Глава III. Тревожность — основа преступного поведения

Значимость тревожности

Тревожность, тревога, страх - психические явления. Однако эти явления, оказывающие существенное влияние на поведение человека и отношения между людьми, еще не привлекли должного внимания наших исследователей. Криминологи, насколько нам известно, вообще не изучали их. Между тем криминологический анализ и адекватная оценка тревожности, ее источников, конкретных проявлений в преступном поведении позволят существенно расширить наши представления о причинах и природе такого поведения, увидеть новые возможности и средства его профилактики.

Особую роль тревожности и тревоги отмечали выдающиеся писихиатры и патопсихологи прошлого. Так, Э. Крепелин писал, что самая распространенная форма неприятных, болезненных ощущений - это тревога, которую можно рассматривать как соединение чувства недовольства с внутренним напряжением. Ни одно чувство не отражается так на духовном и физическом состоянии, как это. Внутреннее напряжение обнаруживается в положении тела, выразительных движениях, судорожных напряжениях мышц, оно разряжается в воплях и криках, в буйных попытках защиты и бегства, в покушениях на окружающих или на собственную жизнь. К этому присоединяются все нервные явления, сопутствующие тревоге: головокружение, тошнота, чувство расслабленности и т. д. Вначале чувство тревоги может быть беспредметным: даже ощущая его, человек может совершенно ясно осознавать, что ему нечего бояться. Для высших степеней тревоги характерно затемненное сознание, при очень сильном возбуждении появляются неясные и спутанные представления.

Применительно к больным Крепелин выделил особую группу лиц, отличающихся боязнью непроизвольного совершения преступных действий. Для многих из них типично навязчивое состояние, что они могут схватить подвернувшийся нож и убить кого-нибудь, изнасиловать встретившуюся на улице женщину, совершить непристойность с ребенком, напасть на человека и т. д. Очень существенной представляется его мысль о том, что важную почву для возникновения навязчивых состояний образует внутреннее чувство неуверенности и беспокойства.

В психологии тревожность понимается как повышенная индивидуальная склонность испытывать беспокойство в самых различных жизненных ситуациях, в том числе и таких, которые объективно не содержат никаких для этого причин. Она обычно повышена при нервно-психических и тяжелых соматических заболеваниях, а также у здоровых людей, переживающих последствия какой-нибудь психотравмы. Очень важно отметить, что тревожность - это выражение субъективного неблагополучия личности, и необходимо различать ситуативную тревожность, связанную с конкретной внешней ситуацией, и личностную, являющуюся стабильным свойством личности. Тревога - эмоциональное состояние, возникающее в ситуациях неопределенной опасности и проявляющееся в ожидании неблагополучного развития событий.

В отличие от страха как реакции на конкретную угрозу тревожность представляет собой беспредметный страх, так сказать, страх вообще. Она часто бывает обусловлена неосознаваемостью источника опасности. Тревожность не только предупреждает субъекта о возможной опасности, но и побуждает к поиску и конкретизации этой опасности, к активному исследованию окружающей действительности в поисках угрожающего предмета. Она может проявляться как ощущение беспомощности, неуверенности в себе, бессилия перед внешними факторами, преувеличение их могущества и угрожающего характера. Такое ощущение может приводить к дезорганизации поведения, изменению его направленности. Тревожность может возникать из-за завышенных притязаний, которые не могут быть удовлетворены. Очень часто это приводит к совершению преступлений корыстного характера, но если тревожность является личностной чертой, ее удовлетворение с помощью, например, хищений не может привести к ее снятию вообще.

Отсюда вывод, что тревожность способна активно стимулировать преступное поведение, но это происходит тогда, когда человек начинает ощущать необходимость защиты от людей или явлений, субъективно воспринимаемых как угрожающие или деструктивные. Искаженное восприятие реальности особенно характерно для лиц с психическими аномалиями именно в силу этих аномалий.

Е.В. Черносвитов и А.С. Курашов считают, что феномен тревоги является уникальным и, пожалуй, психически самостоятельным состояниям человека, формой его духовности. Тревога связана с основами сознания, проявлениями внутренней жизни. Уяснение субъектом предмета своего переживания, утрата этого предмета или его смена - все знаменуется феноменом тревоги. Ни в рамках нормальных, т. е. повседневно-обыденных, субъективных состояний, ни в патологических тре-1вога как таковая не имеет психологически понятной связи ни с одним из 'Предметов переживания. Тревога - это состояние самосознания, которое охватывает любое переживание человека. Но источники ее всегда в предметном мире. Тревога словно указывает на какое-то внутреннее противоречие между сознанием и самосознанием в предметном переживании человека как непременный атрибут субъективной реальности. Предметная неопределенность тревоги субъективно выражается в ее мучительности, непереносимости.

Однако если предмет тревоги найден, то возникает другой феномен тревожного ряда - страх, чей генезис весьма примечательное явление. Как бы ни была мучительна тревога, как бы ни опустошала она субъекта, справедливо отмечают Е.В. Черносвитов и А.С. Курашов, страх стремится не к противоположному психологическому состоянию - покою, а к поиску источника тревоги. Неудержимое влечение к этому источнику - логика аффекта, еще не имеющего предмета. Этот предмет всегда является сознанию в качестве “не-я”, т. е. непременно чужд личности и находится по отношению к ней в некоей оппозиции.

Упомянутые авторы выделяют следующие основные формы страха:

• отвага-отчаяние;
• панический страх;
• неистовое возбуждение, внезапно возникающее подобно взрыву, прерывающееся заторможенностью, или ступором;
• нарастающее чувство напряженности, тревоги, таящейся угрозы перед ситуацией: в некоторых случаях возможно при этом и повышение настроения;
• деперсонализация (утрата или нарушение восприятия самого себя), когда в состоянии страха возникает психологически защитное переживание - “это происходит не со мной!” или “это мне снится!”.

В этих формах происходит разрушение реальности, воспринимаемой субъектом. Субъект теряет очертания своего “я”, которое как предмет и как собственный смысл исчезает. Самосознании в этом случае определяется категориями “небытие” и “ничто”, человек как бы заглядывает в бездну. В этих видах нарушения самосознания происходит расстройство его основных функций - самопознания и саморегуляции, нарушение ориентировки в предметно-смысловом мире.

Эти положения имеют непосредственное отношение к криминологическим усилиям понять природу преступного поведения, его субъективные движущие силы. Например, в состоянии отчаяния совершаются многие насильственные и ненасильственные преступления, в состоянии панического страха бегут с поля боя, отказываются выполнять боевой приказ, совершают некоторые неосторожные преступления и т. д. Неистовое возбуждение при суженном сознании и ограниченном волевом самоконтроле поведения часто сопровождает убийства, особенно когда жертвами становятся посторонние (для данного конфликта) люди. Страх перед небытием, перед “ничто” выступает мощным стимулом преступных действий. Последние нередко выступают в качестве следствия постоянных конфликтов, в ходе развития которых нарастают возбуждение, тревога, опасение за себя, ухудшается ориентировка в окружающем мире, а привычные, казалось бы, ценности отступают на второй план.

Страх и тревога неисчислимое множество раз проанализированы и оценены в мировой художественной литературе. А. Камю называл тревогу легким отвращением перед будущим. Значительное внимание тревожности уделил другой выдающийся французский писатель и философ - экзистенциалист - Ж.-П. Сартр. Герой одного из его романов, Рокантен, все время испытывает неясную и неопределенную угрозу своему существованию и поэтому постоянно ищет возможность “спастись”. Он готов стать звуком музыки, простой обыденной вещью, ему нужны какие-то действия, совсем несложные, обычные физические движения, которые он называет приключениями, лишь бы сохраниться Рокантен, подобно герою романа А. Камю “Посторонний”, глубоко одинок и отчужден, связи его с окружающим миром эфемерны, но он знает, что таких, как он, много.

Ж.-П. Сартр отмечает одну существенную черту личности своего отчужденного героя: он весьма агрессивен, и в первую очередь в отношении тех, кто как-то покушается или, по его мнению, может покушаться на его свободу. Эта агрессия связана со страхом перед чем-то беспредметным и неопределенным. Рокантен пишет в дневнике: “Не надо поддаваться страху”. И далее: “Случиться может все, что угодно, все, что угодно, может произойти”. Не случайно он склонен к тотальной панике и приписывает страх другим людям, бытие которых представляется ему столь же зыбким, как и его собственное!.

Исключительно тонкое наблюдение тревожности принадлежит Ф. Мориаку. Он пишет: “...безумное желание заснуть навеки, стремление - не жить... Эта болезнь, подобно всем прочим болезням, у нас в крови, она порождена тоской, отпущенной нам в смертельных дозах, она составляет самую сердцевину нашего существа, она появляется на свет вместе с нами и звучит уже в первом нашем младенческом крикет. Здесь читаемый между строк страх перед небытием и в то же время страстное стремление заглянуть в него предстают как то, что составляет единое целое и властно притягивает человека, всегда внутренне присуще ему и составляет неотъемлемую, необходимую часть его существования. Страх смерти сливается, во всяком случае во многом, с желанием смерти, тяготением к ней. К сожалению, в отечественной науке еще нет внятного научного объяснения этого феномена.

Глубокий бытийный психологический анализ тревожности и связанных с ней травматичных переживаний можно найти в романе В. В. Набокова “Защита Лужина”. Его главный герой, проживший несчастливое детство и отрочество, отчужденный, одинокий человек и замечательный шахматист, ищет наилучший вариант не шахматной защиты, а защиты своего бытия, поскольку постоянно ощущает ему угрозу. Шахматная игра незаметно, но неуклонно переходит а сложнейшую и грозную жизненную борьбу.:Набоков так передает переживания и внутренние состояния героя: “Ночью, особенно если лежать неподвижно, с закрытыми глазами, ничего произойти не могло. Тщательно и по возможности хладнокровно Лужин проверял уже сделанные против него ходы, но, как только он начинал гадать, какие формы примет дальнейшее повторение схемы его прошлого, ему становилось смутно и страшно, будто надвигалась на него с беспощадной точностью неизбежная и немыслимая беда. В эту ночь он особенно остро почувствовал свое бессилие перед этой медленной изощренной атакой и ему захотелось не спать вовсе, продлить как можно больше эту ночь, эту тихую темноту, остановить время на полночи... Во сне покоя не было, а простирались все те же шестьдесят четыре квадрата, великая доска, посреди которой, дрожащий и совершенно голый, стоял Лужин, ростом с пешку, и вглядывался в неясное расположение огромных фигур, горбастых, головастых, венценосных”.

Самоубийство Лужина означает победу страха, его полное поражение перед жизнью, в которой он так и не смог адаптироваться, и поэтому неизбежен уход из нее.

Пусть читателя не смущает, что, говоря о вполне жизненных, реалистических вещах, мы приводим примеры из художественной литературы. У настоящего художника вымышленные истории и вымышленные образы обретают силу подлинной реальности. Чем глубже его знание жизни и людей, их психологии, чем полнокровнее художественность, чем выше, следовательно, мастерство, тем достовернее созданная им вторичная реальность. Именно поэтому такая литература является мощным средством познания.

Впрочем, в психологии и психиатрии давно и активно используются достижения художественного творчества. В криминологии, в объяснениях преступного поведения, это, как ни странно, делается значительно реже. Между тем не вызывает сомнений, что для понимания преступления и его движущих пружин совершенно необходимо обращение к произведениям, например Ф.М. Достоевского, и особенно к роману “Преступление и наказание”. Отметим, кстати, что преступные действия его героя Раскольникова в основном мотивированы именно тревожностью, постоянным стремлением доказать себе и другим, что он есть, что он может. Он внутренне принимает и каторгу потому, что не в состоянии прожить без людей, поскольку именно они ежечасно подтверждают ему его существование.

В качестве объяснительной схемы причин преступного поведения может быть предложена идея о том, что отвергание родителями ребенка и его последующее отчуждение приводят к формированию необратимых психологических особенностей: общей неуверенности индивида в себе и в своем месте в жизни, в своем бытии, боязни утраты себя, своего “я”, небытия, несуществования, ощущения неопределенности своих социальных статусов, тревожных ожиданий негативного, даже разрушительного воздействия среды. Эти психологические особенности, заложенные отношением родителей на ранних этапах жизни, затем закрепляются в школе, трудовом коллективе, среди товарищей, всеми условиями жизни индивида.

Все названные особенности составляют то, что можно обозначить понятием “тревожность”. Но среди них особенно значим страх смерти. По мнению Е.Г. Самовичева, именно отвергание родителями ребенка создает у него специфическое психологическое образование - полностью неосознаваемый страх смерти. Это не клинический симптом, его очень редко можно наблюдать в форме прямого, открытого высказывания преступника. Страх смерти связан с наиболее глубокими онтологическими основаниями бытия личности - чувства, права и уверенности в существовании, в своей самоидентичности, автономии “я” от “не-я”. Эти фундаментальные основы индвидуального бытия в норме никогда не рефлексируются сознанием, и должны сложиться определенные условия, чтобы человек начал осознавать эти основы.

Психическое отражение индивидом факта собственного существования образуется на стадии отделения “я” от “не-я”. В основе этого отделения лежит чувство безопасности, формирующееся как способ индивидуального бытия в условиях полного приятия ребенка другими людьми, прежде всего родителями. Совершенно иная жизненная ситуация складывается в случае неприятия ребенка другими. Можно полагать, что отвергание как крайняя форма неприятия ведет к отсутствию чувства безопасности, к несформированности или дефектности психического отражения существования и как результ к личностной диспозиции, выраженной в понятии страха смерти.

Страх может приводить к распаду целостного ощущения “я”. Поэтому внешние факторы, порождающие такой распад, отвергаются ребенком, который оказывается неспособным их принять, включить в свое “я”, поскольку он сам недостаточно включен в структуру той социальной среды, которая это “я” создает, и прежде всего семьи.

Отвергание ребенка родителями в детстве порождает реакцию тревоги, что связано со стремлением психики приспособиться к таким условиям, которые никак не соответствуют потребностям данного периода развития. В этот период человек, как и другие виды живых существ, максимально нуждается в поддержке и защите, без чего не может быть обеспечено его нормальное развитие и функционирование. Со временем, если отношение родителей к нему не изменится, ребенок приспосабливается к данным обстоятельствам, но это не снимает тревоги и страха, которые в связи с отверганием не принимают социализированной, т. е. общественно приемлемой, формы. Совершение насильственных действий свидетельствует о крайнем истощении субъективных адаптационных возможностей, когда иные средства в индивидуальном арсенале отсутствуют.

Поэтому мы считаем, что в развитии психологически отчужденных индивидов можно различать три фазы:

• возникновение реакции тревоги;
• накопление негативных бессознательных переживаний, которые могут носить и скрытый характер;
• состояние истощения, проявляющееся в насильственных действиях в ответ на воздействие среды, субъективно воспринимаемое в качестве враждебного.

Отвергание родителями ребенка не всегда приводит к появлению бессознательного страха смерти. Зависит это, по-видимому, от конкретных форм негативного отношения родителей и в не меньшей степени от прирожденных качеств индивида, состояния его здоровья, прежде всего психического. Но во всех случаях тревожная личность совершенно иначе видит мир, иначе воспринимает внешние воздействия и реагирует на них. Мы полагаем, что тревожность может быть разного уровня. Если она достигает уровня страха смерти, то человек начинает защищать свой биологический статус, свое биологическое существование - отсюда совершение насильственных преступлений можно объяснить как способ защиты от мира, субъективно воспринимаемого как опасный. Тревожность может сформироваться и на уровне беспокойства и неуверенности как свойств, внутренне присущих данной личности. В этих случаях она может защищать свой социальный статус, социальное существование, свою социальную определенность путем совершения корыстных и корыстно-насильственных преступлений.

Вот почему есть основания считать, что наличие тревожности, бессознательное ощущение призрачности и хрупкости своего бытия, опасение небытия качественно отличают преступника от непреступника и выступают основными причинами преступного поведения. Иными словами, человек совершает преступление, чтобы не разрушались его представления о самом себе, своем месте в мире, его самоощущение, самоценность, не исчезло его биологическое и социальное бытие. Следовательно, причины преступного поведения следует изучать на бытийном уровне, что представляет собой качественно иной подход к их объяснению.

У тревожных личностей угроза бытию, биологическому или социальному, способна преодолеть любые нравственные преграды. Именно поэтому такая личность попросту не принимает их во внимание, не реализует их в своем поведении. Социальные нормы, регулирующие отношения между людьми, в силу указанных особенностей и отсутствия целенаправленного воспитания не воспринимаются ими. Конечно, с помощью целенаправленного, индивидуализированного воздействия с одновременным, если это нужно, изменением условий жизни возможна компенсация указанных черт. Если такое воздействие имеет место, оно снимает страх смерти и общую неуверенность в себе и своем месте в жизни. Однако чаще всего этого не происходит, и поэтому преступное поведение отчужденных личностей становится реальностью.

Страх смерти, неуверенность в своем месте в жизни и другие черты, связанные с тревожностью, закрепляясь в личности, обрастают другими положительными или отрицательными наслоениями, поэтому изначальные контуры этого психического и психологического явления как бы исчезают, затушевываются более поздними образованиями, в первую очередь культурными. Упомянутые черты бывает трудно, а иногда и невозможно обнаружить даже с помощью тестов. Нужен скрупулезный анализ его жизненного пути в сопоставлении с результатами применения тестовых методик, оценок реакций на конкретные жизненные обстоятельства. Но главное - интерпретация всех сведений с определенных исследовательских, теоретических позиций.

Сказанное позволяет считать, что защита своего бытия является глубинным личностным смыслом преступного поведения. При этом не имеет значения, действительно ли имело место посягательство (в любой форме и любой силы) на это бытие, важно, чтобы какие-то факторы субъективно воспринимались как угрожающие. Необходимо отметить и то, что субъект может совершать насильственные преступления не только с целью защиты своего биологического существования, но также и с целью завладения материальными ценностями, а это дает возможность упрочить свое социальное положение, снять неуверенность и т. д.

Повышенная тревожность личности, выступая в качестве субъективной причины преступления (и соответственно отражаясь в мотивации), не может, на наш взгляд, рассматриваться как причина всей преступности. Мы хотим сказать, что преступность в целом не порождается простой арифметической суммой индивидуальных тревожностей, а имеет социальное происхождение. Следовательно, криминогенное значение имеют те условия жизни людей, которые порождают у них повышенную тревожность.

Вот почему криминологическая оценка указанного личностного качества позволяет “выйти” на широкие социальные явления и процессы. Последние, конечно же, имеют прямое отношение к человеческому поведению вообще. Наша задача - показать, что тревожность у преступников выражена сильнее, чем у законопослушных граждан, в первую очередь потому, что они, как мы попытались доказать выше, более дезадаптивны. При этом их отчуждение обычно начинается с детских лет. Вот почему и вероятность совершения ими преступных действий как средства компенсации, преодоления тревожности, защиты своего биологического и социального статуса выше.

Проведенное (совместно с В. П. Голубевым и Ю.Н. Кудряковым) психологическое обследование преступников с помощью ММ ИЛ показало, что их психологический профиль по сравнению с законопослушными гражданами существенно отличается следующими сочетающимися друг с другом особенностями: импульсивностью, склонностью поступать по первому побуждению, под влиянием эмоций и т. д., ригидностью, застреваемостью аффекта, приверженностью определенному способу действия, подозрительностью, злопамятностью, повышенной чувствительностью в межличностных отношениях, изолированностью, тенденцией к соблюдению психической дистанции между собой и окружающим миром, уходом в себя, отчужденностью в целом. Эти данные можно интерпретировать как наличие у большинства обследованных преступников заостренных личностных черт, в значительной мере определяющих их поведение. Они свидетельствуют также о сниженной социальной адаптации и серьезных нарушениях межличностных контактов.

Что означает снижение социальной адаптации и к чему приводят существенные нарушения в сфере межличностного общения, отсутствие привязанностей, уклонение от членства в малых группах? На наш взгляд, снижение социальной адаптации - это более или менее глубокое и длительное разрушение отношений с окружающим миром, который начинает выступать в качестве враждебной, разрушительной и в то же время часто непонятной силы, несущей угрозу для данного человека, что, несомненно, приводит к подозрительности, злопамятности, повышенной чувствительности к внешним воздействиям, непониманию среды, поддерживающим тревожность, порождающим страхи.

Нарушение социальной адаптации может вызывать немотивированность в соблюдении социальных требований. В этом случае индивид понимает, что от него требует социальная среда, но не желает эти требования выполнять. Впрочем, от него и не следует ждать солидарности с этими требованиями, поскольку они исходят от враждебной и постоянно тревожащей его среды.

Согласно результатам тестирования с помощью названной методики, среди преступников гораздо сильнее, чем среди законопослушных людей, выражены внутренняя напряженность, неуверенность, тревога, снижение настроения, пониженная самооценка, пессимистическая оценка перспективы, т. е. явления тревоги и депрессии.

Необходимо отметить, что многие тревожные личности как среди преступников, так и среди законопослушных граждан производят впечатление исключительно замкнутых людей, уходящих от любых контактов. Однако это далеко не всегда так, поскольку утрата (подлинная или мнимая) нужных связей для них глубоко травматична и болезненна, она воспринимается ими как настоящая катастрофа. Поэтому жизненные ситуации такого рода способны вызывать у них серьезную тревогу, высокий уровень которой может поддерживаться в течение длительного времени и даже тогда, когда источник тревоги (если он был) исчез. Иногда угроза исчезновения жизненно важных контактов может вызвать у таких лиц агрессию.

Есть основания думать, что некоторые люди уходят в себя, замыкаются в своем субъективном мире еще и по той причине, что они боятся внешнего мира и поэтому живут со значительным внутренним напряжением. Это напряжение затрудняет разделение, дифференциацию значительных и незначительных раздражителей, адекватную оценку ситуации, что значительно усиливает тревожность в целом. Действительно, если по той или иной причине человек отгорожен от общества и от мира, то постепенно он перестает понимать их, а непонятное как раз и способно вызывать тревогу, беспокойство, неуверенность.

Остановимся на такой характерной черте насильственных преступников, и особенно убийц, как эмотивность, т. е. высокая чувствительность, уязвимость, ранимость в сфере межличностных отношений и глубокие реакции в области тонких эмоций. Наличие эмотивности установлено рядом наших исследований, в том числе с помощью ММ ИЛ, о чем мы писали выше, а также методики Шмишека (последнее - совместно с В. Г. Самовичевым). Но эта же черта свойственна поэтам и художникам - так могут ли они иметь отношение к убийцам и в чем ее специфика применительно к последним и их преступным действиям?

Наш опыт изучения названных лиц убеждает в том, что им действительно свойственны высокая чувствительность и ранимость, но выражаются эти качества не в сопереживании, а обращены на себя, на “охрану” своей личности. Поэтому у преступников они могут быть адекватно поняты только с этих позиций м при сопоставлении с другими личностными чертами в свете совершенных поступков. Оказалось, что эмотивность преступников развивается по своей сугубо субъективной логике, а не в соответствии с внешними обстоятельствами или с объективным содержанием возникающих ситуаций. Наибольшую связь эмотивность у убийц обнаруживает с упорством, которое обусловлено ригидностью, малоподжвижностью, застреванием эмоций, аффективных переживаний. Их эмоциональная сфера длительное время сохраняет воспринятые ранее впечатления, хотя породившие их события уже прошли. Поэтому эмоциональные переживания начинают окрашивать и другие, не соответствующие им события, в результате чего происхо4ит искажение восприятия действительности, которой приписываются несвойственные ей особенности и тенденции.

Мы полагаем, что связь сверхчувствительности с упорством и застреванием эмоций может служить основанием для предположения о том, что ранее, до нынешней актуальной ситуации, уже возникала серьезная угроза для данного человека. Следовательно, уже тогда сформировалась неясная, неопределенная и, конечно, полностью бессознательная тревога или страх по поводу ситуаций, носящих бытийно угрожающий характер. Именно такой их характер и может вызвать ответную разрушительную реакцию. Но повторяем, поскольку речь идет главным образом о ригидных и эффективных переживаниях, связанных с прошлым, есть основание полагать, что в этом прошлом и появилась глубоко лежащая ныне тревожность. Скорее всего это могло иметь место в детстве. Тогда становится понятной типичная для убийц подозрительность, мнительность, злопамятность, защитная агрессивность.

Подозрительность убийц и других насильственных преступников - в постоянном ожидании нападения извне и готовности сопротивляться ему, хотя во многих случаях опасения не имеют достаточно реальной основы. Наличие агрессивности заставляет предположить, что подозрительность этих людей возникает по механизму проекции, т. е. приписывания внешнему окружению черт, присущих самой личности преступника, а именно собственной тенденции к агрессии, доминированию, подавлению других, активному воздействию на среду.

Поэтому мы полагаем, что убийцы и другие насильственные преступники - это лица с повышенной тревожностью, если понимать тревожность как ощущение угрозы своему бытию и постоянную готовность оборонять его, т. е. защитная агрессивность может быть расшифрована как защита по содержанию и агрессивность по форме, но главное, что это защита от того, что ставит под сомнение существование индивида, угрожает ему.

Исследование тревожности у преступников, осуществленное В. В. Кулиничем с помощью методики Спилбергера, показало различное ее содержание в разных группах. Оказалось, что у воров тревожность носит, так сказать, ровный, одинаковый характер. Это позволяет многим из них постоянно чувствовать опасность, быть готовым к ней, вовремя скрыться. Повышенная тревожность убийц носит характер вспышек, скачкообразна. Актуализируясь в определенных - как правило, психотравмирующих - ситуациях, она часто приводит к дезорганизации поведения, игнорированию внешних обстоятельств. Не случайно столь значительная часть убийств совершается в условиях очевидности.

Приведем следующий пример. О. еще подростком часто учинял хулиганские действия и избивал своих сверстников, если ему казалось, что они хоть как-то ему угрожают. Был постоянно готов к отпору и для этого всегда носил с собой нож. Уже после службы в армии ударил на работе кулаком мастера, который якобы оскорбил его. В другой раз он, подойдя к группе мужчин, ударил одного из них сзади ножом (но лишь порезал пиджак) - ему показалось, что они говорили о нем что-то плохое. Через год, увидев у входа в клуб группу подростков, подошел к ним и ударил юношу ножом в сердце, от чего тот на месте скончался. Объяснение этого поступка примерно то же: “Он меня обругал, а я ни от кого не потерплю такого”. Важно отметить, что О., по его же словам, убил не того, кто его оскорбил, а другого, рядом с ним стоявшего. Это говорит о недифференцированности его агрессии, о том, что ему в большей степени важно реализовать свою готовность к нападению, чем подавить действительные внешние угрожающие факторы. Оскорбления, следовательно, выступают лишь как повод для выявления внутренней психологической и весьма опасной черты личности.

Действия О. убедительно говорят о том, что это крайне тревожная личность, постоянно живущая в ощущении беды. Исправить такого преступника, не сняв страх смерти, что само по себе очень трудно, практически невозможно. К тому же он одинок: никогда не был женат, друзей не имеет и, как утверждает, не нуждается в них. Можно считать, что его отчужденность и тревожность тесно связаны между собой, питают друг друга. Рецидив насильственных преступных действий со стороны О. (и подобных ему людей) достаточно велик.

Тревога и тревожность могут быть рассмотрены в аспекте стресса, потому что в стрессовых ситуациях совершаются многие насильственные и неосторожные преступления. В этих случаях субъект часто вынужден действовать под сильным влиянием внешних психотравмирующих факторов и острого дефицита времени на их обдумывание и принятие решения. Поведение становится сугубо эмоциональным, а тревожность, вспыхивая мгновенно, выполняет свои защитные функции. Особенно неблагоприятные последствия вызывают стрессогенные воздействия у лиц с психическими аномалиями, поскольку их адаптационные возможности ниже.

Криминогенность тревожности заключается не только в том, что она включает в себя беспокойство, субъективное ощущение своей уязвимости, незащищенности, личностной неопределенности, она детерминирует специфическое восприятие окружающей среды тоже как неопределенной, расплывчатой, неясной, чуждой и даже враждебной. Поэтому непонятны и чужды ее нормы и запреты, перестающие играть регулирующую роль. Именно совокупность всех этих моментов образует тревожность не только как состояние, но и как устойчивую психологическую черту, личностную позицию, формирующую в конечном счете дезадаптивное поведение индивида, его отношение к миру. Очень важно подчеркнуть, что тревожная личность бессознательно проецирует свои состояния и переживания на среду и воспринимает ее уже таковой.

Проиллюстрируем приведенные соображения на следующем примере.

П., 43 лет, образование 8 классов, ранее не судим, в 1981 г. осужден за изнасилование своей девятилетней дочери: хронический алкоголик. Родился в 1944г. в Германии, куда его мать была угнана с Украины. Отцом, со слов матери, был поляк, также угнанный немцами, но П. допускает, что его отцом мог быть кто-нибудь из местных немцев. Во всяком случае никаких достоверных сведений об отце у него нет, и он его не помнит. После окончания войны мать с ним вернулась в Одесскую область, где вышла замуж; от этого брака она родила еще четверых детей. Жили все вместе. П. до службы в армии закончил 6 классов, в армии - еще два. Со сверстниками был в основном дружен, но вспоминает, что они его дразнили “немцем”. Мать разошлась с мужем, оба брата погибли - один в автомобильной катастрофе, а второй отравился этиловым спиртом. Сестры остались жить с матерью, но с ней очень часто конфликтуют. Старшая вышла замуж, но живет с мужем плохо, время от времени они расходятся; младшая “нажила ребенка от кого-то, нигде не работает, гуляет”. По словам П., с матерью у него всегда были хорошие отношения.

В 1962 г. П. вступил в брак с Л., в 1963 г. у них родилась дочь, и он вскоре ушел в армию. За время его службы Л. с дочерью куда-то (куда - не знает) уехала, и с тех пор он жену не видел; сам же стал проживать с матерью. В 1977 или в 1976 г. (точно не помнит) дочь ненадолго приехала к нему со своим “парнем”, она была беременна, через 2 года она еще раз приехала, с ребенком, пояснила, что с тем парнем разошлась. Через некоторое время дочь с ребенком уехала, после П. ее не видел и, где она, не знает. В 1968 г. он вступил в фактические брачные отношения с Н. В 1972 г. у них родилась Марина (ее он и изнасиловал), в 1974 или в 1975 г. - Света, через год - Жанна. Однако П. считает себя отцом только Марины, поскольку Н. “гуляла”, остальные двое детей родились от каких-то неизвестных ему мужчин. Тем не менее он с женой окончательно не расходился. В последний раз он вновь сошелся с ней потому, что ему негде было жить, так как его из дома выгнала старшая сестра. Н. написала ему письмо в колонию, что “теперь живет с одним мужиком, но он ее бьет. Пишет, что будет ждать меня”. За изнасилование Марины не упрекает. Отметим, что после изнасилования П. неоднократно вступал с ней в половую связь.

Автобиографические данные убедительно свидетельствуют о сильнейшей дезадаптации П. Психологическое изучение также подтвердило то, что тревожность является ведущей чертой его личности. В этом отношении рассказы П. по картинкам ТАТ настолько красноречивы, что следует привести некоторые из них полностью.

По картинке № 2 (деревенская сцена): “Пахота, будут сеять. Мужик пашет. Жена или дочь. Старшая - мать или жена, младшая - жена или дочь. Посеют и будут обрабатывать”.

По картинке № 3 (женщина заглядывает в комнату): “Женщина заходит в квартиру. Этажерка с книгами, стол с настольной лампой, цветы в кувшине. Женщина, наверное, хозяйка, тревожно, ненормально. Дальше бог его знает. Если тревожно, значит, что-то там есть. Будет ли с ней нормально, то это по обстоятельствам”.

По картинке № 4 (человек на полу): “Женщина сидит на полу, то ли плачет, не знаю почему. Что произошло, не знаю, всякие несчастья бывают. И любовные, и трагические, и семейные. Может, муж бросил, может, родной кто умер”.

По картинке № 6 (пожилая женщина и молодой мужчина): “Мать и отец, мать и сын. Что-то случилось, какое-то горе, потрясение. Мать тревожно смотрит в окно и что-то говорит, а сын, наверное, виноват в чем-то или что. Или слушает ее, что она говорит. Она говорит неприятности. Если он попросит, она, может, ему поможет”.

По картинке № 10 (мужчина и женщина): “Встреча, что ли, муж с женой, что ли, встретились, наверное, после долгой разлуки. Тревожная или радостная встреча или расставание, лица печальные, не хотят расставаться, видно, он уходит и ему неохота, он не по собственному желанию. Бол<