Структурные сдвиги: границы и ограничения

Сдвиги от одной эго-тождественности к другой могут симво­лизироваться в снах, частенько принимающих форму пересечения границы или выхода за пределы, или пересечения водного про­странства через мост. Такие образные представления показывают два контрастирующих состояния бытия и способность эго перехо­дить из одного в другое, базируясь при этом на своей собственной идентичности. Это контрастирует с более невротическими пере­мещениями из одной идентичности в другую в пределах устой­чивого невротического паттерна. Конечно, если установившийся паттерн невротичен, то сдвиг идентичности далеко в сторону от самого паттерна рассматривается как признак клинического улуч­шения, хотя само перемещение идентичности в сторону от любого привычного паттерна вызывает беспокойство до тех пор, пока не стабилизируется новый паттерн.

Один мужчина довольно грубо разговаривал с женщиной из своей группы на терапевтической сессии, чего он обычно никогда не делал, поскольку утаивал свои негативные чувства, что позволяло до поры до времени удерживать свою тень упрятанной, но также и мешало ей войти в сознание с целью возможной интеграции. Он чувствовал себя плохо по поводу того, что выразил свои негативные чувства, и его подмывало вновь прибегнуть к старому паттерну удержания своих чувств в себе и тем самым заморозить себя в не­вротическом и неизменяемом состоянии. Сразу же после своих переживаний на сеансе групповой терапии ему приснился сон:

Я нахожусь на какой-то пограничной территории, что-то вро­де Берлинской стены, но думаю, что это где-то в Польше. Я стою на свободной стороне, но по какой-то причине хочу перейти на несвободную территорию, где меня, возможно, схватят и не разрешат вернуться. Я должен быть вниматель­ным и осторожным. Людей вокруг нет, и мне страшно.

Помимо указания на его намерение перейти в «несвободную» идентичность из-за своей вины, сон столкнул его с импуль­сом: начать любовные отношения с одной женщиной, которую он знал еще до своей женитьбы. Аспекты «свободы» против «несвободы» в его личности могли скоррелироваться с его основ­ной невротической проблемой и ее проявлением во многих облас­тях жизни.

Связующие структуры и структуры идентичности

Психологические структуры, выделенные Юнгом, могут быть полезным инструментом в понимании сновидений: персона, тень, анима и анимус. Самость и другие архетипические образы и, разумеется, разнообразные формы и роли самого это. В беседах с пациентами по поводу сновидений вести о них речь вовсе не обя­зательно, если к тому же пациент с ними не знаком, но они полез­ны для ориентации психотерапевта. Чрезмерное их использование в обычных обсуждениях с анализандом ведет к серьезному риску расширения интеллектуального понимания за счет реального эмо­ционального инсайта и трансформации. Когда анализанд, кроме того, является проходящим подготовку будущим аналитиком, то идентификация структурных компонентов в его материале будет полезным обучающим инструментарием, однако лишь после того, как достигнуто аффективное понимание.

Персона

Роль персоны часто представляют в качестве «маски», тем самым приписывая ей негативное значение в противоположность к «подлинной» личности, переживаемой эго'м («Я просто хочу быть самим собой»); однако это неверное понимание функции пер­соны. Персона — это просто-напросто структура для связи с кол­лективной сознательной ситуацией, аналогичной понятию роли в социальной теории. Обычно само это знает, может ли оно отождествляться или не отождествляться с той или иной ролью персо­ны, в то же время, как правило, не зная и не ведая, что точно также оно может отождествляться (или не отождествляться) с тене­вой структурой, являющейся, — как это, в конце концов, и оказы­вается, — составляющей, но непризнанной частью это. Персона выглядит добровольной, факультативной, необязательной, тогда как тень кажется чем-то навязчивым, компульсивным, хотя обе представляют всего-навсего роли эго-идентичности, поддерживае­мые с различной степенью напряженности в связи или в соотноше­нии с другими структурными компонентами психического.

В сновидениях составляющие персоны часто представлены предметами одежды (которые могут надеваться или, наоборот, сниматься) и ролями, наподобие разыгрываемых различными пер­сонажами в драме. Отождествление себя с персоной может приве­сти это к ощущению, что без разыгрываемой им роли оно пусто и «мертво». Это с поразительной ясностью проявилось во сне одного армейского офицера, обнаружившего себя на сцене за кулисами мертвым и в униформе, тогда как все остальные, тоже бывшие в это время на сцене, собирались исполнить другие роли в своей жизни. И наоборот, отсутствие соответствующей одежды или видение себя голым в общественном месте представляет мотив сновидения, указывающий, вероятно, на неадекватность персоны.

Когда эго действует соответствующим образом, то персона просто облегчает его активность в социальном взаимодействии. К тому же персона является средством для преобразования эго:

бессознательные содержания могут поначалу переживаться через одну из ролей персоны и уже позже интегрироваться в эго как часть своей собственной само собой разумеющейся функцио­нальной идентичности. Если взять достаточно простой пример, такой, скажем, как обучение игры на фортепьяно, то здесь вполне ясно движение от персоны к подразумеваемой эго-структуре. Вначале человек учится самой игре на инструменте, затрачивая значительные усилия, а затем, в какой-то момент, его мастерство становится автоматическим и бессознательным, хотя в случае какой-либо трудности сразу же вспоминаются мучительные уроки прошлого.

Поэтому, когда во сне обнаруживается персона, то ее следует рассматривать в соотношении с другими структурами, пред­ставленными в сновидении, в перспективе общей сюжетной дина­мики сна. Персона, сама по себе, не является положительной или отрицательной.

Тень

Образы тени также представляются носителями негативных ощущений и чувств, хотя, как уже упоминалось ранее, это тоже может оказаться иллюзией, основанной на изначальном выделении теневых содержаний из незрелого детского эго. В ребенке есть ма­ло чего от независимости взрослого, и он может отделить вполне здоровую часть эго, адресовав ее в структуру тени, согласуясь или подчиняясь семейной традиции или общественной ситуации, кото­рые сами по себе невротичны (или попросту отражают какую-то случайную реальную ситуацию в семье). И если теневое образова­ние впоследствии не попадает в поле зрения сознания для переос­мысления, то черты, составляющие тень, оказываются труднодос­тупными эго в плане его нормальной деятельности. Любая психо­терапия в какой-то степени участвует во введении тени в сознание, способствуя тем самым большему соответствию теневых состав­ляющих при принятии их — по более зрелому размышлению — в господствующую эго-идентичность. Если же теневой интеграции не получается, то содержания тени стремятся оказаться спроекти­рованными на других (обычно представителей того же пола, что и эго) и выставляют всевозможные иррациональные препятствия и помехи на пути к «нормальному» межличностному взаимо­действию.

Сон одного врача, у которого было много проблем, связан­ных с его незрелостью, продемонстрировал одновременно не толь­ко характеристики тени и персоны, но и взаимоотношение между ними в своей психике:

Я был секретным агентом [скрытая идентичность], действу­ющим против немецкого гестапо [символ коллективной тени]. Униформа, которую я носил, была неправильно сшита сзади [проблема персоны]. Трое или четверо мужчин пытались помочь мне подобрать правильную униформу, в частности брюки-галифе [возможно, подходящие части тени].

В предшествующий сну день этот мужчина смотрел телеви­зионную передачу о поисках скрывшихся нацистов. Он считал гес­таповцев «злыми, безумными, не соответствующими действитель­ности людьми (в оригинале misfit означает одновременно и плохо сидящее платье, неудобные башмаки, и человека, плохо приспособленного к окружающим условиям — В. 3.), людьми властными, жесткими, догматичными, конструктивными». Эти ассоциации, до некоторой степени, описывали его собственную тень, но выражали также и его страх оказаться связанным с подобного рода материа­лом. Сон продемонстрировал взаимосвязь неадекватной персоны (не вполне пригодной униформы) и серьезности в характере тене­вых проблем.

Тень может содержать качества, которые необходимо интег­рировать, исходя из целей более совершенной эго-структуры. Это часто наблюдается в снах с агрессивной теневой фигурой, требую­щейся для компенсации слишком пассивного бодрствующего эго, хотя наблюдается и обратная конфигурация — теневая фигура более мягкой или уступчивой природы, нежели бодрствующее эго.

Анима/анимус

Изначально анима или анимус служат функции расширения личностной сферы, включающей внутреннее «пространство» эго, персоны и тени, а также и самих аниму и анимус. Часто это осу­ществляется через проекцию на фигуру противоположного пола во внешнем мире, но может происходить и при посредничестве та­кой фигуры в сновидениях и фантазиях. Сказки — богатый источ­ник образов анимы и анимуса. Чрезмерная опора на активность анимы (у мужчины) или анимуса (у женщины) лишает эго вырази­тельности, обедняет его. В бодрствующей жизни присутствие ани­мы или анимуса очевидно обычно в тех случаях, когда эмоция или мысль поддерживаются с определенным эмоциональным упор­ством, но в обезличенной форме. Чувства и мнения формулируют­ся в терминах долженствования «следовало бы» или «было бы же­лательным», строящихся на коллективных правилах общепризнан­ного поведения или мужских и женских стереотипах, — часто они возникают из бессознательных составляющих персоны или анимы/ анимуса. Это можно определить достаточно точно, потому что самим свойством того или иного чувства или мнения оказывается его безличность; оно может быть даже и направлено на другого человека, но в нем совершенно отсутствует различение между конкретным присутствием этого другого человека и спроектиро­ванной фантазией того, кем он «должен» быть.

В процессе изымания или снятия проекций анимы или ани­муса персональное эго расширяется, увеличивая сферу сознания. Неудачная попытка изъятия проекции, например на любимого че­ловека, может повести к ожесточению и горечи, и к измельчанию отношений — бывший возлюбленный/ая не оправдал ожиданий, следовательно, он (она) оказался не тем человеком, которого обе­щала проекция. Если же проекция изъята, и ее содержания стали частью субъективного мира проектирующего эго, то возможность добрых личных взаимоотношений с лицом, которое ранее рассмат­ривалось главным образом в терминах проекции, сохраняется.

Следующие сны двух женщин показывают чрезмерную опору на свой анимус, большую, чем ставка на развитие необходимой си­лы в самом эго. Первой женщине приснилось, что она спускается по длинной лестнице в балетный класс, ступая «по балетному». Тут возникает мужчина, выражая желание помочь. Он помогает ей сойти по лестнице, в то время как она пытается заставить свои но­ги двигаться так, как если бы она сама «станцовывала» по лестнице вниз. Она сообщает: «Было довольно трудно двигать ногами доста­точно быстро, поскольку лестница состояла из множества крошеч­ных ступенек, и я не была уверена, что смогу действительно усле­дить за всеми, по мере того как оказывалась все ниже и ниже».

Другой женщине приснилось, что она сидит в лодке и ловит рыбу со своим отцом, и вот что-то попалось на удочку. Хотя это была ее удочка, отец принялся со всей силой тянуть и наматывать леску, вытаскивая рыбину. Какое-то время она сопротивлялась той мысли, что слишком сильно положилась на фигуру отца как ани­муса, концентрируясь прежде всего на интерпретации, показывав­шей, что отец, наконец-то, что-то делает для нее. Она была исклю­чительно способной и творческой личностью и при этом без вся­ких причин сомневалась в своих собственных возможностях, то есть эти возможности имели место, но бессознательно (в самом анимусе) не интегрировались в само собой разумеющуюся функ­циональную структуру эго.

В классическом варианте, как уже указывалось, аниму при­вычно связывали с бессознательным чувством мужчины, в то вре­мя как анимус отождествлялся с недостаточно развитым мышле­нием у женщины. Подобные стенографические обобщения, возможно, и были правильными в традиционной европейской культуре, в которой прошли годы созревания интеллектуальных прозрений Юнга, но они могли оказаться совершенно неуместны­ми в любом конкретном случае, где конфигурация анимы или ани­муса определяется организационной структурой личностной сфе­ры и содержаниями, приписанными персоне и тени на этапе их роста и вызревания.

Один мужчина, начинающий новую стадию в развитии ани­мы, в которой его идеализированные чувства к женщинам оказа­лись гораздо менее спроектированными на реальных женщин во внешнем мире, увидел во сне, что он поймал мимолетный взгляд призрачной женщины, смеющейся и поющей, в тот момент, когда она двигалась по коридору, направляясь в сад. Эта сцена выгляде­ла как демонстрация намерения показать его аниму отделенной от его проекций и в каком-то смысле связанной с прошлым (как при­видение).

Хотя анима и анимус являются вообще противоположными по полу в отношении к половой идентичности эго, существуют некоторые клинические случаи, в которых они контаминируют с тенью, и пол анимы или анимуса здесь менее очевиден. Если же существует неясность или путаница в половой роли эго, то отра­жением этого обстоятельства могут быть образы тени и анимы или анимуса. Следует также помнить, что эти структурные понятия до известной степени являются обобщениями; реальные сны и сновидческие образы гораздо более сложны, нежели суждения о них.

Самость и ось эго — самость

Самость — регулирующий центр психического — может так­же возникать в снах наряду с другими архетипическими образами. Появление Самости, архетипической сердцевины эго, часто указы­вает на необходимость в стабилизации эго, поскольку существует тенденция к образованию реципрокного отношения между устой­чивостью эго и проявлением Самости в установившейся форме. Если эго оказывается в замешательстве и беспорядке, то можно ожидать, что Самость появится в очень строгой форме, такой, ска­жем, как мандала. Говоря психологически, суть образа мандалы такова, что в нем подчеркивается всеобщность (totality) чего-либо;

обычно в мандале вполне отчетливо представлены периферия и центр. В историческом плане понятие мандалы относится к опре­деленным хорошо структурированным символам медитации, ис­пользуемым в буддизме, часто состоящим из квадрата с четырьмя воротами или круглого города с центральным образом посередине (для медитации) и меньшими образами, окружающими его.

В снах образные представления Самости могут быть более неточными, наподобие, скажем, здания, которое окружает цент­ральный двор с фонтаном, или двух больших зданий, соединенных центральным общим крылом. Самость может проявиться в виде голоса наподобие «Божьего гласа», кажущегося исходящим из «ниоткуда», и в общем несет ощущение неоспоримой целостнос­ти, чистоты и правильности, демонстрирующее состояние вещей, как они есть, во всей их простоте и сути, так что возможность не согласиться напрочь отсутствует. В качестве классического образ­чика можно сослаться на уже упоминавшийся сон, состоявший всего из одной фразы,— властный повелевающий голос произнес:

«Ты не ведешь свою истинную жизнь!»

Составить сколь-нибудь возможный список образов Самости невозможно, так как фактически любой образ, возникающий с дос­таточным величием (dignity) и смыслом, может нести в себе силу этого центрального архетипа. Кроме того, важно различать архе­тип Самости и любой отдельный архетипический образ Самости, возникающий в сновидениях. Как архетип, Самость есть упорядо­чивающий центр психического,— некоего целого, целого большего, чем эго, но связанного с ним наиинтимнейшим образом. Самость как всеобщность, тотальность психического является порождающим полем процесса индивидуации. Но Самость к тому же еще и архетипический паттерн, на котором строится развитие эго. Концептуально центрирующей характеристикой целостной психики является Самость, тогда как в качестве центра сознания (и личностной сферы) выступает эго. Когда мы говорим о Самости в снах, мы, действительно, рассматриваем ее в качестве архетипического образа упорядоченного психического как целого. Любой архетипический образ Самости в сновидениях есть образ этой все­общности (totality), видимый с точки зрения отдельного эго снови­дения. Поскольку содержания эго смещаются, то сдвигается и об­раз Самости, хотя при этом само отношение между ними всегда остается таким, что центр сознания (эго) соотносится с центром психического (Самостью).

Ось эго — самость, это понятие используется иногда для описания взаимоотношения между эго и Самостью. Существуют, правда, некоторые возражения по поводу этого термина, относя­щиеся прежде всего к статической характеристике, подразумева­емой в слове «ось». Фактически отношения между эго и Самостью гораздо более подвижны и переменчивы. Лично я предпочитаю использовать термин спириция эго — самость (от латинского spirare, дышать. В русском языке существует латинская калька «респиратор».— В. 3.), подчеркивающий дыхательный характер их взаимоотношений, реверсивный (взад и вперед) поток между эго и Самостью.

В автобиографии Юнг приводит два сна из своей богатой кол­лекции для иллюстрации, по сути, загадочного взаимоотношения между эго и Самостью. В одном из снов Юнг представил себе, что он сам был спроецирован летающей тарелкой (НЛО), а не наобо­рот. В другом он мнил себя фигурой медитировавшего во сне йога, у которого тоже было лицо Юнга. «Я знал, что когда он про­снется, то меня не станет».!

Это движение или потенциальное перемещение между эго и Самостью можно увидеть в снах, в которых выделяется наблюдае­мый эго-образ или подчеркивается его зависимость от чего-то большего и более могущественного, нежели он сам. Например, один мужчина в возрасте около сорока пяти лет видел во сне, что участвовал в морском шлюпочном походе разведчиков (Scout) и упал за борт во время шумного скандала с приятелями. Когда же он поплыл, пытаясь догнать шлюпку, она превратилась в огром­ный океанский лайнер. Он перестал двигаться, потому что вдруг услышал странный звук. Сновидец понял, что это большой кит, плывущий на глубине семидесяти-восьмидесяти футов. В какой--"о момент он «увидел» себя на поверхности океана так, как если бы он сам был этим китом. Внешняя форма и размеры кита при этом выглядели «не более, чем водяной клоп». Он чувствовал насторо­женность, как будто в любой момент могло что-то произойти, но страха не было, и большой кит угрожающим не казался.

Здесь, в момент контакта с бессознательным (океан) отчасти юношеская эго-идентичность сновидца (Scout можно перевести и как бойскаут, молодой парень.— В. 3) вдруг осознает, что она в каком-то смысле есть объект превосходящего субъекта (кита). Одновременно бывший носитель эго сновидения (маленькая шлюпка) становится большим океанским лайнером. Поэтому эго-образ в контакте с водой переживает себя находящимся между двумя точками зрения, обе из которых значительно больше, чем он сам — кит в океане и рукотворный лайнер на поверхности. Юно­шеская (puer) установка подвергается мягкой компенсации и кажется, что должно произойти нечто неожиданное, требующее настороженности, но не угрожающее.

Архетипическая амплификация

Архетипические образы в снах часто указывают на изменение курса в развитии эго или на компенсацию в неадекватно сфор­мировавшейся эго-структуре. Так как за каждым комплексом кроет­ся архетипическая сердцевина, то всегда возможно амплифицировать любой мотив в направлении его архетипических оснований. Архетипическая амплификация в клиническом сеттинге должна, од­нако, использоваться очень осторожно. Нежелательным и даже опасным побочным эффектом чрезмерной архетипической ам­плификации является гипнотическая зачарованность («впадение в прелесть») бессознательными образами и их архетипическими значениями. Эта очарованность может увести от процесса индивидуации, требующего поиска личного значения среди множества архетипических возможностей, предлагаемых как в бессознатель­ном, так и во внешнем коллективном мирах. (В действительности есть люди, которые соглашаются заниматься юнговским анализом, не скрывая горделивого настроя, поскольку глубоко убеждены, что их тесный бодрствующий контакт с тем, что Юнг назвал архетипа­ми, есть отпечаток «избранности» или залог будущей высокой ква­лифицированности; только позже они осознают — если, конечно, оказываются к этому способными -— что это их главная проблема. Единообразная целостность — все та же бессознательность).

В практическом плане, аналитик способен интерпретировать только те архетипические образы, которые могут быть отождествимы, как таковые. Это главным образом зависит от широты знакомства с мифологией, фольклором и религией,— хранилища­ми значимых образов, значимых достаточно большому количеству людей в самом широком спектре времени, традиций, культур.

Порой возникают образы сновидений, которые могут быть значимо прояснены только с помощью архетипических ассоциа­ций. Гораздо чаще архетипические образы являются в явном сво­ем значении в известных культурных формах. В нижеследующем сне, например, есть ряд образов и мотивов, которые могут рас­сматриваться в архетипической плоскости: черепаха (символ все­общности, основы мироздания); яйцо (символ первоначала, косми­ческое яйцо); таинственное движение от «одного» к «двум»; связь младенца с матерью; и таинственный голос, вещающий бес­спорную истину.

Я видела светящийся черепаший панцирь на берегу. Непо­далеку лежало яйцо птицы, и оно также светилось, как и панцирь. Бесплотный голос вещал и сказал: «Это похоже на яйцо, но стоит взять его в руку, то станет два яйца». Голос звучал профессионально и богоподобно. Я подобрала яйцо, и таинственным образом у меня в руке оказалось два яйца. Голос сказал, что это цыплячьи яйца, и из них вылупится мама-птица и ребенок-птица, и ребенок найдет свой путь к матери. И тотчас же я увидела ребенка-птицу, ковыляющую по берегу к матери.

Несмотря на ряд архетипических возможностей для ампли­фикации, этот сон был оставлен в контексте серии снов, в которой он появился, без специального рассмотрения. Он мог бы быть про­интерпретирован в терминах архетипического развития отноше­ний матери-ребенка (одно яйцо стало двумя, одно — ребенок, дру­гое — мать), с любым количеством украшений из религии и мифо­логии. Но эффект сна как такового был достаточен, чтобы двинуть сновидца в сторону разрешения глубокой трудности с образом матери, аффективно влиявшем как на се отношения со своей собственной матерью (которое стало менее проблематичным), так и на ее отношение с ее собственной ролью матери своих детей (которое также улучшилось). За короткое время случился еще один сон, показавший, что она должна быстро убрать ненужные строительные «леса» вокруг здания, для того чтобы помешать опасному взрыву. Аналитику показалось, что это подтверждает его решение не прояснять предыдущий сон, чувствуя, что цель или сообщение этого сна было лучше разобрано на более личном уровне и в любом случае уже услышано.

Глава 7

Общие мотивы сновидений

Нетрудно понять, что представить энциклопедический список мотивов снов и их обычных значений невозможно. Попытка дви­гаться в этом направлении может в лучшем случае привести к чему-то вроде «поваренной книги»,— «соннику на все случаи жизни»,— что может ввести в заблуждение да и изначально не соответствует аналитической задаче. Все сновидческие образы контекстуальны. Один и тот же образ может нести совершенно разные значения в разных снах одного и того же человека, и уж определенно эта разница очевидна, когда какой-то образ является во сне кому-то еще. Опытный психотерапевт понимает, что любое обсуждение мотивов принципиально не может быть исчерпываю­щим, а служит лишь пояснением стиля и возможностей истолкова­ния, способных быть полезными в совершенно разных контекстах. Личностный анализ и супервизия собственных случаев искусным толкователем сновидений с хорошей подготовкой по аналитичес­кой психологии остаются самым непосредственным практическим способом овладеть клинической работой со сновидениями.

Представленные в данной главе примеры поэтому следует воспринимать не более, чем иллюстрацию специфических слу­чаев, которые могут дать ключ к анализу других случаев, заведомо и всегда отличных по уникальности своих деталей, структуре и значению.

Инцест

Появление инцеста в сновидениях — не обязательно дурной знак. Накануне перехода через Рубикон и похода на Рим Цезарь видел сон, в котором совершил инцест с матерью, сон, который был истолкован (с наиболее вероятной достоверностью) как указа­ние на то, что «мать» Рим готова принять его с радостью и без сопротивления. В Древнем Египте инцест между братом и сестрой в семьях фараонов рассматривался как нормальное, а порой и как должное явление, отражая инцест брата и сестры, унаследованный в архетипическом мифе Изиды и Озириса. Инцест в сновидении может представлять контакт это сновидения с архетипическим зна­чением, персонифицируемым родителем или братом/сестрой (сиблингами), контакт, являющийся результатом какого-то незауряд­ного движения прочь (ухода) от фиксационных точек в личных областях психического. Аналогичным образом инцест с сиблингом того же пола часто указывает на необходимость для сновидца в ассимиляции бессознательных теневых характеристик или пока­зывает, что это уже произошло.

Негативный смысл мотивов инцеста, включающих родителей, подразумевает способность материнского или отцовского образов-имаго, лежащих в основе более личных комплексов, вмешиваться (вторгаться) в достижение конъюнкции (coniunctio),— сбаланси­рованной парности мужских и женских элементов, часто отра­женной в сексуальной образной символике. Например, мужчина, переживший когда-то трудности в своих взаимоотношениях со многими женщинами после своего развода с сухой и сдержанной женой, увидел во сне, что встретил свою собственную мать в возрасте около пятидесяти лет (ему самому на тот момент было 55). Он обнял мать и постепенно стал чувствовать, что ее вагина затрепетала, наполняясь сексуальной энергией. Во сне это совсем его не смутило, но когда он проснулся, то был чрезвы­чайно обеспокоен.

Этот сон помог выявить инцестуозный элемент в его взаимо­отношениях с женщинами; кроме того, это помогло распознать в его психике расщепление по типу мадонна-проститутка, осно­ванное, в частности, на сверхидеализации своей матери, которую он рассматривал вне сексуальной сферы.

Оплакивание

Естественно появление в сновидениях и процессов горевания, скорби, траурного оплакивания. В обычной тяжелой утрате мертвый любимый человек может появляться во сне живым; час­тота сновидений постепенно уменьшается (а их символическое со­держание увеличивается) по мере того, как процесс оплакивания близится к оздоровляющему завершению,— обычно этот процесс длится от шести до восьми месяцев после смерти. В случае про­лонгированного и патологического оплакивания, когда пережив­ший смерть близкий не способен или не желает принять смерть любимого человека, образы сновидений часто выставляют умер­шего в отрицательном свете или в ситуации, в которой покой­ный пытается оставить эго сновидения, разорвать с ним какую-либо связь.

Например, женщина с серьезными парентальными пробле­мами прошла через длительное и тяжелое оплакивание после самоубийства своего мужа, единственного человека, с которым она ощущала тесную эмоциональную связь. Много снов показы­вали, что он действительно мертв, что она не должна пытаться следовать за ним по пути смерти, что для нее нет места быть похо­роненной рядом с ним и т. д. Один из последних снов в этой серии приснился через несколько лет после его смерти, уже когда она снова вышла замуж (тоже неудачно).

В этом сне она развелась с ним, и у него была другая жена. Эго сновидения хотело ребенка, но ее муж сделал себе стерилиза­цию (чего на самом деле не было). Он отправился исправить поло­жение, но как-то так получилось, что они сделали повторную вазэктомию (иссечение семявыводящего протока). Затем уже эго сновидения должно было сделать вазэктомию, но хирург сказал, что у нее нет яичек. Она и ее муж согласились, что морской берег, на котором они находились, не столь привлекателен, как тот, на котором они провели медовый месяц. Приближалась огромная в два этажа морская волна, и в ней находилась «какая-то красноко­жая вещь», похожая на «находящуюся внутри женского тела», которая напомнила эго сновидения из очень давнего сна о таком же морском существе.

Этот сон содержит несколько мотивов, указывающих на то, что «зацикливаться» на этом браке нереально, даже опасно: муж разведен и снова женат, возможности иметь детей нет (новое направление развития между ними), присутствует угрожающая волна (бессознательные содержания) и т. д.

Дома

Обычно дома появляются в сновидениях как образы психи­ческого. Много раз в этих домах обнаруживаются неведомые незнакомые комнаты, указывая на скрытые или неисследованные области потенциальной эго-структуры пациента. Различия между частями дома также могут быть символически важными: потолок, чердак, мансарда, крыша, балконы, спальни и т. д. Например, кухни — это место превращения сырой пищи в кулинарные блюда;

в снах они иногда приобретают вид алхимической лаборатории, места более глубоких преобразований- Ванные комнаты в снах могут относиться к «удалению, устранению, сбрасыванию» или к трудности «высвобождения». Иногда просто само действие, про­исходящее во сне в определенном доме из прошлого, позволяет сделать определенные выводы по поводу происхождения тех или иных вовлеченных в ситуацию комплексов.

Сам по себе дом может обозначать различные части эго-структуры, как во сне одного мужчины, начавшего переживать чувство свободы по мере того, как слабела и убывала его чрезмер­ная невротическая самокритика:

Я ищу один дом. Сцена напоминает западный Техас,— широкий горизонт и высокое небо. Чудесный день. Я при­ближаюсь к дому, раскинувшему свои постройки на несколько акров. Дом очень комфортабельный, хорошо спланированный, с бассейном. Я обхожу и осматриваю его.

На той же самой сессии (на которой мужчина рассказал о своем сне) он описал свое изменившееся чувство в повседневной жизни. Хотя это изменение и не было спонтанно связано со снови­дением, оно во многом несло тот же самый эмоциональный заряд, из чего следовало, что молчаливая подразумевавшаяся структура это, — как и возникшая в сновидении, — также переживалась в форме более расслабленного эмоционального состояния в его повседневной жизни. Он описал себя, как более стабильного, менее сексуально агрессивного, а, с другой стороны, более приемлющего свою жену в чувственном смысле, живущего с ощуще­нием, что он уже не действует столь усердно в отношении того, что другие хотели бы от него. Он также чувствует изменение в своих взаимоотношениях с другими людьми, потому что «я не должен больше что-то доказывать».

Автомобили

Автомобили и другие способы передвижения относятся г: числу тех образов, которые обозначают это-структуру или ука­зывают на способ, с помощью которого эго включается в различ­ные виды жизнедеятельности. Разница между пешей прогулкой и гонкой на автомобиле достаточно символически значима, как, скажем различие между поездкой на своем собственном автомобиле... коллективным характером езды в автобусе. Поезда, в противопо­ложность автомобилям и автобусам, ограничены в своем движе­нии рельсами и не имеют возможности двигаться свободно по желанию, куда хотят; поэтому их обычно ассоциируют с навязчивой (компульсивной) или привычной деятельностью. С автомобилями тесно связаны улицы и автострады; следует видеть разницу между размерами (шириной) улиц и дорог, а также направлением, по которому движется эго сновидения: согласно общему движению, навстречу ему, или поперек движущегося потока; необходимо также отмечать те или иные трудности в выборе маршрута и нахождении выезда па желаемую локальную дорогу, обращать внимание на обочины, рытвины, дренажные канавы и пр.

Нигде столь не очевидна и явственна контекстуальная приро­да символов сновидения, как во всех этих изменениях и вариациях темы перевозки и перемещения. Автомобиль может даже обозна­чать самооценку (момент, который не упустят из виду рекламные агенты).

Например, молодой женщине приснилось:

Проезжая по подземной гаражной стоянке, я раскритико­вала попавшийся мне на глаза автомобиль больший по ширине. После чего я выехала и купила действительно маленький автомобиль. Тут-то я и поняла, что не хотела расстаться со своим старым автомобилем.

 

При обсуждении сна, она связала образные представления с привычным способом неэффективно управляться со стрессом. Когда она чувствовала, что сделала ошибку, то ей хотелось «убе­жать или покончить с прошлым». «Я не очень-то приемлю себя»,— призналась она. Казалось, сон предоставил возможность осознать, что неприятие себя за ошибки и несчастные случаи вовсе необязательно.

Главное символическое значение автомобиля в сновидении зависит от того, принадлежит ли он (или принадлежал в прошлом) сновидцу или кому-то еще. Сходное значение приписывается и по­ложению эго сновидения внутри автомобиля. Наиболее соответ­ствующим положением обычно является место водителя, с которо­го человек способен определять направление движения, скорость и общий маршрут. Если эго сновидения располагается в другом мес­те, то важно отметить, кто управляет автомобилем (иногда этого не делает никто). Где сидит эго сновидения? Сзади от водителя? На переднем пассажирском сидении? Где-то еще? Между кем-то еще? Находится снаружи рядом? Помня, что Самость в производ­стве сна помещает эго сновидения в индивидуальное положение при открытии сцены, можно получить, достаточно много сведений из такой простой вещи, как первоначальное расположение сиденья в автомобиле.

Трудно придавать чрезмерное значение символической важ­ности тем деталям в сновидении, которые выглядят явно незна­чительными. Пациенты часто спонтанно не сообщают о таких деталях, приспосабливая свою память о сновидении к тому, как это «должно» выглядеть, нежели описывая способ, с помощью которого тот или иной образ предстал перед эго сновидения. Всег­да важно внимательное расспрашивание, но дать пациенту напол­нить сновидение деталями, как тому, что «возможно» было, зна­чит то же, что снабдить медицинскую лабораторию отчетом о том, что «возможно должно» появиться, когда какие-либо данные отсутствуют. Сновидения настолько уникальны и индивидуальны в своем отношении к бодрствующему эго, что лучше определенно знать, что у сновидца нет данных по поводу какого-то определен­ного мотива, чем думать, что у него есть истинный образ из сно­видения, когда в действительности это интерполяция из бодрствующего эго сновидца. Пациенты, которые привносят, при расспрашивании, такие «возможные» детали, пытаются помогать, но они не оценивают по достоинству тонкую специфику самого сновидения.

Алкоголь и наркотики

Образы алкоголя и наркотиков появляются, как правило, тог­да, когда у сновидца есть какая-то проблема с ними в бодрствую­щем состоянии Общеизвестно, что химические пагубные пристра­стия очень трудно лечить психологическими методами,— здесь обычно требуются методы группового давления и поддержки. (К несчастью, такие подходы зачастую оказываются успешными в те