Мамочка, можно я буду ангелом.

 

Джон. Каков следующий ряд идей?

Робин. Довольно длинный ряд интереснейших идей: отношение к власти, почему одни конфор-мисты, другие — бунтари, какая строгость положена родителям и в чем главная отцовская обязанность, почему кто-то годится в команду, а кто-то — с непомерно большим "я" — нет,речь пойдет о детях, которые непослушанием или болезнью мирят родителей, об одержимости, детской истерике, о пользе нечастых родительских стычек и о райском саде.

Джон. Неужели все перечислили? И эта гора выросла, наверное, потому, что ребенку предстоит перебраться на следующую ступень развития?

Робин. Ребенок пошел...

Джон. Уже не младенец беспомощный... Или почти беспомощный...

Робин. Да, мозг развивается, нервные клетки соединяются, связываются с мышечной тканью. И где-то между годом и двумя ребенок начинает самостоятельно ходить, говорить первые слова.

А у меня надувной психоаналитик. Это прелесть, так чудно молчит и, само собой, не шелохнется...

 

Джон. А его "естественные отправления"—как выражаются в Уэстон-сьюпер-Мэр?

Робин. Теперь эти "отправления" совершаются не автоматически, как раньше, но "с согласия" ребенка. Примерно в полтора года ребенок уже способен иметь свое "мнение".

Джон. Бедные родители! Раньше "диссидентство" сводилось к голодному плачу и к отказу от нелюбимой каши.

Робин. Ну, еще можно было заболеть. Теперь же возможности безграничны. Ребенок подойдет, когда зовут, а захочет - убежит! Скажет "да", скажет "нет"—как захочет. Может бросать и опрокидывать вещи, хотя мамочка этого совсем "не любит". А когда посадят на «горшок», может "отдежурить", а позже пустить дето "на самотек"...

ребенок стал подвижнее, и родители уже показывают ему, что они «любят» и что "не любят".

Джон. Они уже "призывают" ребенка "к ответу'', ведь он уже способен выбирать, что ему делать.

Робин. Совершенно верно. Ребенок понемногу обретает независимость и свободу, и поэтому становится перед выбором между «добром» и «злом».

Робин. Теперь доступно возбуждающее разнообразное «злодеяние». Откуда приступы истерики, или капризы на этой ступеньке.

Робин. Да. Конечно же, ребенок просто пробует силы, выясняет, на что хватит. И если сталки-вается с препятствием, то... «сталкивает» препятствие, стремится преодолеть его. А иногда препятствием становятся родители!

Джон. В каком-то смысле ребенок экспериментирует.

Робин.. Да. Родители же думают, что в чем-то подвели, что-то "не додали» ребенку. Совсем нет. Капризы — нормальное явление.

Джон. Но почему такое буйство?

Робин. Оцените положительный «заряд». Чем яростнее вспышка раздражения, тем сильнее будет характер, если ребенок научится обуздывать свою энергию. За неистовством скрывается упрямство и упорство, которое "блокировано". Вообразите, что тут энергия, способная оторвать ракету от земли. Вспышки ярости — все равно что пробные ракеты, взрывающиеся на запуске или после взлета, потом придет умение контролировать энергию, и ракета полетит в выбранном направлении.

Джон. Никогда и в голову не приходило, что капризы "включаются энергией» - не злостью. Наверное, злость—неисчерпаемый источник энергии? Сижу, например, не пишется и все тут... значит, надо разозлиться на себя хорошенько? И тогда, очевидно, резервная энергия поможет сдвинуться с мертвой точки.

Робин. Именно этому и должен научиться ребенок—сдерживая вспышки ярости, "обуздывать" удивительную силу, чтобы мчать, как умелый всадник, усмиривший и направляющий скаковую лошадь... Капризы позабыты, когда ребенок научился управлять своей энергией к направлять ее себе на пользу.

 

Джон. Дело времени?

Робин. Да, при условии, что родители понимают: капризы в порядке вещей—и будут спо-койны с ребенком и тверды. Все само собой наладится, ребенок "укротит" свой буйный нрав.

Джон. Значит, ребенок—как бы его назвать... "ходунок"—уже физически "умелый" и спо-собен подумать о себе... Каков главный урок для него на этой ступени?

Робин. Приспособиться к другим, сначала — в семье, затем — в обществе.

Джон. Не приспособившись, он потеряет любовь, поддержку, помощь других, а он в этом, конечно, нуждается.

Робин. Жизнь, безусловно, будет богаче и интереснее, если он сумеет ладить с другими.

Джон. Значит, он должен по выбору быть только "хорошим"?

Робин. Нет.

Джон. Нет?!

Робин. Понимаете, быть просто "хорошим" ему не на пользу. Чтобы сделаться здоровым, самостоятельным, полагающимся на себя человеком, человеком независимого ума, на этой ступени он должен творчески браться за все, что "под рукой". Пускай получается новое, нео-жиданное для него — непредвиденное родителями. Иногда такое, что они... ^и не любят".

Джон. Значит, он должен быть достаточно уверенным в своих силах и пробовать, но одно-временно — учиться приспосабливаться к другим?

Робин. Да. "Озорник" и "паинька" — это не он. Ему нужно по тропинке посередине, не налево и не направо...

Джон. Сбавьте шаг, я отстаю! Понятно, почему ему не следует быть "слишком плохим", ведь никем не любимые себялюбивые эгоисты остаются в одиночестве. Но какой вред — быть "слишком хорошим"?

Робин. Если он не экспериментирует, не думает своей головой, поневоле во всем уступает, то вырастет конформистом. Он никому не будет мешать — такой неинтересный, скучный, серый. Его везде отпихнут, и он никогда не добьется того, чего хочет или в чем нуждается. Ею будто и нет — нет личности.

Джон. Бухгалтер, короче говоря. Вспоминаю свой учительский опыт: двое-трое ребят, никогда ничего не выкинувших, почему-то не вызывали интереса.

Робин. В том-то и проблема. Они не правятся, их не любят. И постепенно они лишаются поддержки в жизни, так же, как "слишком плохие", слишком себялюбивые. Значит, у ро-

дителей "зашагавшего" ребенка весьма трудная задача - направлять его шаги, удерживая от крайностей.

Джон. Дать «ходунку» свободу, поощрять… нет, уже не «вылазки» - «выходки», поддерживая в нем уверенность, независимость, но также проявлять твердость, не забывать про контроль…. Чтобы он научился самоконтролю.

Робин. Чтобы смог удерживать так не просто достигаемое равновесие между конформиз-мом и независимостью, а это — наша "пожизненная" задача.

Джон. В суровый мир нас вытолкнули... После благодати в колыбели, когда мама глаз не сводит—мы ее "солнышко", "сердечко", «сладкое яблочко»…

Робин. Кстати, о яблоках...

Джон. Да?..

Робин. Райский сад некоторые толкуют как миф про эту самую благодать. Младенчество и есть наш "райский сад", наш "Эдем", где все для нас готово, ничего взамен не берут. "Падение"—это подступивший к нам выбор—между тем, что мы хотим, и тем, что хотят наши родители. Выбирая—мы уже "вкусившие от древа помня добра и зла". А прежде были "не-винны", не различали "добро" и «зло».

Джон. Значит, мы должны пройти через «зло», пройти через «добро», прежде чем станем самими собой.

Робин. Должнаа быть возможность сделать и то, и другое, должен выбор между добром и злом. А отсюда с неизбежностью— свобода восстать против системы, даже с риском быть раздавленными! Но мы часто забываем об этом и надеемся свободными и верными себе прожить, не рискуя всеобщим уважением и безопасностью.

Джон. Да, забываем... Я, во всяком случае... Хорошо, Вы утверждаете, что ребенок не разовьется в личность, если не будет озорничать.

Робин. Ребенок как летчик-испытатель на новой машине: проверяет, на что они "в паре" способны, иногда в крутой вираж войдет, иногда его занесет...

Джон. Так, о паре, точнее, о фиговых листках... Адам и Едва узнали, что они мужчина и женщина.

Робин. По-настоящему сексуальность пробуждается в детях позже. На этой ступени дети узнают не столько про пол, сколько про физические половые отличия, которые возбуждают большое любопытство. Эта ступень, таким образом, связана с познанием выбора между быть хорошим" или "быть плохим", но также с открытием отсутствия выбора между "быть маль-чиком" и "быть девочкой".

Джон. Значит, миф не про "зов плоти", но про познание половых различий...

Робин. Да. Адам и Ева узнали о своем отличии друг от друга, что заставило их осознать отдельность и одиночество каждого. И тогда они, конечно же, почувствовали себя лишенными райской благодати, изгнанными...

Джон....отринутыми от блаженного единства с Всевышней Мамочкой. Стало быть, миф о "Грехопадении" рассказывает про познание добра и зла, то есть — правил, с которыми можно согласиться, которые можно нарушить, а также про "расставание" с матерью. Но Вы указы-вали раньше, что это "расставание" приходится на период примерно от шести месяцев до трех лет, свою же ступеньку "ходунок" преодолевает... Когда? От г ода до четырех лет?

Робин. Да, примерно... Я думаю, начиная с года и трех месяцев...

Джон. Но, значит, фазы частично накладываются одна на другую?

Робин. Разумеется. Многие уроки, которые мы должны затвердить, "накладываются". Это как с супом: мясо уже варится, когда добавляют картофель, картофель оказывается в кастрюле прежде горошка, а вода — еще раньше, но подготовка всего, что накладывается — идет одновременно.

Джон. Итак, "ходунок" переживает перемены в сложнейшей смеси. Он должен справиться с отделением от мамы, он познает новый, волнующий и немного путающий мир вокруг, устанавливает свою половую принадлежность, учится приспосабливаться к "законам" семьи. Значит, он, едва поспевая, переписывает свою мысленную карту мира каждые десять минут?

Робин. И еще вносит многое с родительской карты — все, что относится к "законам" семьи. Он теперь учится выводить первые контуры общества.

 

Твердость

 

Джон. Недели три назад в ближайшем супермаркете я был зрителем "пифийских" игрищ. За покупками зашла мама с двумя натренированными в озорстве детьми и всякий раз, когда они делали что-то неположенное—на каждой восьмой секунде, она разражалась криком и грозила им невообразимыми лишениями, истязаниями; они же, выслушав, торопились еще что-нибудь натворить. Она уже

Общала ужесточить наказание на пять тысяч ударов плетью, на пару «испанских сапог», но тут они выкинули какой-то действительно скверный фокус, чтобы знала, что у них главный. В конце концов ей пришлось накупить им конфет, и тем мама спасла супермаркет—детишки сожгли бы его дотла.