Цели и задачи подросткового кризиса

 

Принято считать, что основной целью подросткового кризиса является самоутверждение подростка, отстаивание себя как полноценной личности. Отчасти так и есть.

Как уже упоминалось, социальная, интеллектуальная и биологическая зрелость человека в нашем сегодняшнем обществе разнесены во времени, то есть наступают не одновременно. И, стало быть, какую-то из этих «зрелостей» и отстаивает наш подросток. Но какую?

Понятно, что о биологической зрелости 11-летней девочки или 13-летнего мальчика не может быть и речи.

Несмотря на грустный факт появления в нашей стране прослойки детей, образование которых заканчивается после пятого шестого класса, основная масса юношества в этом возрасте все еще продолжает плодотворно (или не очень) учиться в школе. Следовательно, насильственное или добровольное, но интеллектуальное развитие тоже еще на полпути.

Социальная зрелость наступает в нашей стране чуть ли не позже, чем в большинстве развитых стран. Тридцатилетний мужчина, имеющий собственную семью, которому регулярно помогают старички родители, — отнюдь не нонсенс как в Советском Союзе, так и в сегодняшней России. В последние годы, в связи с общей «американизацией» сознания и самой жизни, вроде бы наметилась тенденция к более раннему обособлению молодых людей от родительской семьи. Но пока это только тенденция.

Так какую же зрелость наш подросток отстаивает? Воображаемую, как считает большинство пострадавших от подросткового кризиса родителей? Или мы что-то упустили из виду? Разумеется, упустили. За звучными терминами мы не заметили главного — самого человека. Однозначно незрелого по всем вышеописанным (и многим другим) позициям, но также однозначно существующего в нашем пространственно-временном континууме.

Когда ребенок рождается, первые минуты своей жизни он связан с матерью пуповиной, по которой к нему на протяжении всей внутриутробной жизни поступали необходимые для этой самой жизни вещества. Потом пуповину обрезают, но связь ребенка с матерью все еще во многом физична — кормление грудью, тесный физический контакт. Известно, что младенцы, лишенные в первые месяцы жизни тесного физического контакта со взрослым человеком, часто погибают, даже если кормление и гигиенический уход за ними близки к идеальным показателям.

Когда ребенок начинает ходить, первое время он предпочитает передвигаться, держась за материнский подол или палец. В дальнейшем (2–3 года) ребенок очень нервничает и пугается, когда мама или папа куда-то уходят, оставляя его одного или с малознакомыми людьми.

Постепенно, однако, сфера самостоятельных действий ребенка расширяется. Он сам играет в песочнице, посещает детский сад, бегает с другими ребятами во дворе. Но обиженный сверстниками, разбив коленку, он все равно идет к маме или папе за защитой, жалостью и лаской. Иногда (с годами все реже) он приходит просто так, залезает на колени («Не стыдно тебе, такой большой!») или просто прижимается к маминому боку, испытывая потребность в «подзарядке» все той же, биологической по сути, общностью, без которой не могут выжить младенцы.

С поступлением в школу сфера социальных контактов ребенка стремительно расширяется. Появляются первые настоящие друзья «до гроба», первые недруги. Альтруизм и предательство, верность и честь — все это теперь существует вне дома, в сфере социальной жизни ребенка. Делится ли он дома своими победами и поражениями, находками и потерями — это зависит исключительно от поведения родителей, от их собственной нравственной позиции и от их заинтересованности в том, чтобы ребенок не просто «не дрался», «не хулиганил», «дружил только с приличными детьми», а учился общаться, вести за собой и подчиняться другим, побеждать и терпеть поражение, находить выход в трудных, запутанных и не всегда понятных взрослым ситуациях детского социума. В это время (5–6 класс) наша воображаемая связь-резинка между ребенком и родителями растягивается до максимума. Дальнейшее ее растяжение становится болезненным для одной или для обеих сторон.

Тут-то как раз и наступает подростковый возраст.

И его целью и задачей становится обрыв этой когда-то жизненно необходимой, а теперь сковывающей дальнейшее развитие связи.

— Я больше не ваш придаток! — заявляет подросток. — Я самостоятельный человек.

Он передергивает, блефует и на любой вопрос «в лоб» («В чем это ты такой самостоятельный?!») у него нет вразумительного ответа. Есть только чувство дискомфорта от перерастянутой «резинки». Если у родителей в момент самых первых заявлений хватит ума и смелости самим перерезать эту связь («Хорошо, ты самостоятельный человек, живущий рядом с нами. Ты можешь сам принимать те решения, которые тебе по силам. Если ты с чем-то не справишься, мы поможем тебе, но уже не как суверен вассалу, а как твои самые близкие друзья»), то ребенок подросток, как правило, пугается внезапно открывшейся перспективы самому отвечать за все и одновременно благодарен родителям за доверие, проявленное к его личностным силам.

В этом случае условное расстояние между ним и родителями может стать даже меньше, чем было до «отрезания».

Если же (что бывает гораздо чаще) родители боятся перерезать эту морально и физически устаревшую связь, с тем чтобы заменить ее на новую («Это же все только слова, он же на самом деле еще глупый! Ничего не понимает! Жизни не знает!»), то ножницы берет сам подросток (иногда в ход идут когти и зубы), и вот именно тогда мы и имеем дело не просто с подростковым возрастом, но с подростковым кризисом во всей его красе. Если подростку после долгих попыток все же удается перегрызть охраняемую родителями «резинку», то его по инерции относит так далеко, что на восстановление доверительных и полноценных отношений могут потребоваться годы.

Если же родители оказываются сильнее и подросток смиряется с положением «суверен — вассал», то его личностное развитие неизбежно искажается и надолго сохраняет инфантильные черты. Иногда в этом случае развивается невроз.

Итак, целью и задачей подросткового кризиса является приобретение не самостоятельности (она подростку еще и не нужна, и не по зубам), но личностной автономии, необходимой для дальнейшего развития личности по взрослому типу. То есть, иными словами, для развития умения брать на себя ответственность за все последствия своих взглядов, слов и действий.

 

Как вести себя родителям?

 

Во-первых, необходимо внимательно относиться к возрастному развитию своего чада, чтобы не пропустить первые, еще смазанные и неотчетливые признаки наступления подросткового возраста.

Как уже было сказано выше, подростковый возраст наступает у каждого ребенка в свое время и никакие общие правила здесь не могут быть догмой. Я видела десятилетнего мальчика грузина, который имел отчетливые усики и отчетливый подростковый конфликт с папой, который, в свою очередь, никак не мог в это поверить и темпераментно объяснял мне, что у него самого никакого подросткового кризиса не было и вообще в грузинских семьях такие безобразия не встречаются.

Видела я и двадцатичетырехлетнюю молодую женщину, которая пришла ко мне на прием вместе с встревоженной мамой. Мама говорила, что дочка окончила институт, вышла замуж, но жить самостоятельно отказывается наотрез, по-прежнему во всем советуется с мамой и живет как бы ее умом. Когда девочке было 14 лет, маму это необычайно радовало и хотелось сохранить такое состояние отношений подольше. Мама как личность гораздо сильнее дочери, и у нее все получилось. Но с трудом завоеванный результат теперь почему-то радовать перестал.

Отнеситесь серьезно к индивидуальным темпам развития вашего ребенка. Не считайте его маленьким, когда он уже начинает ощущать себя подростком. Но и не толкайте в подростковый возраст насильно. Возможно, вашему сыну или дочке нужно на год или два больше времени, чем его сверстникам. Ничего страшного в этом нет.

 

Во-вторых, отнеситесь серьезно ко всем декларациям вашего подростка, какими бы глупыми и незрелыми они вам ни казались.

Обсудите и проанализируйте вместе с сыном или дочкой каждый пункт. Добейтесь того, чтобы вы одинаково понимали, что именно значит, например, такая фраза, как «Я все могу решать сам!» Что именно за ней стоит? «Я могу сам решать, какую куртку мне надеть на прогулку» — или «Я могу сам решать, ночевать ли мне дома»? Дистанция, согласитесь, огромного размера. Кроме того, серьезное, без насмешек и пренебрежения, обсуждение важно еще и потому, что подросток довольно часто делает свой запрос с запасом — так же, как называет цену рыночный торговец. Именно для того, чтобы можно было поторговаться и уступить. А родители иногда, вместо того чтобы увидеть эту рыночность запроса, пугаются непомерности требований и начинают паниковать и запрещать все подряд.

 

В-третьих, как уже было сказано выше, прекрасно, если вы сами (и вовремя) перережете «связь-резинку».

Как можно раньше дайте вашему подростку столько самостоятельности, сколько он может съесть. Утомительно и занудно советуйтесь с ним по каждому пустяку («Как ты думаешь, какие лучше обои купить? Подешевле и похуже или получше, но подороже?», «А огурцы какие будем в этом году сажать? Как в прошлом году или попробуем новый сорт?»). Беззастенчиво впутывайте его в свои проблемы и проблемы семьи. («Сегодня мой начальник опять ругался, что клиенты жалуются… А что я могу сделать, если половина из них явно нуждается в помощи психиатра! Как бы ты на моем месте поступила?», «Опять у бабушки почка болит. Что будем делать? Вызвать врача или опять те таблетки купить, что в прошлый раз помогли?»). Пусть подросток поймет, что вы действительно, не на словах, а на деле, видите в нем равного вам члена семьи.

 

В-четвертых, обязательно сами делайте то, чего вы хотите добиться от своего сына или дочки. Звоните домой, если где-то задерживаетесь. Рассказывайте не только о том, куда и с кем вы ходите, но и о содержании вашего времяпрепровождения. Давайте развернутые и по возможности многоплановые характеристики своим друзьям и знакомым. Это позволит вам побольше узнать о друзьях вашего сына или дочки. Чаще приглашайте к себе гостей. Если у вас, родителей, «открытый дом», вы, скорее всего, будете видеть тех, с кем проводит время ваше чадо. И вовремя сможете принять меры, если что-то пойдет наперекосяк. Рассказывайте о своих чувствах и переживаниях. Возможно, иногда что то расскажет и ваш ребенок. Делитесь с подростком своими проблемами. Не стесняйтесь попросить у него совета. Вопреки распространенному мнению, иногда подростки очень чувствительны и тактичны в оценке и коррекции именно чужих ситуаций. Кроме того, в этом случае существенно повышается вероятность того, что и со своей проблемой чадо пойдет к вам, а не в ближайший подвал.

 

В-пятых, постарайтесь обнаружить и исправить те ошибки в воспитании, которые вы допускали на предыдущих этапах. Если вы, конечно, не сделали этого раньше.

Относительно «обнаружить» проблем обычно не бывает. Потому что именно в подростковом возрасте все допущенные ранее ошибки лезут наружу и зацветают пышным цветом.

Помните Эвелину?

Тонкая и богато одаренная девочка пришла к подростковому возрасту с совершенно неразвитой эмоциональной стороной личности. Бабушка заботилась о ней и наверняка по своему любила внучку. Звучит парадоксально, но если бы у девочки действительно не было родителей, то ситуация могла бы быть более эмоционально благополучной. Эвелина воспринимала бы бабушку как единственного данного судьбой учителя жизни и училась бы у нее не только мыслить, но и чувствовать и отвечать на чувства. Но родители были здесь, рядом, жили в одной квартире, и девочка невольно обращала свой взор на них. Однако в ответ на свои вполне закономерные ожидания раз за разом получала не нелюбовь даже (которая при всей своей разрушительности является все же четким эмоциональным откликом), а пустоту. Ее «не видели», по словам самой девочки. И тогда талантливая, наблюдательная Эвелина построила собственную схему эмоциональной жизни мира. И образцом для этого ей послужили… кошки и прочие зверюшки, у которых все было ясно и понятно. «Ты — мне, я — тебе». Эвелина, как творческое, активное начало, предпочитала выступать в качестве первого звена. Она активно творила добро (сначала среди кошек, а потом полученные закономерности небезуспешно перенесла и в среду одноклассников) и неизменно получала положительную обратную связь. Ее любили, ей были благодарны. Чуткая девочка ощущала некоторую ущербность завоеванных позиций («Иногда так хочется, чтобы просто так…»), но самостоятельно изменить ситуацию не могла.

В отношениях с матерью действовал тот же закон. Поумнев и окончательно уверовав в то, что мир так устроен, Эвелина попросту возвращала матери то изощренное, лишенное положительной эмоциональности внимание-невнимание, которое она так болезненно ощущала на себе в детстве. Полная внешняя благопристойность, безукоризненная вежливость, видимость заботы и вместе с тем — пустота, отсутствие «видения» и сопереживания.

С самого начала мне было ясно, что с Анжеликой и Эвелиной надо работать отдельно. И мать, и дочь легко согласились попробовать. Надо отметить, что психотерапевтическая работа с дочерью продвигалась гораздо быстрее и успешнее. Анжелика настаивала на том, что она больна и надо лечить именно ее болезнь, а не анализировать ее отношения с дочерью и сам стиль ее жизни, особенно в тот период, когда она, Анжелика, была абсолютно здорова.

Эвелина же, как только поняла, что ее отношения с матерью мешают ей увидеть какие-то иные грани окружающего мира, тут же начала демонстрировать чрезвычайно конструктивное и творческое отношение к работе и достаточно быстрый прогресс. Довольно скоро девочка осознала, что именно ее расчетливость и постоянное подведение баланса в области чувств привели к тому, что у нее нет настоящих друзей. Признала, что мир чувств и эмоций может быть непосредственным и непоследовательным. Увидела достоинства непосредственного переживания эмоций у своих сверстников (раньше она считала это непростительным недостатком).

Однажды на сессии (это случилось месяца через два после начала лечения) Эвелина задумчиво сказала мне:

— А ведь я зря на мать нападаю. Теперь-то я понимаю, что она такая же, как и я. Все всегда рассчитывала. Да еще и ошиблась в расчетах. То есть насчет папы она все правильно рассчитала. Ошиблась насчет меня. Если бы правильно, то надо было меня заранее приручить, чтобы я потом не царапалась…

— Тебя бы устроило, если бы мама насчет тебя все с самого начала рассчитала правильно? — спросила я.

— Нет… Теперь — нет. Теперь я понимаю, что есть еще другое. Так, как бабушка. Так, как девчонки в школе. А знаете… — Эвелина смущенно потупилась и покраснела. Я удивилась — в начале наших отношений такая реакция у нее показалась бы мне невозможной. — Меня Дима Скворцов на лодках кататься позвал… В Парк Победы…

— Ты пойдешь?

— Я уже ходила. В это воскресенье. Он мне знаете что сказал… Что я ему давно нравлюсь, потому что я умная и красивая. Только он раньше ко мне подойти боялся… потому что я какая то холодная была… а теперь — потеплела. Смешно, правда? Он сказал: как будто Снежная Королева растаяла, а там — обычная хорошая девчонка… Смешно, правда?

— Тебе действительно смешно?

— Нет. Мне приятно. Это у меня присказка такая осталась. От раньше. Вроде защиты. Я теперь понимаю. Я когда начинала что-нибудь чувствовать, сразу говорила: смешно.

— А мама? Ваши отношения как-то изменились?

— Что — мама? Пускай себе. Я раньше думала, что это я ей мщу, а теперь понимаю — получалось-то, что мщу себе. Сама у себя краду. Глупо ведь. Зачем мне это надо? Так что больше этого не будет. А она… Пускай она сама свои проблемы решает. Может, и ей кто-нибудь поможет… А может, я когда и там растаять сумею…