Искусственно созданные потребности

Люди — это машины, которые функционируют в соответствии с определенными физиологическими требованиями; такова общепринятая точка зрения не только среди обывателей, но и среди многих ученых. Люди испытывают голод и жажду; они должны спать; им необходим секс и т. д. Физиологические и биологические потребности должны быть удовлетворены. В противном случае люди становятся нервными или, если, например, отсутствует питание, умирают. Однако если эти потребности удовлетворены — все отлично. Единственной проблемой этой точки зрения является ее ошибочность. Может случиться так, что все физиологические и биологические потребности человека удовлетворены, но он все еще не удовлетворен, он не находит согласия с самим собой. Наоборот, он может быть психически очень больным, даже если ему кажется, что у него есть все, что необходимо. Оживляющий импульс, который сделал бы его активным, — вот то, чего ему не хватает.

Позвольте мне привести несколько кратких примеров того, что я имею в виду. В последние годы было проведено несколько интересных экспериментов, в ходе которых люди были лишены всех раздражителей. Они были помещены в полную изоляцию, в небольшое пространство, где температура и освещение оставались неизменными. Еда спускается к ним через люк. Все их потребности удовлетворены и отсутствуют раздражители. Условия сравнимы, скажем, с условиями пребывания ребенка в чреве матери. После нескольких дней такого эксперимента у людей начали развиваться патологические тенденции, чаще шизофренического толка. Хотя их физиологические потребности удовлетворены, это состояние пассивности психологически патогенично и может привести к безумию. То, что нормально для плода в чреве (хотя даже плод не настолько лишен раздражителей, насколько участники упомянутых экспериментов), вызывает болезнь у взрослого человека.

Еще в одном виде экспериментов люди были лишены возможности видеть сны. Это возможно сделать, так как нам известно, что сновидения сопровождаются быстрым подрагиванием глаз. Если экспериментатор будит подопытного в тот момент, когда видит эти подрагивания, он не дает этому человеку видеть сны. У людей, подвергнутых этому эксперименту, также развились серьезные симптомы заболевания. Это означает, что сны — психическая необходимость. Даже когда мы спим, мы остаемся умственно и психически активными. Если мы лишены этой активности, мы заболеваем.

Харлоу, психолог изучающий животных, выяснил в процессе своих опытов с обезьянами, что приматы в течение десяти часов сохраняют заинтересованность в сложном эксперименте. Они непрерывно разбирали сложное устройство и оставались терпеливыми и настойчивыми. Не было предложено никаких вознаграждений, не применялись никакие наказания. Хотя Харлоу не задействовал механизм стимул — реакция, было ясно, что животные продолжают упорно работать, не имея явной заинтересованности в работе. Животные, особенно приматы, могут развить высокий уровень заинтересованности, мотивируя это не только обещанием еды или страхом наказания.

Позвольте мне упомянуть еще один пример. Люди создавали произведения искусства уже 30000 лет назад. Мы склонны умалять значение этого труда, заявляя, что он служил чисто магическим целям. Подумайте о невероятно красивых и изящных изображениях животных, найденных нами среди наскальных рисунков. Мотивацией этих рисунков было, по-видимому, желание гарантировать успех в охоте. Может быть и так, но объясняет ли это их красоту? Потребность в магии могла быть удовлетворена значительно менее художественными рисунками и украшениями пещер и ваз. Красота, которую мы можем ощутить и которой сегодня можем насладиться, была добавлена сверх необходимой потребности. Можно сказать, что у людей есть другие интересы, не практические, не функциональные, не объективные, как орудия труда и посуда. Люди хотят быть активными на поприще созидания, они хотят придать предметам форму, хотят развить силы, дремлющие в них.

Немецкому психологу Карлу Бюхлеру принадлежит очень удачное выражение «удовольствие от выполнения действия», обозначающее радость, которую несет с собой активность. Люди получают удовольствие от деятельности не потому, что им требуется та или иная вещь, а от самого акта сотворения чего-либо; использование своих собственных возможностей само по себе приносит радость. Конечно, этот факт имеет важное значение для образования. Блестящий итальянский педагог Мария Монтессори осознала, что с помощью старой системы наград и взысканий детей можно натаскать, но нельзя дать им образование. Бесчисленные исследования, призванные проверить эту идею, подтверждают, что люди на самом деле обучаются лучше, когда то, что они делают само по себе приносит удовлетворение.

Я уверен, что человек только тогда до конца человек, когда он самовыражается, когда он использует свои внутренние силы. Если он не может этого сделать, если его жизнь сводится лишь к обладанию и использованию, он дегенерирует, он сам становится вещью, его существование теряет смысл. Оно становится формой страдания. Подлинная радость приходит только с подлинной активностью, а подлинная активность подразумевает использование и культивирование человеческих сил. Мы не должны забывать, что, напрягая свои умственные способности, мы тем самым увеличиваем клетки головного мозга. Этот факт доказан с точки зрения физиологии. В самом деле, увеличение головного мозга может быть измерено, и оно аналогично усилению мускулов, которые мы перенапрягаем. Если мы не будем их перенапрягать, их развитие остановится на уже достигнутом уровне, и они никогда не приблизятся к той кондиции, на которую потенциально способны.

Теперь я хочу включить в нашу дискуссию об избыточности несколько соображений по социальным и экономическим вопросам. Мы можем различить несколько основных этапов в истории человечества. Вероятно, нам стоит начать с того, что этап, на котором человек эволюционировал из обезьяны, был очень продолжительным и растянулся на несколько сотен тысяч лет. Не было такого шага или момента, который бы определил завершение этого развития. Это был очень затяжной процесс, в котором количественные факторы медленно, постепенно трансформировались в качественные. Эволюционный процесс, создавший предтечу человека, более или менее завершился лишь 60 000 лет назад, а человек разумный, создание подобное нам, впервые появился около 40 000 лет назад. С тех пор стадия нашего развития изменилась незначительно.

Так что же отличает человека от животного? Это не его вертикальное положение при ходьбе. Оно уже присутствовало в обезьянах задолго до того, как начал развиваться мозг. Также это не использование орудий труда. Это нечто новое, первоначально неизвестное качество: самосознание. Животные тоже имеют сознание. Они распознают предметы, они знают, что это — одно, а то — другое. Но когда родился человек как таковой, у него было новое, другое сознание, сознание самого себя; он осознавал, что существует и что является чем-то отдельным, отличным от природы и от других людей тоже. Он познавал сам себя. Он понимал, что думает и чувствует. Насколько нам известно, в царстве зверей нет нечего подобного. Именно это особенное качество делает человеческие существа человеческими.

С того момента, как человек родился, в полном смысле этого слова, человеком, он прожил приблизительно 30 000 лет в обстановке, где преобладали трудности и постоянно чего-то не хватало. Он жил охотой на животных и сбором продуктов питания, которые мог использовать, но еще не умел культивировать. Жизнь на этом этапе была отмечена нищетой и нуждой. Затем свершилась великая революция, которую иногда называют эволюцией неолита. Эта революция произошла около 10 000 лет назад. Человек начал производить, создавать материальные ценности. Он больше не зависел от того, что ему удавалось собрать или добыть на охоте, он стал земледельцем и "скотоводом. Используя предусмотрительность, ум и умение делать все необходимое, он производил больше, чем ему в тот момент требовалось.

Первые земледельцы с их простыми плугами могут поразить нас сегодня своей примитивностью, но они были первыми людьми, вырвавшимися из тотальной зависимости от прихотей природы, которым подчинялись все до того, и начавшими использовать свой мозг, воображение и энергию для влияния на внешний мир и создания для себя более благоприятных условий существования. Они планировали, они обеспечивали свое будущее, они создали, на первое время, относительную избыточность. Вскоре они оставили в прошлом примитивные методы сельского хозяйства и разведения животных. Они развивали культуру, они строили города, и вторая эра последовала незамедлительно, первая внесла ее на своих плечах: эра относительной избыточности. Под «относительной избыточностью» я подразумеваю состояние, в котором прежние нищета и нужда были преодолены, но новая избыточность была слишком ограничена, чтобы достаться всем. Меньшинство, которое контролировало общество и накапливало возрастающую власть, забирало себе все лучшее, оставляя большинству лишь остатки. Стол был накрыт не для каждого. Избыточность была доступна не всем. Таким образом, несмотря на то, что ради краткости мы все очень упрощаем, мы можем упомянуть об относительной избыточности (или относительной бедности), которая являлась нормой, начиная с революции эры неолита, и которая, до некоторой степени, все еще норма сегодня.

Относительная избыточность — это палка о двух концах. С одной стороны, люди могли развивать культуру. У них была материальная база, необходимая для постройки зданий, организации государств, поддержки философов и т. д. Но, с другой стороны, следствием относительной бедности было то, что небольшая группа людей эксплуатировала большую. Без большинства такая экономика не расцвела бы. Корни тяги к войне находятся не в человеческих инстинктах и не в человеческой тяге к разрушению, как это многие любят заявлять. Истоки войны находятся в неолите, все началось в тот момент, когда появились вещи, стоящие того, чтобы быть отобранными, и когда люди организовали свою общественную жизнь таким образом, что стало возможным изобрести войну как институт и использовать ее для атак против тех, кто имел то, что хотелось им. У нас под рукой всегда есть сложные причины, объясняющие, почему мы идем на войну. «Нам угрожали!, — говорим мы, и предполагается, что это оправдывает войну. Подлинные причины войны, как правило, до боли прозрачны.

Таким образом, мы можем поблагодарить относительную избыточность, это достижение неолита, за культуру, с одной стороны, и за войну и эксплуатацию человека человеком — с другой. С того самого времени люди живут, более или менее, в своего рода зоопарке. Соответственно целая область психологии, которая опирается на наблюдении за людьми, может быть сравнима с этологией (наука о поведении животных — Прим. ред.) на стадии, когда все наши знания о животных базировались на наблюдениях, сделанных в зоопарках, а не в естественных условиях. Психологам стало совершенно ясно, что животные в зоопарках ведут себя совершенно иначе,.чем в естественных условиях. Золли Цукерман заметил, что священные бабуины (вид обезьян) в Лондонском зоопарке (что в Реджентс парке) были невероятно агрессивны. Сперва он посчитал, что агрессия объясняется природой этого вида приматов. Но когда другие ученые пронаблюдали этот вид бабуинов в естественных условиях, они обнаружили, что те вообще не агрессивны. Заключение в клетку, скука, ограничение свободы — все это способствовало развитию агрессивности, которая отсутствовала в естественных условиях.

Моя мысль заключается в том, что и люди, и животные меняют свое поведение, если их оторвать от того образа жизни, который они ведут на свободе. Но первая индустриальная революция внесла огромное изменение в условия жизни человека, изменение, истоки которого находятся уже в Ренессансе, но которое встало во главу угла лишь в нашем столетии: внезапно механическая энергия заняла место естественной энергии, т. е. энергии животных и человека. Сегодня машины поставляют энергию, которая раньше поставлялась живыми существами. И в то же время появилась новая надежда. Если такого рода энергию можно использовать, тогда каждый, не только меньшинство, может вкусить плодов избыточности.

За первой революцией последовала другая, которую называют второй индустриальной революцией. В процессе этой революции машины заменили не только человеческую энергию, но также и человеческое мышление. Здесь я имею в виду кибернетику и машины, которые сами осуществляют управление другими машинами и процессом производства. Кибернетика увеличила и продолжает увеличивать производственные возможности так быстро, что мы можем реально представить себе время, — допустив, что раньше не разразится война и человечество не будет уничтожено голодом и, эпидемиями, — когда новые методы производства обеспечат абсолютную избыточность. В этом случае никто больше не будет испытывать нужду и бедность, каждый познает избыточность. Человеческая жизнь не будет загромождена чрезмерностью, но будет отмечена положительным изобилием, освобождающим человека от страха перед голодом и насилием.

В нашем современном обществе развилось еще одно явление, не существовавшее раньше. Общество производит не только ценности, но и потребности. Что я под этим подразумеваю? У людей всегда были потребности. Они должны были есть и пить. Они хотели жить в более привлекательных домах и т. д. Но если сегодня вы оглядитесь вокруг, вы отметите все возрастающую важность, которую приобретают реклама и внешний вид товаров. Желания редко теперь зарождаются внутри людей; желания пробуждаются и культивируются извне. Даже тот, кто богат, ощущает себя бедным, столкнувшись с огромным избытком товаров. Рекламодатели же хотят, чтобы он эти товары возжелал. Как бы там ни было, несомненно, что промышленность будет продолжать создавать потребности, которые впоследствии будет удовлетворять, даже больше, будет вынуждена удовлетворять, поскольку в условиях нашей системы это будет значить остаться в живых, так как в этой системе получение прибыли — это тест на выживание. Современное общество опирается на максимальное производство и максимальное потребление. Экономика XIX в. базировалась на принципе максимальной бережливости. Наши бабушки и дедушки считали пороком покупать то, за что не могли заплатить. Сегодня это стало достоинством. И наоборот, сегодня всякий, у кого отсутствуют такие искусственные потребности, всякий, кто не покупает в кредит, кто приобретает только то, что ему действительно необходимо, становится на границу политической благонадежности, становится особенным. Люди, у которых нет телевизора, выделяются. Совершенно очевидно, что они не вполне нормальны. Куда нас все это приведет? Я могу вам сказать. Неограниченный рост потребления создает новый тип личности, которая предана одному идеалу, скажем больше, тому, что почти стало новой религией, религией Большой Леденцовой Горы. Если мы спросим себя, как современный человек представляет себе рай, мы, вероятно, будем правы, ответив, что он, в отличие от магометан, не ожидает очнуться в кругу прекрасных девушек (общепринятый мужской взгляд на рай где бы то ни было). Его видение — огромнейший универсальный магазин, где все доступно и где у него всегда достаточно денег, чтобы купить не только все, что он хочет, но чуть-чуть больше, чем его сосед. Это — часть синдрома: его чувство самоценности основано на том, как много у него всего есть. И, если он хочет быть лучшим, он должен обладать большим количеством всего.

Вопрос в том, как же призвать остановиться тех, кто создает эти почти безумные циклы производства и потребления, ведь хотя большинство людей в данной экономической системе имеют значительно больше, чем могут использовать, они все еще ощущают себя бедными, потому что не могут поддерживать уровень, соответствующий темпу роста производства и массе производимых товаров. Это положение вещей распространяет пассивность наряду с завистью и алчностью и в конечном счете порождает чувство внутренней слабости, бессилия, неполноценности. Человеческое чувство осознания собственной личности базируется исключительно на том, что есть у него, а не на том, что есть он сам.

КРИЗИС ПАТРИАРХАТА

Как мы увидели, ориентирование жизни на потребление создает атмосферу излишества и внутренней опустошенности. Эта проблема, тесно связанная с кризисом, охватившим сегодня весь западный мир, часто остается нераспознанной, потому что больше внимания уделяется ее симптомам нежели причинам. То, что я имею здесь в виду, это кризис нашего патриархального, авторитарного социального строя.

Что же представляет из себя этот строй? Позвольте мне начать свое объяснение, вернувшись к одному из величайших мыслителей XIX в., швейцарскому ученому Иоганну Якобу Бахофену, который первым доказательно продемонстрировал, что все общественные устройства базируются на одном из двух противоположных структурных принципов: гинекократическом¹, матриархальном, либо патриархальном. Так какая же между ними разница?

¹ Гинекократия (от греч. gyne — женщина и kratos — впасть). — Прим, пер.

В патриархальном обществе, известном нам из Ветхого Завета и римской истории и существующем сейчас, отец владеет и управляет семьей. Здесь я употребляю слово «владеет» достаточно буквально; первоначально, по патриархальным законам первобытного общества жены и дети являлись такой же собственностью отца семейства, как рабы и животные. Он мог делать с ними все, что хотел. Если мы взглянем на молодое поколение наших дней, может показаться, что мы ушли от античных законов очень далеко. Но мы не можем упускать из вида тот факт, что патриархальный принцип, в более или менее жестком виде, властвовал в западном мире около 4000 лет.

В матриархальном обществе дела обстоят совершенно по-другому. Существует огромная разница между отцовской и материнской любовью, и эта разница имеет первостепенное значение. Отцовская любовь — по своей природе любовь обусловленная. Дети заслуживают ее путем выполнения определенных требований. Пожалуйста, поймите меня правильно. Говоря об отцовской любви, я не имею в виду любовь отца А или отца Б, я подразумеваю абстрактную любовь. Макс Вебер сказал бы «идеальный тип». Отец любит того сына, который в большей степени оправдывает его ожидания и лучше выполняет его требования. И наиболее вероятно, что именно этот сын станет отцовским преемником и наследником. В патриархальном семейном укладе обычно есть любимый сын, как правило, но не обязательно, — старший. Если вы обратитесь к Ветхому Завету, то увидите, что там всегда есть любимый сын. Отец дарует ему особый статус, он «избранный». Он угоден своему отцу, потому что повинуется ему.

Все наоборот в матриархальном строе. Мать одинаково любит всех детей. Все они, без исключения, плоть от плоти ее, и все они нуждаются в ее заботе. Если бы матери заботились только о тех младенцах, которые повиновались и угождали им, большинство бы детей умерло. Как вы знаете, младенец крайне редко делает то, что хотела бы его мать. Если бы матери руководствовались принципами отцовской любви, это стало бы биологическим и физиологическим концом рода человеческого. Мать любит своего ребенка, потому что это ее ребенок, и именно поэтому в матриархальных обществах нет иерархии. Вместо нее существует равная любовь, доступная всем, кто нуждается в заботе и привязанности.

То, что я собираюсь представить вашему вниманию, является кратким изложением идей Бахофена. В патриархальном обществе принципы управления — это форма, закон, абстракция. В матриархальном же людей соединяют естественные узы. Их не надо придумывать и вводить в действие. Они — это естественные связи, которые просто есть. Если вы найдете свободное время и потратите его на чтение «Антигоны» Софокла, вы отыщете там все, о чем я здесь пытаюсь сказать, но в значительно более полной и интересной форме. Эта пьеса — хроника борьбы патриархального строя,, воплощенного в Креонте, и матриархального, представленного Антигоной. Для Креонта закон государства превыше всего, и любой, нарушивший его, должен умереть. Антигона же следует закону кровных уз, гуманности, сострадания, и никто не может нарушить этот высший из законов. Пьеса заканчивается поражением принципа, который сегодня мы назвали бы фашистским. Креонт изображен как типичный фашистский лидер, который не верит ни во что, кроме силы и государства, которому личность должна полностью подчиняться.

В этой связи мы не можем не упомянуть религию. Начиная с Ветхого Завета религия Запада была патриархальной. Бог изображался высшей властью, которой мы все должны повиноваться. В буддизме — другой мировой религии, которую можно упомянуть, нет авторитарной фигуры. Точка зрения на совесть как на власть внутри нас — неизбежный результат патриархата. Фрейд подразумевал, говоря о сверх-Я, перенос внутрь нас самих отцовских команд и запретов. Мой отец больше не говорит мне: «Не делай этого!», чтобы не дать мне что-то сделать. Я впитал его в себя. «Отец внутри меня» распоряжается и запрещает. Но власть команд и запретов восходит к отцовскому авторитету. Описание совести в патриархальном обществе, предложенное Фрейдом, абсолютно верно, но он ошибается, считая этот вид совести непосредственно совестью и не осознавая совесть в социальном контексте. Ведь если мы обратимся к непатриархальным обществам, мы обнаружим другие формы совести. Я не хочу и не могу углубляться здесь в детали этого вопроса, но, по крайней мере, хочу отметить, что существует гуманистическая совесть, являющая собой полную противоположность совести авторитарной. Гуманистическая совесть уходит корнями всаму личность и подсказывает ей, что хорошо и полезно для нее, для ее развития и роста. Этот голос часто звучит очень мягко, и мы отлично умеем игнорировать его. Но в области физиологии, так же, как и в психологии, исследователи обнаружили следы того, что мы могли бы назвать «здоровой совестью», чувства того, что есть хорошего в нас; и если люди будут прислушиваться к этому голосу, они перестанут повиноваться голосу внешней власти. Наши собственные внутренние голоса ведут нас в направлениях, совместимых с физическим и психическим потенциалом наших собственных организмов. Эти голоса говорят нам: в данный момент ты на правильном пути, а вот сейчас — нет. Другая причина лежит, без сомнения, в новых методах производства. Во время первой индустриальной революции, начавшейся в XIX в. и перетекшей в век двадцатый, когда использовались старомодные машины, рабочему было необходимо повиноваться, потому что его работа была единственным, что спасало его семью от голода. Часть этого вынужденного повиновения все еще с нами, но быстро исчезает, по мере того как производительность перемещается от устаревших механических технологий в сторону современных кибернетических. При этих новых технологиях форма авторитарного повиновения, нужная в прошлом веке, перестала быть необходимой. Сегодня процесс труда характеризуется согласованным усилием, люди работают с машинами, которые в большинстве своем сами исправляют собственные ошибки. Старое повиновение сменилось формой дисциплины, не требующей подчинения. Рабочие играют с кибернетическими машинами так же, как кто-то играет в шахматы. Это, конечно, преувеличение, но фундаментальное изменение нашего отношения к машинам действительно имеет место. Старые взаимоотношения надсмотрщика и рабочего все менее типичны; стиль, характеризующийся сотрудничеством и взаимозависимостью, получает все большее распространение. Позвольте мне добавить, подобно актеру, говорящему фразу в зал, как бы в сторону, что новый рабочий климат не так идеален, не так позитивен, каким иногда провозглашается или может показаться в том, что я здесь говорил. Я не хотел сказать, что новые методы производства положат конец отчужденности и помогут нам достигнуть незавимости. Все, что я хотел здесь сделать, — это привлечь внимание к важным изменениям по сравнению с прошлым.

Еще одной причиной кризиса патриархальной, авторитарной системы является факт политической революции. Начиная с Великой французской революции, мы испытали целые серии революций, ни одна из которых не достигла своих целей и не выполнила своих обещаний, но все они, тем не менее, подрывали старый порядок и ставили под вопрос авторитарные устои. Мы явились свидетелями медленного, но уверенного отречения от престола слепого повиновения, без которого феодальная система не может существовать. Именно факт успешной, пусть даже частично, революции, революции, которая не явила собой полного провала, демонстрирует, что неповиновение может быть победоносным.

В авторитарной морали есть только один грех — неповиновение и только одно достоинство — повиновение. Никто не скажет этого открыто — кроме, вероятно, реакционных кругов, но в действительности наша система образования, да и вся система ценностей подразумевают, что неповиновение — это корень зла.

Возьмите, например, Ветхий Завет. То, что сделали Адам и Ева, само по себе не было плохо. Наоборот, то, что они вкусили от древа познания добра и зла, сделало возможным развитие человечества. Но они были непокорны, и традиция интерпретировала их неповиновение как первородный грех. И в патриархальном обществе неповиновение на самом деле является первородным грехом. Но сегодня, поскольку патриархат поставлен под сомнение, поскольку он находится в состоянии кризиса и коллапса, сама концепция греха тоже стала сомнительной. Мы вернемся к этому позже.

Наряду с революцией среднего класса и рабочей революцией, нам следует упомянуть еще одну, очень важную: феминистскую революцию. И хотя эта революция может принимать время от времени достаточно причудливые формы, она добилась успехов, которые нельзя не отметить. Раньше женщины, как и дети, считались практически вещами, собственностью своих мужей. Это изменилось. Возможно, они еще не равноправны в мире мужчин, например получают меньшую чем мужчины зарплату за одинаковую работу, но их общая позиция, их сознание сильнее, чем были раньше. И все признаки, кажется, говорят о том, что феминистская революция будет продолжаться, так же, как и революция детей и молодежи. Они будут продолжать определять, четко формулировать и отстаивать свои права.

А теперь позвольте мне упомянуть последнюю и, на мой взгляд, самую главную причину кризиса патриархального общества. Уже начиная с середины нашего столетия многие, но в первую очередь молодые люди пришли к заключению, что наше общество некомпетентно. Здесь вы можете возразить, что на нашем счету величайшие достижения и что Чаши технологии неслыханно развиты. Но это — только одна сторона медали. Другая же — то, что это общество доказало свою несостоятельность воспрепятствовать двум величайшим войнам и огромному количеству локальных. Оно не. только разрешает, но и способствует разработкам, ведущим к самоубийству человечества. Никогда раньше в нашей истории мы не сталкивались с таким огромным разрушительным потенциалом, перед каким стоим сегодня. Этот факт указывает на угрожающую некомпетентность общества, и никакие чудеса прогресса не могут придать ему благовидность.

Когда общество, богатое настолько, что может позволить себе полеты на Луну, не может заметить и сократить угрозу всеобщего уничтожения, тогда, нравится вам это или нет, оно должно принять ярлык некомпетентного. Оно также некомпетентно в вопросе защиты окружающей среды, деградация которой угрожает нашим жизням. Голод угрожает Индии и Африке, всем неиндустриальным странам в мире, а наш единственный ответ — несколько речей и пустые жесты. Мы продолжаем весело идти по необъяснимому пути, как будто нам не хватает ума понять, куда он ведет. Это демонстрирует недостаток компетентности. Это колеблет веру молодого поколения, и на то есть веские причины. И поэтому я чувствую, несмотря на все заслуги нашего ориентированного на успех общества, эта нехватка компетентности вкупе с нашими насущными проблемами вносят немалый вклад в разрушение веры в структуру и эффективность патриархального, авторитарного порядка.

Прежде чем мы подробнее рассмотрим последствия этого кризиса, я хотел бы выделить здесь, что даже в западном мире мы имеем только частично избыточное общество. В США почти 40% населения живет за чертой бедности. В действительности существуют два класса: к первому относятся те, кто живет в богатстве, ко второму — те, чья бедность вскоре не будет никем осознаваться. Во времена Линкольна великий социальный раздел проходил между рабством и свободой; сегодня он проходит между чрезмерной избыточностью и бедностью.

Все, что я здесь сказал о человеке потребляющем, не относится к людям, живущим в бедности, хотя и очарованным все-таки тем, что те, кто наслаждается роскошью, ведут паразитический образ жизни. Бедные — это просто дополнение, которое помогает картине мира, которой наслаждаются богатые, приобрести завершенность. Это же относится к меньшинству, в США особенно верно для цветного населения. Это — правда для всего мира. Это верно для тех 2/3 человечества, кто не извлекает выгоды из патриархального, авторитарного социального порядка, верно для индейцев, китайцев, африканцев и т. д. Если мы рисуем точную картину взаимоотношений авторитарного и неавторитарного массива людей, мы должны осознать, что, хотя избыточное общество продолжает доминировать в мире на сегодняшний день, оно вступает в конфронтацию не только с совершенно разными традициями, но также с новыми силами, которые мы уже начали и будем продолжать ощущать.

ФИАСКО РЕЛИГИИ

Несмотря на то, что большинство людей во время опроса скажут, что верят в Бога, и несмотря на то, что посещаемость церквей все еще остается на высоком уровне, а атеистические конфессии относительно слабо распространены, все же совершенно очевидно, что кризис патриархата негативно сказался на религии. Теологи уже осознали это и достаточно открыто говорят о муке, которой религия подвергается в настоящий момент. Начало кризису религии было положено столетия назад, но по мере приближения к сегодняшнему дню темп этого развития все возрастал.

Поскольку религия выполняла двойную функцию, ее разрушение принесло нам двойную потерю. Наша религия, базирующаяся главным образом на иудаистско-христианской «традиции, предоставляла нам объяснение естественного мира и моральных принципов — этики. Эти две функции не связаны, потому что то, как вы объясняете естественный мир — это одно, а ваши моральные принципы и ценности — другое. Но первоначально эти две функции не были разделены, и существует целый ряд причин почему. Прежде всего, идея, что мир создан Богом, вобравшим в себя высшую мудрость, разум и силу, была приятной и на самом деле рациональной гипотезой. И даже если вы — убежденный сторонник Дарвина и видите развитие мира и человека как результат естественного отбора или мутаций, вы все равно должны ощущать, что постулат «Бог — создатель» понимается и принимается значительно легче, чем достаточно сложная альтернатива; теория эволюции заявляет, что человек в своем теперешнем виде — это продукт определенных принципов, которые начали действовать сотни миллионов лет назад, и что это случилось в достаточной степени благодаря чистой случайности или, в лучшем случае, благодаря законам естественного отбора. Дарвиновское объяснение естественного мира выглядит достаточно логичным и приятным, но, несмотря на это, остается чужеродным для нашего сознания.

В человеке всегда была потребность, даже на ранней, наиболее примитивной стадии его развития, сформировать картину мира и его сотворения, Одна из версий сотворения, истоки которой восходят в глубину веков, заявляет, что люди были сделаны из крови, которая вытекла из кого-то, кто был убит. Однако не каждый был сделан из этой крови. Только храбрецы. Трусы и женщины были сотворены из плоти ног. Это античная версия теории, которую выдвинул Конрад Лоренц, а именно: у человека есть врожденный инстинкт убийцы, жажда крови. Это было, конечно, любезно со стороны людей, которые верили в миф о свободе женщин от жажды крови, но не так уж любезно с их стороны, в то же время, было смешивать их с трусами. Положение вещей не сильно изменилось сегодня. В соответствии с предрассудками патриархального общества женщины менее совестливы, более тщеславны и трусливы, менее реалистично относятся к жизни, чем мужчины. Сегодня хорошо известно, что все эти заявления неверны. По многим причинам мы можем переменить наш взгляд на вещи. Большинство женщин знают, каким трогательным может стать мужчина, когда заболеет. Он намного больше подвержен жалости к самому себе и намного беззащитней внутри, чем женщина. Но никто не скажет этого вслух, боясь разрушить миф. В этом случае происходит то же самое, что и в вопросе расовых предрассудков. То, что мужчины говорят о женщинах, имеет под собой не больше основания, чем то, что белые говорят о черных. Даже Фрейд заявлял, что у женщин меньше совести, чем у мужчин. Я нахожу, что трудно вообразить, что у кого-то может быть меньше совести, чем у мужчины. Эти заявления являются не более чем пропагандой, принижающей достоинства врага. Этот вид пропаганды включается, когда одна группа доминирует над другой, и абсолютно отбивает охоту бунтовать, сдерживая самоуверенность недоминирующей группы на нуле.

Это небольшая сноска к одной из функций религии, упомянутой мной выше, а именно, объяснению окружающего мира. До Дарвина все отлично двигалось своим чередом, но то, что мы узнали от него, было подобно взгляду на сотворение мира и человека с рациональной, научной точки зрения; мы смогли расстаться с идеей о Боге и объяснить эти явления эволюционными законами. Как я уже сказал, обывателю проще принять мысль о Боге, но для науки после Дарвина сотворение перестало быть тайной. В свете эволюционной теории «Бог» был опущен до состояния рабочей теории, а история сотворения мира и человека — до мифа, поэмы, символа, очевидно выражающего нечто, но более не воспринимаемого как научная истина.

В тот момент, когда религиозное толкование окружающего мира потеряло свою власть убеждения, религия потеряла одну опору. Все, на что ей оставалось опираться, — это распространение моральных постулатов. «Возлюби ближнего своего» — учит Ветхий Завет. «Возлюби незнакомца». Новый Завет говорит: «Возлюби врага своего» и «Иди и продай все, что имеешь, и раздай бедным». Каким образом можно серьезно преуспеть в современном обществе кому бы то ни было, взяв это на вооружение? Любой, следующий этим заповедям, — дурак. Он остается позади, а не вырывается вперед. Мы проповедуем библейские моральные заповеди, но не следуем им. Мы гонимся за двумя зайцами. Альтруизм превозносится, предполагается, что мы любим ближнего своего. Но в то же время необходимость преуспеть удерживает нас от следования этим достоинствам в жизни.

Здесь я хотел бы добавить качественное замечание: по-моему, в нашем обществе возможно быть добрым христианином или правоверным иудеем, то есть любящим других человеком, и не умирать от голода. В нашем обществе уже Обеспечен достаток, позволяющий не думать о карьере, а доживаться правдивости и стойкости в любви, наш уровень достатка и мужество требуют, от нас правдивости и упорства в любви скорее, чем ограничивать себя ради карьеры.

Но, несмотря на все это, христианская и иудейская мораль несовместимы с моралью успеха, безжалостности и эгоизма, этикой, подразумевающей не отдавать и не делиться.

Поскольку это ясно любому задумавшемуся, мне нет необходимости подробно останавливаться здесь на этом. К тому же эта двойственность нашей морали не раз описывалась и критиковалась. Суммируя вышесказанное, можно сделать вывод, что «этика», доминирующая в современном капитализме, лишила религию второй (и последней) опоры. Религия более не функционирует как распространитель ценностей, так как и в эту ее роль люди уже не верят. Бог сложил полномочия как творца мира и представителя таких ценностей, как любов