Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Разрешение на супружескую измену: теория и практикаСодержание книги Поиск на нашем сайте
Тщательно взвешивая потенциально возможные отношения, которые могли сложиться у него с Ольгой Сократовной после женитьбы, Чернышевский взвешивал и возможность супружеской измены. Он проигрывал мысленно, что их ждет, если Ольга Сократовна будет продолжать кокетничать и после замужества: «Окружит себя в Петербурге самою блестящею молодежью, какая только будет доступна ей по моему положению и по ее знакомствам, и будет себе с ними любезничать, кокетничать, наконец, найдутся и такие люди, которые заставят ее перейти границы простого кокетства» (1:488). Сначала, воображал Чернышевский, она будет стараться держать его в неведении, но, узнав его лучше, оставит всякую осторожность и будет «все делать открыто». Он репетировал свою реакцию: сначала горе и печаль, потом отрешенное смирение. «А если в ее жизни явится серьезная страсть? Что ж, я буду покинут ею, но я буду рад за нее, если предметом этой страсти будет человек достойный. Это будет скорбью, но не оскорблением. А какую радость даст мне ее возвращение!» (1:513). Он планировал даже радость воссоединения после отчуждения. Все еще надеясь, что это не более чем пустые фантазии, Чернышевский спрашивал себя: «Но если бы я был решительно уверен, что так будет — что бы я делал? Я знал бы, что через брак с ней буду несчастлив, но я не отступил [бы] от своего обязательства» (1:489). Когда его друг Палимпсестов, бывший поклонник Ольги Сокра-товны, пытался отговорить Чернышевского от женитьбы на женщине, сердце которой было «изношено», бесчувственной и отчаянной кокетке, Чернышевский спокойно возразил ему: «Если она, моя жена, будет делать не только это, если она захочет жить с другим, для меня все равно, если у меня будут чужие дети, это для меня все равно (я не сказал, что готов на это, перенесу это с горечью, но перенесу, буду страдать, но любить и молчать). — Если моя жена захочет жить с другим, я скажу ей только: "Когда тебе, друг мой, покажется лучше воротиться ко мне, пожалуйста, возвращайся, не стесняясь нисколько"» (1:451). Как и всегда, идеологические соображения и литературные модели влияли на организацию реальной жизни. Чернышевский полагал, что утверждает принцип «свободы сердца», который отстаивала Жорж Санд (1:444). В глазах «развитых» русских людей роман Жорж Санд «Жак» (1834) кодифицировал право жены на супружескую измену (а признание этого права было вопросом чести). В «Жаке» проблема любовного треугольника решалась в соответствии с принципом «свободы сердца»: уважая право жены любить другого и соединиться с ним, герой романа освобождает ее, великодушно уйдя со сцены, — кончает жизнь самоубийством. Эта книга пользовалась в России огромной популярностью. Дружинин написал «русского "Жака"» — роман «Полинька Сакс» (1847), герой которого не только дает жене свободу, но и просвещает ее, читая ей соответствующий роман Жорж Санд. Герцен, очевидно, позаимствовал название предисловия к «Жаку» — «A qui la faute?» для своего романа «Кто виноват?», который также вышел в 1847 году.29 Можно сказать, что в среде идеалистов 40-х годов — в кругу Герцена и Белинского — чтение «Жака», на манер «Верую», стало необходимой частью свадебного обряда. Так, Огарев писал своей молодой жене Марии (22 марта 1839 года, в половине седьмого утра): «А помнишь, как мы читали Жака? О! если б для твоего счастья нужно было, чтоб я был Жаком, я был бы Жаком; я готов на всякую жертву. Но нет! что я говорю! разве ты можешь любить другого? Разве ты можешь найти счастье с кем-нибудь, кроме Коли? никогда, никогда?»30 Сюжет «Жака», однако, вскоре повторился в его браке (но без самоубийства): Мария оставила Огарева ради другого. Другая характерная история, разыгравшаяся под влиянием «Жака», произошла (в 1844 году) с литературным критиком Василием Боткиным. Герцен рассказывает в «Былом и думах», что Боткин женился, чтобы воплотить в жизнь идею семейного союза, развитую в гегелевской «Die Philisophie des Rechts», и чтобы «окунуться в пучину действительной жизни». Его невеста была «падшей женщиной», парижской гризеткой по имени Арманс; брак был заключен после долгих колебаний жениха и вопреки сильнейшему сопротивлению родителей Боткина, людей богатых и «неразвитых». (Молодых венчал протоиерей отец Сидонский, просвещенный человек и автор популярной книжки «Введение в науку философию»). После венчания новобрачные отплыли во Францию, и на борту Боткин преподнес молодой жене экземпляр «Жака». Но Арманс не согласилась с жизненной философией романа, на что Боткин ответил, что «она оскорбляет своим суждением глубочайшие стороны его духа и что его миросозерцание не имеет ничего общего с ее», после чего они решили расторгнуть брак и расстались навсегда.31 Все это, весьма иронически описанное Герценом в 1857 году, со всей серьезностью было претворено в жизнь Чернышевским в 1855-м. В порядке просвещения Ольги Сократовны и для обращения ее в «новую веру» Чернышевский пересказал ей содержание романа, с целью проиллюстрировать свои воззрения на брак и супружескую измену: «Разговор перешел к моим понятиям о супружеских отношениях. — "Неужели вы думаете, что я изменю вам?" — "Я этого не думаю, я этого не жду, но я обдумывал и этот случай". — "Что ж бы вы тогда сделали?" — Я рассказал ей "Жака" Жорж-Занда. "Что ж бы вы, тоже застрелились?" — "Не думаю", и я сказал, что постараюсь достать ей Жорж-Занда (она не читала или во всяком случае не помнит его идей) (1:528—29). Подражание роману Жорж Санд подкреплялось популярной идеей несправедливости двойного стандарта в оценке поведения мужчин и женщин. Признавая за своей будущей женой право на эмоциональную и сексуальную свободу, Чернышевский отказывал в таком праве себе, мотивируя свое самоотречение двумя взаимно дополнительными соображениями— личного и общекультурного характера: «Я проповедник идей, но у меня такой характер, что я' ими не воспользуюсь; да если б в моем характере и была возможность пользоваться этою свободою, то по моим понятиям проповедник свободы не должен ею пользоваться, чтоб не показалось, что он проповедует ее для собственных выгод» (1:444). Чернышевский добавил еще один нюанс к популярной идее двойного стандарта — «теорию перегиба палки». Женщины, утверждал он, заслуживают компенсации за все века угнетения — он предлагал не только даровать им право на неверность, но сделать это их преимущественным правом. Прелюбодеяние должно было стать прерогативой женщины. Так, на пересечении старой культурной модели и индивидуальных психологических особенностей возникла новая модель. Отголоски этих идей, которые под влиянием личного примера самого Чернышевского и его сочинений затронули многих, встречаются и в «Преступлении и наказании». Лебезятников (карикатура на «нового человека») ожидает, что «прогрессист» Лужин должен будет «не мешать Дунечке, если той, с первым же месяцем брака, вздумается завести любовника». Взгляды на брак, сложившиеся у Чернышевского еще до женитьбы, по-видимому, повлияли на реализацию этих гипотетических ситуаций в его собственной семейной жизни. Что эти модели и в самом деле были реализованы, хорошо известно и из воспоминаний современников, и из признаний Чернышевского и Ольги Со-кратовны. Их поразительный брак стал предметом повсеместных пересудов, имевших хождение не только при жизни Чернышевского, но и в двадцатом веке, когда он стал легендарной фигурой — предметом почитания и осмеяния. В семейных историях, рассказанных родственницей Чернышевского Варварой Пыпиной, звучит вполне понятное осуждение Ольги Сократовны. По словам Пыпиной, в старости Ольга Сократовна любила вспоминать счастливые времена молодости: «...как сиживала она здесь, окруженная молодежью [...] как многие мужчины ее любили [...] А вот Иван Федорович (Савицкий, польский эмигрант, Stella) ловко вел свои дела, ни' •• >v и р голову не приходило, что он мой любовник... Канашечка-то знал: мы с Иваном Федоровичем в алькове, а он пишет себе у окна».32 Предсказания Чернышевского сбылись до мельчайших подробностей. По слухам, дети — видимо, кроме его старшего сына, Александра (который страдал психической болезнью), были не от него; кроме случайных связей, у Ольги Сократовны очевидно был серьезный роман с одним из друзей Чернышевского — вероятнее всего, с Савицким, участником революционного движения, и встал вопрос, не следует ли разъехаться. Двоюродная сестра Чернышевского, Е. Н. Пыпина, вспоминала: «Я слышала от Ольги Сократовны, что один из товарищей и хороших знакомых Николая Гавриловича в Петербурге просил ее с ним поселиться, и у них по этому поводу было совещание втроем, один убедительно просит, другой колеблется, а третий говорит: "Если хочешь — ступай, я в претензии не буду. В этих делах человек должен быть свободен". И вот колеблющаяся сторона осталась по старому».33 Ольга Сократовна проводила время в беззаботных увеселениях. Веселая и легкомысленная, она вела жизнь, исполненную радости и развлечений, и всегда была окружена шумными поклонниками: «Удалое веселье было стихией Ольги Сократовны. Зимой катанье на тройках с бубенцами, песнями, гиканьем. Одни сани обгоняют другие. Отчаянная скачка. Догонят или не догонят? "Догоним и перегоним", — с восторгом кричит она, схватит вожжи сама, стоит и правит. Летом пикники... Лодка... На жизнь Ольга Сократовна смотрела, как на вечный, словно для нее созданный праздник. Она любила быть окруженной, но только теми, кто ей нравился, кто ею восхищался и кто был ей послушен [...] О. С. рассказывала мне, что любила, незаметно для гостей, выбежать в разгар танцев на улицу, чтобы полюбоваться на залитые светом окна своей квартиры, и говорить прохожим: "Это веселятся у Чернышевских"»34. Чернышевский не принимал участия в веселье, происходившем в его доме: «Полон дом гостей, а Ник. Гавр, стоит в передней за конторкой и пишет».35 Порой это буйное веселье приводило к казусам — так, однажды на вокзале в Павловске к Ольге Сократовне и ее сестре пристал офицер, принявший их за женщин легкого поведения и нанесший им оскорбление. Происшествие это повлекло за собой серьезные последствия: Чернышевский настаивал на том, чтобы дело этого офицера слушалось в «суде чести», в связи с чем засыпал письмами военного министра. В ответ на жалобу он получил аудиенцию у шефа жандармов.36 Происшествие получило, по-видимому, широкую огласку в литературных кругах Петербурга. Как считают комментаторы, от него отталкивался Достоевский в романе «Идиот», в сцене скандала с Настасьей Филипповной, «падшей женщиной», и ее спасителем князем Мышкиным. Сцена разыгрывается в вокзальном павильоне в Пав- ловске. В набросках к роману Достоевский писал: «В пятой части скандал Князя должен быть слишком крупен. Публичное оскорбление (жена Ч). Объяснения Князя, Флигель-адъютанта, почти дуэль».37 Подобная сцена есть и в «Анне Карениной»: Вронского посылают улаживать отношения между офицерами его полка и титулярным советником, чьей жене они нанесли оскорбление, приняв ее за публичную женщину; возмущенный муж требует, чтобы офицеров сурово наказали. Я полагаю, что это отклик на историю с женой Чернышевского. (По линии гражданской службы Чернышевский имел чин титулярного советника.) Чернышевский, несомненно ясно понимавший состояние своей семейной жизни, принимал ее без слова упрека и жалобы. Но в письмах к своему двоюродному брату Александру Пыпину и своему другу Некрасову он признавался в тяжести своего положения — в терзавшем его отчаянии во время второй, непредвиденной беременности Ольги Сократовны, угрожавшей, по мнению врачей, ее жизни, в сомнениях, испытывает ли к нему жена любовь или, по крайней мере, не испытывает ли ненависти (15:140). Ольга Сократовна признавалась, что у нее совершенно не было общих интересов с мужем: ее не интересовал мир книг и идей, который был родной стихией Чернышевского (она несколько раз пыталась читать его статьи, но от скуки бросала, не дочитав), а Чернышевский не мог делить с ней веселье и «вечный праздник» ее жизни.38 И все же этот своеобразный брак вовсе не был союзом несчастного мужа и недостойной его жены. Из многочисленных писем Чернышевского к жене ясно, как велики были его любовь и забота о ней, и из писем к мужу Ольги Сократовны видно (особенно из нескольких опубликованных впервые в 1970-е годы39), что она отвечала на его чувство. После его ареста она отказалась от его великодушного предложения развестись и выйти замуж за другого (14:589). Хотя Чернышевский несколько раз пытался спровоцировать ссору и довести дело до развода, она не поддалась на его провокации. Когда после освобождения он возвратился из Сибири и супруги воссоединились в Астрахани, жизнь их тотчас потекла по прежнему руслу. Видимо, это и побудило Чернышевского сказать: «Вы думаете, что в Сибири мне жилось не хорошо? Я только там и счастлив был».40 Тем не менее, в его глазах Ольга Сократовна оказалась хорошей женой. Она была верна его теории жизнеустройства и оказалась прекрасным партнером в семейном союзе, предназначенном для реализации его идей и приспособленном к его личным потребностям. Поэтому его нелепое, на первый взгляд, замечание в дневнике 1853 года— посреди длинного абзаца, живописующего ее будущую нежность, в определенном смысле справедливо: «Но в сущности она будет весьма верною женой, верною, как немногие» (1:513). ТРАНСФОРМАЦИИ РЕАЛЬНОСТИ Свою сложную и мучительную семейную ситуацию Чернышевский подверг трансформации с помощью литературного вымысла в нескольких произведениях периода ссылки. Для его устных импровизаций в Александровском заводе характерна замечательно откровенная и до наивности прямая переработка биографического материала. Одна из таких историй, «Старина», сохранилась в пересказе С. Г. Стахевича. Ее герой, молодой человек по фамилии Волгин (в «Прологе» так же зовут автобиографического героя), ищет руки молодой дамы, пользующейся скандальной известностью в маленьком провинциальном городке. Любимая героя, занимаясь благотворительной деятельностью, порой принимает подозрительного вида особ, которых многочисленные ревнивцы, искатели ее руки, считают своднями. Дама, раздраженная и обиженная поклонниками и их подозрениями, не только не пытается восстановить свою репутацию, но, чтобы бросить вызов общественному мнению, старается еще больше себя скомпрометировать. И только Волгин, испытывающий «особенную «любовь к ней (любовь, свободную от ревности и претензий), верит, и верит справедливо, в ее невинность. Она не может сделать ничего дурного, утверждает он, потому что «натура у нее великолепная».41 В другом варианте этой истории акцент ставится на предупреждении, сделанном доброжелателем. Недавний выпускник Петербургского университета получает место в своем родном городе и вскоре становится женихом барышни скандальной репутации. Друг предупреждает героя об опасности такой женитьбы, но герой спокойно и вежливо отклоняет предупреждение. Позже героя вдруг охватывает сильнейшая ненависть к доброжелателю. Он вынуждает его принять вызов и убивает на дуэли.42 Сюжет получает дальнейшее развитие в еще одном варианте этой истории, рассказанном В. П. Шагановым, товарищем Чернышевского по заключению. Друг предостерегает героя против женитьбы, утверждая, что он сам был одним из любовников молодой женщины, но оставил ее из-за ее распутства. Герой тут же убивает доброжелателя и избавляется от тела, спустив его в прорубь, а сам женится, и брак оказывается счастливым. Жена, явно любящая мужа, блюдет ему верность, а убийство остается нераскрытым. Герой не испытывает угрызений совести по поводу содеянного и, более того, по-прежнему считает и себя, и убитого честными, порядочными людьми.43 Остается только гадать, что чувствовал Чернышевский, получив перед женитьбой предостережение от друга. Еще один вопрос, который Чернышевский решал для себя перед женитьбой, а впоследствии подверг беллетризации, был вопрос о том, какими мотивами руководствовалась невеста, приняв его пред- ложение. В дневнике Чернышевский высказывает предположение, что Ольга Сократовна могла быть движима лишь желанием освободиться от семейных оков и что на него она смотрела как на удобного и послушного мужа, которым можно будет манипулировать и которого легко будет обманывать (1:488). В письме к Пыпину из Сибири, написанном в 1878 году, он следующим образом описывает ситуацию: «Я женился, мой милый, с совершенной уверенностью, что вообще никакая жена не стала бы любить меня, а моя невеста — меньше всякой другой девушки может любить меня» (13:138—39). Совсем иначе та же ситуация повернута в романе «Пролог». В разговоре со своим знатным, красивым и богатым поклонником Нивель-зиным Волгина оправдывает свой выбор спутника жизни таким образом: «Я неученая, увидела это из первых разговоров, пустых, обо мне, о пустяках, о моем счастье, — я увидела, какая разница между ним и другими! — И ошиблась ли я? Вы знаете, как теперь начинают думать о нем [...] Тогда все думали, что он пролежит весь свой век на диване с книгою в руках, вялый, сонный. Но я поняла, какая у него голова, какой характер!» (13:90). Наконец, еще одна составляющая модели брака, которая подверглась радикальной трансформации в литературе, была верность жены. Героини двух произведений Чернышевского (истории, пересказанной Шагановым, и романа «Пролог») — кажутся неверными женами. Но это только видимость: первая героиня полностью перевоспиталась, а вторая — всегда была целомудренна. Хотя она всегда окружена толпой поклонников — партнеров по шумным забавам, которые ее домогаются, и хотя она наслаждается полной свободой, предоставленной ей мужем, Волгина «любит мужа» и всегда остается ему верна (13:95). В юношеских дневниках Чернышевский планировал события своей жизни и описывал их до того, как они свершились. В беллетристике (в особенности в беллетристике сибирских лет) — преобразовывал совершившиеся и весьма неудовлетворительные события. ОПРАВДАНИЕ РЕАЛЬНОСТИ Большую часть жизни Чернышевский и Ольга Сократовна прожили врозь. В течение почти 20 лет сибирской ссылки связь поддерживалась только через письма. Главная тема писем Чернышевского к жене — ее здоровье. Он непрестанно справляется о ее здоровье, дает ей медицинские советы и настаивает, умоляет и требует, чтобы она вела здоровый образ жизни, искала отвлечений и развлечений, которые благотворно влияли бы на ее здоровье, и проводила зимы в теплых краях — в южной Италии, Сицилии, Португалии, Андалу- 110 зии. Эти советы порой превращались в пространные научные трактаты по вопросам гигиены (тела и духа) и климатологии. Хотя Чернышевский неизменно настаивал на том, что у него отличное здоровье, в действительности из них двоих здоровым человеком была Ольга Сократовна, тогда как здоровье Чернышевского было подорвано суровым климатом и скудным рационом восточной Сибири. Ключ к символическому смыслу этих наставлений можно отыскать в «Истории одной девушки», написанной в Сибири между 1864 и 1871 годами. Произведение это целиком посвящено вопросам здоровья женщины. Подход к этой проблеме — составной части женского вопроса демонстрирует присущую Чернышевскому позитивистскую тенденцию толковать человеческую природу через физиологию. Героиня, молодая провинциальная девушка, принимает решение не выходить замуж и счастливо живет со своими любящими родителями. Но вскоре у нее развиваются «болезненные пароксизмы», которые Чернышевский описывает с большими подробностями (в письмах астраханского периода он в тех же терминах описывал истерические припадки Ольги Сократовны). Таинственная болезнь становится опасна для жизни, и местный доктор ставит диагноз, согласно которому болезнь провоцируется половым воздержанием — чтобы спасти жизнь и здоровье, он рекомендует пациентке вести половую жизнь, но семейные предрассудки мешают девушке последовать совету врача. Между тем, девушка переезжает в Петербург, к брату, который придерживается более радикальных взглядов на половую мораль. Вскоре перед ней снова встает дилемма: вступить во внебрачную связь и таким образом нарушить общепринятый моральный кодекс или принести жизнь в жертву этому кодексу и умереть от разрушительных последствий, которые половое воздержание вызывает в организме энергичной, полной сил молодой девушки. После долгих колебаний, собравшись с силами, она вступает в связь сначала с одним из друзей брата, потом с другим и рожает двух внебрачных детей. Родной город героини — Саратов, в описании ее родительского дома нельзя не узнать дом Чернышевских; брат героини чертами характера и обстоятельствами биографии напоминает Александра Пыпина, в чьем доме Ольга Сократовна и ее двое детей жили, когда Чернышевский был в ссылке. Тот же сюжет и тот же комплекс идей воспроизводится в другом сибирском сочинении— в повести «Тихий голос», пересказанной П. Ф. Николаевым.44 Убеждением в том, что половое воздержание вредит здоровью женщины, проникнуты и другие произведения Чернышевского (см. 1:403; 13:574,661). Источники представлений Чернышевского о здоровье женщины можно обнаружить в физиологических теориях Просветителей, которые послужили базой для французских утопических сочинений XVIII—XIX вв., а впоследствии, в модифицированном виде, прояви- Ill лись в трудах по физиологии женщины защитников женской эмансипации в 1850—60-е гг. В медицинских статьях на тему брака, помещенных в «Энциклопедии», утверждалось, что половое воздержание вызывает у незамужних девушек и вдов «истерические припадки».45 Одним из далеко идущих моральных следствий этих взглядов была идея о необходимости предоставить женщине сексуальную свободу — из соображений гуманности. Это была смелая идея. Даже Белинский в конце 40-х годов (за год до того, как он стал горячим поклонником Жорж Санд) был возмущен тем, что счел выражением социальных теорий Сен-Симона в романах Жорж Санд, а именно предложением «предоставить женщине завидное право менять мужей по состоянию своего здоровья».46 Чернышевский придал этим принципам еще более радикальный характер: он утверждал, что на карту ставится не только здоровье женщины, но и жизнь. Однако взгляды Чернышевского на гигиену тела определялись и его взглядами на отношения полов — его теорией смены ролей. Еще в дневниках Чернышевский рассматривал половую активность мужчин как избыточную трату физических сил, которая, как он полагал, вела к преждевременному старению и смерти, он не изменил этих представлений до старости. Стараясь убедить Ольгу Сократовну в письмах из Сибири, что здоровье его в прекрасном состоянии, он аргументировал это следующим образом: «Здоровье мое хорошо, и надеюсь, очень долго останется хорошо. Я не тратил его в молодости на обыкновенные дурачества юношей, ни разу в жизни не изменял правилам нравственной и физической гигиены. Теперь видна польза от этого» (14:502). Между тем в общественном мнении все еще господствовал традиционный взгляд на вещи: физическая потребность в половом контакте признавалась за мужчинами и только за мужчинами. Это мнение было подвергнуто сомнениям и нападкам двумя моралистами эпохи: Чернышевским и Толстым, каждый из которых проявил и личную заинтересованность в этом вопросе. Толстой подробно изложил свои взгляды в послесловии к «Крейцеровой сонате» (1890): «В нашем обществе сложилось твердое, общее всем сословиям и поддерживаемое ложной наукой, убеждение о том, что половое общение есть дело, необходимое для здоровья, и что так как женитьба есть дело не всегда возможное, то и половое общение вне брака, не обязывающее мужчину ни к чему, кроме денежной платы, есть дело совершенно естественное и потому долженствующее быть поощряемым».4? Это, утверждал Толстой, есть заблуждение и обман, порожденный псевдоучеными. Что касается женщин, то половые излишества им вредят, вызывая истерию. Известно, говорил он, что чистые девушки никогда не страдают нервными расстройствами и истерией; эти недомогания — удел замужних женщин, живущих с мужьями, будь то русские крестьянки или парижанки — пациентки Шарко. Чернышевский придерживался другой точки зрения: воздержание, благотворное для здоровья мужчин, вредит здоровью женщин. Вывод этот был следствием смешения нескольких идей и эмоций: распространенной физиологической теории энциклопедистов и социалистов-утопистов о том, что женщина нуждается в сексуальном удовлетворении (это представление казалось естественным в контексте позитивизма), теории Чернышевского о «перегибе палки», т. е. о смене привычных половых ролей, его собственного амбивалентного отношения к плотской любви и его чувства вины из-за долгого отсутствия, впрочем, предусмотренного и запрограммированного еще до женитьбы. Его настойчивые просьбы к Ольге Сократовне, чтобы она всеми возможными способами укрепляла свое якобы расшатанное здоровье, можно интерпретировать как благословение на супружескую измену. То было удобное решение его семейной ситуации. Одновременно он старался внушить жене, что теория, согласно которой жена должна быть верной, «кажется очень глупою». Более того, его нападки были направлены против двойного стандарта традиционной морали: «Девушка, сделав ошибку по незнанию жизни, теряет "честное имя". Для меня это кажется мыслью очень глупою... Юноша не теряет "честного имени", наделав и в тысячу раз худших ошибок — целыми десятками наделав их» (15:214). В одном из писем Чернышевский клялся Ольге Сократовне в верности и писал, что намеревается истолковать особый «нюанс» своего чувства к ней в «ученой диссертации» и довести свою мысль до окончательного вывода: «Заботься о своем здоровье» (15:279—80). В другом письме он умоляет ее: «Заботься, моя милая голубочка, о соблюдении правил гигиены. Будешь заботиться, то я буду совершенно счастлив» (15:284). Эти правила эксплицитно выражены в «Истории одной девушки»: прелюбодеяние является для женщины, лишенной мужа, необходимым следствием гигиенических требований, предписанных наукой. С темой здоровья женщины связан и постоянный мотив, проходящий через сочинения Чернышевского, — противопоставление брюнеток и блондинок как двух типов женской красоты и характера. Оно восходит к романтическому клише, делению женщин на целомудренных блондинок и страстных брюнеток. Мотив этот настойчиво повторяется; он получает особое значение в романе «Что делать?», где этот конфликт, среди многих подобных, разрешается. В большинстве художественных произведений Чернышевского главная героиня — это жгучая брюнетка (прототипом которой является Ольга Сократовна). У брюнетки обычно есть двойник — светлокожая и голубоглазая блондинка. Обычно это молодая девушка благородного происхождения. Брюнетка восхищается блондинкой и за- видует ей. Эта расстановка фигур, с небольшими отклонениями, повторяется во всех романах и повестях Чернышевского. Символический смысл этого мотива (в котором слышится отзвук вкусов Ольги Сократовны48) можно найти в трактовке образа блондинки из «Повести в повестях». Нескольким повестям предпослан эпиграф из «Коринфской невесты» Гете: «Wie Schnee, so weiss und kalt wie Eis» (бела, как снег, и холодна, как лед), — которую часто цитировали в эти годы (так, цитаты из нее встречаются у Герцена и Тургенева). Тему «Коринфской невесты» — борьба между христианским аскетизмом и языческим гедонизмом — проецировали на современную ситуацию. Смысл, который Чернышевский приписывал этому эпиграфу, проясняется в той части романа, которая называется «Дочь Иеффая». В романе опровергается христианский идеал женского целомудрия, названный Чернышевским «бесчеловечной невинностью». Согласно Чернышевскому, видеть в девичьей чистоте позитивную ценность— значит насиловать женскую природу. Чернышевский использует гетевский образ мертвой девушки, чтобы создать современный вариант романтического мифа о любви и смерти. В соответствии с «научными» представлениями о женской сексуальности, уходящими своими корнями в эпоху Просвещения, позитивистский миф о любви ассоциирует смерть не со страстью, а, напротив, с «безлюбовностью», понимаемой в физиологическом ключе как отказ от сексуального удовлетворения. Брюнетки Чернышевского олицетворяют здоровую женскую природу, которая не приемлет пуританских запретов, наложенных на удовлетворение сексуальных потребностей. В одном из сибирских писем Чернышевский писал Ольге Сократовне: «Как не можешь ты стать блондинкою, так не можешь ты, мой милый друг, стать робкою» (15:293). Таким образом, тема здоровья женщины, а также противопоставление блондинки и брюнетки, которое может показаться бессодержательным, банальным риторическим местом, входят в модель брака Чернышевского как ее неотъемлемые части и несут в себе важные идеи. ФИКТИВНЫЙ БРАК: РЕАЛЬНОСТЬ - ЛИТЕРАТУРА - РЕАЛЬНОСТЬ Супружеская жизнь главных героев «Что делать?» воспроизводит модель брака, воплощенную Чернышевским в собственной жизни и в его мелких художественных произведениях. Как было показано выше, женитьба Лопухова на Вере Павловне облегчается рядом посредствующих звеньев: важную роль играет «учитель»; умение говорить по-французски, играть на фортепьяно и танцевать помогают ухаживанию; брак, осознаваемый как долг, превращается в дело спасения женщины; проигрывается сюжет соперника-посредника; после того, как попытки Лопухова найти другие пути освобождения Веры Павловны кончаются крахом, их брак становится делом крайней необходимости. Точно так же, как и в случае женитьбы самого Чернышевского, свадьба назначается на ближайшее время, что очень неудобно для жениха (Лопухов бросает учебу в медицинской академии за два месяца до ее окончания и оставляет врачебную карьеру, чтобы избавить Веру Павловну от еще двух месяцев «в подвале»). Но хотя женитьба Лопухова и Веры Павловны совершается поспешно, осуществление брачных отношений, напротив, откладывается до тех пор, пока оно также не становится неотложным (и осуществляется во избежание совращения Веры Павловны Кирсановым). Иными словами, это фиктивный брак. Существует мнение, будто одним из реальных прототипов Чернышевского была Мария Александровна Обручева. Генеральская дочь и сестра революционера-радикала, Мария Обручева стремилась к изучению медицины. Ее наставником был доктор Петр Боков, домашний врач и друг Чернышевского. Чтобы дать ей возможность учиться медицине, против чего возражали ее родители, Боков предложил ей фиктивный брак. Венчание состоялось 29 августа 1861 года.49 Впоследствии они полюбили друг друга и брак стал реальным, вопреки первоначальным намерениям обручившихся. Однако вскоре Мария Обручева-Бокова полюбила одного из своих профессоров в Медико-хирургической академии, друга мужа И. М. Сеченова (автора знаменитых «Рефлексов головного мозга»). Составился menage a trois. Позже Боков устранился из тройственного союза; вступив в связь с пациенткой (баронессой д'Адельгейм, женой секретаря Государственного совета Т. Измайлова). Союз Марии Обручевой и Сеченова продолжался до его смерти в 1905 году, но узаконен был лишь в 80-е годы. Ошибочное мнение, что любовный сюжет романа «Что делать?» — это точное воспроизведение реальной жизненной ситуации Петра Бокова, Марии Обручевой и Ивана Сеченова, до последнего времени было всеобщим. Эта точка зрения очень импонировала и современникам, и нынешним исследователям творчества Чернышевского. Многие мемуаристы прямо ставят знак равенства между Лопуховым и Петром Боковым, Верой Павловной и Марией Александровной Обручевой, Кирсановым и Иваном Сеченовым. Идея о реальных жизненных прототипах перешла, с небольшими поправками, из мемуаров в комментированные издания романа и в литературоведческие и исторические исследования. Бокова, Обручеву и Сеченова стали прочно связывать с их литературными образами, об них написаны такие очерки, как «Герои "Что делать?"» и «Героиня романа "Что делать?" в личной переписке».50 Между тем, некоторые мемуаристы отрицали реальное жизнен- ное происхождение романа. Так, Василий Слепцов утверждал (по свидетельству Екатерины Жуковской): «Не автор романа списал с него [П. И. Бокова] свой тип, а напротив, сам доктор вдохновился романом и разыграл его в жизни: порукой в том хронология».51 Однако так велико было увлечение идеей, что роман списан с подлинной жизни, что ни сама Жуковская, ни публикатор ее мемуаров (Корней Чуковский) не поверили Слепцову— призыв обратиться к хронологии не был услышан. С. А. Рейсер восстановил хронологию событий, связанных с любовным треугольником Боков — Обручева — Сеченов, в комментариях к изданию романа 1975 года. Согласно его реконструкции, Чернышевскому, когда он начал роман, бьшо известно о фиктивном браке Бокова и Обручевой и, возможно, также и то, что их отношения переросли в реальный брак. Чернышевский был арестован 7 июля 1862 года, над романом он работал в полной изоляции в Петропавловской крепости между декабрем 1862 года и 4 апреля 1863 года, тогда как роман Сеченова с Обручевой, согласно датировке Рейсера, начался не ранее конца 1864 года или начала 1865 года.52 Мы имеем дело с замечательным случаем взаимного влияния литературы и жизни. Задумывая сюжет романа, Чернышевский мог в качестве исходного материала использовать историю Обручевой и Бокова. Прототипы его героев — у которых, безусловно, была возможность узнать себя в действующих лицах «Что делать?» и все основания отождествить себя с ними, — впоследствии могли использовать сюжет романа как модель для решения своего запутанного семейного конфликта. Даже если они действовали сами по себе, а не под влиянием романа, они, по-видимому, восприняли свой жизненный опыт сквозь призму литературной модели, возвышавшей ситуацию, с ее вульгарными сторонами (такими, как частые любовные связи Бокова с пациентками), до уровня социально значимого, а следовательно, приемлемого и значительного поведения. Именно в таком ключе Боков оповестил тещу о новом повороте в семейной жизни ее дочери: «Умоляю Вас поверить мне, что мы с моей дорогой, неоцененной Машей живем, как только подобает самым мирным супругам [...] Уверяю вас, как честный человек, что мы живем с ней в самых лучших отношениях и если она по характеру сошлась более с удивительным из людей русских, дорогим сыном нашей бедной родины, Иваном Михайловичем, так это только усилило наше общее счастье [...] Вы можете представить, до какой степени наша жизнь счастливей, имея членом семьи Ивана Михайловича! [...] Теперь я пользуюсь случаем, чтобы умолять Вас повидать Ивана Михайловича, как родного своего детища, коим я считаю себя уже с давних пор сам, и умоляю не отказать мне в этом».53 Использовав реальную жизненную ситуацию для сюжета своего романа, Чернышевский наделил ее дополнительным смыслом, для чего у него были и серьезные личные мотивы: в фиктивном браке Чернышевский нашел социально мотивированную и культурно приемлемую форму супружеского союза, не требовавшего физической близости. Можно считать, что фиктивные браки оказались современной— реалистической— модификацией романтического идеала безгрешного союза, основанного на братском чувстве (по образцу целомудренных браков ранних христиан), вдохновлявшего Грановского, Герцена, Бакунина и других русских романтиков 40-х годов. Знаменательно, что на языке радикальной молодежи 60-х годов фиктивный муж назывался словом «брат»54. В «Что делать?» начальная стадия совместной жизни Лопухова и Веры Павловны (в то время, когда их брак еще был фиктивным) описана как идеальное семейное устройство, основанное на взаимной любви и верности общей цели и совершенно свободное от сексуального влечения. Следствием романа Чернышевского было дальнейшее распрост
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-26; просмотров: 503; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.118.0.93 (0.016 с.) |