Томас Ман: обыкновенный меркантилист

Англичане называют Лондон the Great Wen, т.е. Большой Зоб, Большая Шишка. Как колоссальный на­рост, висит Лондон, который несколько столетий был величайшим городом мира, на ленточке Темзы, и тысячи видимых и невидимых нитей расходятся от него.

Для истории политической экономии Лондон — особый город. Мировой торгово-финансовый центр был самым подходящим местом для зарождения и развития этой на­уки. В Лондоне были изданы памфлеты Петти, и его жизнь не менее тесно связана с ним, чем с Ирландией. Через 100 лет в Лондоне вышла в свет книга Адама Смита «Богат­ство народов». Подлинным продуктом Лондона, его кипу­чей деловой, политической и научной жизни, был Давид Рикардо. И в Лондоне больше половины жизни прожил Карл Маркс. Там был написан «Капитал».

Томас Ман, характерный выразитель идей самого яркого — английского меркантилизма, родился в 1571 г. Он был коренным лондонцем, так сказать, не только в геогра­фическом, но и в социальном смысле: типичным и влия­тельным членом могущественной буржуазной корпорации, называемой Лондонское Сити. В течение многих веков Сити было цитаделью английской буржуазии — сильной, богатой и дальновидной. Короли уже в XVI в. чувствовали свою зависимость от Сити и стремились жить в согласии с ним.

Ман происходил из старой семьи ремесленников и тор­говцев. Его дед был чеканщиком на лондонском монетном дворе, а отец вел торговлю шелком и бархатом. В отличие от своего французского современника Монкретьена, Ман не писал трагедий, не дрался на дуэлях и не участвовал в мятежах. Он прожил жизнь спокойно и с достоинством, как честный делец и умный человек.

Рано потеряв отца, Томас Ман был воспитан в семье отчима, богатого купца и одного из основателей Ост-Инд­ской торговой компании, которая возникла в 1600 г. как ответвление более старой Левантской компании, торговав­шей со странами Средиземного моря. Пройдя обучение в лавке и конторе отчима, он начал лет восемнадцати или двадцати службу в Левантской компании и несколько лет провел в Италии, ездил в Турцию и страны Леванта.

Ман быстро разбогател и приобрел солидную репута­цию. Достоверно известно, что в 1612 г. Ман живет в Лон­доне, так как в этом году он женится на дочери богатого нетитулованного дворянина и поселяется своим домом в приходе святой Елены в районе Бишопсгейт. В 1615 г. он впервые избирается в совет директоров Ост-Индской ком­пании и вскоре становится искуснейшим и активнейшим защитником ее интересов в парламенте и в печати. Но Ман осторожен и не слишком честолюбив: он отклоняет предложение занять пост заместителя управляющего компа­нией, отказывается от поездки в Индию в качестве инспек­тора факторий компании. Путешествие в Индию в те вре­мена длилось не менее трех-четырех месяцев в один конец и было сопряжено с немалыми опасностями: бури, болез­ни, пираты...

Зато Ман — один из самых видных людей и в Сити и в Вестминстере. В 1623 г. публицист и писатель по экономи­ческим вопросам Мисселден дает ему такую аттестацию: «Его познания об ост-индской торговле, его суждения о торговле вообще, его усердные труды на родине и опыт за границей — все это украсило его такими достоинствами, какие можно только желать в каждом человеке, но какие нелегко найти в эти времена среди купцов».

Допуская возможность преувеличения и лести, мы мо­жем все же не сомневаться, что Man был отнюдь не зау­рядным купцом. Как сказал один из новых исследователей, это был стратег торговли. (Слово «торговля», кстати, в XVII и XVIII вв. у англичан, по существу, равнозначно слову «экономика»).

Зрелость Мана приходится на эпоху двух первых коро­лей из династии Стюартов. В 1603 г., после почти полуве­кового царствования, умерла бездетная королева Елизаве­та. Когда она вступала на престол, Англия была изолиро­ванным островным государством, раздираемым религиоз­ными и политическими распрями. К моменту ее смерти Англия стала мировой державой с мощным флотом и об­ширной торговлей. Век Елизаветы был отмечен большим культурным подъемом. Взошедший на английский трон сын казненной шотландской королевы Марии Стюарт Иа­ков (Джемс) I боялся Сити и нуждался в нем. Он хотел править как абсолютный монарх, но деньги были у парла­мента и у лондонских купцов. Возникшие в начале 20-х го­дов финансовые и торговые трудности заставили короля и его министров призвать на совет экспертов из Сити: была образована специальная государственная комиссия по тор­говле. В 1622 г. в нее вошел Томас Ман. Он был влиятель­ным и активным членом этого совещательного органа.

В потоке памфлетов и петиций, в дискуссиях, которые велись в комиссии по торговле, в 20-х годах XVII в. были выработаны основные принципы экономической политики английского меркантилизма, проводившиеся в жизнь вплоть до конца столетия. Вывоз сырья (особенно шер­сти) запрещался, а вывоз готовых изделий поощрялся, в том числе путем государственных субсидий. Англия захва­тывала все новые и новые колонии, которые давали про­мышленникам дешевое сырье, купцам — прибыли от транзитной и посреднической торговли сахаром, шелком, пря­ностями, табаком. Доступ иностранных промышленных товаров в Англию ограничивался высокими ввозными по­шлинами, что ослабляло конкуренцию и содействовало росту отечественных мануфактур (политика протекциони­зма). Огромное внимание уделялось флоту, который должен был перевозить во всем мире грузы и защищать анг­лийскую торговлю. Важнейшей целью этих мероприятий было увеличение притока драгоценных металлов в страну. Но в отличие от Испании, куда золото и серебро шло пря­мо из рудников Америки, в Англии политика привлечения денег оказалась благотворной, ибо средством этой поли­тики было развитие промышленности, флота и торговли.

Между тем над монархией Стюартов собиралась гроза. Сын Иакова I — недальновидный и упрямый Карл (Чарлз) I восстановил против себя буржуазию, которая опиралась на недовольство широких народных масс. В 1640 г., за год до смерти Мана, собрался парламент, ко­торый открыто выступил против короля. Завязалась борь­ба. Началась английская буржуазная революция. Через девять лет Карл был казнен.

Нам неизвестны политические взгляды старого Мана, который не дожил до разворота революционных событий. Но в свое время он выступал против полного абсолюти­зма, за ограничение власти короны, в частности в налого­вой области. Едва ли он, однако, одобрил бы казнь короля. Под конец жизни Ман был очень богат. Он купил значи­тельные земельные поместья и был известен в Лондоне как человек, способный дать крупную ссуду наличными деньгами.

От Мана осталось два небольших сочинения, вошед­ших, говоря высоким слогом, в золотой фонд экономиче­ской литературы. Судьба их не совсем обычна. Первое из этих сочинений было озаглавлено «Рассуждение о торговле Англии с Ост-Индией, содержащее ответ на различные возражения, которые обычно делаются против нее» и вы­шло в 1621 г. под инициалами Т. М. Это полемическое сочинение направлено против критиков Ост-Индской компании, стоявших на позициях старого примитивного меркантилизма (монетарной системы) и утверждавших, что oперации компании наносят Англии ущерб, поскольку компа­ния вывозит серебро для закупки индийских товаров и это серебро безвозвратно теряется Англией. Деловито, с циф­рами и фактами в руках Ман опровергал это мнение, до­казывая, что серебро отнюдь не пропадает, а возвращается в Англию с большим приращением: товары, привозимые на кораблях компании, иначе пришлось бы закупать втри­дорога у турок и левантийцев; кроме того, значительная часть их перепродается в другие страны Европы на серебро и золото. Значение этого памфлета для истории эко­номической мысли состоит, конечно, не просто в защите интересов Ост-Индской компании, а в том, что здесь впер­вые были систематически изложены доводы зрелого мер­кантилизма[17].

В еще большей мере слава Мана покоится на второй его книге, заглавие которой, как писал еще Адам Смит, само выражает основную идею: «Богатство Англии во внешней торговле, или Баланс нашей внешней торговли как регу­лятор нашего богатства». Это сочинение было издано лишь в 1664 г., почти через четверть века после его смерти. Дол­гие годы революции, гражданских войн и республики оно пролежало в ларце с бумагами и документами, унаследо­ванными сыном Мана вместе с недвижимым и движимым имуществом отца. Реставрация Стюартов в 1660 г. и ожив­ление экономических дискуссий побудили 50-летнего бога­того купца и землевладельца издать книгу и напомнить публике и властям уже изрядно забытое имя Томаса Мана.

Как говорит Маркс, «сочинение это оставалось еще в течение ста лет евангелием меркантилизма... если меркан­тилизм имеет какое-нибудь составляющее эпоху сочинение «как своего рода надпись над входом»[18], то таким сочине­нием следует признать книгу Мана...»[19].

В этой книге, составленной из довольно разнородных глав, написанных, очевидно, в период 1625—1630 гг., сжа­то и точно изложена самая суть меркантилизма. Ману чужды всякие красоты стиля. По его собственным словам, «за недостатком учености» он пишет «без лишних слов и красноречия, но со всем бескорыстием правды в каждой мелочи». Вместо цитат из древних писателей он оперирует народными поговорками и расчетами дельца. Один лишь раз он упоминает исторический персонаж — царя Филиппа Македонского, и то лишь потому, что последний реко­мендовал пускать в ход деньги там, где сила не берет.

Как подлинный меркантилист, Ман видит богатство преимущественно в его денежной форме, в форме золота и серебра. Над его мышлением довлеет точка зрения тор­гового капитала. Как отдельный торговый капиталист пус­кает в оборот деньги, чтобы извлечь их с приращением, так страна должна обогащаться путем торговли, обеспечи­вая превышение вывоза товаров над ввозом. Развитие про­изводства признается им лишь в качестве средства расши­рения торговли.

Экономические сочинения всегда более или менее опре­деленно преследуют практические цели: обосновать те или иные хозяйственные мероприятия, методы, политику. Но у меркантилистов эти практические задачи особенно преоб­ладали. Ман, как и другие авторы-меркантилисты, был да­лек от стремления создать какую-нибудь «систему» эконо­мических воззрений. Однако экономическое мышление имеет свою логику, и Ман по необходимости оперировал теоретическими понятиями, отражавшими реальность: то­вары, деньги, прибыль, капитал... Так или иначе, он пы­тался найти причинную связь между ними.

Пионеры

Новое — трудно. И, оценивая достижения мыслителей XVII в., мы должны помнить об огромных трудностях, стоявших перед ними. Великие английские философы-материалисты Френ­сис Бэкон и Томас Гоббс еще только разрабатывали новый подход к природе и обществу, ставивший главной задачей науки выяснение их объективных закономерностей. В экономическом мышлении надо было преодолеть устоявшиеся веками религиозно-этические принципы. Ранее основной вопрос состоял в том, что должно быть в экономической жизни в соответствии с буквой и духом писания. Теперь речь шла о том, что есть в действительности и что нужно сделать с этой действительностью в интересах «богатства общества».

Хотя великие географические открытия и рост торгов­ли расширили горизонт, люди еще очень мало знали о мире. Да что говорить о заморских странах! Даже геогра­фические и экономические описания Англии были недо­стоверны, полны ошибок и нелепостей. Пионеры экономи­ческой мысли имели в своем распоряжении крайне скуд­ную сумму фактов и не имели почти никакой статистики. Но жизнь властно диктовала новый взгляд на дела чело­веческие и толкала пытливые умы в новые области. На протяжении столетия между Маном и Смитом количество выходивших в свет экономических сочинений в Англии быстро росло. Первая библиография таких сочинений, сос­тавленная Дж. Мэсси в 1764 г., насчитывала свыше 2300 названий. В основном это меркантилистская литература, хотя в работах Петти, Локка, Норса и некоторых других писателей уже закладывались основы классической поли­тической экономии.

Меркантилизм ни в коей мере не был специфически английским явлением. Политика накопления денег, про­текционизма и государственной регламентации хозяйства проводилась в XV—XVIII вв. во всей Европе — от Порту­галии до Московии. Развитые формы политика мерканти­лизма получила во Франции во второй половине XVII в. при всесильном министре Кольбере. Теорию меркантили­зма успешно разрабатывали итальянские экономисты. Ес­ли у англичан в заглавие почти каждого меркантилист­ского трактата входило слово «торговля», то у итальянцев таким словом были «деньги», «монета»: для раздроблен­ной Италии проблема денег и их обмена между мелкими государствами имела первостепенное значение. В Герма­нии меркантилизм в форме так называемой камералистики был официальной экономической доктриной вплоть до на­чала XIX в.

Но ведущую роль в разработке идей меркантилизма играли английские экономисты. Это объясняется быстрым экономическим развитием Англии, зрелостью английской буржуазии. Маркс, давший глубокий анализ меркантили­зма, опирался в основном на труды английских авторов.

Адам Смит ввел взгляд на меркантилизм как на своего рода предрассудок. Этот взгляд укрепился у вульгариза­торов классической политической экономии. Маркс возра­жал против этого: «...не следует представлять себе этих меркантилистов такими глупцами, какими их изображали впоследствии вульгарные сторонники свободной торгов­ли»[20]. Для своего времени зрелый меркантилизм был серь­езным достижением науки. Самые талантливые из этих пионеров экономической мысли могли бы стоять в одном ряду с крупнейшими мыслителями XVII в.— философами, математиками, естествоиспытателями.

Национальный характер меркантилизма как теоретиче­ской системы и как политики имел свои основания. Уско­ренное капиталистическое развитие было возможно только в национальных рамках и во многом зависело от государ­ственной власти, которая содействовала накоплению капи­тала и тем самым хозяйственному росту. Своими взгляда­ми меркантилисты выражали подлинные закономерности и потребности экономического развития.

Почему «богатство», т. е. создаваемая, потребляемая инакопляемая масса благ — потребительных стоимостей, растет в одной стране интенсивнее, чем в другой? Что мо­жно и нужно сделать в масштабе предприятий и, особенно, государства, чтобы богатство росло быстрее? Нетрудно ви­деть, что именно способность политической экономии да­вать ответы на эти вопросы оправдывает ее существование как науки. Меркантилисты пытались найти ответы и иска­ли их в условиях экономики своей эпохи. Можно сказать, что они первыми выдвинули задачу «рационального хозяй­ствования» как важнейшую проблему экономической на­уки. Многие их эмпирические выводы и рекомендации были объективно оправданы и в этом смысле научны.

Вместе с тем они сделали первые шаги и в смысле по­знания законов движения и внутреннего механизма капи­талистической экономики. Это познание было весьма поверхностным и односторонним, поскольку они искали разгадку секретов экономики в сфере обращения. Произ­водство они рассматривали, по замечанию одного из крити­ков, только как «необходимое зло», как средство для обес­печения притока денег в страну, вернее, в руки торговых капиталистов. Между тем основой всякого общества яв­ляется производство материальных благ, а обращение вто­рично по отношению к нему.

В свою очередь, этот взгляд меркантилистов объясняет­ся тем, что торговый капитал был в то время преобладаю­щей формой капитала вообще. Производство еще в подав­ляющей части велось докапиталистическим способом, но сфера обращения, особенно внешняя торговля, была уже захвачена крупным по тем временам капиталом. Не слу­чайно деятельность таких компаний, как Ост-Индская, Африканская и др., находилась в Англии в центре эконо­мических дискуссий в течение всего XVII и первой поло­вине XVIII в.

Само «богатство нации» меркантилисты, по существу, рассматривали через призму интересов торгового капита­ла. Поэтому они не могли не заниматься такой важней­шей экономической категорией, как меновая стоимость. Она-то их, в сущности, и интересовала как теоретиков, ибо в чем более ярко воплощается меновая стоимость, как не в деньгах, в золоте? Однако даже исходная аристотелева идея уравнения разных благ и разных видов труда в об­мене была им чужда. Напротив, им представлялось, что об­мен но своей природе неравен, неэквивалентен. (Этот взгляд имел свое историческое основание в том, что они рассматривали прежде всего внешнеторговый обмен, кото­рый был нередко заведомо неэквивалентным, особенно в торговле с отсталыми и «дикими» народами.) Меркантили­сты, как правило, не развивали теорию трудовой стоимо­сти, зачатки которой имеются у Аристотеля и некоторых средневековых авторов.

Прибавочная стоимость, которая в действительности яв­ляется плодом присваиваемого капиталистами неоплачен­ного труда наемных рабочих, у меркантилистов выступает в образе торговой прибыли. Прирост и накопление капи­тала представлялись им не результатами эксплуатации труда, а порождением обмена, особенно внешней торговли.

Но эти иллюзии и заблуждения не исключали того, что многие проблемы меркантилисты видели в верном свете. Так, важным предметом их заботы было фактически вовле­чение в капиталистическое производство возможно боль­шей части населения. В сочетании с предельно низкой реальной заработной платой это должно было увеличивать массу прибыли и ускорять накопление капитала. Меркан­тилисты придавали большое значение в экономическом развитии эластичной денежной системе (см. подробнее гл. 5 о Джоне Ло). Их понимание роли денежных факто­ров в экономике было в некоторых отношениях глубже, чем у Адама Смита. Полагаясь в своих экономических проектах на сильную государственную власть, поздние меркантилисты вместе с тем часто возражали против чрез­мерной и мелочной государственной регламентации хозяй­ства. Это особенно характерно для англичан, выражавших интересы сильной, самостоятельной и опытной буржуазии, нуждавшейся в государстве лишь для общей защиты ее интересов.

Томас Ман упорно боролся против жесткого регулиро­вания вывоза драгоценных металлов. Он писал, что как крестьянину необходимо бросить зерно в землю, чтобы по­лучить позже урожай, так купцу надо вывезти деньги и купить иностранные товары, чтобы затем продать больше своих товаров и дать нации выгоды в виде дополни­тельного количества денег.

Меркантилизм и наша эпоха

Меркантилизм как направление в экономической теории сошел со сцены к концу XVIII в. Условиям про­мышленной революции и фабричной индустрии более со­ответствовали принципы классической политической экономии. Преобладание этих принципов было особенно пол­ным в самых передовых капиталистических странах — в Англии и во Франции. В экономической политике отраже­нием этого было ослабление прямого вмешательства госу­дарства в экономику и во внешнюю торговлю.

Однако в странах, которые позже вступали на путь капиталистического развития, идеи классической школы не могли полностью укорениться. Буржуазия этих стран не хотела признавать, что в экономике надо все предоставить свободной игре сил. Не без основания она полагала, что в такой игре лучшие шансы на выигрыш имеет именно английская, а также французская буржуазия. Поэтому неко­торые конкретные идеи меркантилистов никогда не уми­рали, а арсенал их политики — государственное руковод­ство хозяйством, протекционизм, обеспечение изобилия денег в стране — во многих случаях активно использовал­ся правительствами.

Настал XX век. В промышленных буржуазных странах развился государственно-монополистический капитализм. Экономические идеи, соответствующие этим условиям и от­ражающие задачи государственного воздействия на хо­зяйство, наиболее полно высказал в 30-х годах нашего столетия английский теоретик Джон Мейнард Кейнс. Буржуазная экономическая мысль в последние десятилетия развивалась в большой мере под знаком его идей. Они во многом определяют экономическую политику современ­ного капитализма, на которую опираются теперь монопо­лии и государство, стремясь удержать свои позиции в эко­номическом соревновании с социалистической системой.

Капитализм не может больше существовать на основе саморегулирования, утверждал Кейнс. Государство должно взять на себя задачу регулирования экономики. Эта задача сводится главным образом к тому, чтобы поддерживать и стимулировать платежеспособный спрос, который имеет тенденцию хронически отставать от производства. Таким путем надо бороться с безработицей и недогрузкой предприятий. Частных капиталистов необходимо постоян­но подталкивать, чтобы они делали инвестиции капитала, т. е. строили новые предприятия, расширяли производство.

Невмешательство государства в экономику, которое полтора столетия провозглашала буржуазная политиче­ская экономия,— ложная и опасная идея. Прежде всего государство должно обеспечить изобилие денег в стране и их «дешевизну», т. е. низкие ставки ссудного процента. При таком положении капиталисты будут охотно брать в банках ссуды, делать инвестиции, а значит, нанимать ра­бочих и выплачивать им заработную плату. Свобода тор­говли — предрассудок. Если это необходимо для полной занятости, допустимы и ограничения ввоза иностранных то­варов, и демпинг (вывоз своих товаров по низким ценам для захвата рынков), и девальвация валюты.

Читатель, вероятно, улавливает ход мыслей Кейнса. Еще раз напомню, что это не мудрствования далекого от жизни профессора, а сугубо практическая «мудрость», ко­торой теперь во многом руководствуются правительства главных капиталистических стран.

Эти рекомендации до странности напоминают идеи мер­кантилистов,— разумеется, с учетом всей разницы между современной капиталистической экономикой и той эконо­микой, которая была в Западной Европе 250—300 лет на­зад. Шведский ученый Эли Хекшер, признанный специа­лист по меркантилизму, пишет: «Взгляды Кейнса на эко­номические явления удивительно похожи на взгляды мер­кантилистов, хотя его социальная философия совершенно иная...»[21] Конечно, иная! Кейнс — идеолог современного государственно-монополистического капитализма, а меркантилисты выражали интересы нарождавшейся торгово-промышленной буржуазии эпохи раннего капитализма.

Кейнс выражался прямо. Если он не признавал Марк­са, то он и не делал в его сторону лицемерных поклонов, как некоторые буржуазные ученые. Если он ставил своей задачей ниспровержение «классической доктрины» (под которой он понимал, грубо говоря, концепции саморегулирования и невмешательства государства в экономику), то он объявлял об этом на первой же странице. Так же он по­ступил и с меркантилистами, открыто признав их своими предшественниками. Правда, критики, особенно тот же профессор Хекшер, потом показали, что Кейнс отчасти просто приписывал авторам XVII и XVIII столетий свои собственные идеи, толковал этих авторов, мягко говоря, своеобразно и в удобном для себя смысле. Тем не менее, родство Кейнса с меркантилистами многозначительно. Кейнс сам сформулировал четыре пункта, роднящие его с ними.

Во-первых, меркантилисты, по его мнению, связывали свое стремление к увеличению массы денег в стране с за­дачей понижения ссудного процента и поощрения инвести­ций. Как мы только что видели, это одна из ключевых идей Кейнса. Во-вторых, меркантилисты не боялись повышения цен и считали, что высокие цены способствуют расшире­нию торговли и производства. Кейнс является одним из ос­нователей современных концепций «умеренной инфляции» как средства поддержания экономической активности. В-третьих, «меркантилисты были родоначальниками...представления о недостатке денег как о причине безрабо­тицы»[22]. Кейнс выдвинул идею, что увеличение количества денег путем кредитной экспансии банков и дефицитов государственного бюджета» может быть важнейшим орудием борьбы с безработицей. В-четвертых, «меркантилисты не обманывались насчет националистического характера их политики и ее тенденций к развязыванию войны»[23]. Кейнс считал, что протекционизм может помочь в данной стране разрешению проблемы занятости и выступал за экономический национализм.

К этому надо бы добавить пятый пункт, который Кейнс
считал, видимо, само собой разумеющимся упор на важную роль государства в экономике.

Выше говорилось, что в конце XIX в. буржуазная политическая экономия окончательно отказалась от трудо­вой теории стоимости и других теоретических основ клас­сической школы. Теперь она отказалась и от экономиче­ской политики, вытекающей из учения классиков буржуазной политической экономии. Коренная причина этого — обострение противоречий капитализма. В усилении госу­дарственного вмешательства буржуазные экономисты ищут способа смягчить эти противоречия. А концепцию всесилия государства в экономике в прошлом наиболее полно выразил меркантилизм. Отсюда и родство.

Не вся современная буржуазная политическая эконо­мия пошла по пути кейнсианства. Имеются целые шко­лы, отрицающие необходимость усиления государствен­ного вмешательства в экономику. Они выступают за «сво­боду частного предпринимательства», против инфляцион­ных увлечений кейнсианцев. Такие авторы иногда назы­вают попытки государственного воздействия на экономику, на производство и занятость «неомеркантилизмом», вкла­дывая в этот термин отрицательный смысл. В их понима­нии любое такое государственное воздействие ведет к ущемлению свободы личности и не соответствует «запад­ным идеалам». Эти критики «неомеркантилизма» не видят того, что (может быть, бессознательно) выражают своими теориями кейнсианцы: усиление роли современного буржуазного государства в экономике есть объективная зако­номерность. Иначе капитализм уже не может справиться с порожденными им силами.

Вот один из образчиков такой продукции: сборник ста­тей под редакцией двух профессоров, озаглавленный «Центральное планирование и неомеркантилизм». Там предаются анафеме любые попытки регулирования эконо­мики развитых капиталистических стран. Едва ли, однако, найдется сейчас в мире капитализма правительство, кото­рое согласилось бы с такой точкой зрения, цитируемой в одной из статей: «Регулирование денег и банкового дела может считаться функцией государства не более чем такой функцией является регулирование выращивания и сбыта лука»[24].

С другой стороны, кличкой «неомеркантилизм» бро­сается тень на экономическую политику молодых разви­вающихся государств. Государственный сектор в экономи­ке, народнохозяйственные планы и программы именуются неомеркантилизмом. Защита национальной промышленно­сти с помощью таможенных тарифов и других мер тоже неомеркантилизм. Двусторонние торговые соглашения, финансирование индустриализации путем государствен­ных займов, регулирование цен и ограничение прибылей монополий — опять и опять неомеркантилизм.

А как же могут развиваться эти страны? На основе сво­боды торговли, т. е. свободы действий иностранных моно­полий, при благожелательном невмешательстве государ­ства. Тогда, очевидно, не будет неомеркантилизма. Но то­гда не будет и независимого экономического развития, ибо именно эти условия консервируют отсталость и зависи­мость!

Итак, слово меркантилизм живет не только в книгах исторического характера. Это понятие сложно, и в нем по-разному отражается идеологическая борьба нашего вре­мени.

Глава 3