за бытовыми речевыми формами.

Благодаря системному подходу расширяется взгляд на литературный ряд, который исследователи начинают соотносить с другими рядами. Литература, поясняет Ю.Н. Тынянов, представляет собой «...систему функций литературного ряда в непрерывной соотнесенности с другими рядами». Все это не означает, однако, что утрачивается специфическая природа литературы. По точному замечанию Б.М. Эйхенбаума, литература «...не порождается фактами других рядов и потому не сводима на них». Если имманентные законы истории литературы определяют смену конкретных литературных систем, то «темп эволюции и выбор пути эволюции при наличии нескольких эволюционных путей» внутренние законы литературы не объясняют.

Здесь главная мысль — о наличии «нескольких эволюционных путей», которые нельзя объяснить или вывести только из внутренних законов литературы. В совместных тезисах «Проблемы изучения литературы и языка» (1928) Ю.Н. Тынянов и P.O. Якобсон утверждают, что «...вопрос о конкретном выборе пути» или хотя бы выборе доминанты «...может быть решен только путем соотнесенности литературного ряда с другими историческими рядами». Эту «соотнесенность» ученые называют «системой систем», имеющей свои структурные законы. Здесь глубоко угадан вероятностный характер развития литературы, который P.O. Якобсон и Ю.Н. Тынянов понимают как «неопределенное уравнение». На первый взгляд может показаться парадоксальным, что одни и те же истоки обнаруживаются у теории литературы и теории термодинамики И. Пригожина.

Системность мышления формалистов проявилась в том, что они отошли от противопоставления диахронии и синхронии, восходившего к лингвистическим концепциям Фердинанда де Соссюра. Они не видели больше принципиальной значимости в противопоставлении «понятия системы понятию эволюции», поскольку «...каждая система дана обязательно как эволюция, а с другой стороны, эволюция носит неизбежно системный характер». Другими словами, на макроуровне они обнаружили действие прямых и обратных связей.

Представляются исключительно важными мысли Ю.Н. Тынянова о «тесноте стихового ряда, о том, что смысл каждого слова в стихе возникает «...в результате ориентации на соседнее слово». Ю.Н. Тынянов описывает особую «сукцессивность», подсказывающую силу стиха и определяющую развертывание текста, его становление. Именно «второстепенные» признаки значения, индуцированные контекстом, придают слову ту семантическую «открытость», о которой позднее размышлял Ян Мукаржовский. Однако она же определяет и семантику текста в целом. Повторное прочтение одного и того же стихотворения (или текста) демонстрирует это контекстуальное приращение смысла, который свободно движется в прямом и обратном направлениях. Тем самым на микроуровне, на уровне стихотворного текста, было подмечено действие общих законов системы «литература».

Показательна перемена терминологии в этом пассаже. Для описания контекстуальной синонимии понадобился научный язык Пражского лингвистического кружка и позднейшего структурализма. Однако без формального метода эти идеи не получили бы своего развития.

Чтобы осветить «художественное произведение» во всей его внутренней динамичности и сложности, формальный метод стремится отсечь «автора» и «читателя». Это — доминанта метода. Однако такой угол зрения не означает «запрет» на анализ других элементов системы «литература». Формальный метод также не является универсальным или единственно возможным. В системе «литература» он сфокусирован на самой литературе. Работы второй половины 20-х годов обозначили новые горизонты развития теории литературы. Представители формального метода вышли за его первоначальные границы. Был поставлен вопрос о системе соотнесенностей и взаимодействий элементов срединной части цепи художественной коммуникации «традиция текста—текст—реальность». Структурализм осмыслит их как единую знаковую систему.

 

СТРУКТУРАЛИЗМ

Структурализм – направление в гуманитарном знании, избравшее предметом своего исследования текст и стремящееся к созданию строго выверенного и формализованного понятийного аппарата, основанного на использовании лингвистической терминологии, математических формул, объяснительных схем и таблиц, призванных придать гуманитарным наукам статус наук точных.

Структурализм как комплекс представлений опирается на теорию знака Ф. де Соссюра как некоего целого, являющегося результатом ассоциации означающего (акустического образа слова) и означаемого (понятия) и имеющего произвольный характер. Другими базовыми понятиями, которыми оперировали теоретики структурализма, были постулаты о коллективном характере языка и его изначально коммуникативной природе. С этим было связано и представление о коде как о совокупности правил или ограничений, обеспечивающих функционирование речевой деятельности естественного языка или какой-либо знаковой системы: иными словами, код обеспечивает коммуникацию, в том числе и литературную. Он должен быть понятным для всех участников коммуникативного процесса и поэтому, согласно общепринятой точке зрения, носит конвенциональный (договорной) характер.

В своих теоретических построениях структуралисты опирались и на гипотезу американских языковедов Э. Сепира и Б. Уорфа о влиянии языка на формирование моделей сознания и отстаивали тезис, согласно которому язык и его конвенции одновременно порождают и ограничивают видение человека вплоть до того, что само восприятие действительности структурируется языком; поэтический же язык стали рассматривать как основной законодатель лингвистического творчества на всех уровнях, начиная с фонетической организации языкового материала и кончая моделирующей и конституирующей способностью специфическим образом организовывать познавательный универсум – эпистему.

Свое название структурализм получил в связи с положением, которое занимает в его методологии понятие «структура». Возникновение метода связано с переходом в XX веке ряда гуманитарных наук от описательно-эмпирического к абстрактно-теоретическому уровню исследований. Структурализм, зародившись в лингвистике, вскоре освоил области литературоведения и этнографии, а затем и иные сферы культуры. Толчком к развитию структурализма в литературоведении послужил опыт русского формализма, вплотную подошедшего к изучению «специфически-структурных законов» (Ю.Н.Тынянов) литературы и ее истории. Первые шаги литературоведческого структурализма связаны с деятельностью Пражского лингвистического кружка (1926 — начало 1950-х годов), во главе которого стояли чешские филологи В. Матезиус и Я. Мукаржовский. Членами Пражского лингвистического кружка наряду с чешскими языковедами и литературоведами, стали русские ученые Н.С. Трубецкой, P.O. Якобсон и С.О. Корцевский. С Пражским лингвистическим кружком имели научные связи П.Г. Богатырев, Г.О. Винокур, Е.Д. Поливанов, Б.В. Томашевс-кий и Ю.Н. Тынянов. Пражский лингвистический кружок издавал собственные «Труды» («Travaux du Cercle linguistique de Prague», 1929—1939) и журнал «Slovo a slovesnost», перешедший в 1953 г. в введение Чехословацкой академии наук. Период творческого расцвета кружка, заложившего основы структурализма в литературоведении, падает на 30-е годы

Дальнейшее развитие литературоведческий структурализм получил в трудах Парижской семиотической школы (ранний Р. Барт, А.Ж. Греймас, К. Бремон, Ж. Женнет, Ц. Тодоров, Ю. Кристева и др.), а также Бельгийской школы социологии литературы (Л. Голь-дман и его последователи). Наибольшим влиянием французский структурализм обладал в период с середины 1950-х годов до начала 1970-х годов, когда сформировался структурный метод и были отточены приемы структурного анализа. В США структурализм сохранял за собою ведущее положение в литературоведении до конца 1970-х годов (Дж. Калмер, К. Гильен, Дж. Принс, Ф. Скоулз, М. Риффатер). В СССР развитие структурализма началось в 1962 году симпозиумом по структурному изучению знаковых систем. Основными центрами структурных исследований в СССР были кафедра русской литературы Тартуского университета (Ю.М. Лотман и др.) и сектор структурной типологии языков Института славяноведения и балканистики АН СССР в Москве (В.В. Иванов, В.Н. Топоров, И.И. Ревзин и др.) В связи с этим иногда говорят о тартуско-московской школе в структурализме, сыгравшей большую роль в развитии литературоведения, хотя научные интересы ее представителей не ограничивались одним лишь литературоведением. На рубеже 1970 - 1980-х годов большинство западных структуралистов перешло на позиции постструктурализма и деконструктивизма. В начале 1980-х прекратилось также и издание в СССР авторитетных «Трудов по знаковым системам» (вып. 1 - 15. Тарту, 1964-1982).

Литературоведческий структурализм, используя достижения структурной лингвистики и этнографии, разработал сложный понятийный аппарат, приспособленный для изучения структуры — совокупности устойчивых отношений, обеспечивающей сохранение основных свойств объекта. Структурный метод оперирует терминами — отношение, элемент, уровень, оппозиция, положение, вариант, инвариант. Под отношением здесь понимается такая связь между элементами, при которой модификация одного из них влечет за собою модификацию других, а элементом считается далее неделимая в пределах избранного способа изучения часть исследуемого объекта. С понятием структуры в структурализме тесно связано понятие уровня, на котором ведется исследование объекта. Под уровнем понимается однопорядковость элементов, связанных отношением, или однопорядковость отношений в структуре элемента. Уровни выделяются на основе оппозиции — бинарного положения противопоставляемых элементов или рядов отношений в структуре объекта. Оппозиция является отражением положения — размещения элементов или рядов отношений в его структуре. Структура — основное свойство объекта — его инвариант — абстрактное обозначение одной и той же сущности, взятой в отвлечении от ее конкретных модификаций — вариантов. Модификации, если речь идет о художественном тексте, могут быть прослежены либо в плане выбора автором текста одного из синонимичных элементов (ось выбора, вертикальная ось, парадигматика), либо в плане соединения элемента с предшествующим ему и следующим за ним элементами (ось сочетания, горизонтальная ось, синтагматика).

Среди принципов, на которые опирается структурный метод, особо обозначились два — методологический примат отношений над элементами в системе и методологический примат синхронии над диахронией. Примат отношений над элементами означает не пренебрежение элементами и их «природными» свойствами, которое иногда приписывают структурализму, а признание несводимости свойств системы к сумме свойств составляющих ее элементов. Примат синхронии над диахронией означает не противопоставление структурного подхода историческому, а требование идти при изучении развивающихся систем не от существующих в диахронии их вариантов к инварианту, а от выявленного при отвлечении от развития системы инварианта к вариантам, возникающим в ходе ее существования.

Существует определенная последовательность процедур, используемых структурализмом. В.Ю. Борев определил ее как этапы структурного анализа и описал следующим образом:

1. Аксиоматизация — нахождение не подлежащего дальнейшему доказательству основания для деления системы на элементы — по определенному параметру.

2. Диссоциация — обоснованное разделение по установленному в результате аксиоматизации основанию исследуемого объекта на элементы структуры.

3. Ассоциация — нахождение связи между элементами структуры.

4. Идентификация — определение по существенному признаку элементов типа отношений между ними.

5. Интеграция — рассмотрение всей совокупности элементов, составляющих структуру, не как простой суммы, а как единого целого».

Литературоведческий структурализм исследовал структуру самых разнообразных литературных объектов (от структуры образа человека в произведениях отдельных писателей до структуры жанров и литературных направлений). Однако основным предметом изучения для структуралистов оставался художественный текст и поэтика литературы. Соотнося их исследования с системой литературной коммуникации, можно заметить, что текст рассматривался ими как по «образно-иконической оси» — «традиция—текст—реальность», так и по «оперативно-прагматической оси» — «автор—текст—читатель», причем вычленение структурного аспекта художественного текста осуществлялось ими на некоторой знаковой системе. В литературоведческом структурализме — это вторичная семиотическая система (Р. Барт, Ю. Кристева и др.), или вторичная моделирующая система (Ю.М. Лотман и др.), надстроенная над естественным языком.

Исследования структуралистов позволили структурной поэтике и генеративной поэтике выделиться в особые области теории литературы. Методологией структурной поэтики является принцип имманентного исследования художественного текста. Находясь в рамках текстовой реальности, исследователь осуществляет анализ, который Р. Барт назвал произвольно закрытым, с целью установления принципов организации в художественное целое всех текстовых элементов произведения. Образцом такого рода работ может служить переведенная на многие языки и вошедшая в состав литературоведческой классики книга Ю.М. Лотмана «Структура художественного текста». Генеративная же поэтика исходит из представления о том, что глубинные структуры порождаются по строго определенным правилам и в идеальном виде отражают наиболее существенные свойства моделируемого объекта. Из глубинных структур можно вывести поверхностные структуры, которые точно выражают свойства моделируемого объекта. Таким образом, при помощи стандартных процедур выводится сложность и многообразие существующих и возможных литературных феноменов.

Характерной чертой структурализма является стремление за сознательным манипулированием знаками, словами, образами, символами обнаружить неосознаваемые глубинные структуры, скрытые механизмы знаковых систем (ср., например, положения генеративной поэтики в книге Р. Барта «Мифологии»). В этом отношении литературоведческий структурализм сохранял преемственность по отношению к структурализму в этнологии, в частности к трудам К. Леви-Стросса. Интерес к глубинным структурам в сочетании с присущим структурализму стремлением к формации, логизации и математизации значения (Дж. Принс в своей «Грамматике историй» описал структуру сказки «Красная шапочка» с помощью алгебраических формул, занявших 12 книжных страниц) стали источником кризиса структурализма в последней трети XX века, когда рационализм и абсолютизация научных знаний вызвали сильную ответную реакцию среди самих структуралистов.

Если смотреть на структурный метод в литературоведении с точки зрения системного подхода, то следует признать его соответствие принципу структурности и применимость как по отношению ко всем компонентам системы «литература», так и к системе «литература», взятой в целом. Иное дело — пришедшие на смену структурализму постструктурализм и деконструктивизм, которые путем деструкции поверхностных структур считают возможным обнажить глубинные структуры. Сейчас трудно прогнозировать результаты деятельности литературоведов — постструктуралистов и деконструктивистов (Ж. Деррида, М. Фуко, Ю. Кри-стева, П. де Ман, X. Блум, Дж. Хартман, Дж.Х. Миллер, Ж. Дел-лез, Ф. Гваттари, Р. Жирар, Ж. Лакан, поздний Р. Барт и др.), но уже можно говорить о несовместимости принципов постструктурализма и деконструктивизма с системным подходом к изучению литературы.

Для молодых ученых следование им представляет большую опасность. На это указал М.Л. Гаспаров: «Такая парафилология принимает вид игры в прочтение одного текста на фоне другого, по возможности, очень непохожего, и называется постструктурализмом или деконструктивизмом. Здесь как бы возводится в принцип то чтение классиков «от нуля», без эрудиции, отталкиваясь от последней прочитанной книги, с которой когда-то в детстве начинал каждый. Из этого возникают красивые (хотя обычно неудобочитаемые) творческие фантазии, очень много говорящие о душевном складе сегодняшней культуры, но очень мало — о рассматриваемом тексте и авторе».

Современные философы часто именуют системный подход системно-структурным, указывая на его генетическую связь со структурным подходом. В литературоведении эта связь часто была двусторонней, потому что многие структуралисты исходят в своих построениях из системных представлений о литературе.

Близость системного и структурного подходов в литературоведении легко показать на примере введенного в теорию литературы Ю.М.Лотманом понятия «минус-прием». Ученый неоднократно возвращался в своих трудах к многочисленным случаям применения минус-приема в литературе, стремясь выяснить его природу и дать представление о его функциях в литературном произведении и литературном процессе.

Одно из высказываний Ю.М. Лотмана о минус-приеме содержится в книге «Анализ поэтического текста. Структура стиха»: «Структурный анализ исходит из того, что художественный прием — не материальный элемент текста, а отношение. Существует принципиальное различие между отсутствием рифмы в стихе, еще не подразумевающем возможности ее существования (например, античная поэзия, русский былинный стих и т.п.) или уже от нее отказавшемся, так что отсутствие рифмы входит в читательское ожидание, в эстетическую норму этого вида искусства (например, современный vers libre), с одной стороны, — и в стихе, включающем рифму в число характернейших признаков поэтического текста, — с другой. В первом случае отсутствие рифмы не является художественно значимым элементом, во втором — отсутствие рифмы есть присутствие не-рифмы, минус-рифма».

Прежде всего заметим, что Ю.М. Лотман был знаком с исследованиями по общей теории систем и по теории литературной коммуникации. Поэтому нас не должно удивлять, что для него прием —«не материальный элемент текста, а отношение». Исследователь не поясняет свои представления о составе системы литературной коммуникации («автор—текст—читатель»), но говорит о «читательском / ожидании», что указывает на включение элемента «читатель» в систему, способную порождать литературные приемы. Подытоживая наблюдения над рассуждением Ю.М. Лотмана о минус-приеме, можно сказать, что исследователь определяет отношение, обусловливающее генезис и функционирование минус-приема, но не описывает системы, в которой существуют эти отношения, как бы оставляя решение этой задачи системному подходу. Между тем минус-прием не может существовать в условиях одной только прямой связи, идущей от автора через текст к читателю, т.е. в системе литературной коммуникации. Ю.М. Лотман отметил существование между элементами «автор», «текст» и «читатель» обратной связи, ко