Евгений Иванович Замятин 1884-1937

Уездное - Повесть (1912)

Уездного малого Анфима Барыбу называют «утюгом». У него тяже­лые железные челюсти, широченный четырехугольный рот и узенький лоб. Да и весь Барыба из жестких прямых и углов. И выходит из всего этого какой-то страшный лад. Ребята-уездники побаиваются Ба­рыбу: зверюга, под тяжелую руку в землю вобьет. И в то же время им на потеху он разгрызает камушки, за булку.

Отец-сапожник предупреждает: со двора сгонит, коли сын не вы­держит в училище выпускные экзамены. Анфим проваливается на первом же — по Закону Божьему и, боясь отца, домой не возвраща­ется.

Он поселяется на дворе заброшенного дома купцов Балкашиных. На огородах Стрелецкой слободы да на базаре все, что удается, вору­ет. Как-то Анфим крадет цыпленка со двора богатой вдовы кожевен­ного фабриканта Чеботарихи. Тут-то его и выслеживает кучер Урванка и тащит к хозяйке.

Хочет Чеботариха наказать Барыбу, но, взглянув на его зверино-крепкое тело, уводит в свою спальню, якобы чтоб заставить раскаять­ся в грехе. Однако расползшаяся как тесто Чеботариха сама решает согрешить — для сиротинки.

Теперь в доме Чеботарихи Барыба живет в покое, на всем готовом

[158]

И бродит в сладком безделье. Чеботариха в нем день ото дня все боль­ше души не чает. Вот Барыба уже и на чеботаревском дворе распо­рядки наводит: мужиками командует, провинившихся штрафует.

В чуриловском трактире знакомится Анфим с Тимошей-портным, маленьким, востроносым, похожим на воробья, с улыбкой вроде теп­лой лампадки. И становится Тимоша его приятелем.

Однажды видит Барыба на кухне, как молоденькая служанка Полька, дура босоногая, поливает деревцо апельсиновое супом. Дерев­цо это уже полгода выращивает, бережет-холит. Выхватывает Анфим с корнем деревцо — да за окно. Полька ревет, и Барыба выталкивает ее ногой в погреб. Тут-то в его голове и поворачивается какой-то жернов. Он — за ней, легонько налегает на Польку, она сразу и пада­ет. Послушно двигается, только еще чаще хнычет. И в этом — особая сладость Барыбе. «Что, перина старая, съела, ага?» — говорит он вслух Чеботарихе и показывает кукиш. Выходит из погреба, а под са­раем копошится Урванка.

Барыба сидит в трактире за чаем с Тимошей. Тот заводит свое любимое — о Боге: Его нет, а все ж жить надо по-Божьи. Да еще рассказывает, как, больной чахоткой, он ест со своими детьми из одной миски, чтобы узнать, прилипнет ли эта болезнь к ним, подни­мется ли у Бога рука на ребят несмышленых.

В Ильин день устраивает Чеботариха Барыбе допрос — о Польке. Анфим молчит. Тогда Чеботариха брызгает слюной, топает ногами:

«Вон, вон из мово дому! Змей подколодный!» Барыба идет сначала к Тимоше, потом в монастырь к монаху Евсею, знакомому Анфиму с детства.

Батюшки Евсей и Иннокентий, а также Савка-послушник потчу­ют гостя вином. Затем Евсей, одолжив у Анфима денег, отправляется с ним и Савкой гулять дальше, в Стрельцы.

На следующий день Евсей с Барыбой идут в Ильинскую церковь, где хранятся деньги Евсея, и монах возвращает Анфиму долг. С тех пор вертится Барыба возле церкви и однажды ночью после празднич­ной службы — шасть в алтарь за денежками Евсея: на кой ляд они монаху?

Теперь Барыба снимает комнату в Стрелецкой слободе у Апроси-салдатки. Читает Анфим лубочные книжонки. Гуляет в поле, там косят. Вот бы так и Барыбе! Да нет, не в мужики же ему идти. И подает он прошение в казначейство: авось возьмут писцом.

Узнает Евсей о пропаже денег и понимает, что украл их Барыба. Решают монахи напоить Анфимку-вора чаем на заговоренной воде — авось сознается. Отхлебывает Барыба из стакана, и хочется сказать: «Я

[159]

украл», но молчит он и лишь улыбается зверино. А сосланный в этот монастырь дьяконок подскакивает к Барыбе: «Нет, братец, тебя ни­какой разрыв-травой не проймешь. Крепок, литой».

Неможется Барыбе. На третий день только отлегло. Спасибо Апросе, выходила Анфима и стала с тех пор его сударушкой.

Осень в этот год какая-то несуразная: падает и тает снег, и с ним тают Барыбины-Евсеевы денежки. Из казначейства приходит отказ. Тут-то Тимоша и знакомит Анфима с адвокатом Семеном Семенови­чем, прозванным Моргуновым. Он ведет у купцов все их делишки темные и никогда не говорит о Боге. Начинает Барыба ходить у него в свидетелях: оговаривает, кого велит Моргунов.

В стране все полыхает, в набат бьют, вот и министра ухлопали. Тимоша и Барыба с приятелями перед пасхальной вечерей сидят в трактире. Портной все в платок покашливает. Выходят на улицу, а Тимоша возвращается: платок в трактире обронил. Наверху шум, вы­стрелы, выкатывается кубарем Тимоша, вслед кто-то стрелой и — в переулок. А другой, его сообщник — чернявенький мальчишечка, лежит на земле, и владелец трактира старик Чурилов пинает его в бок: «Унесли! Убег один, со ста рублями убег!» Вдруг подскакивает злой Тимоша: «Ты что ж это, нехристь, убить мальца-то за сто целко­вых хочешь?» По мнению Тимоши, Чурилову от сотни не убудет, а они, может, два дня не ели. «Ясли бы до нашего сонного озера дошло, в самый бы омут полез!» — говорит приятелям Тимоша о ре­волюционных событиях.

Понаехали из губернии, суд военный. Чурилов во время допроса жалуется на Тимошку-дерзеца. Барыба же вдруг говорит прокурору:

«Платка никакого не было. Сказал Тимоша: дело наверху есть».

Тимошу арестовывают. Исправник Иван Арефьич с Моргуновым решают подкупить Барыбу, чтобы тот показал на суде против прияте­ля. Шесть четвертных да местишко урядника — не мало ведь!

В ночь перед судом нудит внутри у Барыбы какой-то мураш надо­едный. Отказаться бы, приятель все-таки, как-то чудно. Но жизни-то всего в Тимоше полвершка. Снятся экзамены, поп. Опять провалится Анфим, второй раз. А мозговатый он был, Тимоша-то. «Был?» Поче­му «был»?..

Барыба уверенно выступает на суде. А утром в веселый базарный день казнят Тимошу и чернявенького мальчишечку. Чей-то голос го­ворит: «Висельники, дьяволы!» А другой: «Тимошка Бога забыл.. Кон­чилось в посаде старинное житье, взбаламутили, да».

Белый новенький китель, погоны. Идет Барыба, радостный и гор­дый, к отцу: пусть-ка теперь поглядит. Буркает постаревший отец:

[160]

«Чего надо?» — «Слышал? Три дня как произвели». — «Слышал об тебе, как же. И про монаха Евсея. И про портного тоже». И вдруг затрясся старик, забрызгал слюной: «Во-он из мово дому, негодяй! Во-он!»

Очумелый, идет Барыба в чуриловский трактир. Там веселятся приказчики. Уже здорово нагрузившись, двигается Барыба к приказ­чикам: «У нас теперь смеяться с-строго не д-дозволяется...» Покачи­вается огромный, четырехугольный, давящий, будто не человек, а старая воскресшая курганная баба, нелепая русская каменная баба.

Т. Т. Давыдова

Мы - Роман (1920—1921, опубл. 1952)

Далекое будущее. Д-503, талантливый инженер, строитель космичес­кого корабля «Интеграл», ведет записки для потомков, рассказывает им о «высочайших вершинах в человеческой истории» — жизни Еди­ного Государства и его главе Благодетеле. Название рукописи — «Мы». Д-503 восхищается тем, что граждане Единого Государства, нумера, ведут рассчитанную по системе Тэйлора, строго регламентиро­ванную Часовой Скрижалью жизнь: в одно и то же время встают, начинают и кончают работу, выходят на прогулку, идут в аудиториум, отходят ко сну. Для нумеров определяют подходящий табель сексу­альных дней и выдают розовую талонную книжку. Д-503 уверен:

«Мы» — от Бога, а «я» — от диавола.

Как-то весенним днем со своей милой, кругло обточенной подру­гой, записанной на него 0-90, Д-503 вместе с другими одинаково оде­тыми нумерами гуляет под марш труб Музыкального Завода. С ним заговаривает незнакомка с очень белыми и острыми зубами, с каким-то раздражающим иксом в глазах или бровях. 1-330, тонкая, резкая, упрямо-гибкая, как хлыст, читает мысли Д-503.

Через несколько дней 1-330 приглашает Д-503 в Древний Дом (они прилетают туда на аэро). В квартире-музее рояль, хаос красок и форм, статуя Пушкина. Д-503 захвачен в дикий вихрь древней жизни. Но когда 1-330 просит его нарушить принятый распорядок дня и остаться с ней, Д-503 намеревается отправиться в Бюро Храни­телей и донести на нее. Однако на следующий день он идет в Меди­цинское Бюро: ему кажется, что в него врос иррациональный №1 и что он явно болен. Его освобождают от работы.

[161]

Д-503 вместе с другими нумерами присутствует на площади Куба во время казни одного поэта, написавшего о Благодетеле кощунствен­ные стихи. Поэтизированный приговор читает трясущимися серыми губами приятель Д-503, Государственный Поэт R-13. Преступника казнит сам Благодетель, тяжкий, каменный, как судьба. Сверкает ост­рое лезвие луча его Машины, и вместо нумера — лужа химически чистой воды.

Вскоре строитель «Интеграла» получает извещение, что на него за­писалась 1-330. Д-503 является к ней в назначенный час. 1-330 драз­нит его: курит древние «папиросы», пьет ликер, заставляет и Д-503 сделать глоток в поцелуе. Употребление этих ядов в Едином Государ­стве запрещено, и Д-503 должен сообщить об этом, но не может. Те­перь он другой. В десятой записи он признается, что гибнет и больше не может выполнять свои обязанности перед Единым Государством, а в одиннадцатой — что в нем теперь два «я» — он и прежний, не­винный, как Адам, и новый — дикий, любящий и ревнующий, со­всем как в идиотских древних книжках. Если бы знать, какое из этих «я» настоящее!

Д-503 не может без 1-330, а ее нигде нет. В Медицинском Бюро, куда ему помогает дойти двоякоизогнутый Хранитель S-4711, при­ятель I, выясняется, что строитель «Интеграла» неизлечимо болен: у него, как и у некоторых других нумеров, образовалась душа.

Д-503 приходит в Древний Дом, в «их» квартиру, открывает двер­цу шкафа, и вдруг... пол уходит у него из-под ног, он опускается в какое-то подземелье, доходит до двери, за которой — гул. Оттуда по­является его знакомый, доктор. «Я думал, что она, 1-330...» — «Стой­те тут!» — доктор исчезает. Наконец! Наконец она рядом. Д и I уходят — двое-одно... Она идет, как и он, с закрытыми глазами, за­кинув вверх голову, закусив губы... Строитель «Интеграла» теперь в новом мире: кругом что-то корявое, лохматое, иррациональное.

0-90 понимает: Д-503 любит другую, поэтому она снимает свою запись на него. Придя к нему проститься, она просит: «Я хочу — я должна от вас ребенка — и я уйду, я уйду!» — «Что? Захотелось Ма­шины Благодетеля? Вы ведь ниже сантиметров на десять Материн­ской Нормы!» — «Пусть! Но ведь я же почувствую его в себе. И хоть несколько дней...» Как отказать ей?.. И Д-503 выполняет ее про­сьбу — словно бросается с аккумуляторной башни вниз.

1-330 наконец появляется у своего любимого. «Зачем ты меня му­чила, зачем не приходила?» — «А может быть, мне нужно было ис­пытать тебя, нужно знать, что ты сделаешь все, что я захочу, что ты совсем уже мой?» — «Да, совсем!» Сладкие, острые зубы; улыбка,

[162]

она в чашечке кресла — как пчела: в ней жало и мед. И затем — пчелы — губы, сладкая боль цветения, боль любви... «Я не могу так, I. Ты все время что-то недоговариваешь», — «А ты не побоишься пойти за мной всюду?» — «Нет, не побоюсь!» — «Тогда после Дня Единогласия узнаешь все, если только не...»

Наступает великий День Единогласия, нечто вроде древней Пасхи, как пишет Д-503; ежегодные выборы Благодетеля, торжество воли единого «Мы». Чугунный, медленный голос: «Кто «за» — прошу под­нять руки». Шелест миллионов рук, с усилием поднимает свою и Д-503. «Кто «против»?» Тысячи рук взметнулись вверх, и среди них — рука 1-330. И дальше — вихрь взвеянных бегом одеяний, рас­терянные фигуры Хранителей, R-13, уносящий на руках 1-330. Как таран, Д-503 пропарывает толпу, выхватывает I, всю в крови, у R-13, крепко прижимает к себе и уносит. Только бы вот так нести ее, нести, нести...

А назавтра в Единой Государственной Газете: «В 48-й раз едино­гласно избран все тот же Благодетель». А в городе повсюду расклеены листки с надписью «Мефи».

Д-503 с 1-330 по коридорам под Древним Домом выходят из го­рода за Зеленую Стену, в низший мир. Нестерпимо пестрый гам, свист, свет. У Д-503 голова кругом. Д-503 видит диких людей, оброс­ших шерстью, веселых, жизнерадостных. 1-330 знакомит их со стро­ителем «Интеграла» и говорит, что он поможет захватить корабль, и тогда удастся разрушить Стену между городом и диким миром. А на камне огромные буквы «Мефи». Д-503 ясно: дикие люди — полови­на, которую потеряли горожане, одни Н₂, а другие О, а чтобы полу­чилось Н₂О, нужно, чтобы половины соединились.

I назначает Д свидание в Древнем Доме и открывает ему план «Мефи»: захватить «Интеграл» во время пробного полета и, сделав его оружием против Единого Государства, кончить все сразу, быстро, без боли. «Какая нелепость, I! Ведь наша революция была послед­ней!» — «Последней — нет, революции бесконечны, а иначе — энт­ропия, блаженный покой, равновесие. Но необходимо его нарушить ради бесконечного движения». Д-503 не может выдать заговорщиков, ведь среди них... Но вдруг думает: что, если она с ним только из-за...

Наутро в Государственной Газете появляется декрет о Великой Операции. Цель — уничтожение фантазии. Операции должны под­вергнуться все нумера, чтобы стать совершенными, машиноравными. Может быть, сделать операцию Д и излечиться от души, от I? Но он не может без нее. Не хочет спасения...

На углу, в аудиториуме, широко разинута дверь, и оттуда — мед-

[163]

ленная колонна из оперированных. Теперь это не люди, а какие-то человекообразные тракторы. Они неудержимо пропахивают сквозь толпу и вдруг охватывают ее кольцом. Чей-то пронзительный крик:

«Загоняют, бегите!» И все убегают. Д-503 вбегает передохнуть в какой-то подъезд, и тотчас же там оказывается и 0-90. Она тоже не хочет операции и просит спасти ее и их будущего ребенка. Д-503 дает ей записку к 1-330: она поможет.

И вот долгожданный полет «Интеграла». Среди нумеров, находя­щихся на корабле, члены «Мефи». «Вверх — 45°!» — командует Д-503. Глухой взрыв — толчок, потом мгновенная занавесь туч — корабль сквозь нее. И солнце, синее небо. В радиотелефонной Д-503 находит 1-330 — в слуховом крылатом шлеме, сверкающую, летучую, как древние валькирии. «Вчера вечером приходит ко мне с твоей запис­кой, — говорит она Д. — И я отправила — она уже там, за Стеною. Она будет жить...» Обеденный час. Все — в столовую. И вдруг кто-то заявляет: «От имени Хранителей... Мы знаем все. Вам — кому я гово­рю, те слышат... Испытание будет доведено до конца, вы не посмеете его сорвать. А потом...» У I — бешеные, синие искры. На ухо Д: «А, так это вы? Вы — «исполнили долг»?» И он вдруг с ужасом понима­ет: это дежурная Ю, не раз бывавшая в его комнате, это она прочи­тала его записи. Строитель «Интеграла» — в командной рубке. Он твердо приказывает: «Вниз! Остановить двигатели. Конец всего». Об­лака — и потом далекое зеленое пятно вихрем мчится на корабль. Исковерканное лицо Второго Строителя. Он толкает Д-503 со всего маху, и тот, уже падая, туманно слышит: «Кормовые — полный ход!» Резкий скачок вверх.

Д-503 вызывает к себе Благодетель и говорит ему, что ныне сбыва­ется древняя мечта о рае — месте, где блаженные с оперированной фантазией, и что Д-503 был нужен заговорщикам лишь как строитель «Интеграла». «Мы еще не знаем их имен, но уверен, от вас узнаем».

На следующий день оказывается, что взорвана Стена и в городе летают стаи птиц. На улицах — восставшие. Глотая раскрытыми ртами бурю, они двигаются на запад. Сквозь стекло стен видно: жен­ские и мужские нумера совокупляются, даже не спустивши штор, без всяких талонов...

Д-503 прибегает в Бюро Хранителей и рассказывает S-4711 все, что он знает о «Мефи». Он, как древний Авраам, приносит в жертву Исаака — самого себя. И вдруг строителю «Интеграла» становится ясно: S — один из тех...

Опрометью Д-503 — из Бюро Хранителей и — в одну из общест­венных уборных. Там его сосед, занимающий сиденье слева, делится с

[164]

ним своим открытием: «Бесконечности нет! Все конечно, все просто, все — вычислимо; и тогда мы победим философски...» — «А там, где кончается ваша конечная вселенная? Что там — дальше?» Ответить сосед не успевает. Д-503 и всех, кто был там, хватают и в аудиториуме 112 подвергают Великой Операции. В голове у Д-503 теперь пусто, легко...

На другой день он является к Благодетелю и рассказывает все, что ему известно о врагах счастья. И вот он за одним столом с Благодете­лем в знаменитой Газовой комнате. Приводят ту женщину. Она должна дать свои показания, но лишь молчит и улыбается. Затем ее вводят под колокол. Когда из-под колокола выкачивают воздух, она откидывает голову, глаза полузакрыты, губы стиснуты — это напоми­нает Д-503 что-то. Она смотрит на него, крепко вцепившись в ручки кресла, смотрит, пока глаза совсем не закрываются. Тогда ее вытаски­вают, с помощью электродов быстро приводят в себя и снова сажают под колокол. Так повторяется три раза — и она все-таки не говорит ни слова. Завтра она и другие, приведенные вместе с нею, взойдут по ступеням Машины Благодетеля.

Д-503 так заканчивает свои записки: «В городе сконструирована временная стена из высоковольтных волн. Я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить».

Т. Т. Давыдова