Следовательно суд достоверно не установил наличие фактора «совместности» в действиях подсудимых, а значит П. «г» Ч. 2 вменяемой им статьи не применим.

 

1. Длительность излечения.

Изучение фактора «длительности» важно для суда, поскольку именно на его основе эксперты выставили «среднюю тяжесть» повреждений, что влечет применение ст.112, а не ст.115 УК РФ, со всеми вытекающими последствиями.

Листок нетрудоспособности заведен неврологом и, в соответствии с диагнозом невролога, «потерпевшая» лечилась 28 дней не от «дисторсии», а от целого ряда невротических заболеваний (листок нетрудоспособности есть в деле).

Диагноз «дисторсия» (сопоставленный экспертами со «средней тяжестью») изначально не выставлен ни «Скорой», ни при первичном обследовании в ЦКБ СОРАН, когда ее осматривали 4 марта 2005г., т.е. сразу на следующий день после предполагаемых событий. Диагноз «дисторсия» появился только 11.03.05, что ставит под сомнение его связь с событиями от 3 марта 2005 года. Действительно, с 3 по 11 марта или до 3-го «потерпевшая» могла где угодно «потянуть» свою спину, если поверить ей, что она ее действительно потянула, чему в деле нет никаких объективных подтверждений.

Период лечения «дисторсии», по данным амбулаторной карты, определен лечащим врачом менее 19 дней, с 11 по 30 марта (30 марта диагноз уже был снят). Эти данные (а также данные п.2.2) указаны в ответе из поликлиники на запрос следствия от 13.06.06.

Следовательно, доказательство в виде «больничного листа» не является соотносимым доказательством, поскольку указывает на нахождение Ларисы на излечении от других заболеваний (неврологического характера), а не по диагнозу «дисторсия», который послужил для экспертов основой для квалификации «средней тяжести» по признаку длительности излечения.

Доказательство в форме данных амбулаторной карты о времени излечения «дисторсии» сроком более 21 дня не является достоверным и соотносимым. Действительно, диагноз «дисторсия» выставлен врачом через 8 дней после исследуемых судом событий, что делает его достоверно несоотносимым с датой этих событий. На это же указывает вероятностный характер экспертизы. Более того, через 19 дней этот же врач снял диагноз «дисторсия». Эти данные делают выводы экспертов о времени излечения Ларисы более 21 дня недостоверными. Кроме того, в своих выводах, они указали, что не могут четко выделить периоды излечения, когда Лариса лечилась от «дисторсии», а не от иных неврологических заболеваний, согласно ее амбулаторной карты. Это утверждение экспертов делает невозможным точное определение срока, в течении которого Лариса «лечилась» от дисторсии.

 

1. Умысел и мотив.

3.1. Свидетель обвинения Александр (сын Ларисы) дал показания в суде 23.01.09 со слов матери и ничего про умысел или мотив не указал.

3.2. Свидетель обвинения Вайнер пояснила в суде 23.01.09: «Ничего не видела… Знаю со слов, по рассказам».

3.3. Свидетель обвинения Сорокина пояснила в суде 23.01.09: «Я видела только спины людей». Далее, со слов Ларисы: «Потерпевшая упала от толчков… В результате падения ударилась головой на площадке». Однако свидетель Тимченко падения и удар головой не подтвердила. Экспертиза признаков сотрясений не нашла.

3.4. Свидетель обвинения Конюхова (судебный пристав) пояснила в суде 10.04.09: «Натали начала выталкивать потерпевшую, та упала». Однако свидетель Тимченко, которая по ее утверждению была рядом с потерпевшей, падения не подтвердила.

3.5. Свидетель обвинения Тимченко (судебный пристав) на заседании от 06.07.09 пояснила, что обвиняемые имели умысел на выдворение Ларисы из их квартиры. Она также опровергла показания Сорокиной, Конюховой и Ларисы о том, что Лариса падала на лестничной площадке и о том, что она ударялась головой. Она также показала, что Лариса сама цеплялась за халат обвиняемого и за косяки. Поэтому, что с ней происходило в момент этих цепляний – это ее личная ответственность. Никто выйти ей не мешал, наоборот, ей неоднократно предлагали покинуть данную квартиру.

 

Исходя из показаний свидетелей, исходя из анализа ситуации, совершенно не понятно, на каком основании дознаватель УВД сделал вывод в обвинительном акте о том, что обвиняемые одновременно осознавали, что «разжимая пальцы потерпевшей, последняя упадет на пол подъезда, ударится спиной, вследствие чего у нее образуется растяжение мышечно-связочного аппарата, что в итоге повлечет 28 дней временной нетрудоспособности и будет квалифицировано комиссией экспертов как вред здоровью средней тяжести»! И именно на основе этого абсурдного в своей основе вывода дело было переквалифицировано следствием в ч.2 ст.112 УК РФ. Мы видели, что на суде этот вывод дознания не подтвердился, Лариса не падала от разжатия рук и вообще не падала.

При таких обстоятельствах не имеется оснований для признания судом, что умыслом обвиняемых охватывалось причинение повреждений потерпевшей. Они никак не могли сознательно предположить, что прогибания потерпевшей в позвоночнике при ее «цепляниях» за дверь, с целью удержать равновесие, повлечет растяжение связок позвоночника (дисторсию). Данные последствия, если поверить в их реальность (вопреки отсутствию объективных данных), наступили по вине самой потерпевшей, максимум, по неосторожности со стороны подсудимых, хотя какие конкретно их действия привели к «дисторсии» суд так и не пояснил. Вместе с тем, уголовная ответственность за неосторожное причинение средней тяжести вреда здоровью Уголовным кодексом РФ не предусмотрена.

Данная правовая позиция поддерживается и судебной практикой и отображена в Бюллетени Верховного Суда РФ № 4 – 2001г., где отмечается, что получение телесных повреждений от удара о поверхность в результате падения от удара другого человека, не может расцениваться как умышленное причинение вреда здоровью, а признается совершенным по неосторожности.

Кроме того, ни суд, ни дознание, не привели мотива, вмененным нам деяниям. Никак не обосновали его. В то время, как у «потерпевшей» был и есть очень серьезный материальный мотив (около 3 млн. руб.): заставить бывшего мужа выписаться из их общей квартиры, раздел имущества и моральный мотив: месть за то, что он ушел из семьи и счастлив с другой женщиной.

 

1. Объективность диагноза.

Квалифицирующим признаком ст.112 эксперты признали длительное излечение по диагнозу «дисторсия» (растяжение мышц), вызванного «возможно пересгибанием или перерасгибанием позвоночного столба, … возможно при обстоятельствах указанных потерпевшей». Очевидно, что экспертиза носит вероятностный характер и не может лечь в основу обвинительного акта, кроме того:

 

Листок нетрудоспособности заведен неврологом и, в соответствии с диагнозом невролога, «потерпевшая», как указали сами эксперты, лечилась не от «дисторсии», а от целого ряда невротических заболеваний.

Диагноз «дисторсия» (сопоставленный со «средней тяжестью») изначально не выставлен ни «Скорой», ни при первичном обследовании в ЦКБ СОРАН 4 марта 2005г., он появился только 11.03.05, что ставит под сомнение его связь с событиями от 3 марта 2005 года.

Диагноз «дисторсия» не подтвержден объективными данными - рентген и томография не выявили отклонений от нормы ни в позвоночнике, ни в области головы.

Повторное подтверждение диагноза «дисторсия» в НИИТО 1 апреля не является доказательным, поскольку не приведено никаких объективных критериев, на основе которых было получено данное подтверждение. Всё указывает на то, что данный диагноз подтвержден только по просьбе Ларисы, на основе ее субъективных жалоб. Лечащий врач за день до этого снял диагноз «дисторсия», а 1-го апреля, несмотря на диагноз НИИТО, больничный был закрыт.

«Потерпевшая» систематически нарушала больничный режим, предписанный ей при первичном обследовании в ЦКБ СОРАН и назначенный лечащим врачом (амбулаторный режим, физический покой):

а) в обычном режиме посещала работу, которая находится за 30 км от дома (ответ на запрос следователя в деле, в материалах следствия РОВД);

б) неоднократно посещала заседания суда (ответ на запрос следователя в материалах следствия РОВД). Например, 10 марта 2005 года (т.е. через неделю после рассматриваемой даты предполагаемых событий) она была на заседании по выселению подсудимого из их квартиры и как всегда активно жестикулировала, и резко наклонялась вперед и назад. Заметим, что диагноз дисторсия появился на следующий день, т.е. 11 марта;

в) листок нетрудоспособности имеет исправление: с 25 на 28 марта, что свидетельствует о нарушении графика посещений поликлиники «потерпевшей», с целью затягивания срока излечения;

г) промежуток между посещением травматолога вообще никак не нормирован и достигает 10 дней (поскольку больничный выдан и отслеживался только неврологом).

Сама «потерпевшая» утверждала, что ее спиной сломали железный засов на железной двери. Никто эту явную ложь не подтвердил. Да и видимо, придумывая эту байку, Лариса не учла, что дисторсия не может образоваться от удара, она образовывается от высоко амплитудных движений в позвоночнике, как и указали эксперты. Поэтому когда конкретно и отчего гражданка могла получить растяжение мышц позвоночника, теперь уже установить невозможно. А, учитывая явную заинтересованность Ларисы в лжесвидетельстве, навряд ли стоит принимать ее показания как правду.

 

1. Доказательная база обвинения отсутствует.

Судмедэкспертиза. Впервые медицинская экспертиза в отношении «потерпевшей» по данной ситуации была получена по запросу мирового суда. На основе этой экспертизы данное дело, которое ранее разбиралось по ст.115 УК РФ, было закрыто, поскольку неопытная судья усмотрела в заключении признаки «средней тяжести». Однако, по ходатайству подсудимого заместитель прокурора Лаухин исследовал данную экспертизу и признал ее недостаточной для установления какой-либо квалификации действий обвиняемых (решение Лаухина есть в деле). По решению прокурора была проведена еще одна экспертиза, которая повторила выводы первой, но несмотря на отсутствие данных для квалификации, несмотря на вероятностный характер, была положена следствием в основу обвинения, как бесспорное доказательство. Заключение независимого специалиста Морозова подтверждает позицию подсудимых о неверной интерпретации следствием в УВД медицинских данных, содержащихся в амбулаторной карте и в заключениях судмедэкспертов (именно поэтому суд незаконно и отказал в допросе данного специалиста и даже в приобщении его письменного заключения).

Амбулаторная карта. В карте указан ряд хронических заболеваний, от которых лечилась Лариса во время «больничного», есть в ней и обращения к хирургу, но они относятся ко времени более позднему (11 марта 2005г.) и не могут быть однозначно сопоставлены с вменяемыми нам деяниями. Ни эксперты, ни следователи не смогли определить временной промежуток, когда Лариса лечилась от «дисторсии», а когда от хронических заболеваний. Эксперты отметили в своем заключении, что это разделение в данном случае принципиально не возможно (нет исходных данных). Следовательно, амбулаторную карту нельзя рассматривать как доказательство вины подсудимых или подтверждение соотнесенности диагноза «дисторсия» с рассматриваемой датой - 03.03.05.

Свидетели. Как мы видели выше, фактически все свидетели обвинения не подтвердили показания «потерпевшей» об избиении (ударах), даже при наличии их явной необъективности (подруги и сыновья Ларисы, приставы – стороны судебных споров с подсудимыми). Исключение составляет пристав Тимченко, к показаниям которой суд должен отнестись критически (см. ниже).

На то, что со стороны Тимченко это оговор, указывают и следующие факты:

- Неверно указанный Тимченко мотив ее присутствия на исполнительном производстве, по событиям которого она дала свои показания. Тимченко пыталась объяснить следствию, что прибыла помочь своей коллеге, поскольку якобы необходимо было произвести опись вещей, аж на трех страницах. Это как мы знаем грубая ложь – исполнительный лист включал в себя всего 6 позиций! Поэтому пристав Конюхова в ее помощи явно не нуждалась;

- У Тимченко явно присутствует мотив помощи Ларисе, а не приставу Конюховой. Действительно, Тимченко прибыла на исполнительное производство из Академгородка исключительно по просьбе своей подруги Николаевой, которая лично рекомендовала ей помочь «несчастной» Ларисе (что подтвердила сама Тимченко на суде). Именно к ней, а не к Конюховой, обращалась Лариса, когда просила включить наши с Натали вещи в опись вещей, а ведь ей сразу объяснили, что руководит данным производством Конюхова, а не ее подруга Тимченко;

- Тимченко даже нарушила закон (ст.11 ФЗ об исполнительном производстве), приняв участие в этом совершенно диком исполнительном производстве. Она вошла в квартиру подсудимых незаконно, за что они ее неоднократно пытались привлечь к ответственности. И только заступничество прокуратуры не позволило подсудимым этого сделать.

 

Поскольку показания Тимченко, данные на суде, единственные, которые содержат косвенные обвинения в адрес подсудимых, рассмотрим их подробнее:

- В своих показаниях Тимченко созналась, что приехала на данное исполнительное производство, поскольку ее попросила директор юридической компании Николаева, ее хорошая подруга, с которой они поддерживают длительные и теплые отношения. Именно Николаева привела к ней Ларису и попросила ей помочь.

- Тимченко явно лжет, когда утверждает, что она просто хотела помочь приставу Конюховой, поскольку список вещей был якобы «на три страницы». Список состоял всего из 6 вещей. А признание, что Лариса пришла к ней с Николаевой, указывает на истинную причину – помочь своей приятельнице.

- Тимчинко виртуозно уходит от ответа в вопросе, показывала она свое удостоверение или же нет, ссылаясь, что Конюхова свое показала, а про свое - ни слова. Не говорит она и о том, называла ли она свою фамилию или же нет, чтобы суд не поймал ее на явной лжи.

- Тимченко в изложении своей версии перепутала массу деталей. Например, она утверждала, что Натали звонила в милицию, хотя звонил подсудимый. Она утверждала, что «Я пошла приглашать вторую понятую, тут раздался звонок. Истица с понятой вошли». Реально (из прочих показаний) мы знаем, что она перед этим спускалась и привела с собой понятую Сорокину. Истица же позвонила одна, и в то время когда ей приказала Тимченко, когда спускалась за Сорокиной. И это подтвердили и Сорокина и Лариса (истица). Тимченко утверждала: «Натали сзади налетела на потерпевшую, ударила кулаками по голове», но ни один из свидетелей не подтвердил этого. Она утверждала, чтобы придать значимость своим показаниям, что «Подскочила Вайнер и мы помогли ей подняться». Однако, сама Вайнер, поясняла в суде, что не поднималась на лестничную площадку перед дверью нашей квартиры, да и Лариса это тоже отрицает.

- Несколько раз Тимченко обвиняет подсудимых в «неадекватном поведении», хотя судя по ее описанию, так можно сказать как раз о Ларисе. Действительно, со слов Тимченко: «Я ей предложила отцепиться, она ничего не слышала… Она в это время низко держалась за полы халата обвиняемого. Ее невозможно было оторвать от него… Мы ее оторвать не могли. Она даже не пикнула, вела себя как мазохист. Ничего не помнила». Так кто же после этого вел себя неадекватно? Кому дознание назначило психолого-психиатрическую экспертизу? И если она ничего не помнила, то как она навспоминала столько деталей для обвинения подсудимых по ст.112 части 2?!

- Показания Тимченко серьезно расходятся и с показаниями других свидетелей (Конюховой и Сорокиной), присутствующих на данном исполнительном производстве, расходятся и с показаниями Ларисы, не говоря уже о расхождении с показаниями подсудимых.

- Тимченко утверждает, что «Никаких жалоб и разговоров о здоровье не было» ни сразу после событий, ни в маршрутке. А Лариса утверждает, что жаловалась об этом непрерывно всю дорогу и всем своим подругам.

- Или, например, другие свидетели не подтвердили драку (удары, о которых говорила Тимченко), все они говорили, что ничего не видели либо максимум о толчках, а Тимченко говорит, что подсудимые несколько раз ударили потерпевшую и при этом действовали совместно. Однако это противоречит ее же показаниям, данным на предварительном следствии (зачитанным в суде) – см. п.3 данного раздела, где ни об ударах, ни о совместности речи нет.

- Более того, показания Тимченко, данные в суде, серьезно противоречат ее утверждениям, высказанным в начале и в конце. Например, она то говорит о множестве ударов, то утверждает, что «На лестничной площадке потерпевшая не падала. Ударов не получала». Она то утверждает, что подсудимый приподнял Ларису и стукнул ее о дверь, то утверждает, что он лежал «умирал» на кровати и ждал скорую. Не смотря на ее сарказм, полагаем, действительно больной человек не сможет поднять 60 кг живого веса, да еще и «с когтями», чтобы ударить о дверь. Это не реально. Да и она тут же опровергает сама себя: «А когда подскочил обвиняемый я могла что-либо упустить… Это произошло очень быстро, за 3-4 минуты».

- На вопрос представителя потерпевшей: «Как потерпевшая оказалась на полу?», Тимченко ответила: «Я успела обежать ее и подхватить. Я только предполагаю, что обвиняемый ее толкнул, поскольку в этот момент отвлеклась. Сам момент падения я не видела…» Но тут же чуть позже вспомнила: «Лариса опускалась плавно, держась за халат обвиняемого», т.е. она опускалась на колени сознательно, препятствуя ее выводу из квартиры.

- Запутавшись окончательно (действительно прошло уже пять лет после разбираемых событий), Тимченко в конечном счете попросила считать более верными ее показания, данные на предварительном следствии.

С уд не должен был доверять таким показаниям и такому свидетелю.

Следует остановиться на показаниях эксперта Воронковской (02.10.09). Защита перед этим неоднократно просила допросить специалиста Морозова, который трижды являлся в суд и суд трижды отклонял его допрос и отказался приобщать к материалам дела даже его письменное заключение. Оно и понятно: дело и так «шито белыми нитками», так что суд не мог допустить явных доказательств невиновности подсудимых. Поэтому суд специально вызывает своего эксперта из отдела судебной экспертизы. И при этом, приглашали экспертов, которые выполняли экспертизу № 2889Д, а в суд явилась их начальник отдела, и ничего, что она сама не делала эту экспертизу и следовательно не могла пояснить суду обстоятельства ее написания. Согласно протоколу она проходит как свидетель-специалист, правда свидетель чего так и осталось невыясненным.

Тем не менее, выступление эксперта Воронковской ничем не подтвердило позицию обвинения. Действительно: диагнозы «дисторсия» и «ушиб», как основывались на субъективных данных пациентки, так такими и остались. Время излечения как было ничем не обосновано, так и осталось и т.д.

 

Особо следует отметить, многочисленные нарушения УПК РФ и Конституции РФ, допущенные следствием Заельцовского УВД. В соответствии со ст.75 УПК РФ «доказательства, полученные с нарушением требований настоящего Кодекса, являются недопустимыми. Недопустимые доказательства не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из обстоятельств, предусмотренных статьей 73 настоящего Кодекса». Часть 2 (пп. 2-3) этой статьи относит к недопустимым доказательствам показания потерпевшего, свидетеля, основанные на догадке, предположении, слухе и иные доказательства, полученные с нарушением требований настоящего Кодекса.

Вот только часть таких нарушений, допущенных следствием:

¾ Следствие и дознание неоднократно нарушало закон, необоснованно затягивая время расследования (более 3 лет, что требует разрешения на уровне Генпрокурора и естественно никакого разрешения он им не давал), не обоснованно приостанавливая его и возобновляя, не ставя нас об этом в известность;

¾ Дознание никак не реагировало на ходатайства стороны защиты о прекращении этого абсурдного и сфабрикованного дела – дознаватели просто не отвечали на эти ходатайства, а прокуратура почему-то прикрывала своих нерадивых следователей (дознавателей). Таким образом, подозреваемые были лишены права защищаться всеми законными способами, предоставленными им, как выяснилось чисто теоретически, Конституцией и УПК РФ. Поскольку данные ходатайства о закрытии дела (около 10) отсутствуют в материалах дела, то это можно расценить как фальсификацию дела следствием. Т.е., следствие не только не давало ответов на ходатайства, но и не включило их в материалы дела (хотя все ходатайства с подписью, что их приняли к рассмотрению у подсудимых имеются и по первому требованию суда они могли их предоставить);

¾ Следствие отказало подсудимым провести осмотр места «деяний», чтобы выяснить существенные для дела детали, например, была ли на двери защелка и могла ли она отломиться, могли ли свидетели увидеть то, что они якобы увидели, исходя из указанных ими мест расположения, могла ли полная Тимченко пробежать в дверь, если в дверях в это время находился подозреваемый или «потерпевшая»;

¾ Следствие прервало очную ставку подозреваемого с Тимченко, как только тому удалось уличить ее в лжесвидетельстве. Более того, следствие отказало продолжить очную ставку и в последующем, видимо боясь, что импульсивная Тимченко скажет что-нибудь «лишнее», не выгодное стороне обвинения;

¾ Заключительным аккордом данных нарушений явился обвинительный акт, составленный с существенными нарушениями, неустранимыми противоречиями и грубыми ошибками, вплоть до указания несуществующей на тот момент у подозреваемого «судимости».