Пилигрим встречает своего проводника

Я ПРИБЫЛ в Лос-Анджелес утром 11 сентября 1948 года, в субботу, изнуренный продолжительным путешествием. Там, впервые за четыре дня, я смог побриться и принять ванну. Затем на автобусе я проехал сотню миль на юг, к небольшому прибрежному городу Инсинитас, где, как я читал, располагалась обитель Йогананды. Читая о Мастере, я сначала не обратил внимания на то, что он — основатель всемирной организации. Возможно, я подсознательно «исключил» эту информацию из-за давнишней боязни религиозных организаций. В моем сознании эта маленькая прибрежная обитель была единственным его делом.

Я прибыл в Инсинитас к концу дня и был слишком измотан, чтобы сразу направиться к жилищу Йогананады. Поэтому я остановился в гостинице, повалился на кровать и проспал почти целые сутки. На следующее утро я отправился в обитель Общества Самоосознания. Почти милю я шел мимо живописных садов с ледяником и бугенвилями. Многих цветов я прежде нигде не встречал. По яркости оттенков они сильно отличались от скромных цветов на Востоке. Позднее я заметил, что этот контраст был характерен для многих аспектов жизни на западном и восточном побережье.

Я приближался к приюту, затаив дыхание. Йогананда, вспоминал я его книгу, тоже посетил однажды святого без письменного уведомления о визите. Он еще не достиг деревни святого, когда тот вышел его приветствовать. «Может быть, Йогананда тоже знает о моем прибытии, — спросил я себя, — выйдет ли он встретить меня?»

Но этого не произошло. Я вошел через красивые ворота. По обеим сторонам въездной аллеи располагался большой, хорошо ухоженный сад: слева — деревья, справа — широкая лужайка. В конце подъездной аллеи стояло красиво оштукатуренное белое здание с красной черепичной крышей. Я представил себе учеников, спокойно выполняющих простую домашнюю работу, их лица, светящиеся внутренним спокойствием. (Знают ли они, что я приехал?) Я позвонил. Через несколько минут появилась пожилая женщина почтенного вида.

— Что вам угодно? — спросила она вежливо.

— Парамаханса Йогананда у себя?

Мое произношение этого незнакомого имени, видимо, оставляло желать лучшего. На мне был светлый морской костюм, который не мог свидетельствовать о том, что я был обычным посетителем. Я ошибочно полагал, что белый морской костюм так же уместен в Южной Калифорнии, как и в Майами или Гаване. Моя необычная внешность вместе с явным незнанием правильного произношения имени Йогананды могла произвести впечатление, что я какой-либо специалист по техническому обслуживанию.

— А, вы пришли, чтобы проверить воду?

— Нет! — сглотнул я и повторил: — Парамаханса Йогананда у себя?

— Кто? А, да, понимаю. Нет, боюсь, что он уехал до понедельника. Могу ли я вам чем-либо помочь?

— Наверное, да... Нет. Я хочу видеть его.

— Он сегодня читает проповедь в церкви Голливуда.

— У вас есть там церковь?

Я всегда считал, что Голливуд состоит только из киностудий. Мое удивление поразило хозяйку как непристойное. В конце концов, почему у них не может быть церкви в таком большом городе, как Голливуд? Скоро мне стало совершенно ясно, что я производил не лучшее впечатление.

Может быть, действительно казалось несколько странным мое вторжение сюда, желание говорить с главой организации; и хуже всего то, что я даже не подозревал о наличии у него организации. Моя хозяйка несколько насторожилась.

— Я хочу включиться в его работу, — объяснил я, — я хочу жить здесь.

— Вы читали его лекции? — спросила она несколько холодно, как мне показалось.

— Лекции? — повторил я тупо. Я не знал, что существуют лекции, которые надо изучать. Мое положение становилось все более безнадежным.

— Имеется целый курс лекций. Боюсь, что вы не сможете принять участие в его работе, — сказала она твердо, — пока не пройдете весь курс.

— Сколько времени на это потребуется? — Мое сердце замерло.

— Около четырех лет.

Четыре года! Возражения были бесполезны! Когда я мысленно возвращаюсь к этой встрече, я думаю, что она, вероятно, пыталась несколько умерить мою абсурдную самонадеянность и уверенность в том, что стоило мне только появиться и меня встретят радостными криками: «Вот вы и приехали!» На самом деле требования к поступлению не были столь строгими в этом смысле. Однако такой метод обычно справедливо используется, чтобы удостовериться в душевной искренности претендента. Но тогда мне это не показалось справедливым. Позже я узнал, что хозяйкой была Сестра Гьянамата, наиболее продвинутая из учениц Парамахансы Йогананды. Сама она была замужем, и поэтому ей пришлось ждать годы, прежде чем быть принятой в это сообщество. Поэтому перспектива ожидания не казалась ей слишком большим испытанием.

— Что ж, — размышлял я, воодушевляясь, — это еще не вердикт Йогананды. — Подавляя разочарование, я спросил, как добраться до церкви Голливуда. Сестра Гьянамата дала мне адрес и номер телефона. Вскоре я уже был на пути в Лос-Анджелес.

Пока я ехал, приступы негодования (по поводу ее недоверия) чередовались с отчаянными молитвами о моем приеме. Впервые в жизни я столь отчаянно жаждал чего-то. Они не смогут, они просто не должны мне отказать!

В какой-то момент, думая о хозяйке, я почувствовал, что мой мозг готов расплавиться, как воск, от негодования, но вдруг вспомнил ее глаза. Они были очень спокойными и даже, как я с изумлением понял, мудрыми. Конечно, в ней было нечто большее, чем я увидел. «Прости меня, — молился я, — за то, что я осуждал ее. Во всяком случае, мне не следовало думать о ней недоброжелательно. Она просто выполняла свой долг. Но теперь я понял, что она — великая душа. Прости меня!»

Казалось, во мне поднялось и покинуло меня какое-то облако. Сердцем я понял, что принят.

В Лос-Анджелесе я сдал чемодан в камеру хранения автобусной станции и сразу же направился к бульвару Сансет 4860, где находилась церковь. Было около трех часов пополудни. Утренняя служба уже давно закончилась, и, за исключением нескольких человек, в здании никого не было. Из-за длинного стола в конце комнаты меня приветствовала леди.

— Чем могу вам помочь?

Я объяснил цель своего визита.

— О, боюсь, что вы не сможете увидеть его сегодня. Он очень занят.

Мое отчаяние возрастало с каждой минутой. «Когда я смогу видеть его?» Она полистала небольшую книгу на своем столе. «Время его встреч и визитов расписано на два с половиной месяца вперед».

На два с половиной месяца! Сначала мне говорили, что не смогут меня принять ранее, чем через четыре года. Теперь, что я не смогу даже увидеть его целых...

— Но я ведь приехал из Нью-Йорка, лишь бы увидеть его!

— Вот как? — Она улыбнулась сочувственно. — Как вы узнали о нем?

— Несколько дней назад я прочитал его автобиографию.

— Так недавно! И вы так вот сразу и приехали? — сказала она несколько более сухо. — Обычно нам предварительно пишут. Вы писали нам?

Я уныло признался, что даже и не думал об этом.

— Ну что же, жаль, но вы не сможете встретиться с ним ранее, чем через два с половиной месяца. А пока, — продолжала она, слегка оживляясь, — вы можете изучать его лекции и посещать здешние службы в церкви.

С тяжелым сердцем я медленно обходил помещение церкви, изучая обстановку, архитектуру, окна с витражами. Это была красивая церковь, достаточно просторная, чтобы разместить на своих скамьях более ста человек, и притягательно тихая. «Чудесное место для спокойной медитации», — думал я. Однако состояние моего ума было совсем не созерцательным. Я пребывал в смятении.

«Вы должны принять меня! — молил я. — Вы должны! От этого зависит вся моя жизнь!»

Двое или трое сидящих в церкви были монахами из главного управления Общества Самоосознания в Маунт-Вашингтоне (район Хайленд-Парка в Лос-Анджелесе). Я заговорил с одним из них. Его звали Норманн, он был высок ростом, хорошо сложен, с добрым и кротким взглядом. Он коротко рассказал об их жизни в Маунт-Вашингтоне и об их ученичестве у Парамахансы Йогананды. «Мы называем его Мастером», — сказал он мне. Из «Автобиографии Йога» я уже знал, что так сам Йогананда обращался к своему гуру. Это обращение означало почтение, а не раболепство.

Какими увлекательными были для меня рассказы Норманна о Маунт-Вашингтоне! Я просто должен стать частью этого удивительного образа жизни. Я принадлежал ему. Это был мой дом.

Норманн указал на двух молодых людей, спокойно сидевших позади нас, ближе к входу.

— Они тоже хотят войти в общину, — заметил он.

— Сколько они уже ждут?

— О, немного! Несколько месяцев.

Опечаленный, я еще некоторое время бродил по церкви. Наконец меня осенило! Может, я просто еще не готов и поэтому для меня закрыты двери. Я решил, что если это так, то мне следует немедленно поселиться на холмах близ Голливуда, регулярно посещать церковные службы, изучать лекции и — вздохнул я — ждать. Когда я буду готов, Мастер узнает об этом и призовет меня.

Приняв такое решение и без малейшего расстройства в сердце я направился к выходу.

Несомненно, мне был нужен этот урок смирения. Вероятно, прежде у меня все шло слишком гладко. Может быть, я был слишком самоуверен. Во всяком случае, как только я пришел к мысли, что действительно мог быть духовно неподготовленным, — ситуация резко изменилась. У выхода меня догнала секретарь (как я узнал позднее, ее звали Мэри Хэкменд).

— Поскольку вы приехали издалека, — сказала она, — я сейчас спрошу Мастера, не сможет ли он принять вас сегодня. — Через несколько минут она вернулась.

— Мастер примет вас следующим.

Меня проводили в небольшую гостиную. Мастер стоя беседовал с учеником в белом одеянии. Перед тем как удалиться, молодой человек встал на колени, чтобы коснуться ног Мастера. Как я знал из книги Йогананды, это был традиционный для индийцев знак почтительности; такой знак уважения воздавался родителям, старшим, а также гуру. Через минуту я остался наедине с Мастером.

Какие большие, сияющие глаза приветствовали меня! Какая сострадательная улыбка! Мне никогда прежде не доводилось видеть такого божественного обаяния в лице человека. Мастер сел на стул и указал мне на диван возле себя.

— Чем могу служить вам? — В третий раз за этот день я слышал такие добрые слова. Но на этот раз они были преисполнены особым значением.

— Я хочу быть вашим учеником! — Ответ исходил из моего сердца. Никогда не думал, что скажу такие слова другому человеку.

Мастер ласково улыбнулся. Затем последовала продолжительная беседа, прерываемая длинными паузами, во время которых глаза его были полузакрыты, но я уверен, что они «читали» меня.

Вновь и вновь я страстно молил в душе: «Вы должны принять меня! Я уверен, вы знаете мои мысли. Я не могу их высказать, я только запл а чу! Но вы должны принять меня! Вы должны!»

В ходе разговора он сказал мне: «Я согласился встретиться с вами только потому, что Божественная Мать сказала мне сделать это. Я хочу, чтоб вы знали. Дело не в том, что вы приехали издалека. Две недели назад одна леди прилетела сюда из Швеции после прочтения моей книги, но я не принял ее. Я делаю только то, что говорит мне Бог». Он повторил: «Божественная Мать сказала мне, чтобы я встретился с вами».

Как я уже знал из его книги, он часто обращался к Богу, который, по его словам, объединяет мужское и женское начала, как к «Божественной Матери».

Затем последовал разговор о моем прошлом. Казалось, он был удовлетворен моими ответами и правдивостью. «Я уже знал все это», — заметил он в разговоре, свидетельствуя, что он всего лишь проверял, насколько искренни были мои ответы. Вновь последовала продолжительная пауза, а я тем временем горячо молился о том, чтобы меня приняли.

— Теперь я принимаю меньше людей, — сказал он.

Я сглотнул. Предназначалось ли это замечание для того, чтобы подготовить меня к разочарованию?

Я сказал ему, что я просто не вижу для себя ничего привлекательного в браке или в мирской жизни. «Я верю, что это прекрасно для многих людей, но для меня это не подходит».

Он покачал головой: «Это для всех не так хорошо, как считают люди. Единственный ответ для каждого — только Бог!» Потом он поведал мне несколько историй о разочарованиях такой жизнью, свидетелем которых он был. И снова пауза.

Он спросил меня, понравилась ли мне его книга.

— О, она великолепна!

— Это потому, что она пронизана моими вибрациями, — заметил он просто.

Вибрациями? Я никогда прежде не слышал о книгах, обладающих «вибрациями», однако несомненно, эта книга обладала почти осязаемой силой передачи не только идей, но и новых состояний сознания.

Совсем не к месту меня вдруг посетила абсурдная мысль о том, что, может быть, он охотнее принял бы меня, если бы почувствовал, что я могу быть полезным для его работы? Но что я умел? Только писать. Это, конечно, лучше, чем ничего. Может быть, ему нужны люди, умеющие писать? Чтобы продемонстрировать свои возможности, я сказал: «Сэр, в вашей книге я нашел несколько инфинитивов с отделенной частицей “to"». Двадцатидвухлетний, литературно наивный, но уже многообещающий редактор! Я так никогда и не искупил этот ложный шаг! Мастер принял это с несколько удивленной, затем с шутливой улыбкой. Ему был совершенно ясен мотив моего высказывания!

Новая пауза.

Новая мольба.

— Ладно, — сказал он наконец. — У вас хорошая карма. Вы можете присоединиться к нам.

— О, я могу и подождать, — выпалил я в надежде, что он принимает меня не только из-за того, что я пока не нашел другого места для приюта.

— Нет, — улыбнулся он. — У вас хорошая карма, иначе бы я не принял вас. — Пристально глядя на меня с любовью, он сказал: — Я дарю вам свою безусловную любовь.

Бессмертное обещание! Я еще не мог оценить глубину значения этих удивительных слов.

— А вы дарите мне свою безусловную любовь?

— Да!

— И вы также дарите мне ваше безусловное послушание?

Как ни велико было мое желание быть принятым, я хотел быть совершенно искренним.

— Предположим, — сказал я, — что когда-нибудь мне покажется, что вы ошибаетесь?

— Я никогда не стану требовать от вас ничего, — ответил он торжественно, — если Бог не скажет мне сделать это. Когда я встретил своего Мастера, Шри Юктешвара, он сказал мне: «Позволь мне дисциплинировать тебя». «Зачем, сэр?» — спросил я. «Потому, — ответил он, — что в начале духовного пути человека его воля управляется прихотями и капризами. Со мной было то же самое, пока я не встретил моего гуру, Лахири Махашаю. Лишь после того, как я сонастроил свою волю с его волей, ведомой мудростью, я обрел истинную свободу». Таким же образом, если вы гармонизируете свою волю с моей, вы тоже обретете свободу. Если действовать только под влиянием прихотей и капризов, то вместо свободы обретешь рабство. Только исполняя волю Бога, вы можете обрести истинную свободу.

— Понимаю, — ответил я задумчиво. Потом от всего сердца сказал: — Я дарю вам свое безусловное послушание!

Мой гуру продолжал:

— Когда я встретил своего мастера, он даровал мне безусловную любовь, как я подарил вам свою. Затем он попросил любить его так же безусловно. Но я ответил: «Сэр, что, если я когда-нибудь подумаю, что вы ниже Христоподобного мастера? Смогу ли я после этого продолжать любить вас по-прежнему?» Мастер посмотрел на меня сурово: «Мне не нужна твоя любовь, — сказал он, — она смердит!»

— Понимаю, сэр, — заверил я его. Он поразил меня в самое уязвимое место: мысленное сомнение.

С глубоким чувством я сказал ему:

— Я дарю вам мою безусловную любовь!

Потом он дал мне различные наставления.

— Теперь подойди и встань передо мной на колени.

Я сделал это. Он попросил меня повторить, с именем Господа, Иисуса Христа и других гуру нашей линии, обеты ученичества и самоотречения. Затем он приложил указательный палец правой руки к моей груди, у сердца. По меньшей мере две минуты его рука вибрировала. Невероятно, но с этого момента мое сознание трансформировалось каким-то всеобъемлющим образом.

Я вышел из комнаты в изумлении. Норманн, узнав о моем приеме, ласково обнял меня. Было, мягко говоря, необычно, чтобы ученик был так быстро принят. Спустя несколько мгновений Мастер вышел из-за раздвинутой занавески на возвышение для проповедей и, умиротворенно улыбаясь нам, сказал:

— С нами теперь новый брат.

 

ГЛАВА 17

ПОМЕСТЬЕ МАУНТ-ВАШИНГТОН

ГОРА ВАШИНГТОН в районе Хайленд-Парка Лос-Анджелеса возвышается над огромным городом подобно некому ангелу-хранителю. Располагаясь недалеко от центра, гора все же стоит уединенно, отделенная последовательными ступенями предгорий. На вершине горы звук уличного движения, доносящийся с оживленных улиц внизу, стихает до тихого гула. Здесь, в этом спокойном уголке, больше возможностей для гармоничного решения проблем человечества. Находясь в мире, это место было словно не от мира сего.

Именно сюда, на вершину горы Вашингтон, 3880 по Сан-Рафаэль-авеню, после бравого восхождения по крутой, извилистой дороге, прибывает решительный посетитель Международного правления Общества Самоосознания.

В начале двадцатого столетия поместье Маунт-Вашингтон, как еще называют это имение, было фешенебельным отелем. Богатые люди, стремясь вырваться из напряжения и суеты городской жизни, приезжали сюда расслабиться или принять участие в торжественных светских раутах. На теннисных кортах проводились турниры; в просторных фойе — банкеты и блистательные танцевальные вечера. Гостей доставляли в отель фуникулером по крутому склону от Мармион-Вэй, в трехстах метрах ниже, где ветка соединялась с железной дорогой из центра Лос-Анджелеса.

«Город ангелов» был тогда гораздо меньше: около ста тысяч жителей. Со временем повышение популярности автомобиля и неуклонное поглощение городом окружающих фруктовых садов и фермерских земель побудило модную клиентуру Маунт-Вашингтона искать развлечений подальше от города. Для поместья Маунт-Вашингтон настали тяжелые времена. В конце концов отель закрылся. Из расширяющихся трещин на некогда знаменитых теннисных кортах начали прорастать сорняки. Отель, подобно нуждающемуся, но все еще гордому аристократу, с решительной снисходительностью продолжал взирать на мир со своего 12-акрового участка. Однако поддерживать это надменное настроение с годами становилось все труднее и труднее, так как со стен главного здания начала облупляться краска, окрестности потеряли свою былую элегантность и повсюду были видны несомненные приметы запущенности. Увы, к подобному всеобщему равнодушию приходят все, кто слишком гордо противостоит уравнивающей все косе Времени. Деловой мир уже более не платил дань поместью Маунт-Вашингтон.

Тем не менее в отличие от большинства модных когда-то курортов, жалких в своих воспоминаниях о навсегда ушедшем расцвете, былая слава Маунт-Вашингтона послужила лишь прелюдией к куда более славной роли.

Приблизительно в начале века, в те времена, когда Маунт-Вашингтон достиг вершины своей популярности как курорт, перед одним мальчиком в Индии в часы экстатической медитации проносились видения таинственного монастыря на вершине горы в далекой стране. Послание, переданное его загадочными видениями, относилось к миссии, которую, как он знал, ему предназначено когда-нибудь исполнить. Мукунда Лал Гхош, впоследствии известный миру как Парамаханса Йогананда, был сыном старшего управляющего Бенгало-Нагпурской железной дороги. Его ожидала перспектива богатства и высокого положения в миру. Но это был не тот мир, который его привлекал. С самого раннего детства он стремился к Богу так пылко, как другие жаждут человеческой любви или мирского признания. Любимым времяпрепровождением Мукунды было посещение святых. Они часто называли его «Чхото Махашая» — «Маленький господин», или, буквально, «Маленький человек с великим умом» [Слово «махашая» (почтенный) состоит из двух корней: «маха» (великий) и «ашая» (образ мыслей). — Прим. ред. ]. Обращаясь с ним не как с ребенком, а как с духовно равным, многие задавали ему глубокие вопросы и искали совета в духовных предметах.

Очевидно, это был незаурядный ребенок, хотя в своей автобиографии Йогананда представляет себя столь скромно, что читатель, незнакомый с интенсивной подготовкой, требуемой для высоких достижений в йоге, может прийти к заключению, что в подобных условиях всякий мог бы получить духовные переживания юного йога.

Вскоре после окончания средней школы Мукунда встретил своего гуру [Духовного учителя. Слово «гуру» часто применяют, в широком смысле, к любому почитаемому учителю. Но на духовном пути оно относится к сатгуру, истинному гуру — к тому просветленному мудрецу, которому поручено Богом вывести духовно готовых искателей из темноты к переживанию Высшей Истины. Хотя искатель может иметь много менее значимых учителей, говорится, что такой божественно указанный гуру для него только один.], великого Свами Шри Юктешвара из Серампура (Бенгалия). У стоп этого великого учителя за поразительно короткий период — шесть месяцев — он обрел высокое состояние самадхи — единения с Богом. Гуру оставил его в ашраме [Месте удаления от мирской жизни ради занятий духовной практикой.] еще на девять с половиной лет, подготовив за это время к миссии распространения йоги на Западе. «Запад, — объяснял Шри Юктешвар, — пришел к высоким материальным достижениям, но ему не хватает духовного понимания. По воле Бога тебе предназначено сыграть роль в обучении человечества равновесию между материальной и внутренней, духовной жизнью».

 

В 1917 году Мукунда, теперь уже как монах с именем Свами Йогананда [ Свами — буквально, «господин», иначе говоря, тот, кто достиг господства над самим собой. «Свами» — титул, даваемый обычно санньясинам (отрешенным), в подтверждение истины, что только тот есть истинный правитель мира, кто управляет самим собой. По той же причине отрешенных часто называют Махараджами («Великими Царями»). Ананда («божественное блаженство») обычно является частью монашеского имени санньясина. Таким образом, имя «Йогананда» означает «Божественное блаженство, обретенное единением (йогой) с Богом», или «Божественное блаженство, получаемое от практики йоги ради достижения единения».Обычай добавлять к имени санньясина слово «ананда» ведет свое происхождение со времен Свами Шанкары, известного также как Свами Шанкарачарья, — древнего реорганизатора монашеского ордена в Индии. Шанкарачарья спас Индию от искаженного атеистического истолкования, которым буддисты намеревались подменить возвышенные учения своего основоположника. Он объяснил, что, хотя Истина действительно превыше человеческих концепций (как подразумевал Господь Будда, упорно отказывавшийся говорить о Боге), она, тем не менее, существует и может быть испытана. Высшее состояние божественного экстаза являет себя как невыразимое блаженство — «превыше всяческих ожиданий», как его описывал Йогананда. Свами Шанкара определил Бога как Сат-чит-ананду — «Бытие, знание, блаженство». Парамаханса Йогананда перевел это определение как «Вечно существующее, вечно-сознающее, вечно новое Блаженство».] предпринял первый заметный шаг на пути к исполнению своей миссии, основав небольшую школу для мальчиков в бенгальской деревне Дихика. В 1918 году махараджа Кашимбазара милостиво позволил ему перевести эту быстро растущую школу в кашимбазарский дворец в Ранчи, штат Бихар. Здесь школа достигла своего расцвета. Предлагая наряду со стандартным курсом образования обучение божественному искусству жизни, это учреждение быстро сделалось местом постоянных устремлений родителей и детей. За первый год количество заявлений о приеме достигло двух тысяч — гораздо больше, чем школа могла вместить. К концу второго года образовательные теории молодого директора-йога уже начали оказывать серьезное влияние на других учителей.

Как бы ни была школа в Ранчи дорога его сердцу, существовала другая, более серьезная миссия, к которой Господь уже тогда готовил его. Однажды, в 1920 году, во время медитации молодой йог получил видение: тысячи американцев проходили перед ним, пристально всматриваясь в него. Он знал — это было божественное послание. Пришло его время начать дело своей жизни на Западе.

Буквально на следующий день он получил приглашение выступить делегатом от Индии на Международном конгрессе религиозных либералов. В том году он проводился в Бостоне, штат Массачусетс, при содействии Американской Унитарианской Ассоциации. «Все двери открыты для тебя, — сказал ему Шри Юктешвар, когда он обратился к своему гуру за наставлениями. — Твои слова о йоге будут услышаны на Западе». Получив подобный наказ, он принял приглашение.

В Америке он обнаружил множество людей, жаждущих духовных учений Индии и освобождающих техник йоги. Поэтому он остался в Бостоне, где в течение трех лет преподавал и читал лекции. Постепенно он адаптировался к американской культуре и постиг, как можно пробиться через предвзятые мнения слушателей к их сердцам.

В 1923 году он начал серию лекций и занятий в крупнейших городах Америки. Везде он пользовался чрезвычайным успехом. Толпы людей стекались к нему, иногда простаивая в очередях длиной в целые кварталы, чтобы войти. В отличие от большинства других учителей из Индии, он никогда не пытался навязать американцам культурные образцы поведения своей страны, но стремился показать, как одухотворить их собственную культуру. Динамично, с заразительной радостью доводил он до умов, погрязших в добродетелях «приземленного практицизма», что наиболее практичный путь для всех — это поиск Бога.

Его магнетизм был неотразим. 25 января 1927 года в Вашингтоне, округ Колумбия, после лекции, на которой присутствовали 5000 человек, «Вашингтон пост» сообщала: «Свами побил все рекорды по устойчивости интереса». Одно время известный фотограф держал фотографию Мастера в полный рост на улице возле своего ателье. Президент Кальвин Гулидж принимал Йогананду в Белом Доме. Восемнадцатого апреля 1926 года в знаменитом Карнеги-Холле в Нью-Йорке Мастер в течение полутора часов поддерживал вдохновение трехтысячной толпы, повторявшей вместе с ним простое песнопение «О, Прекрасный Боже!». Он перевел его с хинди, на котором оно было написано Гуру Нанаком. Той ночью многие из его слушателей побывали в состоянии божественного экстаза.

В 1924 году Свами Йогананда предпринял турне на запад через весь континент. Когда он учил и читал лекции, тысячи людей обнаруживали, что их жизнь преображена не только его словами, но и притягательной любовью и явственным сиянием его внутренней радости.

Луиза Ройстон, старейшая из его учениц, которая впервые встретилась с ним в те далекие дни, описывала его как человека столь переполненного божественной радостью, что он порой просто взбегал на лекционный помост; его длинные волосы развевались, а оранжевое одеяние на теле трепетало, словно разделяя его воодушевление.

— Как себя все чувствуют? — кричал он обычно.

И все повторяли за ним: «Пробуждены и готовы!»

— Что ощущает каждый?

И снова крик: «Пробуждены и готовы!»

Только в такой заряженной атмосфере он стремился говорить о Боге, которого описывал как самую динамичную, вызывающую радость Реальность Вселенной. Сухие теоретические лекции были не для него. Он прибыл в Америку не философствовать, но пробудить в людях пылкую любовь к Богу, страстное желание познать Его. Сильная, вдохновляющая личность этого учителя из Индии совершенно завладевала аудиторией.

Луиза Ройстон рассказала мне прелестную историю, произошедшую в 1927 году во время визита Йогананды в Вашингтон, округ Колумбия. В этом городе его ученицей стала мадам Амелита Галли-Керси, известная всему миру примадонна. В то время Галли-Керси достигла кульминации своей известности. Однажды вечером, во время пения в переполненном концертном зале, она заметила своего гуру, сидевшего на балконе. Прервав выступление, она вытащила носовой платок и пылко помахала ему. Свами, в свою очередь, поднялся и помахал ей в ответ. А затем публика, увидев наконец, чье присутствие прервало концерт, разразилась восторженными приветствиями и аплодисментами. Овация не смолкала в течение нескольких минут.

Одна из причин почти ошеломляющего отклика, который Мастер встречал повсюду, была в том, что он никогда не рассматривал аудиторию слушателей как безымянную толпу, даже если она насчитывала многие тысячи. Он был поразительно чуток к каждому как к индивидуальности. Часто он обращался к единственному члену аудитории, который в этом особенно нуждался. Я сам это испытал, обнаружив, как в ходе публичной лекции он кратко обращался к какой-то из моих личных трудностей. Когда я мысленно благодарил его, он с улыбкой бросал на меня взгляд, прежде чем продолжить свои рассуждения.

Однажды я слышал, как мистер Оливер Роджерс (впоследствии Брат Дэвананда), пожилой человек, ставший монахом Маунт-Вашингтона спустя год или два после меня, рассказывал Мастеру:

— Я слушал Вашу лекцию двадцать пять лет назад в симфоническом зале, в Бостоне. В последующие годы мне часто хотелось узнать, где вы. Я полагаю, это была моя карма: я должен был вначале искать Бога на других путях, но побудительной причиной моих поисков всегда был тот вечер с Вами в симфоническом зале.

— Что еще было странно, — продолжал размышлять мистер Роджерс, — этот огромный зал был набит до отказа, однако в течение всей лекции Ваши глаза были прикованы ко мне!

— Я помню, — тихо ответил Мастер.

Прежде всего, во время каждой публичной лекции, Свами Йогананда искал души, духовно готовые посвятить свою жизнь Богу. Как он часто говорил: «Я предпочитаю душу толпе, хотя и люблю толпы, состоящие из душ».

Во время его трансконтинентального турне в 1924 году многие с душевным трепетом предлагали Свами Йогананде остаться в их городе на постоянное жительство. Но на каждое такое предложение он отвечал: «Моя душа зовет меня в Лос-Анджелес». Много лет спустя один из гостей Маунт-Вашингтона спросил его: «Какое место в Америке вы считаете самым духовным?» «Я всегда считал Лос-Анджелес Бенаресом [Бенарес, или Варанаси, как он теперь официально называется, — самый святой для индусов город. С тысячелетней историей (вполне возможно, что он является самым старым из постоянно населенных городов мира), Варанаси обладает аурой неподверженности времени и отдаления от мира. В нем расположены многочисленные ашрамы и храмы. Благоговейные паломники со всех концов Индии приходят, чтобы омыться в священных водах Ганга. Пожилые и немощные стекаются сюда, убежденные, что умереть в Бенаресе — гарантия спасения. И действительно, их вера основана, хотя и символически, на божественной истине. Ведь индусы, принимающие свою мифологию буквально, считают Бенарес земной обителью Бога в форме Шри Вишванатха, «Властелина Вселенной». И воистину, тому, кто живет и умирает во внутренней обители Бога, то есть в Его сознании, спасение гарантировано.] Америки», — ответил Мастер.

И вот он в Лос-Анджелесе. Люди стекались на его лекции в огромном (даже для такого, известного своей склонностью к духовному, города) количестве. Недели проходили при неувядающем интересе публики. И наконец он сообщил своим полным восторга ученикам, что намеревается организовать свою штаб-квартиру здесь.

Ему показывали многочисленные участки земли, но ни один из них не соответствовал видению, которое он получил в Индии. Он продолжал поиск.

В один из январских дней 1925 года он совершал поездку на машине с двумя или тремя учениками. Среди них находился Артур Кометер, который вместе с другим учеником, Ральфом, был шофером Мастера в его поездке через Америку. Они ехали вверх по серпантину дороги на гору Вашингтон. Когда они проезжали поместье Маунт-Вашингтон, Мастер вскрикнул: «Остановите машину!»

— Вы не можете войти туда, — запротестовали его спутники. — Это частная собственность.

Но Йогананду невозможно было отговорить. Он вошел на обширный участок и бродил по нему в молчании; наконец, взявшись за ограду теннисного корта, он тихо воскликнул: «В этом месте чувствуешь себя как дома!»

Как выяснилось, это имение недавно было выставлено на продажу; уже были и другие желающие приобрести его. Но Йогананда знал, что поместью суждено принадлежать ему. Он был так уверен в этом, что пригласил всех своих учеников в Южную Калифорнию на церемонию освящения еще не купленной земли. В своей речи в тот день он сообщил им: «Это место ваше».

Цена имения составляла 65 000 долларов. Учитель был уже готов подписать договор о покупке, когда его рука застыла в неподвижности. «Бог удержал мою руку от подписи, — говорил он мне по прошествии многих лет, — потому что хотел, чтобы я приобрел это имение за меньшие деньги». Через несколько дней был найден другой агент поместья, который согласился обсудить условия сделки. Продавец согласился на снижение цены до 45 000 долларов при условии, что сумма будет выплачена полностью во время покупки, и эта дата устанавливалась не позднее трех месяцев со дня подписания Йоганандой договора. Цена, хотя и превосходная, все же составляла значительную сумму, особенно в те дни, когда доллар оценивался гораздо выше, чем сейчас. Когда ученики Йогананды узнали, что ему дано только три месяца на сбор всей суммы, их интерес значительно охладел. Одна дама воскликнула в испуге: «Да что вы, вам потребуется двадцать лет, чтобы достать такие огромные деньги!»

— Двадцать лет, — ответил Мастер, — для тех, кто думает, что двадцать лет. Двадцать месяцев для тех, кто думает, что двадцать месяцев. И три месяца для тех, кто думает, что три месяца!

Он получил эти деньги за три месяца. История о том, как он это сделал, чудесным образом иллюстрирует силу веры.

У Свами была ученица, миссис Росс Кларк, чей муж за несколько месяцев до этого заболел двусторонней пневмонией. Врач сказал, что ему не выжить. Миссис Кларк обратилась за помощью к Мастеру, который провозгласил: «Он будет жить». Подойдя к постели ее мужа, Мастер сел рядом и погрузился в глубокую молитву. Муж исцелился. Таким образом, когда миссис Кларк узнала о проблеме Учителя, она сказала ему: «Вы спасли жизнь моему мужу. Я хочу помочь вам. Примете ли вы заем в размере 25 000 долларов без требования возврата в течение трех лет?» Примет ли он!

— Остальные деньги, — рассказывал он мне, — начали стекаться со всей страны из других наших центров. Вскоре мы имели еще 15 000 долларов, что в целом составляло 40 000 долларов. Но окончательная дата покупки приближалась, а нам все еще недоставало 5000 долларов. Я еще раз написал миссис Кларк, справившись, не поможет ли она нам с этой суммой. К сожалению, она ответила: «Я дала все, что могла». Я поблагодарил ее еще раз за ту огромную помощь, которую она уже оказала. Но откуда же еще ждать помощи?

Наконец остался только один день! Ситуация была отчаянная. Если мы не получим эти пять тысяч долларов к полудню следующего дня, мы лишимся права на покупку.

Мастер усмехнулся: «Я думаю, Божественной Матери хочется, что бы моя жизнь продолжала оставаться интересной!

Так случилось, что я остановился в доме богатого, но неискреннего человека. Он легко мог бы помочь нам, если бы захотел, но и пальцем не пошевелил для этого. Я взывал к Богу: «Как ты собираешься предоставить мне эти деньги до завтрашнего полудня?»

— Все будет в порядке, — утешительно сказал хозяин дома.

— Почему вы это сказали? — потребовал я ответа. Я знал, что деньги придут, но Бог нуждается в человеческих орудиях, а этот человек не выказывал намерения послужить в таком качестве. Он вышел из комнаты.