Р.S. Всю работу выполняй с мыслью о Боге.

 

П. Й.

Твенти-Найн-Палмз, 1950

Дорогой Уолтер,

1. Пожалуйста, напиши Вирджинии Райт, что тебе нужно для питания:

а) молоко

b) хлеб

с) масло

d) овощи и фрукты я посылаю

e) посылаю пять долларов на все.

2. Сообщи пожалуйста, какой объем работы ты выполняешь ежедневно. Пожалуйста, работай побыстрее. Еще многое предстоит сделать. С помощью кухонного ножа и ножниц сделай вырезки из:

а) Омара Хайяма

b) затем — Бхагавад-гиты.

Мне они скоро потребуются — пожалуйста, работай день и ночь. Надо работать быстро.

3. Передай Вирджинии мисс Райт текст лекции для передачи по радио.

4. Напиши Бернарду, что ему следует подготовить текст лекции для выступления по радио, так как ты теперь занят редактированием.

Глубоко медитируй вечером и каждые два часа и бегай 5—10 минут по территории обители. Продолжай делать упражнения, чтобы твое тело соответствовало образу и подобию Бога.

Не мешкай и не проявляй небрежность. Поспешай с благоразумием.

 

Щедрые благословения через Меня,

П. Йогананда

 

P.S. Есть ли у тебя газ? Если нет, скажи об этом мисс Райт. Поливай растения рано утром, если они сухие.

 

Испытываемое мною тогда психологическое брожение может показаться читателю достаточным объяснением моего чувства беспомощности: мол, нечего для оправдания ссылаться на силы, с которыми я якобы столкнулся и не мог им противодействовать. Опирающийся на чувственные доказательства рациональный ум, не учитывая надчувственных причин, считает их сверхъестественными, нереальными. Пресловутой слабостью иррациональных умов является склонность в затруднительных случаях придерживаться сверхъестественных объяснений, чтобы снять с себя ответственность. И все же каждое состояние ума отражает более широкие реальности сознания. Наша веселость, например, демонстрирует уже существующий потенциал веселости человеческой расы, а само сознание — потенциал сознания Вселенной. Живые существа проявляют сознание так же, как электрическая лампочка проявляет энергию. Сознание является космическим явлением, человек лишь настраивается на некоторые его аспекты и выражает их. Его мысли никогда не бывают одинокими, обращенными в пустоту космоса. Как птицы, несомые сильным ветром, они подхватываются и подвергаются влиянию того потока сознания, в который вливаются. В зависимости от того, на какие стороны космической реальности человек настраивается, он увлекается вниз или вверх по шкале духовной эволюции: посредством того, что называют дьявольской силой, — вниз к материи; или же вверх, к бесконечности — силой любви Бога.

И в этом, и в ином мире есть существа, которые вполне сознательно действуют как представители этих божественных или сатанинских сил. Существ первой группы мы называем ангелами, а второй — демонами.

Примерно за год до описываемого периода у меня было неприятное переживание, связанное со встречей с представителями второй группы. Этот эпизод звучит почти как страница из средневекового романа.

Я был новичком на духовном пути и наивно стремился собрать о нем любую информацию, которую только мог получить. Однажды Бун, ссылаясь на Мастера, сказал мне, что случаи одержимости, описанные в Библии, имели место в действительности. Он поведал мне странную историю о том, как некая демоническая сила пыталась овладеть им. Скорее заинтригованный, нежели напуганный, я решил, что было бы интересно самому убедиться в истинности сообщения Буна.

Вскоре мне приснился сон. Я будто был на вечеринке, и неожиданно мне в голову пришла совершенно четкая мысль: «Пришло время встретиться мне с бестелесным духом». Я оставил своих друзей и пошел через пустую, хорошо освещенную комнату к открытой двери в ее конце. Я все еще могу ясно видеть своим мысленным взором голые доски пола, стены и яркую лампу, свисающую с потолка. Следующая комната была темная; я знал, что встречу здесь развоплощенное существо. На мгновение я испугался и протянул руку, чтобы включить свет. «Не будь трусом, — укорял я себя, — как ты узнаешь, что это такое, если даже не можешь встретить его лицом к лицу?» Я остался стоять в темноте посереди комнаты и выкрикнул: «Приходи!»

Здесь начинается «средневековая» часть этой истории. На другой день Джин Гаупт рассказал мне, что примерно в то же время ночью он был разбужен громким, неистовым стуком в дверь.

— Кто это? — спросил он.

Низкий грубый голос громко спросил: «Кто в комнате?»

— Д-джин.

— Кто?

— Джин Гаупт. — К этому моменту он был страшно испуган.

— Ты мне не нужен. Мне нужен Дон Уолтер!

Кто-то или что-то со страшным шумом покинуло главное здание.

Должно быть, вскоре после этого началось и мое собственное странное приключение.

«Приходи!» — крикнул я. Как только я произнес это слово, пол подо мной начал колыхаться, словно волны озера. Через мгновение я почувствовал, что какая-то сила извлекла меня из тела и вытянула через окно в какой-то туман. Вокруг меня звучал странный аспект Аум — что-то вовсе не приятное. Это было далеко не возвышенное духовное переживание, однако в ту ночь интуиция не была моей сильной стороной.

«Как интересно!» — думал я, дав событиям развиваться, чтобы увидеть, куда они могут завести.

Вскоре на меня налетела какая-то мощная сила, как бы с твердой решимостью лишить меня сознания. Я, как мог, сопротивлялся, но воля противника была слишком сильна; я не был уверен, что одержу победу, и решил обезопасить себя.

«Мастер!» — крикнул я громко и настойчиво.

В этот момент испытание кончилось. Звук прекратился. Я снова был в своем теле и сидел на кровати, полностью проснувшись.

В тот день, позднее, я спросил Мастера, было ли это реальным переживанием.

— Да, это так. Такие явления порой случаются на пути. — И добавил: — Не бойся их.

Как можно бояться, когда мой Гуру продемонстрировал столь вездесущую защиту?!

Однако самым худшим в моем тяжелом испытании в Твенти-Найн-Палмз было то, что я не мог даже воззвать к Мастеру с обычной верой в него. Меня охватили неистовые сомнения. Не то чтобы я сомневался в великодушии Мастера, в его духовном величии или в моей преданности ему. Но мною вдруг коварно овладела мысль: «У него недостает мудрости». От этой мысли я никак не мог избавиться. Если бы Мастер сказал мне: «В Лос-Анджелесе солнечно», — во мне усмехнулся бы змей сомнения: «Спорю, что сейчас идет дождь!» Безусловно, эти сомнения не доставляли мне удовольствия. Я сделал бы все, чтобы освободиться от них, так страшно они угнетали меня.

Они начались с комментариев, которые я должен был редактировать. Я нашел их в плохом состоянии. В то время я не знал, что в первые годы своей миссии Мастер обычно писал статью, затем передавал ее редакторам и печатникам и никогда больше не возвращался к ней. Даже я, не владевший санскритом, видел несоответствия в написании имен на санскрите, что свидетельствовало о слабом знании языка. Я не сознавал, что редакторы были недостаточно квалифицированными, чтобы исправить типографские ошибки, и добавили немало собственных.

В своих комментариях Мастер иногда писал: «Это означает то-то и то-то», а потом, как бы поправляя себя: «Но с другой стороны, это также значит...» — и далее предлагал интерпретацию, которая опять, по моему мнению, имела слабую связь с предыдущей. «Разве он не понимает? — поражался я. — Как может один и тот же эпизод иметь оба значения?»

Лишь постепенно, спустя годы, я научился ценить утонченность такого мышления. Я узнал, что такой вид комментариев к Священному Писанию был обычным в Индии. Я вижу теперь, что, по сравнению с нашим, это более искусный с философской точки зрения метод, поскольку мы ограничиваем каждую истину одним определением, как будто определение и истина — одно и то же. Реальность имеет множество измерений. Чем более фундаментальна истина, там яснее видна ее связь со всем колесом опыта.

Моя дилемма сомнения иллюстрирует типичную проблему каждого верующего. Прежде чем он сможет обрести божественную свободу, он должен освободиться от всякой препятствующей этому наклонности, которые вынес из прошлого. Простого мысленного утверждения победы недостаточно: он должен смело встретить свои заблуждения и одолеть их в суровой борьбе. Каждому ищущему, если он хочет продвинуться на этом пути, предстоит преодолеть собственные, созданные им самим комбинации заблуждений.

«Ты сомневаешься теперь, — сказал мне однажды Мастер, — потому что сомневался в прошлом». (Испытывая чувство стыда, я как-то посоветовался с ним о своем затруднительном положении. Но он уже знал, что было у меня на уме.)

Со временем я понял, что одной из причин, побудивших Мастера поручить мне обучение других, было то, что, взрастив сомнения в прошлых жизнях и в какой-то мере преодолев их в этой, мне было необходимо подкрепить мою растущую веру внешним ее выражением, помогая другим преодолеть их сомнения. Помогая другим обрести веру, я оплатил бы свой собственный кармический долг прежних сомнений в Боге.

После того как я прожил в монашеском приюте около месяца, Мастер для работы над некоторыми проектами в своем ретрите вызвал из Маунт-Вашингтона Генри. Генри совершал туда ежедневные поездки из нашего приюта. Через некоторое время приехал Джерри Торгерсон и стал жить с нами. Джерри тоже работал у Мастера. Позднее, на уик-энд приезжали другие. Они также работали в пристанище Мастера. Мои душевные страдания усиливались, когда я видел эти толпы, отправляющиеся, чтобы быть рядом с Мастером, тогда как сам продолжал безнадежно работать над непостижимой задачей редактирования. Однако Мастер настаивал, чтобы я продолжал заниматься этим делом.

«Сколько ты уже отредактировал? — спрашивал он в записке, которую однажды передал мне Генри. — Следует редактировать тщательно, но быстро, иначе ничего не будет сделано. Времени мало».

Присутствие Генри было для меня настоящим счастьем. За недели, проведенные вместе с ним, мы стали близкими друзьями; наша взаимонастроенность достигла такого уровня, что порой достаточно было одному из нас подумать о чем-то, как другой уже высказывал эту мысль. Какая редкая удача найти хотя бы одного такого друга за всю жизнь!

Потом оказалось, что другие монахи тоже проводили мало времени с Мастером, поскольку выполняли работу вне помещения, а он большей частью оставался дома, беззаветно погруженный в дело завершения своих комментариев. Он не был безразличен к моему состоянию, разными путями старался поддержать меня. Однако он никогда не покушался на нашу свободную волю до такой степени, чтобы вести за нас наши важные битвы. Это лишило бы нас возможности развивать собственные силы.

Так проходили недели. В апреле посетили Маунт-Вашингтон мои родители. Папа был переведен из Египта в Бордо, во Францию, где он со временем обнаружил важное месторождение нефти под Парентисом. Мастер разрешил мне поехать и встретиться с ними. «Но ты должен вернуться через четыре дня, — писал он мне, — после того как повидаешься с родителями, которых тебе послал твой истинный Родитель, Бог». Потом, в связи со своими комментариями, он добавил: «Осталось всего три главы. Скоро мы снова будем вместе».

Как ни рад был отец встрече со мной, он не одобрял моего нового образа жизни. Он вздрогнул, увидев мою бороду, сожалел по поводу оставленной мною многообещающей карьеры писателя и совершенно отказался поддержать мои духовные убеждения. Однажды он сказал: «Если бы тебе пришлось выслушать мнения некоторых докторов относительно вашего учения об энергизации тела силой воли, ты принял бы их суждение?» Конечно, он не имел в виду консультацию с многочисленными врачами, которые уже стали членами нашего движения. Вероятно, ему даже в голову не приходила мысль, что такие существуют.

«Папа, — возразил я, — ведь доктора не всеведущи!» В воскресенье я был с папой и мамой на утренней службе в церкви Голливуда. За день до этого я спросил Преподобного Бернарда, который должен был читать проповедь: «Ты думаешь, что сможешь провести действительно научную беседу, чтобы произвести впечатление на моего отца?» «Конечно», — ответил он с уверенностью. Однако совпадение взглядов на науку Бернарда и папы было незначительным. В тот день папа вышел из церкви, убежденный в том, что Бернард совершенно лишился рассудка; это же суждение, вероятно, распространялось на всех нас.

Можно было предположить, что визит родителей, совпавший с периодом моих суровых испытаний веры, мог бы усугубить их. Однако в действительности их прибытие помогло мне преодолеть эти испытания. Несмотря на философские расхождения, мы с родителями глубоко любили друг друга, и существование этих невидимых уз помогло мне понять, что любовь является значительно лучшим лекарством от сомнений, чем рассудок, который склонен быстро осуждать, но медлить с анализом.

В конце концов мои родители остались довольны, убедившись, что я счастлив в новом призвании. Вспомнив мои невзгоды во время обучения в колледже и позднее, мама спустя несколько недель написала Мастеру, благодаря его за все доброе, что он сделал для меня.

Во время моего краткого пребывания в Маунт-Вашингтоне я убедился, что и другие монахи ранее пережили период духовных испытаний. После моего возвращения в Твенти-Найн-Палмз я сказал Мастеру: «Сэр, Джин несколько обескуражен. Кто-то сказал ему, что, по утверждению Шри Рамакришны, благословение — это лишь игра Бога. Теперь он считает, что человек может годами медитировать и ничего не достигнуть, а Бог может проявить себя даже в пьянице, если Он имеет о нем хоть какое-то представление».

«Рамакришна никогда бы не сказал так! — Мастер выглядел почти потрясенным. — Вот что происходит, когда люди, не понимая, пытаются толковать высказывания святых. У Бога нет прихотей и капризов! Конечно, это может показаться игрой людям, которые не понимают причинных воздействий прежней кармы. Но почему Бог стал бы нарушать собственный закон? Он отвечает в соответствии с законом. Передай Гаупту, что я считаю это его заблуждением».

— Передам, сэр, — я помедлил. — Мастер, а вы не поговорите с ним? Последнее время он что-то тяжело переживает.

— Хорошо, — спокойно ответил Мастер, — Сатана испытывает эту организацию. Гаупт не один такой.

Так вот в чем причина беспокойства!

— Да, — печально продолжал Мастер, — падет еще несколько голов.

— Как долго это будет продолжаться, Мастер?

— Еще некоторое время. — После небольшой паузы он продолжал: — Все это началось, когда тот мальчик, Жан, покинул Инсинитас. Потом ушел Смит. Покатятся еще несколько голов.

Жан, девятилетний мальчик, который увидел Христа, несколько месяцев спустя покинул нас вместе с матерью. Преподобный Смит был священником нашей церкви в Лонг-Бич.

К концу миссии великих учителей в их жизни происходит нечто подобное уборке квартиры. Так гарантируется, что, после того как они покинут эту землю, их работа будет продолжаться настолько чисто, насколько это возможно. Иисус Христос говорил своим ученикам: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную» — и далее, — «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне и Я в нем». Он не заботился о том, чтобы объяснить, что его слова имели чисто метафорический смысл. Он как бы провоцировал ложное понимание, чтобы выяснить, кто из его учеников действительно сонастроен с ним. Далее, в Библии говорится: «Многие из учеников Его, слыша то, говорили: воистину трудное учение; кто может его принять?» Об их общем отношении к этим словам далее говорится: «С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним» [Иоан. 6: 54—66. Парамаханса Йогананда объяснял, что Иисус, говоря о своей плоти и крови, имел в виду вездесущий вечный Дух, с которым идентифицируется его сознание. Под «плотью» он подразумевал все вибрационное мироздание, Святого Духа, или Аум, которого верующий должен принять в себя (есть), пока не почувствует, что он внутренне един с Духом. Христова «кровь» — это вездесущее сознание Христа, которое, подобно тому как кровь питает физическое тело, является истинной «жизнью» и пищей всего мироздания. Во время медитации верующий должен перейти от единения с Аум к единению с сознанием Христа, а отсюда — к единению с Богом-Отцом за пределами всего творения. Однажды я спросил Мастера: «Как высоко должен подняться человек, чтобы стать истинным мастером?» Он ответил: «Стать мастером можно, лишь когда достигнешь Сознания Христа».]. Но самые близкие ученики Иисуса были сонастроены с ним на интуитивном уровне. Ничто из того, что он говорил вслух, не могло поколебать высокой веры этого внутреннего знания. Это интуитивное понимание и уверенность свидетельствовали об их способности распространять его весть после того, как он покинет свое тело.

В ходе трудного редактирования статей Мастера оказалось, что, даже без изменения текста, они требовали серьезной коррекции. Большинство ошибок были обычными типографскими опечатками или измышлениями какого-то редактора со странной любовью к прописным буквам. Этот литературный брак был столь обильным, что я не мог подготовить статьи к публикации, не перепечатав предварительно все заново через два интервала, чтобы была возможность правки. Но Мастер видимо не знал, в каком неважном состоянии были статьи. Когда я сказал ему о необходимости перепечатки, он ответил, что на это потребуется слишком много времени.

Когда я представил плоды своих трудов в издательский отдел, усеяв поля знаками корректуры по шесть исправлений на строчку, стало очевидно, что работать с моей копии было невозможно. Старшая ученица, которой Мастер поручил окончательную ответственность за издание, приказала выбросить всю мою работу и вновь перепечатать статьи через два интервала с другого комплекта журналов. Это было то единственно возможное решение, о котором я думал все это время.

Однажды после полудня я случайно слышал, как Мастер бранил мисс Тейлор за то, что она не использовала мою работу. «Даже если бы вы мне обещали миллион долларов, — кричал он, — я бы не согласился пройти через все то, через что ему пришлось пройти, чтобы выполнить этот труд! Даже за миллион долларов!»

В тот же день после полудня, в саду Мастера, я встретился со старшим редактором. «Боже мой! — воскликнула она. — Какую же огромную работу вы проделали!» Повернувшись, чтобы войти в дверь, она машинально, ни к кому не обращаясь, добавила: «И все это напрасно!»

Позднее в тот день Мастер старался утешить меня по поводу ее жестокого замечания.

— Но сэр, — заступился я, — она совершенно права! Она просто не могла бы работать с моей копии.

— Ты заступаешься за нее! — Лицо Мастера выражало крайнее удивление. — Однако ты проделал хорошую работу. Все те прописные буквы! Они сделали бы нас посмешищем.

Я был растроган его заботой, но для меня было более важно, что я теперь больше, чем когда-либо, знал, что принадлежу ему; а все успехи и неудачи на пути ничего не значили, пока я чувствовал его любовь в своем сердце. Возможно, он держал меня в Твенти-Найн-Палмз только для того, чтобы помочь увидеть в себе важные недостатки, а вовсе не из-за его книги. Во всяком случае, я знал, что месяцы душевных переживаний сделали меня более зрелым. Теперь я испытывал по отношению к ним благодарность.

Через несколько дней перед группой монахов Мастер ласково посмотрел на меня и сказал: «Уолтер выдержал испытание. Теперь он на нашем пути».

 

ГЛАВА 31

БХАГАВАД-ГИТА

РОДИЛОСЬ НОВОЕ СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ!» — объявил с восторгом Мастер. Его комментарий к Бхагавад-гите был завершен. За три месяца непрерывной диктовки он закончил 1500 страниц. «Я сказал мисс Тейлор, сколько получилось страниц, однако она тщательно просчитала их, чтобы убедиться, что это правда!»

Мы с Мастером прогуливались по территории его ретрита. Закончив свою рукопись, он наконец позвал меня, чтобы я высказал некоторые предложения по предварительной редакции.

— Родилось новое Священное Писание! — повторил он. — Благодаря этой книге к Богу придут миллионы. Не тысячи — миллионы! Я знаю. Я видел их.

После выхода из уединения мне прежде всего надо было прочитать рукопись, чтобы получить о ней общее представление. Она просто ошеломила меня. Никогда прежде я не читал ничего более глубокого и в то же время — такого прекрасного и возвышенного. А ведь совсем недавно я ставил под вопрос мудрость Мастера! Мысленно я пинал себя за то, что был таким чурбаном. Его книга наполнена такой глубочайшей мудростью, о которой я не имел представления. В отличие от большинства философских трудов, от нее веяло свежестью и жизнью, каждая страница была искрящимся источником подлинных откровений. Уверенная рука опытного учителя иногда оживляла глубокие истины изящным юмором; в других местах он иллюстрировал их очаровательными поучительными историями или освещал несколькими строками новой, порой удивительной информации. (Например, я с изумлением узнал, что выдающиеся йоги, чтобы быстрее отработать свою прошлую карму, порой воплощались в несколько тел одновременно.) Лучше всего то, что истины, изложенные в книге, как сказал с восторгом Мастер, прояснялись «иллюстрацией за иллюстрацией».

— Теперь я понимаю, — говорил он мне, — почему мой мастер никогда не позволял мне читать другие интерпретации Гиты. Если бы я читал их, то выражавшиеся в них мнения могли бы оказать влияние на мой ум. Но эта книга исходит полностью от Бога. Это не философия, не просто любовь к мудрости: это сама мудрость. Чтобы быть уверенным, что я никоим образом не записываю собственные суждения, я перед началом диктовки настраивался на сознание Вьясы [Древнего автора Бхагавад-гиты. (Истинным автором Бхагавад-гиты считается Кришна, поведавший ее своему другу и ученику Арджуне. Вьясе [«Редактору»] приписывается заслуга письменной фиксации канонического свода Писаний индуизма.) — Прим. ред. ]. Все, что я говорил, в точности соответствовало тому, что хотел сказать он.

— Есть множество других комментариев к Гите, — продолжал Мастер, — и некоторые из них весьма известны. Однако ни один из них не был столь разносторонним в подходах, как этот. Комментарий Свами Шанкары, при всей его глубине, ограничен тем, что он делал односторонний упор на чисто духовную природу реальности. Священные Писания должны иметь дело со всеми уровнями реальности. Они должны быть полезными не только на духовном уровне, но и на физическом, ментальном плане, поскольку это те уровни, с которыми приходится считаться людям; Священные Писания создаются именно для простых людей, а не для святых.

Счастливо улыбаясь, Мастер снова произнес: «Родилось новое Священное Писание!»

— На то была Божья воля, — заключил он, — чтобы Гита получила полное объяснение только сегодня. Это была главная часть миссии, которую поручил мне Бабаджи.

Бхагавад-гита содержит диалог между Кришной и Арджуной, в ходе которого Шри Кришна повествует своему ближайшему ученику о глубоких, божественных истинах. Что, думалось мне, может быть более уместным, чем предоставить истолкование этого Священного Писания последнему воплощению самого Арджуны? Или же — самому Шри Кришне в его теперешней жизни отдать распоряжение на эту работу?

Миновали три месяца моего уединения; затем последовали два месяца напряженной работы с Мастером в его обители. Я провел много часов в его обществе и немало времени работал над его рукописью вместе с миссис Нилей, пожилой леди (не ученицей, но верующей и опытным редактором), которую Мастер пригласил в Твенти-Найн-Палмз, чтобы она оказала помощь в редактировании.

— Мне не нравится, что тебе приходится работать с ней, — сказал он мне однажды, — но сегодня этого требует дело. Однако, когда ты находишься рядом с ней, никогда не смотри ей в глаза. С этого начинается влечение.

— Сэр, — возразил я. — Она ведь старая женщина. Какое здесь может быть влечение?

— Это не имеет значения; такой магнетизм проявляется во всех возрастах. — Мастер несколько помедлил, а затем добавил: — Она уже чувствует небольшую привязанность к тебе (не в дурном смысле, а как у матери к сыну, и очень слабую). Я не хочу, чтобы ты беспокоился по этому поводу, однако помни, что магнетизм очень коварен, так что будь осторожен.

Сначала меня озадачило, почему Мастер хотел, чтобы кто-то редактировал его труды. Они были полны вдохновения, а разве божественное вдохновение не означает совершенство на всех уровнях? Похоже, что это не всегда так. «Вдохновение,— объяснял Мастер, — заключается прежде всего в вибрациях и выраженных мыслях».

Постепенно я понял, что логическая структура предложения, как хорошо действующий водопровод, относится к физическому уровню бытия. Это просто инструмент мысли и общения. Деятельность мозга медленна и нетороплива по сравнению с трансцендентной интуицией души. Часто случалось, что важное научное открытие полностью созревало в уме ученого или изобретателя, но потом ему требовались годы тяжелой работы, чтобы четко и убедительно донести интуитивное озарение до других.

Великие мастера обычно подчиняются законам материальной Вселенной, которую считают частью творения Бога. Однако материя обладает инерцией, тамасическим [ Тамас — самая низкая из трех гу н (качеств), которые наполняют всю Вселенную. Две другие — раджас или раджогуна (активирующее качество) и саттва (возвышающее, одухотворяющее качество). Эти три гуны представляют собой последовательные этапы внешнего проявления Единого Духа.] качеством Природы. Для святых, чье сознание носит трансцендентный характер, материальный способ деятельности может казаться медленным и обременительным. Как говорил Мастер, он предпочитал работать на уровне вибраций. («Так пишут книги в астральном мире [Вселенная, в которую попадают души после физической смерти. Астрал — вторая стадия внешнего проявления Духа. В последовательности космического созидания сначала появляется каузальная Вселенная (мир идей), представляющая саттва гуну. На этой стадии проявления все предметы и объекты являются идеями. Следующая стадия — астральная, представляющая раджогун у. На этой стадии изначальные идеи облекаются в энергию. На третьей стадии физическая энергия получает вид твердой субстанции. То, что это всего лишь видимость, доказано современной физикой, обнаружившей, что вещество является энергией.]. В астральном мире, так же как в физическом, есть цвет и формы. Там есть планеты, поля, озера, горы и люди. Но все объекты воспринимаются как различные проявления света».) Кроме того, в своей природной склонности к деятельности на нематериальных уровнях, великие учителя часто поручают своим ученикам задачу перевода их трудов на материальный уровень, чтобы ученики также могли развиваться духовно. Однажды Мастер сказал мне: «Помогая мне с редактированием, ты растешь сам». Когда ему это требовалось, Мастер мог легко решать мирские проблемы, в том числе связанные с грамматикой и литературным стилем. Он сказал мне однажды: «Одну книгу («Шепот из Вечности») я редактировал сам». Именно эту книгу я считаю не только одной из лучших его работ, но также самым чудесным поэтическим явлением всех времен [Я имею в виду издания 1929 и 1949 гг.]. Однако при редактировании комментариев к Гит е Мастер приветствовал наше участие и, кажется, был готов принимать во внимание большинство наших предложений.

Почти каждый день, после работы над рукописью, он откидывался на спинку стула и вел со мной непринужденную беседу. Иногда с нами в комнате оставалась миссис Нилей и присоединялась к разговору. Как правило, в таких случаях поучения Мастера принимали форму историй.

«Бог редко желает публичной демонстрации чудес», — так он начал однажды историю о Садху Харидасе, знаменитом чудотворце Индии восемнадцатого столетия, который, как рассказывал мастер, «оставался зарытым в землю в течение сорока дней. После того как его тело извлекли, французские медики обследовали его и констатировали смерть. Впоследствии, к их изумлению, он ожил!»

Однажды Садху Харидас сидел в небольшой лодке с миссионером, который старался обратить его в христианина. «Почему я должен следовать за вашим Иисусом Христом? — спросил Харидас. — Что он сделал такого, чего не могу я?»

— Он проявил силы поистине божественные, — ответил миссионер. Потом, посмотрев на воду, продолжил: — Он мог ходить по воде.

— И что же в этом особенного? — усмехнулся Харидас.

Выпрыгнув из лодки, он пошел впереди нее по воде. Когда он шел, лодка следовала за ним. Миссионер потерял дар речи!

Магараджа того штата был великой душой. Увидев однажды издали Садху Харидаса, он сказал: «В этом человеке мне что-то не нравится». Его придворные возразили: «Но он великий святой! Смотрите, что он совершил». Магараджа ответил: «Все равно, мне что-то не нравится в нем». Он чувствовал, что, увлекаясь чудесами, Садху Харидас забывал Бога.

И он был прав. Спустя некоторое время, Харидас оставил свою духовную деятельность, женился и вернулся к светской жизни. В конце концов он понял свою ошибку и возвратился к своим ученикам. «Я вернулся», — сказал он просто.

Через несколько лет он заявил: «Я совершил много недобрых дел, но теперь Возлюбленный зовет меня». Войдя в самадхи, он обрел вечную свободу.

— Сэр, — спросила озадаченная миссис Нилей, — как он так быстро снова вознесся? Разве, когда человек падает с высокого духовного уровня, он не должен понести более суровое кармическое наказание, чем павший неофит?

Мастер покачал головой. «М-мм. Бог не тиран. Если тот, кто привык пить нектар, начинает есть несвежий сыр, он будет недоволен этой переменой. Он отвергнет сыр и попросит снова нектар. Бог не откажет ему, если он осознает свою ошибку и вновь искренне обратится к любви Бога».

— Но, — продолжал Мастер, — не следует публично демонстрировать духовные силы. Не так давно в Индии говорили о йоге, который демонстрировал перед большими толпами способность глотать смертельный яд без последствий для своего здоровья. Однажды он забыл предварительно подготовить свой разум, и яд начал действовать. Когда он лежал при смерти, то признался: «Я знаю, это наказание за то, что я выставлял напоказ свои силы перед другими».

— Однако Мастер может проявлять свои божественные силы перед учениками, — продолжал говорить Мастер о своем Гуру и о чудесах, которые иногда совершал Шри Юктешвар.

— На крыше его ашрама в Пури ослабла черепица, — с улыбкой вспоминал Мастер. — Я хотел укрепить ее, потому что опасался, что она может сорваться вниз и поранить кого-нибудь. Но Мастер не проявил никакой озабоченности. «Не беспокойся об этом, — сказал он беспечно. — Пока я жив, она останется на крыше». И она оставалась там в течение почти двадцати лет, до самого дня его смерти. В тот день она упала на землю!

Однажды мы говорили о строгости дисциплины, которую поддерживал Шри Юктешвар, обучая своих учеников. «Ему не нужны были ученики, — заметил Мастер. — Немногие могли смириться с тем, что он насквозь видел все их слабости — с проницательностью, которую он всегда без колебаний проявлял! И лишь оттого, что я оставался верен ему, я нашел Бога. Изменив меня, он изменил тысячи».

— Мастер, — спросил я, — может быть, Шри Юктешвар был строг, так как знал, что больше не вернется на материальный уровень бытия? Ведь большинство его истинных учеников были уже свободными и он просто остерегался принимать на себя ответственность за новых?

— Верно, — ответил Мастер. — Это были немногочисленные последние ученики.

В другой раз Мастер сказал нам, что сам он получил освобождение «много воплощений тому назад».

— Сэр, — спросил я его однажды, — как долго я был вашим учеником?

— Ну, довольно долго, — это все, что я могу сказать.

— Но всегда ли на это требуется так много времени?

— О, да, — отвечал Мастер. — Пока люди не извлекут необходимых уроков в этой школе жизни, их часто отвлекают мирские страсти.

В комментариях к Гите Мастер подчеркивает, что если набожный человек искренне стремится к свободе, то осуществление его стремления — всего лишь дело времени. По сравнению с длинным рядом воплощений, когда душа мечется в заблуждении, прежде чем вновь обратится к своему источнику в Бесконечности, искреннее стремление к свободе находится на расстоянии не более шага от самой свободы.

Однажды после полудня мы стали обсуждать книгу Шри Юктешвара «Святая Наука».

— Мне многое в ней непонятно, — признался я.

— Неужели? — удивилась миссис Нилей. — Почему? Мне она показалась очень легкой!

Через несколько минут она вышла из комнаты. Улыбаясь, Мастер заметил: «Даже я, когда читал книгу, вынужден был в некоторых местах прервать чтение и задуматься!»

Незаметно разговор перешел к методам, применяемым мастерами. «Люди всегда ждут от них чудес, — заметил Мастер. — Они не сознают, что величайшее «чудо» мастера заключается в его смирении». Потом он добавил: «Поступки настоящих мастеров всегда руководимы мудростью и никогда — капризом.

Несколько лет назад эту страну намеревался посетить один так называемый «мастер» из Индии. Он писал мне, спрашивая, может ли посетить Маунт-Вашингтон по пути на какой-то религиозный конгресс на Среднем Западе. Мы тщательно подготовили банкет для него и для его пятнадцати учеников. Все уже ожидали его прибытия, когда из Гонолулу пришла телеграмма. Он все это время путешествовал, потом неожиданно получил «вдохновение» развернуться и снова отправиться домой. — Мастер рассмеялся. — Ни один м астер не поступил бы так!»

Он продолжал обсуждать других выдающихся представителей религии: одни из них были действительно великими, другие — менее значительными, но примеры их жизни поучительны.

— Отправившись в 1935 году в Индию, я встретил великого святого, — рассказывал Мастер. — Он еще жив. Его имя Йог Рамия. Он является учеником Рамана Махарши и полностью освобожденной душой. Мы прогуливались рука об руку по территории Раманашрама в упоении Богом. О! Если бы я провел в его обществе еще полчаса, то никогда не смог бы заставить себя снова покинуть Индию!

(В 1960 году я провел четыре дня с Йогом Рамией, или, как тогда его называли, Шри Рама Йогом. Тот визит оставил глубокий след в моей духовной жизни.)

Мастер рассказывал о работе в Индии, особенно о своей школе Ранчи.

— Проблема с обучением в школе мальчиков, — сказал он, — состоит в том, что большинство из них, становясь взрослыми, возвращаются к светской жизни. Это к лучшему, поскольку общество нуждается в возвышающем влиянии духовного воспитания; но когда начинаешь такую большую работу, то требуются работники. С этой точки зрения сегодня в Америке положение много лучше. Люди, которые приходят к нам учиться, хотят посвятить Богу всю жизнь. Таким образом, эти учения можно легче распространять.

Время от времени он говорил о том или ином ученике, желая показать мне на их примере правильное отношение к ученичеству; эти примеры должны были служить не только мне лично и были призваны помочь мне в воспитании других.

— Я принял дисциплинарные меры, — рассказывал однажды Мастер, говоря об одном из монахов, — но одна женщина пожалела его. Молодой человек, тронутый ее сочувствием, начал чувствовать некоторую жалость к себе. Но потом я сказал ему: «Знаешь, в Индии есть поговорка: «Та, кто любит тебя больше, чем родная мать, — ведьма!» Я твоя мать. Разве я не знаю, что лучше для моего ребенка?» После этого он исправился.

Говоря о той самой женщине, которая тоже была ученицей, Мастер продолжал: «Она всегда была очень любезной по натуре; она соглашалась почти со всеми практически по любому вопросу — просто по доброте своей. Однажды я сказал ей: «Если бы кто-нибудь подошел и сказал вам: «Вчера я видел Йогананду в дым пьяного; он, покачиваясь, шел вниз по Мейн-стрит», вы бы с удивлением раскрыли глаза и ответили: «Правда?». Я знаю, что вы не поверили бы этому, но разве вы не понимаете, что должны быть смелой в в