Охота в сибири на медведя с лайками

Посвящается истинному охотнику В.П.Горбунову Глава I⁵⁸

Осенью текущего 1902 г. я задался целью проследить, дейст­вительно ли чело берлоги, как общее правило, всегда обращено на юг, как утверждает кн. Ширинский-Шихматов в своем со­чинении «По медвежьим следам». Я видел 11 берлог, из которых только одна выходила челом не совершенно на юг, но все-таки, можно сказать, на юг. Чело зияло между корнями могучей лиственницы на юго-запад.

Четыре чела расположены были на северо-запад, два - на север, три - на северо-восток и одно - на запад. Только в трех берлогах я убил медведей, а остальные берлоги были старые, известные мне, в которых я раньше бивал медведей, но в этом году почему-то здесь они не легли. Были и новые берлоги, вы­копанные в 1902 г., но оставшиеся пустыми, хотя они очень удобны. Полагаю, помехой были выстрелы промышленников за белкой и рябчиком.

В ноябре месяце я познакомился со взглядом Г.Вилинского⁵⁹, этого старинного охотника-писателя, на меня и на произведения г. Старого Волка, о чем я писал в сентябре 1902 г. Г.Вилинский справедливо называет статью Старого Волка сказкой в Мюнхгаузенском вкусе. В то же время он вы­сказал свое сомнение в качествах моих собак, берущих медведя за морду, а равно и относительно времени течки медведя. Мнением такого многоопытного охотника, как Г.Вилинский, я игнорировать не мог и потому решил прежде всего показать людям, мне совершенно незнакомым, на деле достоинства и качества моих собак.

Случай не замедлил представиться.

В половине ноября 1902 г. крестьяне деревни Кайлы, Суд-женской волости, Томской губ. и уезда Андрей Швецов и Василий Галдаев пошли проверить берлогу, найденную в нача­ле осени Швецовым близ р. Чалы, впадающей в р. Яю.

⁵⁸ Печ. По изданию.: «Природа и Охота», 1903, кн. 1, 2.

⁵⁹ Г.Вилинский - известный в прошлом охотничий писатель Дмитрий
Александрович Вилинский, публиковавший свои произведения в журналах
«Природа и охота», «Псовая и ружейная охота», «Русский охотник»,
«Охотничий вестник», «Семья охотников», «Охотничья газета». - Ред.

Оба охотника, вооружившись ружьями, заряженными дро­бью, топорами и ножами, подошли к берлоге. Смотрят - чело «поло», т.е. не заткнуто, в берлоге - темнота, как это всегда бывает. Василий бросил ком снегу в чело. Ничего не видать и не слыхать. Тогда он палкой сунул в глубь берлоги - опять молчание.

- Сунь-ка еще, - учит Швецов.
Товарищ, исполняя совет, еще тычет.

- Что-то мягко, - говорит.

- Пихни сильнее, - командует Андрей.

Василий повинуется и со всей силой ткнул в «мягкое».

Слышится рев и выскакивает медведь. Андрей стреляет в упор, медведь на него, охотник загораживается рукой; медведь, всплыв на дыбы, схватывает Андрея за руку и начинает трясти. Василий видит - дело плохо и дает тягу, пока цел.

Медведь потряс промышленника за руку и бросил. Несчаст­ный, падая, задел зверя лыжей. Тогда рассвирепевший царь сибирской тайги насел и давай грызть зубами⁶⁰ то голову, то руку, то грудь, то ноги Швецову.

Прежде Швецов кричал, звал товарища на помощь, но затем смолк.

Галдаев, отбежав на порядочное расстояние от берлоги, ос­тановился, слышит: товарищ кричит, тише, а потом замолчал. «Знать совсем заломал,» - подумал он, направил лыжи и давай Бог ноги к своей промысловой избушке, отстоящей от места катастрофы в 3-4 верстах, куда и добрался благополучно.

Затопил он печку, закусил и поблагодарил Господа Бога за свое спасение.

Потом вылез на улицу с уверенностью, что медведь «кончал» кума Андрея.

Вдруг слышит жалобный зов товарища, идущего к избушке. Он бросился к нему и увидел его всего изуродованного, в кро­ви, с шапкой и рукавицей за пазухой, топором за поясом и ружьем на спине.

Кое-как Василий обвязал несчастному голову и повел на ст. Судженку (около 7-9 верст), а затем повез к доктору на Анжер-ские казенные каменноугольные шахты, где сделали Швецову перевязку и советовали ехать в Томскую больницу.

⁶⁰ Ошибочно утверждают некоторые охотники, будто медведь зубами не трогает человека. Закон зверю не писан - как ему вздумается, так и поступает. - Авт.

 

276

277

Прибыв в Томск, кайлинские охотники: Андрей лег в боль­ницу, а Василий оповестил меня о случившемся.

Андрея Швецова я знал ранее по медвежьим охотам, поехал к нему в больницу, расспросил о происшествии, месте нахож­дения берлоги, чтобы тотчас ехать разобрать след разбойника, пока не занесло снегом.

Заехал я к приятелям М.Д.К-ву, В.Т.М-му, охотникам по перу, желавшим посмотреть охоту на медведя и работу моих собак. Позвал я первого, тот отказался по нездоровью и на­помнил мне взгляд Г.Вилинского; второй не поехал - по неимению времени.

Ранее я читал в местной газете публикацию о желании ка­кого-то охотника купить берлогу за 20-50 р. Поехал я по адресу. Это оказался г.Р. подрядчик Сибирской ж.д., который желал найти берлогу для г.Эзета, охотника из г. Омска, о кото­ром я слышал ранее, как о страстном и дельном охотнике. Думаю себе - покажу свою охоту.

Уговорились ехать с моими собаками, а ранее я решил ехать одному - найти медведя. Бывает, он ляжет в старую берлогу, а то заберется в новую или искарь, сделает слань на снегу и проч.

Буран, мороз за 30°, терпенья нет, но медлить нельзя, -снегом занесет следы да по глубокому снегу и не разыщешь зверя, я же не обладаю способностью кн. Ширинского-Шихматова, приехав зимой, разобрать следы, сделанные медве­дем с осени и на месте отрезать все пустое и ненужное, выкинув все лишние петли, которых⁶¹ не видно под аршинным снежным покровом.

Прибыв на ст. Судженку, я поехал в Кайлу, разыскать Васи­лия Галдаева, куда насилу добрался ночью. Это около 25 верст от станции.

Василий рассказал все, как было. Свою робость относил к неопытности: он в первый раз в жизни видел медведя, да и ру­жье было заряжено дробью.

Я с трудом его уговорил ехать со мной указать место груст­ного происшествия.

На другой день он обещал приехать, что исполнил.

И наконец-то я отправился пешком, т.е. на лыжах, с вокза­ла к цели своих странствований.

Василий уверял, что не будет 7 верст до берлоги; оказалось добрых 12, если не более.

День короткий, снегу 14 вершков, лыжи тонут до земли, осадки нет, ход тяжелый, мороз жестокий и в довершение всего Василий потерял место нахождения берлоги. Путались мы долго, вдруг я вижу едва заметный след медведя: характер­ные луночки на снегу. Пошел ими.

Василий отстает, заметно трусит. След повел в густой кед­ровник; смотрю - петля; пройдя саженей десяток и внимательно разглядывая едва заметные следы, вижу - что-то чернеется, я схватился за ружье, Василий шарахнулся назад. Бывший со мной крестьянин Федор Князев шепчет: «Глись, это он лежит».

Как-то жутко становится без моих верных постоянных спутников - собак. Хотя нас было трое, но одно ружье у меня да топор у Князева.

Я бросил след и стал обрезать от речки, где чище местность. Обойдя почти кругом густой кедровник, я наткнулся на выход­ной след, имевший направление параллельно входному, т.е. тому, которым я подошел к кедрачу, уже обрезанному мною.

Прежде чем идти чистым следом, т.е. выходным, я полюбо­пытствовал исследовать предмет, принятый нами за медведя, который находиться в обрезе не мог.

Оказалась слань, сделанная медведем из молодых кедровых веток, для чего было сломано несколько юных кедёрок⁶², об­ломаны более пушистые ветки и сложены в кучу на снег.

Таких постелей он сделал две, но почему-то не остался, хотя лежал на обеих.

Полагаю, его согнал страшный мороз и буран.

Надо было кончать дело, т.е. выследить зверя и найти его местопребывание.

Вернувшись на «выходной» след, который был виднее «входного», что доказывало некоторое пребывание медведя на еланях, я пошел им; он, путаясь, повел в «подъем». Пройдя не­сколько десятков саженей, мы увидели пень и рядом чело, в котором скрылся след, имея направление с запада на восток.

Я несказанно был рад, что медведь лег в прежнюю кварти­ру, так как ход к ней проложен и известен, лыжница готова и все это сравнительно недалеко от станции.

 

⁶¹ См. книгу кн. Ширинского-Шихматова «По медвежьим следам». - Авт.

⁶² Кедерок - молодых деревьев сосны сибирской «кедра». - Ред.

 

278

279

В избушку добрались ночью; ходьба по тайге зимой во мра­ке неприятна: то и дело падаешь или спотыкаешься.

Надо было ночевать, так как идти на станцию было просто немыслимо и ни к чему - далеко, темно. Мы очень устали, да и не мудрено: на ногах были без отдыха более 12 часов.

Опишу кстати, архитектуру сибирской промысловой избушки: это квадратный, большею частью пихтовый 5 аршинный сруб, ко­ра его не очищена; сруб кладется на мох или ветоши. В избе нет ни пола, ни потолка. Крыша на один скат, она же служит потол­ком; сделана из бревен, расколотых надвое. Когда затопят, то снег, лежащий на крыше, тает и вода каплет по всей хате.

В одном углу очаг из камней, если они есть близко, а то просто земляной, но иногда заносят сюда железную печь, не­годную для употребления в селеньи, с прогорелыми боками, дающими массу едкого дыма во время топки.

В крыше, против очага, оставлено отверстие для выхода дыма.

Дверь - квадратная, аршинная доска; в средине просвер­лена дыра, в которую вбита палка, заменяющая ручку; петель, разумеется, нет, а эта дверь вставляется в четверть, оставленную в стене.

Окон не делают.

Бывают устроены нары, но обходятся и без них.

Пока горит огонь в очаге - тепло, но дымно. Когда дрова сгорят, вскоре устанавливается наружная температура. Ночлег далеко не комфортабельный, но и ему бываешь рад.

Я, как только вполз в избушку, снял вершницу, чембары и завалился спать на душистую мягкую постель из пихтовых ве­ток - и заснул, как мертвый, даже не встал пить чай и закусить (воду для чаю получали, тая снег - процедура долгая).

Проснулся в 2 часа ночи. Мороз и темь. Подбросил дров на очаг - сразу вспыхнуло сухое топливо, заготовленное промышлен­никами с осени; осветилась хата, и скоро дым наполнил помещение, не будучи в состоянии выйти в импровизированную трубу. Пришлось открыть дверь, в которую устремился холод.

Я «вылез» наружу («выйти» нельзя было: отверстие дверное «позволяло» выползать на четвереньках), тишина - мертвая, не­бо покрыто мириадами звезд; таежные гиганты - роскошные кедры, ароматичные пихты - спят, как все окружающее, только громко щелкнет мороз, чем нарушит покой колонка или гор­ностая, приютившегося в корнях отжившего великана, бышего красавца тайги. Ах, как чудно хорошо в тайге даже в холодную

ночь!.. Я взял свои обмерзшие лыжи, пообил снег с камосов и втащил их в избушку, чтобы оттаяли и высохли к утру, и снова заложил дверь.

Спутники мои спали крепким сном. Мне захотелось есть: со вчерашнего утра я ничего не ел. Достал я закуску, хлеб же пришлось оттаивать, ибо он замерз, находясь в мешке, висев­шем в избушке.

Закусив с аппетитом, в четыре часа, я разбудил Василия и послал его за снегом для чаю.

В 7 часов мы собрались и вышли, бодрые, веселые и до­вольные. Я был рад случаю показать на деле своих любимцев. Василий Голдаев радовался тому, что жив остался и не видел медведя. Федор Князев - возможности заработать к празднику деньжонок за подводы, топтание дороги, вывозку зверя и пр.

Путь, пройденный нами вчера с таким трудом, сегодня мы пробежали быстро. Вчерашняя лыжница подстыла, окрепла; ход сделался легкий. Бежишь - как по паркету; я, далеко опе­редив своих спутников, прибежал на вокзал, а затем, побывав в дер. Светлой и Антоновке для рекогносцировок по медвежьей части, прибыл в Томск и сообщил г.Р. о благоприятном резуль­тате поездки. Условились телеграфировать г.Эзету в Омск, который через неделю телеграфировал о своем выезде.

Я прибыл в Судженку 14 дек. и поехал погонять зайчишек. Полюбовавшись на лисичку, убив 9 беляков с четырьмя загон­щиками, я вернулся на вокзал, где встретился с Иваном Эдуардовичем Эзетом, приехавшим прямо из Омска.

Это - молодой человек, очень симпатичный, страстный охотник. Он произвел на меня приятное впечатление своей любовью, вниманием к охоте, а равно ласковым обращением с моими любимцами сподвижниками - собачками.

Смотрю, привез он две пары лыж, выписанных им из Моск­вы из ружейного магазина г.Рогена. Одни дубовые - отянуты тюленем (даже не на клею), другие - ясеневые. Работа чистая, но их единственное назначение украшать охотничий кабинет, а не служить в тайге.

Загиб их крутой, который во время хода по глубокому снегу не будет подбирать снег, что бывает при надавливаньи пологим заги­бом, а должен нагребать, тормозить ход. Перевес - неправильный. Ремни изящные, но только носочные, а запяточные отсутствуют. К чему-то прибита тюленья кожа под ступней, куда набивается снег, от давления и теплоты превращающийся в лед, который вы-

 

280

 

281

бить и сколоть из шерсти нельзя. Надо под ногу класть лист бере­сты, - она не намокает и не намерзает, - или жесть.

Кроме всего этого лыжи из Москвы длинны и узки, так что по тайге и глубокому снегу ходить на них трудно и тяжело. Так что г.Р. сразу сменил свои нарядные лыжи на крестьянские, а Ив.Эд., привязав веревочки, мужественно ходил на них два дня, но, убе­дившись в их непригодности, заказал таежнику сделать себе новые. После охоты, на лыжах из Москвы кожа отстала, отдулась и висела, как старая подкладка у изношенного охотничьего пид­жака, между тем цена лыжам чуть не более 20 р. за пару.

На таких лыжах сделать 12-13 верст хотя сзади, по готовой лыжнице, новичку - тяжело, почему мы решили нанять про­топтать дорогу. На это требовалось употребить день, а мы тем временем задумали погонять лисичек, которые близ с. Суджен-ки водятся, а в понедельник, 16 декабря, ехать на берлогу.

Лисичек не видали, а зайчишек погоняли, но убили лишь десяток.

Не могу умолчать о картинном выстреле г.Эзета из винтовки Маузера.

Едем домой с охоты, стало вечереть; я, сидя на передней подводе, подозрил далеко в колке сидящего зайца, остановил лошадь и указал г.Эзету, который, сидя в санях, с руки выстре­лил и зайчишка пал бездыханным. Было саженей 70. Люблю видеть хороший винтовочный выстрел.

Еще хорошо убил г.Эзет тетерева, тоже из саней с руки да еще в ветер. Саженей 55 верных было.

На утро 16 дек. мы, т.е. И.Э.Эзет, г.Р. и я, тронулись в путь с двумя собаками: старой многоопытной сукой Дамкой и ли­хим кобелем Барсуком, братом Серки, получившего в январе 1902 года в Москве на выставке Императорского Общества Охоты большую серебр. медаль от Общества, медаль министер­ства финансов, как лучшая лайка на выставке, и приз имени князя Ширинского-Шихматова за лучшую лайку на выставке, -оба сыновья Дамки. Нас сопровождали еще трое мужиков подвозчиков, топтавших дорогу, - Князев с братом и сыном.

Ехали и шли долго, к берлоге попали лишь в третьем часу.

Подойдя саженей на 20, я привязал собак на ремень, отдав их держать сыну Федора Князева, чтобы осторожнее подойти не спеша к берлоге.

Я хотел подойти к берлоге снизу, но ошибся: место за лис недели изменилось, снег все следы заровнял, даже пень, сто-

явший рядом с берлогой, ранее мною виденный, покрыло снегом и сравняло. Князев же указал берлогу, которую я про­шел в 4-х саженях.

Собаки рвались, неистовствуя. Здоровый парень их не мог удержать: они вырвались, чуя зверя, и бросились прямо в чело. Барсук влетел с ремнем и пошла потеха. Для меня это обыкно­венная история.

Обе собаки в берлоге, медведь рычит, рюхает, собаки возят­ся, иногда взлаивают.

Свидетели-охотники были поражены такому приему собак.

Ранее я полагал, что зверь большой, почему поставил охот­ников позади чела, но, слыша рычанье, узнал не матерого, почему повторил: «Стрелять не торопясь, остерегаться не ра­нить собак, медведь не уйдет: возьму ножом».

Собаки дрались отчаянно: то шумели, то вдруг смолкали. В мгновенья мертвой тишины охотники выражали предположе­ния, не задавлены ли собаки, но опять раздавалось рычанье, подымалась грызня.

Охотники вновь суетились, торопились, я их успокаивал, говоря: «Пусть натешатся собачонки, успеем убить, не уйдет, только не торопитесь».

Барсук раза два выскакивал из берлоги, весь в глине; похва­тает снегу и опять туда.

Надо было кончать турнир.

Я снял лыжи, подошел к челу берлоги, разгреб лыжей снег, чтобы стать тверже, и хотел петлей поймать собак, но не тут-то было: не даются.

Тогда я, став на колено, опустился в чело берлоги (прием,

употребляемый мною не в первый раз), наконец, мне Дамку

удалось поймать и вытащить наружу; отдав держать ее Князеву,

я пустился выручать Барсука, но едва я стал на колено, как

Барсучок выскочил, а за ним медведь.

Как только показался медведь (молодой) из берлоги, я крикнул: «Спускай Дамку».

Сука тотчас поместилась зверю в шиворот. Схватив медведя за шерсть, я сдернул с Барсука - зверь оторвался и дал тягу.

Я вытащив упавшее в снег ружье, хотел выстрелить, но про­изошла осечка.

Барсук опять догнал медведя и вцепился ему в ухо. Медведь подмял его вторично. Я схватил за уши зверя и скинул с соба­ки. В это время раздался злосчастный выстрел. Медведь

 

282

 

283

приподнялся, а Дамка вцепилась ему в горло, но была опять смята. Я тогда вырвал нож, и, ударив медведя под лопатку, стащил его с Дамки.

Прибежавший ко мне г.Эзет выстрелил в это время в зверя, которого таскала уже Дамка.

Вдруг я слышу голос Князева:

- Что наделали! - собаку убили.

Я взглянул и увидел Барсучка в трех шагах, ползущего ко мне, а по обе стороны зловещие, алые ленты крови.

Вид крови, мысль о потере драгоценной собаки, ее до боли сердца жалкий, как бы умоляющий взор - привели меня в крайний аффект, и я на минуту потерял сознательность дейст­вий. Я, говорят, бросился к Рачинскому, стоявшему от меня в 15-20 шагах позади берлоги, - с искаженным лицом и с кри­ком: «зарежу», но в это время от меня в трех шагах выскакивает из берлоги лончак, а за ним другой. По ним сде­лали несколько выстрелов. Г.Эзет одного ранил, но они ушли.

Надо было взять их. Я вернулся к Дамке, которая не могла расстаться с трупом драчуна. Оторвал ее, взял на руки, понес на след убежавших зверей.

Старушка моя, почуяв свежий след, бросилась по нем, но страшно вязла, а я вернулся к моему сподвижнику Барсуку, ко­торый плелся за мной.

Я подошел, поцеловал милого друга и заплакал. Я уже давно не плакал. Он ни разу не взвизгнул, но помутившимся взором, как бы с укором, поглядел на меня.

И что я наделал? Хотел доказать доблесть своих собак? Ко­му, для чего?

Более 25 медведей я убил с ним - один, уверен был в него, как ни в одного товарища; никого и ничего не боялся, зная, что он не пожалеет собой для меня, и он знал, что я его не выдам.

Мне кажется, что у всех присутствующих слезы были на глазах. Я не мог больше оставаться. Слыша лай Дамки, побе­жал ее выручать.

Снег кругом глубокий, ноги собаки нет. Я тревожился: сука, хотя лихая, но старая, с утра не ела, пробежалась порядочно и в эмоции.

Слышу выстрел, подхожу: раненного г.Эзетом медведя до­били, а Дамка опять замерла на нем.

Поласкал, поцеловал лихую старушку. Говорю: «Пойдем, третьего сорванца добудем». Взял ее на руки и понес с со-

бой. У самого же так и щемит грудь. Может быть, и над этим чувством охотника найдутся желающие посмеяться -ну, и Бог им судья, ведь в старину сложили пословицу: «дураков узнают по смеху», а я своих собак более не покажу в работе, - будет: урок получил.

Нужно было сделать круг, чтобы увидать выходной след, но мне хотелось скорее покончить с беглецом. Я надеялся на Дам­ку. Если она не возьмет, то во всяком случае найдет и задержит беглеца. Я послал собаку вперед. Та скрылась и через несколь­ко время залаяла, но далеко. Мы, т.е. я, г.Эзет и Федор Князев, устремились к ней. Гляжу, она, ощетинясь, «плывет» ко мне по глубокому снегу. Я ее, погладив, поласкав, натравил опять. Она ушла. Мы скорее за нею. Слышу я ее лай и вижу ее бегущей ко мне, а за ней следом лончака, которому я и послал пулю в ви­сок, чем окончил его существование.

Старушка бросилась на него и опять замерла.

Я снял кушак. Сделав петлю, надел ее на голову мишке и потащил к берлоге, но Дамка не хотела расстаться со своим врагом, - хватала его и не давала мне ходу.

Я передал зверя подошедшему Князеву, а сам пошел по­смотреть милого Барсучка, которому приказал перевязать живот своим кушаком. Рана была навылет. Виднелись кишки на обе стороны. Надежды не было на выздоровление.

Слышу, Дамка опять лает. Стало темнеть. Я знаю, что она нашла медведицу, дравшую Андрея Швецова, которая была мною выслежена, но не осталась в берлоге со своими детьми, - кто знает, по каким соображениям, но я не побрел на лай.

Не пошел я добывать медведя, боясь стравить собаку, да и не по себе было: я волновался и тосковал о Барсучке, ко­торый спит теперь вечным сном в медвежьей берлоге. Одному с горем легче. Я крикнул Дамку и пошел к избушке, ни с кем не говоря. Я был убежден, что медведица от меня не уйдет: чуть снег поокрепнет, я найду ее с собаками. Да­леко уйти она не должна.

Бывши на берлоге, я показал г.Эзету и Рачинскому, что значит «заломы», о которых я писал и о существовании кото­рых многие не знают.

Берлога была старая, т.е. в ней не в первый раз зимовали Медведи, и около нее были видны старые обломы елок и пихт, а равно и свежие, т.е. осенние следы этого года.

 

284

285

 

Выгреб был на запад. Первый зверь выскочил на запад, а два других на север. Следовательно, ничего не было похожего на то, что требуется теорией кн. Шихматова.

Добрались мы ночью до лошадей с различными приключе­ниями. Даже с лесины в речку угодили свалиться.

Затем, разместившись в санях, прибыли на станцию, груст­ные и осиротелые. Все восхищались отчаянным бойцом и жалели.

Федор Князев вспоминал прежних моих собак: Нарымку, Серку.

Все это были чудные собаки, но у них не было той деликат­ности, того ума и легкости, как у Барсука, при беззаветной злобе, присущей им всем.

Не было примера, чтобы у меня ушел хотя бы один медведь, рысь, росомаха, олень, - осенью, весной, или летом, если на охоте был Барсук. Да! Прощай, мой милый товарищ, никогда тебя не забуду!

Показал я г.Эзету и Рачинскому тайгу, окружавшую г.Томск. Наслышались они о существовании росомах вблизи г.Томска, видели «заломы».

Существование всего этого в провинциальных журналах, ру­ководимых невежественной рукой, так бесстыдно отвергалось.

Видели они две берлоги, у которых чело не на юг, как ут­верждает кн. Ширинский-Шихматов.

Познакомил я их с промышленниками, живущими в тайге, ко­торых они расспрашивали о времени течки медведей, причем все промышленники единогласно говорят, что время это - конец авгу­ста и половины сентября - круг Воздвиженья Животворящего креста, т.е. 14 сентября.

Один из лучших промышленников Томской губ. Клементий Дмитриев, о котором я ранее упоминал в своих записках, рас­сказал нам случай, когда он нашел на месте течки (току) в начале октября - «утолоку», заеденного медведя, загребенного землей, и несколько лоскутков шкуры, валявшихся на «току», которые он принес домой.

Ссылка г.Вилинского на 150 медведей, убитых Крутенко, егерем Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича, для меня неоспоримым аргументом быть не мо­жет. 1) Действительно, весной медведи переходят иногда по несколько вместе, как всякие звери, - изюбрь, коза, белка, ко­лонок и проч., но эти переходы не сопряжены со временем

течек. 2) Я писал о Сибири и сев. губерниях Европейской Рос­сии, а не о Кавказе, медведей которого я не знаю. 3) Наконец, мои аргументы о времени течки слишком ясны и неопровер­жимы: никто из охотников не убивал в октябре и ноябре медведиц, у которых констатировал бы зародышей в шерсти, что неминуемо должно быть, если время оплодотворения мед­ведей бывает в июне, как утверждает кн. Ширинский-Шихматов. Опять повторяю, я пишу только то, что видел и ис­пытал, следовательно, убедился и знаю.

Вместе с тем я хотел на деле, при свидетелях, доказать то, что для других кажется неправдоподобным, желал убедить не­верующих живыми показаниями объективных, незнакомых мне свидетелей, показав, как берут собаки медведя за морду, и до­рого заплатил за доказательства.

Позволю себе высказать свой взгляд на зверовых собак.

Всякая собака хороша, когда хозяин ею лично занимается, любит, ласкает, кормит ее, а зверовая - тем более. Нельзя тре­бовать от собаки, держанной на псарне, тем более цепной -легкости, чутья, верности, злобы.

Я замечал на своих собаках следующее: если их держать на цепи, то они становятся тупы, злы и несносны. Чем ближе их имеешь при себе, тем умнее, привязчивее они делаются. Для зверя они будут злобны, если они: 1) хорошей породы, извест­ной своими качествами, т.е. легки, злобны, умны; 2) обладают приметами, признаками зверовой собаки (кои известны очень немногим охотникам); 3) имеют практику, которую начинают с хорошими, дельными собаками.

Разумеется, универсальности от всякой остроушки-лайки требовать нельзя и на мой взгляд талантливая писательница, умеющая тонко наблюдать, г-жа Дмитриева-Сулима идеализи­рует и слишком много приписывает этой собаке, считая ее годной на всякую дичь и охоту.

Не может она сравниться с борзой при травле волка или русака; немыслимо ей гнать, подобно русской гончей, как, например, гоняли собаки моего отца, потомство которых берет два года кряду первый приз на полевых испытаниях Московского Общества охоты имени Императора Александ­ра II в стае и смычке (говорю о собаках П.А.Белкина, которые все попали ему от меня, причем было ошибочно сказано в каталоге выставки: «происхождения неизвестно­го», так как они родились все в нашем родовом имении селе

 

 

286

 

287

Никольском, Владимирской губ. Переяславского уезда) Равным образом ожидать и даже выработать у лайки стойку - потяжку, поиск сеттера, пойнтера - дело более чем сомни­тельное. Но для тайги, леса, скал, гор эта собака незаменима по своей легкости, стойкости, чутью, злобе.

Без лайки нет зверового охотника и ни одна порода со­бак заменить ее не может. Но к ней предъявляют масс\ странных требований. В тайге нужна собака, чтобы бить из-под нее птицу, зверя: найдет она глухаря - тот сядет на ле­сину, она на него лает. Выследив оленя, лося, она гонит их молча, иначе их далеко угнала бы и, забегая спереди, лает, когда зверь остановится.

Найдет медведя - лает тогда, когда он влезет на дерево, или отсел. Собака сидячего медведя не возьмет, ну, и злится и лает. Если же она будет гонять по следу, как гончая, то угонит зверя далеко и в таежных местах он на кругах ходить не станет. Зве­ровщик ценит собаку, останавливающую зверя, и таковы все промысловые лайки. Но вот, например, читаю я публикацию в охотничьей прессе о желании г.Лесничего из Люсина - иметь лайку, хорошо притравленную на медведя (чтобы вела голосом в оклад). Это, следовательно, будет гончая, а не лайка. Если она только лает, а не берет медведя, т.е. не останавливает, то ей цены грош. С подобным сокровищем зверя не добудешь, а найдешь и угонишь.

Уважаемый охотник г.Вилинский говорит, что медведь «никогда» не наносил вреда сельскому и охотничьему хозяй­ству и т.д. Быть может, на юге России, но и там г.Вилинский лично стерег медведя на овсах (как известно, ходя на овес, медведь не столько его губит, обсасывая стеб­ли, сколько мнет и топчет полосу). Затем известно, что медведь приносит громадный вред пасекам; он же губит массу лошадей и коров, так например, в 40 верстах от г.Томска, близ с. Иштана в 1902 г. весной и осенью медведи убили более 40 шт. крупного скота, чем нанесли значитель­ный ущерб крестьянам.

Что касается севера России, то статистика Вологодской и Олонецкой губерний слишком красноречива, чтобы утвер­ждать, что медведь не вредит сельскому хозяйству: в одной Олонецкой губернии медведи сотнями режут скот. Там вопиют о борьбе с этим злом и потому странно слышать голос, отвер­гающий вред, наносимый медведями.

Глава II⁶³

Человеку свойственны увлечения, слабости, следовательно, больное место у всякого есть. Один любит карты, другой - игру в тотализатор, третий - ведет турманов, четвертый - предпочитает стрельбу по голубям и тарелочкам и проч. и проч. Я же увлекаюсь породой своих зверовых собак и чем больше, чем чаще с ними охочусь, любуясь их приемами зверя, тем сильнее убеждаюсь, что лучше, приятнее этой охоты (для меня) быть не может.

Главное - я один с своими четвероногими друзьями - в них радость, на них и надежда.

Разумеется, многие, читающие охотничьи журналы - усом­нятся, не поверят описаниями моих охот и скажут: «нет нужды пускать собак в берлогу, вытаскивать их оттуда с усилиями» и пр. и пр., но я так охочусь, сильное ощущение на лоне приро­ды доставляет мне удовольствие и свой способ охоты с лайками, как бы не называли его - правильным или непра­вильным - я ни за что не променяю на способ с стоячей облавою, ершами, молчунами и пр. Не претендуя на правиль­ность или неправильность способа охоты, я описываю только быль, и те немногие, видавшие моих собачек, верят, восторга­ются ими и понимают меня, мою страсть к той именно охоте, эпизоды которой я описываю.

В настоящей статье я описываю охоту 10 февраля 1903 г., с которой я вчера вернулся.

С начала января с.г. я забрался в необозримые болота Том­ской губ. и уезда по р.Иксе-Базару, Бобровки и проч. Это интересное путешествие пешком, по глухим, необозримым бо­лотам, пролегающим на сотни верст, доступным человеку лишь зимой на лыжах, я опишу впоследствии, а теперь только поде­люсь рассказом об охоте на медведя.

В начале февраля я получил собаку от томского исправника К.А.Попова, которую он рекомендовал, как хорошую медве­жью собаку.

Я поблагодарил за внимание и просил ее мне показать. Приве­ли. Смотрю. Породы никакой, форменный дворняк. Поглядел -приметы есть, но сбивчивые - не то по мелкому зверю, не то по глухарю. Собака очень умна, вежлива, миловидна и только. Но

⁶³ Печ. по изд.: «Природ? и Охота», 1903, кн. 4.

 

 

288

 

10 Зак. 2616

289

слава о ней великая. Она была у поляка-охотника, который попал в тюрьму, и собака осталась в полиции.

Взял я собаку. Кличка ей Полкашка. Стал я ее кормить, ласкать, нежить, чтобы она привыкла ко мне.

Вдруг получаю телеграмму из Судженки: «Приезжайте, есть медведь».

Ехать я не могу: заболел палец левой руки. Боли, ломота страшная.

Досада - доктор не пускает.

Получаю еще письмо из г.Мариинска. Зовут на выгнанного дроворубами медведя. Тоже ехать немыслимо. Руку разнесло. Надо делать операцию, которой я боюсь. Четырехлетняя девоч­ка не так труслива к своей крови, как я.

4-го февраля решаюсь. Еду в клинику, где мне сделали опе­рацию. Боль нестерпимая, руку забинтовали и сказали явиться на перевязку 6 февраля.

Явился. Несмотря на нежные ручки фельдшерицы, боль страшная и еще хуже и ужаснее то, что узнаю новость: придет­ся ходить на перевязку еще недели две и объявиться завтра. Вот так, покорно благодарю, - думаю себе, - ну и пальчик.

Приехал домой недовольный тем, что не могу ехать на охоту из-за такой пустяковины.

Является охотник Алексей Сельчихин с известием, что на­шел зверя. Видел он его, идя за рябчиками, лежащим на елани, от Томска в 30 верстах, по чудной дороге.

Искушение, соблазн, а рука забинтована и на перевязке.

Поднял ружье правой рукой, прицелился - смотрю левая не дрожит, но неловко держать - болит средний палец. Говорю: пойду завтра - только схожу на перевязку и спрошусь доктора.

Очень мне хотелось попробовать новую собаку.

Прихожу наутро в клинику и прошусь отпустить меня на охоту - проезжу два дня. Доктор удивляется, не советует.

- Да что за надобность ехать теперь, когда и стрелять не­
удобно?

Говорю:

- Надо медведя стрелять.

Студенты и фельдшерицы рассмеялись, и я получил дозво­ление ехать, но вернуться с медведем.

- Слушаюсь, - говорю, и радостный, хотя рука болела не­
стерпимо, полетел домой.

Живо собрался и поехал.

Взял с собой почтенную старушку Дамку, сына ее Мишку -кобеля по второй осени и знаменитость Полкашку. Хотел взять красавца Волчка, но трудно с четырьмя собаками возиться, тем более, что Волчок очень злобен к новым собакам, а мирить с больной рукой разодравшихся собак - неудобно, в особенности могучего Волчка.

Дорога по реке Томи чудесная. Доехали живо. Погода тоже благоприятствовала. Тепло, тихо.

Наутро встал рано, напился чаю и в ход.

От деревни ехать надо было версты 3 и на лыжах по болоту с версту.

Погода восхитительная, ход на лыжах чудесный, но собаки вязнут, особенно мои, крупнее Полкашки, а тот ползает по су-боям, нюхтит зайчишек.

Алексей Сельчихин уверял, что берлога заткнута, а след идет из берлоги саженей 15 и кончается еланью, на которой улегся зверь, которого он видел лично дней пять назад.

Доверяя ему, я взял два ружья, чтобы поспеть стрелять се­мью, рассчитывая, что медведице пришло время щениться и она выгнала пестуна.

Еще пошел со мной казенный лесник Волков, желая погля­деть охоту, и мужичок, владелец лошади, на которой я приехал из деревни, пожалев своих коней, которым дал отдых.

Версту до берлоги прошли мы скоро, собаки шли сзади и вязли в глубоком снегу.

Едва Алексей показал мне слань, как Мишка с Дамкой ри­нулись вперед.

Я взвел курок, приготовился, скинув рукавицу с больной левой руки.

Но собаки свернули влево и скрылись в снежной массе. Пошла потеха.

Оказалось, что медведь, как стало тепло, вышел из берлоги, сделал себе постель из хвои, на которой улегся, но как стало холоднее, он опять убрался в берлогу.

Грызня идет отчаянная. Медведь порядочный, судя по голо­су. Берлога в кочке на болоте. Мишка, достойный сын Дамки и брат покойного знаменитого Барсука, Холерки, Серки и др. детей Дамки - злобно мечется в берлогу, но зверь не лезет.

Где же хваленый Полкашка? Гляжу - он стоит смирнехонь­ко в почтительном отдалении и не обращает внимания на происходящее в берлоге.

 

290

291

Приказываю вырубать кол и совать в затылок берлоги, что мужичок исполняет прекрасно.

Кочка с нескольких ударов пробита и кол попадает, должно быть, в спину зверя.

Мужичок кричит: «держит, не пускает».

Собаки в это время рвут без сожаления медведя и он с ревом выскакивает наружу. Тотчас смял бросившуюся на него Дамку. Мишка прыгнул на зверя и, схватив за шиво­рот, давай трясти.

Медведь отбился от Мишки, но выскочившая из снегу Дам­ка поместилась ему в глотку и тотчас опять попала под зверя.

Мне стрелять нельзя. Собаки на переду, а идти с ножом не решаюсь по глубокому снегу и с больной рукой.

Собаки положительно ходу не дают зверю.

Вот Мишка вцепился в щеку медведю, сорвался, тот бро­сился на него, а мне обнаружился зад зверя.

Прицелился по животу (полому месту) и выстрел грянул.

По лопаткам нельзя было стрелять, собаки были близко. Медведь, как ужаленный, кинулся, отшвырнув собак, и едва сделал скачок, как обе собаки ухватились в зад.

Зверь только приподнял голову, как я сделал выстрел в за­тылок и лихой боец сунулся, не сделав прыжка в вершок. Обе собаки вцепились в труп зверя, а я начал заряжать шомпольное ружье. Зверь вывесил 6 пуд. 35 ф.

Где же Полкашка? Он, говорят, едва увидал медведя, как удрал за 15 сажен, уселся на пне и оставался благородным сви­детелем, даже к убитому зверю не желал подойти. Что за чудо, понять не могу.

Зарядив ружье, я подошел к собакам и натравил их на бер­логу. Собаки полезли, понюхали и констатировали, что более в ней обита