Рао «атомэнерго», или национальные особенности деления атомного ядра

 

А утром Черягу разбудило обиженное курлыканье мобильника — звонил Неклясов.

— Денис, — сказал он, — приезжайте немедленно в офис.

По голосу Неклясова Черяга понял, что случилось что-то ужасное.

— Что такое?

— Приезжайте. Это не телефонный разговор.

Дима Неклясов дожидался Черягу в своем кабинете на третьем этаже. Вид у него был такой растерянный, словно только что перед Черягой кабинет покинул призрак Иоанна-крестителя с неклясовской головой на серебряном блюде.

— Ну, что стряслось? — спросил Черяга. Он был почему-то абсолютно уверен, что новые беды имеют отношение к пропавшему Заславскому.

И не ошибся.

— Э… это «Росторгбанк», — сказал Неклясов, — они звонили.

— И что они хотели?

— Чтобы я вернул кредит.

— Какой?

Неклясов виновато опустил глаза, потом собрался и выпалил:

— На закупку продовольствия. Восемнадцать миллионов долларов.

— И кто его брал?

— «Ахтарск-контракт». Заславский.

— А при чем здесь ты?

— Они говорят, что «АМК-инвест» прогарантировал контракт. Они бы не подписали подобный контракт просто с Заславским. У него же уставняк — десять тыщ баксов.

— Они говорят?

Неклясов убито покачал головой:

— Я не гарантировал такого контракта.

Было уже девять утра, когда в офис приехал Извольский.

Объяснения пришлось повторить. Сляб молча сидел на стуле, грузный и взъерошенный.

— Что-то я не понимаю, — наконец спросил директор, — у них что, крыша поехала — у банка? Как можно подписать контракт на восемнадцать миллионов долларов и не поинтересоваться по телефону хотя бы — а вы правда гарантируете контракт? Или это липа?

Неклясов опустил голову еще ниже.

— Вячеслав Аркадьич, — тихо сказал он, — я правда не подписывал ничего подобного! Я давал Коле гарантии. Под контракты с «Росторгом». Пятьсот тысяч, два миллиона… Вот… вот контракты, настоящие! Я их гарантировал!

Неклясов засуетился, вытащил из груды бумаг на столе толстую папку с окантованным сталью глазком, вынул из нее несколько листочков.

— Но я не подписывал контракта на восемнадцать миллионов! — вскричал Неклясов.

Извольский выхватил у него из рук бумаги и некоторое время изучал их.

— Так, — сказал Извольский, — для закупки свинины… Тушенка марки «Великая китайская стена»… и прочих товаров народного потребления… так?

Неклясов еле заметно кивнул. Черяга еще не понимал до конца, что происходит. Извольский замер, и в кабинете внезапно стало необыкновенно тихо. Так тихо, что было слышно, как за дверью шелестит на компьютере секретарша.

— АМК — как расшифровывается? — тихо спросил Извольский.

— Ахтарский металлургический комбинат.

Голос Извольского был полон ледяной издевки.

— Ты мне в этом названии можешь найти слово «свинина?» А? Или часы электронные тайванские?

Неклясов сжался. Кулак Извольского грохнул по столу так, что бумаги вспорхнули вверх и залетали по комнате, как вспугнутые белые гуси.

— За моей спиной решили нажиться? — заорал Извольский, — бабки помимо меня провернуть? Моей фирмой гарантировать свой гешефт на тушенке?!!

— Но… это было абсолютно безопасно, — забормотал Черяга, — ведь ничего же не было! Кредит мы отбивали, бабки возвращали в срок…

— А восемнадцать лимонов?

— Я не подписывал этого контракта!

Неклясов, казалось, готов был разрыдаться. Черяге внезапно стало жалко этого молодого, испуганного очкарика. Скорее всего, его действительно соблазнил беспроигрышным барышом Заславский. Комбинацию Заславский, разумеется, разыгрывал не один, а в компании с Лосем… Соблазнил, подписал на два-три контракта, и, когда отношения банка с ахтарскими двойниками стали доверительными и тесными (ну как же, — такие солидные фирмы) — обнес банк на восемнадцать лимонов и… стоп. Заславский должен был свалить за рубеж. А вместо этого…

Внезапно Черяга поднял голову.

— Погоди, Дима, — сказал он, — ты говоришь, что банк не давал деньги «Контракту» без вашей гарантии, потому что уставняк у «Контракта» десять тысяч баксов?

— Да.

— А у вас какой уставняк?

— Тридцать тысяч.

— Так чем вы лучше «Контракта»?

— Но мы гарантируем контракт всеми своими активами… — начал Неклясов, а потом стал белый, как фарфоровый чайник, и замолчал.

— Иначе говоря, — ледяным тоном подытожил Черяга, — вы гарантируете контракт в том числе и контрольным пакетом АМК, принадлежащим именно «АМК-инвесту?» И банк в случае невозврата кредита вправе наложить арест на все ваше имущество и в том числе — на акции?

Было даже удивительно, что из трех человек эта простая и страшная мысль пришла в голову первому — директору по безопасности.

В кабинете стало тихо, как в гробу.

Потом Извольский медленно, с искаженным лицом, стал вставать со стула. С налитыми кровью глазами и сжатыми кулаками он ужасно напоминал медведя, поднявшегося на задние лапки.

Неклясов запоздало вспискнул и попятился от Извольского.

— Слава! — страшным шепотом начал Черяга.

Извольский прыгнул.

Полукруглый пластиковый стол, за которым по какой-то прихоти работал Неклясов, с точки зрения военной был расположен крайне неудобно, закрывая бизнесмену все пути ретирады и оставляя только один проход — тот, через который и продвигался сейчас Извольский.

Первый удар гендиректора почти достиг цели — Неклясов отшатнулся, прикрываясь кстати случившейся папкой, но кулак Извольского врезался в папку с такой силой, что папка с развороченным рылом полетела в одну сторону, а сам Неклясов, немилосердно путаясь в ножках крутящегося стула, рухнул на пол.

В эту секунду Денис подхватил гендиректора за локти сзади и закричал:

— Слава! Уймись!

Извольский двинул Черягу локтем, и тот пушинкой отлетел к стенке. Управляющий «АМК-инвеста» лежал под столом, дрыгаясь наподобие макаронины, лениво колыхающейся в кипятке, и с ужасом наблюдал, как к нему приближается огромная туша облаченного в костюм от Грекова медведя. По счастью, в эту секунду нога разъяренного Извольского угодила в опрокинувшуюся в начале схватки корзинку для бумаг. Извольский запнулся, загреб обутой в корзинку ногой и растянулся носом о ковролин.

И тут же Черяга подскочил к нему с диким криком:

— Слава! Успокойся!

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился охранник. Охраннику представилось феерическое зрелище: посреди кабинета в обнимку катались его непосредственный начальник (сиречь Черяга) и начальник начальника, имевший статус охраняемого объекта (сиречь Извольский). При этом Черяга проигрывал, так как всего лишь пытался удержать противника, которому явно уступал в весе, а Извольский, рычавший, как пьяный барсук, все никак не мог встать на ноги из-за проклятой корзинки.

Исполнительный директор «АМК-инвеста» забился под стол и наблюдал оттуда за исходом схватки.

— Чего смотришь? Беги! — крикнул Черяга Неклясову.

Тот наконец очнулся. Быстро-быстро стал на коленки и прополз под столом. Встряхнулся около изумленного охранника, вылетел в предбанник, и порскнул вниз по лестнице.

Мало-помалу Извольский успокоился. Охранник с Черягой усадили его на стул, поднесли стакан с водичкой и утихомирили, как могли. Между тем на часах натикало уже одиннадцать — пора было ехать в «Атом-энерго» получать заслуженную награду.

Причина, по которой Вячеслав Извольский приезжал в Москву, была довольно необычная для российского директора — Извольский затеял строить собственную электростанцию.

Разумеется, ни один российский меткомбинат, даже не плати он налогов вовсе и располагайся рядом с портом и залежами руды, не мог бы в нынешнее время помышлять о строительстве с нулевого цикла. Но в том-то и дело, что о нулевом цикле речи не было: в ста километрах от завода, там, где степь уже окончательно переходила в светлую тайгу, стоял городок Белое Поле, а в нем — две очереди заброшенной в 1993 году АЭС. Стоимость достройки составляла приблизительно семьдесят миллионов долларов. В прошлом году она равнялась пятидесяти миллионам, а в будущем году добралась бы уже до ста.

Городок находился в ужасающем состоянии. Он был построен на ровном месте среди сосен и пихт и должен был быть образцовым социалистическим «городом будущего», с прямыми улицами, утопающими в зелени скверами и белоснежными домами. Строительство, впервые приостановившееся в 1985 году, после Чернобыля, окончательно заглохло в 1993-м. Два энергоблока, законченных на девяносто семь и на восемьдесят пять процентов, вставали из полувырубленного бора, и с каждым годом молодая поросль подбиралась к ним все ближе. Никакой другой работы, кроме строительства АЭС, в городке не было. Не было и никакого другого поселка ближе, чем на сорок километров. Специалисты по возведению и эксплуатации ядерных объектов занимались собирательством и охотой. Мало кто из них смог переехать в другие города — жилье в мертвом городе стоило триста-четыреста долларов, и купить на эти деньги даже собачью конуру в областном центре было невозможно.

Примерно треть от потребной ему энергии завод получал со своей собственной, не очень дешевой ТЭЦ. Остальную продавала ему местная энергосистема.

(Дело в том, что автор нынешней энергетической системы страны, г-н Дьяков, создавая ее, поделил все электростанции по принципу вершков и корешков. «Себе, в РАО „ЕЭС России“, я возьму что покруче — магистральные сети и гигантские дешевые ГРЭС и ГЭС с себестоимостью энергии 7-28 руб. МВт/час, а местным АОэнерго оставлю то, что останется, — допотопные живопырки по 500-600 руб. МВт/час и низковольтные линии передач» — рассудил отец российской постперестроечной энергетики. Единственное, что при этом не было учтено — это то, что непосредственно снабжает заводы электроэнергией не далекое РАО, а местные АОэнерго. Поэтому они категорически не заинтересованы в том, чтобы продавать заводу дешевую «чужую» энергию по 7 руб. МВт/час, и столь же категорически заинтересованы в том, чтобы продавать заводу «свою» энергию хоть по 600 рублей… А завод, в свою очередь, категорически не согласен с тем, чтобы платить 600 рублей за то, что могло бы стоить 7 рублей… Поэтому он либо не платит за энергию, либо платит за нее собственной продукцией по ценам, завышенным в несколько раз. По принципу: «Ах вы мне электроэнергию по 5 центов? А вот я вам за нее ватные штаны по 300 долларов!» То есть, к примеру, чтобы расплатиться, завод берет коробок спичек, оценивает его в миллион рублей и отдает энергосистеме. Все бы хорошо, но вот беда: потом приходит налоговая инспекция и начинает требовать налогов… с миллиона рублей. «Но это же был только коробок спичек!» — возражает завод. «Нас это не колышет. По балансу это миллион рублей», — отвечает инспекция.)

Энергосистема продавала заводу энергию в четыре раза дороже, чем она стоила на самом деле, а Извольский платил за энергию векселями, которые на рынке стоили в четыре раза дешевле, чем по номиналу. В целом получалось баш на баш. Но Извольскому не нравились две вещи: во-первых, унизительное состояние зависимости от энергосистемы, которая время от времени порывалась брать с завода деньги. Во-вторых, оплачивая общий тариф, завод должен был платить и за ракетную часть, за которую не платило государство, и за проводок, перекинутый поверх забора части к коммерческой палатке, и за новую дачу главы «Сунжэнерго».

Кроме того, электроэнергия, которую продавала система, была в принципе дорогая, даже если не считать ракетной части и барышей посредников. Она была дорогая потому, что основными генерирующими мощностями в области были три старые допотопные электростанции, или, на сленге энергетиков, «живопырки». Себестоимость энергии на них была такая же, как если бы Извольский вздумал плавить металл не в домне, а в земляной печке, и вдобавок половину этого металла продавать налево. Короче — достройка АЭС сэкономила бы Извольскому две трети реальных платежей за электроэнергию.

Услышав о намерениях Извольского, энергетики взволновались. Если бы Извольский достроил АЭС, он бы перестал субсидировать «живопырки». Более того — Извольский, будучи человеком пробивным, наверняка бы распихал излишки дешевой энергии от АЭС по разным местным предприятиям — и где бы тогда была энергосистема? Энергетики живо посчитали, что достройка АЭС унесет у системы 70 млн дол. в год, но это было еще полбеды. Если учесть, что не меньше половины этой суммы попадало не на счета энергосистемы, а в карман ее попечителей, получалось, что Извольский лишал всех заинтересованных лиц тридцати пяти миллионов долларов в год!

Беда была в том, что местные энергетики ничего сделать не могли. АЭС принадлежала не им и даже не РАО «ЕЭС России». АЭС принадлежала акционерному обществу, контрольным пакетом которого управляло Министерство атомной промышленности в городе Москве на улице Большая Ордынка.

(Здесь и далее некоторые детали функционирования российской атомной энергетики изменены. Нижеописанные события — художественный вымысел, и никак не связаны с государственным концерном «Росэнергоатом».)

Вячеслав Извольский съездил в городок будущего Белое Поле. Увиденная там нищета поразила даже его.

После этого директор отправился на улицу Большая Ордынка, где неподалеку от Минатома располагалось РАО «Атомэнерго» — владелец всех прошлых и будущих атомных электростанций Великой, Уральской и Сибирской Руси.

Руководитель РАО, представительный седовласый мужчина с орлиным взором, выслушал планы сибирского директора и уточнил, за сколько тот хотел бы купить АЭС у «Атомэнерго». Извольский ответствовал, что хотел бы получить АЭС даром, по той же причине, по которой даром отдают бесхозный пустырь. «Но мы израсходовали на строительство АЭС два миллиарда девятьсот миллионов долларов», — указал собеседник Извольского. «Но в ближайшие пять лет вы не сможете вложить в нее ни копейки, а через пять лет это будет уже не АЭС, а развалины Колизея», — возразил Извольский.

Собеседник сурово посмотрел на Извольского и сказал, что, исходя из соображений национальной безопасности, он не может передать ядерную станцию в частные руки. Тогда Извольский любезно заметил, что ядерную электростанцию в частные руки вполне может передать и областная администрация. Дело в том, что за электростанцией еще с 1993 года водились долги, — и в бюджет, и самому заводу, на долги наросли ужасающие пени, и обанкротить из-за этих долгов стройку было раз плюнуть.

— Просто в этом случае мне придется улаживать вопрос о стоимости стройки с губернатором, а я бы мог уладить его с вами, — сказал Извольский.

— И на каких условиях вы хотели бы его уладить? — осведомился собеседник.

Извольский взял бывший при нем блокнотик и на блокнотике написал: $500.000.

Собеседнику директора сумма показалась обидной, и он дал это понять. Извольский еще дважды прибегал к помощи блокнотика, но даже за миллион долларов глава РАО отказался поступиться интересами, как он выразился, «ядерной безопасности страны».

Больше миллиона за развалины Колизея Извольскому платить было обидно, и миллионер Вячеслав Извольский произнес горячую речь о пяти тысячах жителей Белого Поля, приехавших жить в город будущего и обреченных промышлять сбором ягод в тайге. Собеседник на это заявил, что не допустит, чтобы пять тысяч бывших советских людей, носителей уникальных технологий и государственных тайн, оказались, как он выразился, «в рабстве у мошенника-капиталиста» и заодно почему-то справился, нет ли у Вячеслава Извольского еврейских корней и не является ли он гражданином государства Израиль?

Директор понял, что разговор зашел в тупик и удалился, забрав с собой блокнотик, на котором были начертаны во время разговора разные цифры, а также пластиковую ручку с надписью РАО «Атомэнерго», которую ему вручили в начале знакомства.

Любой другой человек на месте Извольского плюнул бы на всю историю, но Извольский обладал пробивной силой и напористостью танка. Кроме того, его поразили слова собеседника о том, что на строительство АЭС было израсходовано без малого три миллиарда долларов. «Да за эти деньги АЭС в Антарктиде можно построить», — рассудил Извольский. Он дал Черяге и Брелеру поручение «разъяснить вопрос».

Черяга и Брелер явились к директору спустя три недели с папкой бумаг и двумя видеокассетами. Черяга справился у Извольского, собирается ли тот по-прежнему покупать АЭС, и Сляб сказал:

— Конечно.

— Темное это дело, — вздохнул Черяга, — и огребем мы на нем кучу оплеух.

— В каком смысле?

— Ты знаешь, сколько денег в прошлом году РАО «Атомэнерго» вложило в постройку Белопольской АЭС?

— Ноль, — ответил Извольский: он слишком хорошо помнил подъезды к станции, по которым вот уже три года не проходил ни один грузовик.

Черяга подал ему лист.

— Двести пятьдесят миллиардов рублей, — сказал Черяга.

Извольский присвистнул.

— И куда же делись эти деньги?

— Схема была такая, — любезно разъяснил Черяга, — существует дочерняя структура нашего РАО. Она называется «Атомстройфинанс» и занимается выпуском векселей, которыми «Атомэнерго» расплачивается со строителями АЭС. Строители АЭС, естественно, продают эти векселя на рынке, где они стоят аж восемнадцать процентов от номинала. На рынке эти векселя скупают разные структуры — вот у меня тут список — и приходят с векселями в РАО. А РАО погашает векселя по номиналу.

— Деньгами? — уточнил Извольский.

— Деньгами.

— И много у них денег, чтобы покупать по рублю полушку? — спросил Извольский.

— Денег у них очень мало. Как ты знаешь, деньги за электроэнергию получает местная сеть, а АЭС в сеть не входит. Поэтому деньги они получают в последнюю очередь. В среднем деньгами набегает около одного процента. Средняя задержка зарплаты на российских АЭС — восемь месяцев.

Черяга помолчал и добавил:

— Честно говоря, я когда расследовал этот вопрос, одного не понял. Почему это у нас еще ни один атомный реактор от неплатежей не рванул.

Извольский изучал поданные ему листы.

— Значит, — спросил он, — денег на зарплату у них нет, а на то, чтобы погашать векселя всяким фирмам — есть?

— Не только фирмам, но и физическим лицам.

— И кто же эти физические лица? — усмехнулся Извольский.

— Наш господин директор РАО — член ЦК Конгресса левопатриотических сил, — сказал Черяга, — так что вышеозначенные лица являются депутатами парламента, а фирмы принадлежат людям, посвятившим свою жизнь борьбе против гримас российского коррумпированного капитализма. Правда, если они поборются против капитализма на деньги РАО еще полгодика-год, то проблема торжества борцов за счастье трудового народа на территории бывшей России, зараженной продуктами распада полутора десятка протекших или взорвавшихся реакторов, станет неактуальной.

Извольский задумчиво листал документы.

— То есть ты хочешь сказать, что эти деньги идут не в личный карман директора, а на нужды партии?

— Без сомнения, — ответил Черяга.

— Господин директор тоже себя не забывает, — подал сбоку голос Брелер, — он у нас пользуется определенной репутацией еще с того времени, как ликвидировал последствия аварии на Чернобыльской АЭС.

— Я знаю, — коротко кивнул Извольский.

— Я имею в виду, — пояснил Брелер, — что на ликвидацию аварии гнали состав за составом. И не всякий состав доходил до Чернобыля. Под это дело можно было списывать добро тоннами.

Извольский молчал.

— Понимаешь, Слава, — сказал Черяга, — если ты хочешь забрать себе эту АЭС, ты это можешь сделать. Но при этом имей в виду, что ты играешь не против вора-директора, а против крупнейшей политической партии, имеющей большинство в парламенте. И что АЭС нужна ей, чтобы отмывать деньги на избирательную кампанию. И что двести пятьдесят миллиардов — это мелочь. А вот когда начнется президентская кампания, то пылесос включат на полную мощность…

— И какая-нибудь Нововоронежская АЭС взорвется к чертовой матери, — докончил Юра Брелер. Видимо, вопрос, заданный Извольскому насчет «гражданства в государстве Израиль», Брелера сильно пробрал.

— В общем, на нас наедуют по полной программе, — сказал Черяга. — Поднимут в парламенте вопрос о законности приватизации комбината и так далее и тому подобное…

Наверное, сибирскому директору по прозвищу Сляб стоило отцепиться от этого дела, но он не привык, разинув рот, закрывать его, не проглотив намеченного куска. Кроме того, он с почтением профессионального производственника привык относиться к вопросам ядерной жизнедеятельности, и слова Черяги о том, что горячее желание российских патриотов поживиться, где можно, бабками для выборов, может кончиться вторым Чернобылем, разозлили его не на шутку.

Извольский пару раз прокачал ситуацию в уме и решил, что коль скоро обирание РАО — вопрос не частнофинансовый, а политический, то и идти за решением надо к политическим противникам левых.

Поразмыслив, Извольский напросился на встречу. Он встретился с одним из самых известных финансистов страны, с человеком, лично Извольскому крайне неприятным. Этот человек воплощал в себе все, что ненавидел Извольский: федеральную власть, используемую как высокодоходный финансовый инструмент, близость к Кремлю, абсолютную бессовестность и редкое умение осуществлять многоходовые комбинации, в процессе которых стратегические интересы страны преобразовывались в финансовые интересы автора комбинации. Кстати, этот человек действительно обладал тем, в чем ни с того ни с сего обвинил Извольского глава РАО «Атомэнерго», а именно — израильским паспортом.

Впрочем, на сей раз для Извольского имели значение две вещи. Во-первых, кремлевский финансист ненавидел коммунистов, и ненависть эта была глубока и взаимна. Во-вторых, именно ему был обязан нынешним своим постом министр атомной промышленности.

Финансист удивился просьбе о встрече до чрезвычайности — его интересы никогда не пересекались с интересами АМК. Еще больше удивился он теме разговора — состоянию ядерной энергетики. По мере того, как Извольский говорил, финансист становился все задумчивей. Извольский ясно видел, что в мозгу собеседника уже прокручиваются оперативные комбинации, и таких комбинаций было три: публично выстирать грязное белье патриотов. Лишить их существенного источника финансирования. Прибрать источник себе.

Извольский показал собеседнику документы, и тот был чрезвычайно впечатлен увиденным. Он не ожидал такой тонкости от сибирского домоседа. «У вас хорошая служба безопасности, — удивился финансист. — Не завидую тому, кто ввяжется с вами в драку». «А вы не ввязывайтесь», — засмеялся Извольский. «Не собираюсь», — с полной серьезностью покачал головой собеседник. Собеседник полюбопытствовал, чего бы хотел Извольский взамен за свои бумаги, и Извольский ответил, что хотел бы Белопольскую АЭС.

Извольский встретился еще с одним человеком. Этот с недавних пор заведовал энергетикой страны и ненавидел кремлевского финансиста всеми фибрами души. Больше его он ненавидел только левых. После этого реформатор-энергетик и финансист встречались уже только друг с другом и с министром атомной промышленности, и так как последний был одарен неожиданно большой для чиновника долей порядочности, все три высокие договаривающиеся стороны порешили, что дырку надо затыкать, желательно без особого шума, но непременно срочно. Договорились также, что на дырку никто из трех не сядет, потому что дальнейшая добыча ядерных долларов из дырки грозила обнажением активной зоны и потому, что договаривающиеся стороны недолюбливали друг друга и не намерены были дать противнику возможность кормиться за счет чужих усилий.

Спустя неделю гендиректор РАО «Атомэнерго», которое на сто процентов принадлежало государству, без шума и со всеми замами вылетел со своего места. На четвертый день по воцарении нового гендиректора (его звали Алексей Звонарев) Вячеслав Извольский прилетел в Москву вести переговоры по поводу передачи недостроенной Белопольской АЭС в совместное владение с Ахтарским металлургическим комбинатом.

Витю Камаза освободили из-под ареста около 11 утра. Предъявить ему было, и в самом деле, решительно нечего: молодой человек заехал на дачу к своему знакомому и там огреб по чавке от невесть откуда свалившихся восточносибирских изюбрей.

Правда, на даче отыскалось несколько незарегистрированных стволов, но Витя-то тут при чем? Не он же привез эти стволы в своем «ниссане»? Уже к полудню Витя Камаз, помывшийся и засвидетельствовавший немногочисленные синяки у врача, явился в «Серенаду», где на втором этаже его ожидал Коваль.

В глубине души Коваль был безмерно доволен. Вчерашний неожиданный налет ахтарского СОБРа на дачу Лося чудом не порушил комбинацию, о которой Камазу знать не полагалось. Если бы ахтарцы замели на даче Заславского или Лося, и если бы оба начали петь (а этого даже в случае Лося исключить было нельзя, учитывая невоспитанность сибиряков, а уж в случае сопли и фраера Заславского разумелось само собой), тогда… законному вору Ковалю даже не хотелось думать о том, что могло быть тогда. В этом смысле он готов был одобрить беспрецедентную стрельбу, учиненную Лосем, хотя в любой другой ситуации он убийство ментов назвал бы беспределом и постарался бы от беспредельщика избавиться.

Соответственно похвалы заслуживал и Камаз, потому что только благодаря ему Шурка Лосев был сейчас жив и на свободе, но слишком явно демонстрировать свою благодарность Камазу законный вор не собирался.

— Садись, — буркнул он вошедшему бригадиру, — ну что, второй раз одному и тому же Черяге попался?

Камаз обиженно засопел и почесал в затылке пятерней, по габаритам напоминающей погрузочный ковш шагающего экскаватора.

— Ладно, — буркнул Коваль, — что уж там. Как попался, так и выпустили. Шурке помог — за это хвалю. Правда, ментов Шурка замочил. Это скверно. Вытаскивать его надо…

— Я не сказал, что это Лось сбежал, — гулко бухнул Камаз, — я сказал, бычок сбежал, а кто — не знаю.

— Ты-то не сказал, да другие сказали… Особенно спецназовец этот… Ну да ладно, они как сказали, так и обратно слова возьмут. Это ты правильно сообразил, на незнакомого бычка все валить… Много менты беспредельничали?

Камаз пожал плечами.

— Собак постреляли… — сказал он, — тачки побили. Опять же — Лосю в «БМВ» прямо на сиденье насрали…

— Тебя-то как, хорошо отделали?

— Хожу помаленьку, — сказал Камаз.

— Беспредельные они люди, — проговорил Коваль, — сначала своя вертушка, потом свой СОБР… Это что такое, АМК — акционерное общество или государство какое? Лезут в чужой город со стволами… А если бы Шурка в Швейцарии жил? Они что, тоже туда бы полезли? Тоже мне, нашелся директор, лично по разборкам ездит, хорошего пацана из-за него вальнули… Он директор или кто? Если директор, пусть сидит в кабинете и бумажки подписывает…

Камаз терпеливо молчал. Тот факт, что вчера из него чуть не сделали отбивную, никоим образом не повлиял на его отношение к АМК. Это были издержки избранной им профессии. Если бы он был физиком и его, в ходе эксперимента, ошпарило бы паром из неисправного автоклава, — это был бы еще не повод ненавидеть автоклав. Это был бы только повод тщательней подготавливать опыты. Тем не менее он знал, что такие мысли в его среде достаточно нетипичны, а потому шевельнул губами и сказал:

— Вальнул бы падлу…

Коваль улыбнулся.

— Ну, валить его рано, а сделай-ка ты вот что: последи-ка за ним. Не нравится мне этот сибиряк, шибко не нравится. Поглядим-увидим, на чем ему рога обломать можно…

— Проследить? — со старательной тупостью переспросил Камаз.

— Ну да, нацепи ему хвост. Это теперь твоя тема, Витек, ты у нас по ахтарским в спецах будешь…

С переговоров Извольский вернулся довольный до крайности. Новый директор РАО нашел вопрос о бесплатной передаче недостроенной АЭС меткомбинату чрезвычайно разумным. То есть о собственно передаче речь не шла. РАО и меткомбинат учреждали совместное предприятие, в котором меткомбинату принадлежали 74,9 процента акций, а РАО «Атомэнерго», которое, как ни крути, все-таки выстроило 98 процентов электростанции и целый город — 25,1 процента. То есть блокирующий пакет.

Директор дал понять, что его просили оказать сибиряку эту услугу, в связи с чем можно было спрятать блокнот и не рисовать на нем никаких цифр.

И самое главное — новый директор очень понравился Вячеславу Извольскому. Это был молодой еще мужчина, почти ровесник Сляба, бизнесмен с Дальнего Востока, представитель редкой, но крайне приятной Извольскому породы. Наварив собственное состояние на посреднических операциях, обтерев собой все дыры российской экономики, имея к сорока годам деньги, которые и по западным меркам были весьма значительными — этот человек не хотел тупо продолжать варить бабки. Он знал изнутри, как работает эта чудовищная система, знал, какой вред она наносит, и поэтому знал, как сломать ее по-настоящему.

Извольский вернулся из «Атомэнерго» около полудня, коротко бросил в коридоре Черяге:

— Зайди.

Денис, естественно, зашел.

У Извольского в особнячке не было собственного кабинета, по специальному его настоянию. Когда покупали особнячок, кабинет планировался, но Сляб лично вычеркнул его из чертежей, вопросив: «А какую табличку повесите? Гендиректор АМК? Так какой я, к черту, гендиректор, если кабинет в Москве, а завод в Сибири?» Планируемый кабинет превратили в большую и красивую переговорную комнату, чьей главной приметой была коллекция метровых бутылок дорогого коньяка. На памяти Черяги коллекцию распили только один раз, на день рожденья председателя правления банка «Металлург». Пили всем особнячком и очень усердно, однако не опростали и половины от общего литража.

Конечно, когда Извольский был в Москве, переговорная использовалась как его кабинет, благо была оборудована соответствующим образом и предбанник у нее был тот же, что у Неклясова, — переговорная направо, Неклясов налево.

Когда Черяга зашел в комнату, он увидел, что Сляб сидит в покойном кожаном кресле и цедит себе в стакан коньячок (не из большой бутыли, а из обычной). Физиономия у Извольского была хитрая и довольная — видимо, все прошло даже глаже, чем директор ожидал.

Наверное, весть о хорошем настроении великого хана распространилась по особнячку почти мистическим образом, ибо за спиной Черяги растворилась дверь и, обернувшись, Денис увидел осторожно протискивающегося в щель Неклясова.

Великий герцог Ахтарский поднял очи и некоторое время глядел на своего молодого вассала, как сытый и ленивый лев на пробирающуюся к водопою лань.

— Ладно, садитесь, — наконец изрек директор. — Будем обсуждать, как из дерьма вылезать…

— А что в «Атомэнерго» было? — поинтересовался Неклясов.

— Садись! Тебе, котеночек, не до атомщиков должно быть.

Неклясов сел, причем, как заметил Черяга, кресло выбрал то, что было подальше от директора и поближе к двери. Пальцы его нервно крутили ручку, у корней волос Черяга внезапно заметил несколько капелек пота — молодой директор «АМК-инвеста» явно считал, что сегодня у него в жизни случилась большая и непоправимая трагедия. Хуже было только когда он сдавал экзамены и не сдал диамат на пятерку…

— Ну, что скажешь, вредитель? — осведомился Извольский, глотая коньяк.

— Прежде всего, — сказал Неклясов, — надо выкупить Заславского. Вы уж извините, Вячеслав Аркадьевич, но его надо купить за любые деньги. Он подтвердит, что моей подписи на контракте нет…

— Мы его не выкупим. Это все туфта, — сказал Черяга.

— Почему?

— Потому что разводку придумал не Заславский. А бандиты. Он задолжал казино, к нему пришел Лось и затеял эту историю с кредитами. Потом они взяли восемнадцать миллионов, а накануне того срока, когда банк должен был потребовать деньги обратно, Заславский сбежал. Только бандиты кинули его по второму разу. Обещали паспорт в Лондон, а посадили в подвал и потребовали от нас еще двести тысяч…

— Нелогично, — сказал Извольский.

— А?

— Нелогично. Они кинули банк на восемнадцать миллионов. Зачем мараться и просить еще сдачи?

— Не такая уж это сдача, — сказал Черяга. — Они два дня не просили выкупа — попросили, когда был близок конец срок договора. Сегодня они с нас попросят пятьсот штук. Или лимон…

— И отдадут Заславского? — внезапно спросил Неклясов. Ручка выскользнула из его пальцев и покатилась по ковролину.

— Никогда. Зачем? Чтобы он давал показания против Лося? Люди хотят срубить на халяву капусты. Заславского они сразу же закопают, если еще не закопали… В общем, лучше приготовить эти восемнадцать миллионов…

— Зачем? — высоко поднял брови Извольский.

— Ну как зачем? На тот крайний случай, если суд признает гарантию подлинной, я не говорю, что он это сделает, но ведь…

Сляб хищно улыбнулся.

— Ты у меня все-таки следак, Денис, — сказал директор. И пояснил:

— «АМК-инвест» ценен тем, что владеет контрольным пакетом комбината. А если он кому-нибудь продаст этот пакет, то ценность «АМК-инвеста» составит ноль целых хрен десятых. В этом случае банк может забирать себе сколько угодно активов «АМК-инвеста». Что и послужит ему уроком — не давать кредитов, не позвонив по телефону.

Денис даже растерялся. Такая простая мысль не приходила ему в голову. Между тем, казалось бы, все было так логично. Если у тебя есть контора «Редькин и Хрен», которая владеет акциями комбината, и этой конторе угрожает опасность, то почему бы ей не передать акции конторе «Редькин и Хрен-плюс»? Ну да, вот поэтому его и зовут Денис Черяга, а не Вячеслав Извольский…

— Погоди, Слава, — уточнил Черяга, — а мы деньги за акции платим или нет? Потому что если мы платим деньги, то они попадают на счета «АМК-инвеста», а если нет, то нам как-нибудь не обжалуют эту сделку?

Извольский засмеялся.

— Не шуми, Денис, все сделаем путем… И начал рассказывать схему сделки. Схема была запутанная и сложная, Денис понял ее только со второго раза. А поняв, поразился — угроза, которая еще сегодня утром казалась смертельной и непереносимой, не стоила выеденного гроша…

То есть так, во всяком случае, казалось тогда и Денису, и, разумеется, Извольскому.

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ