Лучшие «Маргариты» в Мексике

День семнадцатый

Фрэнк спустился в фойе вместе с Эспарсой. Их ожидали несколько человек из офиса генерального прокурора, в том числе Оскар Валадес, генеральный контролер по патентам города Чиуауа, еще один прокурор и высокая женщина из офиса Эспарсы, Энджи.

Барнс подошел к ним через несколько минут, и все направились в гостиничный ресторан. Когда были сдвинуты два стола, чтобы вместить всю группу, они расселись и официант принял заказ.

Эспарса разговаривал с прокурором и генконтролером по-испански, и Фрэнк был уверен, что говорили они об интервью со Слэйтером. Он услышал, как тот упомянул Барнса и то, что тот намерен беседовать с родственниками убитых женщин. Оба постоянно кивали на Валадеса.

— Расскажите ему, — говорили они. — Расскажите ему.

Когда Эспарса наконец стал рассказывать, Валадес внимательно слушал. Он медленно кивал по мере того, как переваривал то, что говорил Эспарса.

Фрэнк и Барнс раскуривали сигары, купленные в «Санборнс», когда заместитель генерального прокурора встал и ударил ладонями по столу. Все замолчали. Валадес что-то по-испански бросил Эспарсе, и тот повернулся к американцам.

— У него есть предложение, — перевел Эспарса. — Он хотел бы отвести вас в другой ресторан, тот, что любит губернатор.

Принесли их напитки, и официанты приготовились принять заказ на еду. Фрэнк и Барнс не понимали, что происходит, но думали, что, являясь гостями мексиканцев, должны следовать за остальными. Не расплатившись за напитки, они вышли из гостиницы и проехали несколько кварталов до другого ресторана.

К тому времени, когда они туда добрались, прокурор исчез. Когда все расселись по местам, один из служащих офиса генерального прокурора сказал, что Фрэнк и Барнс должны отведать «Маргариту» — здесь они лучшие в Мексике, — поэтому каждый из них заказал по порции, в то время как остальные ограничились пивом и содовой. Пока напитки не принесли, человек, порекомендовавший «Маргариту», пошел переговорить с метрдотелем.

Не успел Фрэнк допить свою «Маргариту», как почувствовал тошноту. Он подумал, что это, возможно, плохая реакция на аппетайзер, который он съел по совету Эспарсы, — перец, фаршированный сыром. Он пошел в туалет и попытался проблеваться, но не смог.

Вернувшись за стол, Фрэнк ощутил сонливость. Энджи погладила его по руке, подбадривая. Он задремал прямо над тарелкой и проснулся через полчаса. Только тогда заметил, что и Барнс выглядит не очень здорово. После еды обоим мужчинам пришлось помогать садиться в машину.

В «Люцерне» Барнс сказал, что собирается вздремнуть и готов встретиться с Фрэнком в «Эль Акуэдукто» в восемь. Если его не будет, пусть Фрэнк позвонит ему утром.

Когда Фрэнк оказался в номере, его вырвало, и он почувствовал себя лучше. Он надел джинсы и майку и вернулся к своим бюстам.

В последние два дня он все меньше занимался отделкой лиц и все больше времени тратил на волосы. Дважды изменил прическу у второй девушки, убрав волосы за ухо и сделав прямой пробор, но затем вернулся к первоначальному виду.

Незадолго до восьми часов вечера он пошел в «Эль Акуэдукто», чтобы встретиться с Барнсом, но того не было. Выпив стакан «Калафии», Фрэнк вернулся к себе и работал над бюстом до часа ночи.

Поздней ночью его комната, казалось, начинала жить своей жизнью. Он повсюду видел лица — в складках штор, в рисунке напольной плитки в ванной комнате. Платяной шкаф становился гигантским зданием, огромным и угловатым, как фабрика-maquila. Он везде видел лица, носы, глаза.

 

День восемнадцатый

Через пять часов Фрэнк проснулся, чтобы приступить к работе. Как и было условлено, позвонил Барнсу в восемь утра, но трубку никто не снял. Он отправился поплавать в бассейн, потом позавтракал. Вернувшись в комнату, осмотрел то, что сделал за прошлую ночь. Волосы второй девушки его порадовали.

Фрэнк обошел вокруг бюстов, почти незаметно прикасаясь к ним — то пригладит глаз, то легко проведет палочкой по щеке, то углубит линию между губ, то потрогает мочку уха.

Играл Гленн Миллер, потом Малер.

Фрэнк сделал несколько приседаний и наклонов, пятнадцать минут подремал, затем сказал телохранителю, что идет в бассейн, а сам тайком направился в «Санборнс». В восемь вечера он спустился в «Эль Акуэдукто», где дежурила Джеки.

— А где ваш приятель? — спросила она.

— Который? — Фрэнк совершенно забыл о Барнсе. Последний раз он видел его после ленча, во время которого им обоим стало плохо.

— Журналист, — напомнила она.

— Вы видели его сегодня? — спросил Фрэнк.

Она покачала головой:

— Может, он куда-нибудь поехал, работает?

Выходя из бара, Фрэнк заметил Карлоса, официанта, который должен был быть переводчиком Барнса. Фрэнк вернулся к себе в номер и снова попробовал дозвониться до журналиста, но ответа не было. Ложась в двенадцать часов спать, он уже знал, что готов сделать гипсовые формы всех четырех голов.

 

День девятнадцатый

На следующее утро Фрэнк в третий раз позвонил в номер Барнсу. Его приятель снял трубку, его голос был слабым.

— Где вы были вчера? — спросил Фрэнк. — Я вас нигде не видел.

— Что вы имеете в виду? — отозвался Барнс.

— Я вчера вас нигде не видел.

На другом конце провода повисла тишина.

— Боже! Думаю, я спал с тех пор, когда в последний раз видел вас.

Это означало, что он находился в кровати больше двадцати четырех часов.

Барнс застонал:

— Это те «Маргариты»!

Они встретились за завтраком, и Фрэнк сказал Барнсу, что убежден в том, что им что-то подмешали. Журналист рассмеялся.

— Сами подумайте, — продолжал Фрэнк. — Обычно вы в состоянии перепить любого, даже копа, а тут одна «Маргарита» уложила вас на целый день? Невероятно.

Припомнив, что происходило в ресторане, они поняли, что много разных моментов должны были заставить их насторожиться. Резкая реакция заместителя генерального прокурора, когда он узнал о Слэйтере и Барнсе. Быстрая и необъяснимая смена ресторанов. Непонятное исчезновение прокурора. Предложение таинственного человека выпить «Маргариту», за которым последовала его беседа с метрдотелем.

— Это могло быть предупреждением, — сказал Фрэнк.

Барнс согласился. Если мексиканцы боятся, что родственники убитых станут кивать на полицию, то, возможно, они задумали не позволить Барнсу встречаться и беседовать с ними. И добились своего. Они знали, что он планирует уезжать в тот день и не сможет провести ни одного интервью, если его вывести из игры.

Быстро проглотив свой кофе, Барнс встал с кресла:

— Мне нужно побеседовать с некоторыми людьми.

 

Барнс уехал из «Люцерны» с официантом Карлосом. Первым делом они навестили женщину, которая собирала сведения обо всех убитых в Хуаресе женщинах, потом повидались с представителем «Амнистии». Воспользовавшись несколькими полученными именами (всегда давали только имя, и всегда лишь одного из родственников жертвы убийства, но никогда адреса, потому что Анапра — не то место, где имелись адреса. К тому же люди были настроены слишком подозрительно, чтобы сообщать ему детали), Барнс и Карлос въехали в лабиринт лачуг.

Большинство людей боялись разговаривать с ним и даже указывать дорогу. Сначала Барнс подумал, что это, возможно, генетический страх перед незнакомцами, он сталкивался с этим в странах «третьего мира». Потом понял, что это был страх мести — то, с чем он сталкивался, работая по мафии.

Семьи, в которых ему удавалось беседовать, считали, что полиция сама придумывает убийц, вроде Шарифа Египтянина или двух водителей автобуса, и что у нее нет намерения искать настоящих преступников. Некоторые полагали, что сами полицейские и есть убийцы.

Барнс встретился с матерями двух убитых девушек. Одна сказала, что ее дочь убили за день до того, как она должна была получить новую работу. Девушка ушла из дома купить кое-что в магазине и наткнулась на полицейских, которые ее забрали — все это видела ее подруга, — а позднее было обнаружено ее тело.

Другая женщина сообщила, что сразу после того, как она обратилась в полицию, кто-то напал на нее с ножом. Это было предупреждение больше не касаться этого дела.

Барнс вернулся в гостиницу и сообщил Фрэнку, что ему нужен еще один день, чтобы все подчистить. Фрэнк знал: ему будет не хватать компаньона. Он уже не понимал, кому верить и на кого полагаться.

После того как Барнс ушел, Фрэнк в последний раз взглянул на глиняные бюсты, а затем нацарапал свое имя на задней части плеча каждой из девушек.

 

Серьезные неприятности

День двадцатый

Рано утром на следующий день, день своего рождения, Барнс выехал с Карлосом, чтобы провести последнее интервью. Через час в дверь Фрэнка постучали. Это был Эспарса.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказал он.

— Встретимся немного позже внизу, — ответил Фрэнк. В руках у него были каучуковые формы, и он держал их так осторожно, словно они сделаны из хрупкого материала. — Я весь в работе.

Эспарса кивнул и ушел. Фрэнк вернулся в ванную комнату. Он практически не спал прошлой ночью. Подписав бюсты, приступил к созданию форм. К каждому глиняному бюсту он приделал по листу алюминиевой бумаги, который нависал над теменем за ушами и спускался к плечам, напоминая громадный воротник елизаветинской эпохи.

Для крепости он покрыл глиняные поверхности шеллаком, поверх сбрызнул реактивом «Пол-Из 2300», облегчающим процедуру снятия формы. Следующим шел жидкий синтетический каучук, который смешивался из двух компонентов, содержащихся в пятигаллоновых контейнерах. Сделав замес на столе, он стал сначала намазывать затылки голов, пока не получился слой толщиной в четверть дюйма, напоминающий темную глазурь на пирожном.

В ожидании, когда каучук высохнет, он застелил пространство вокруг ванны мешками для мусора и принялся замешивать гипс. Он купил в Эль-Пасо гипс, усиленный стекловолокном, и ему для высыхания требовалось немного больше времени, примерно час, но он был надежнее.

Надев резиновые перчатки, Фрэнк отнес ведро с гипсом в комнату и густо обмазал им каучуковое покрытие. Когда гипс высох, он убрал алюминиевые листы, а затем гипсовой стороной вниз уложил головы на стол, повторив процедуру покрытия каучуком уже со стороны лица. То, что голова лежала лицом вверх, позволяло избежать образования пузырей воздуха, а также заполнить каучуком внутренние полости носа и ушей.

Было два часа дня, когда Фрэнк закончил накладывать гипс на лицевые части бюстов и оставил их сохнуть. К тому времени город почти затих, если не считать случайных машин. Проснувшись через несколько часов, Фрэнк начал при помощи отвертки разделять четыре материнские формы. Разделение на две части было непростым процессом, сколько бы раз он ни делал это прежде. В Филадельфии ему обычно помогала Джоан. Напрягая пальцы и запястья, он вскоре вспотел.

Куски гипса отваливались один за другим, и затем он стал осторожно тянуть за каучук внутри. У двух бюстов — у девушки без нижней челюсти особенно — из-за вытягивания каучука, несмотря даже на наличие специального реактива, деформировалась глиняная основа. Деформация не имела значения, потому что с глиной он уже закончил и отпечаток лица теперь нес каучук. Оба листа каучука походили на толстые пластиковые куски кожи. Практически во всех углублениях застряли кусочки глины, поэтому Фрэнк отнес листы в ванну и промыл их с помощью нейлоновой щетки. Именно тогда Эспарса постучался к нему.

Когда полицейский ушел, Фрэнк закончил отскребать особенно тщательно внутреннюю часть ушей и нос. Просохший каучук, который досконально повторял детали глиняного бюста, он аккуратно вложил в две половины материнской формы и, снова сложив их, перевязал багажным ремнем.

В ванне и на полу он расставил четыре пустых бочки. На каждую установил связанную материнскую форму так, что шейное отверстие смотрело вверх. После того как все головы были установлены, он до краев залил формы гипсом. Потом вымылся, сменил майку и джинсы и отправился в фойе.

 

Не успел Эспарса открыть рот, как Фрэнк объявил, что отношения между ними изменились. Теперь все не так, как в первые две недели, когда они встречались, чтобы выпить «Калафии», поговорить о событиях дня и съесть сырное ассорти.

— У вас, парни, серьезные неприятности, — хмыкнул Эспарса.

Фрэнка это не удивило.

— Генеральный прокурор желает знать, где Барнс. Ему известно, что вы в курсе. Поэтому он прислал меня. Я не хочу влезать в это, но он взбесился. И он зол на вас, потому что это вы притащили сюда Барнса.

— Вы, ребята, попросили меня привезти сюда прессу, чтобы показать, что не сидите сложа руки. И я это сделал.

— Да, — кивнул Эспарса, — но Барнс встречается с «Амнистией» и некоторыми матерями убитых женщин, а генеральный прокурор этого не хочет.

— Как я уже говорил, это его работа, — заявил Фрэнк.

— Где сейчас Барнс?

Этого Фрэнк не знал.

— Из Соединенных Штатов приехала группа конгрессменов. Они слышали, что Барнс здесь и ездил встречаться с некоторыми семьями. И что вы ездили с ним.

Фрэнк знал из газет, что американская делегация из семи человек, которую возглавляет Хилда Солис, демократ из Калифорнии, была в Чиуауа, встречалась с работницами и активистками, а также посетила хлопковое поле.

— Мы-то думали, вы на нашей стороне, — продолжал Эспарса.

Первым порывом Фрэнка было защититься.

— Вы знаете, что я с Барнсом не ездил. Весь день вчера я был в гостинице.

Эспарса кивнул:

— Я знаю, что вы были здесь. Но люди очень злы на Барнса. Они хотят задержать его для допроса. Он сообщил, что полиция повсюду разослала запросы на розыск журналиста.

— Это безумие, — вздохнул Фрэнк. — Они хотят его арестовать? Но почему?

— Просто хотят поговорить с ним.

 

Одну за другой Фрэнк начал раскрывать формы. Он был рад, что осталась чисто механическая работа, поскольку ему было трудно сосредоточиваться. Мыслями он постоянно возвращался к событиям последних сорока восьми часов.

Он отмахивался от легких подозрений еще до инцидента с «Маргаритой». Но теперь, решив открыто поставить под сомнение расследование, Фрэнк все меньше верил в команду, Эспарсу и в эффект от собственной работы.

Почти с самого начала он замечал вещи, которые его тревожили. То, как Эспарсу постоянно теребил генеральный прокурор, что означало для него невозможность правильно выполнять свои обязанности. Как Эспарса назвал «Амнистию» врагом. То, что он ни разу не видел, чтобы Слэйтер принимал участие в расследовании. И потом еще был жалкий штаб «Фискалиа микста», где, казалось, вообще ничего не происходит. И отсутствие вещественных доказательств, которые в каждом случае, как правило, перетасовывались. И тайна вокруг девушки из Чиуауа. Теперь вот угроза ареста Барнса.

Все это вертелось в голове и смущало. Он хотел позвонить Джан, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, но вместо этого перечитал ее последний факс, где она сообщала о походе в кино и поездке в Нью-Йорк к Ванессе. Их внучка Клэр праздновала свой третий день рождения, и они ели торт. Думать о жизни в Филадельфии было проще, чем думать о Мексике.

Фрэнк сходил в ванную и взял четвертую материнскую форму из ведра. Он вскрыл ее и снял гипс и каучуковое покрытие. Каждый раз, когда он вскрывал оболочку, являя свету готовую скульптуру, ему казалось, что он в первый раз видит девушку, появляющуюся из белого гипса. Когда все четыре бюста выстроились на столе, он отправился спать.

Фрэнк то погружался в сон, то просыпался. Ему снилось, будто он едет через промышленные зоны по хлопковому полю, въезжает в здания фабрик. Но люди в его снах не были мексиканцами; все они были персонажами из сюрреалистического кошмарного фильма Дэвида Линча «Эрэйзерхед». Белые бюсты в проникающем из окна свете сияли, словно сделанные из алебастра. От их вида ему стало лучше.

 

Секс

День двадцать первый

Заполнив все отверстия гипсом, Фрэнк принялся шлифовать готовые гипсовые отливки — сначала напильником, затем наждачной бумагой. Ему оставалось только раскрасить их.

Решив сделать перерыв, он проскользнул мимо охранника и направился в «Санборнс» выпить кофе. Сидя в кабинке, он наблюдал за миленькой девушкой за стойкой, раздумывая, что она, вероятно, не во вкусе убийцы. Слишком много помады, слишком модная юбка.

Он удивился, как быстро пролетело время в Мексике. Прошло меньше трех недель, а он почти закончил работу. Значит, на каждую голову ушло всего чуть больше четырех дней.

Вскоре после того как Фрэнк вернулся к себе, зашел Эспарса и снова спросил про Барнса. На этот раз Фрэнка не застали врасплох. Он ответил, что не видел его этим утром.

— Думаю, он уже уехал.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, он уехал в Россию. Помните, когда он говорил нам, что дальше едет за материалом в Россию?

— Значит, его здесь нет?

— Полагаю, что так.

Фрэнк надеялся, что Эспарса не станет спрашивать в регистратуре, когда уехал журналист. Насколько ему было известно, Барнс все еще встречался с людьми.

 

В тот вечер заглянул Стивен Слэйтер, в хорошем настроении, и, казалось, хотел заключить мир. Фрэнку было интересно, не получил ли американец выговор за свои высказывания об «Амнистии». Слэйтер спросил Фрэнка, нет ли у него желания куда-нибудь махнуть поразвлечься.

— Мы о вас позаботимся, — сказал он. — Хотите оторваться? Я знаю, куда можно пойти. Я знаком здесь с кучей женщин. Мы хотим быть уверены, что пока вы здесь, вам хорошо.

Фрэнк покачал головой:

— Мне действительно нужно закончить с бюстами.

— Да ладно вам. У нас есть связи. Вы любите молодых женщин? Мы достанем их вам.

Фрэнк снова отказался. Когда они ушли, он не мог не думать о словах Слэйтера. Американец предлагал ему секс с тем контингентом девушек, которых убивали, и, вероятно, в таком же месте, где эти убийства и происходили. Отвратительнее всего было то, что предложение исходило от человека, который призван их раскрыть.

Фрэнк спустился в «Эль Акуэдукто». По пути столкнулся с полицейским, которого встречал раньше — крупным мужчиной, каждый раз при встрече жавшим ему руку. Фрэнку снова, как прежде не раз, пришла в голову мысль о том, с какой легкостью сомкнулись бы большие руки этого полицейского на шее какой-нибудь женщины.

Барменша сообщила, что Барнс просил позвонить к нему в номер. Барнс сообщил, что через час уезжает.

— Будьте осторожны, — предупредил Фрэнк. — Они собираются вас арестовать.

Барнс помедлил с ответом.

— Я позвоню вам из Нью-Йорка.

 

Жженая охра и сырая умбра

День двадцать второй

Из десятой, и последней, бочки Фрэнк достал несколько кистей, толстую пачку бумаги и пару дюжин тюбиков с акриловой краской «Ликвитекс». Он принес из ванной комнаты ведерко воды и уселся на угол стола.

Не задумываясь, выдавил на верхний лист стопки бумаги немного желтой краски и титановых белил, добавив каплю темно-оранжевой краски, и смешал все это. Из этих цветов обычно получался оттенок, характерный для цвета кожи кавказских народов, но чтобы добиться более темного цвета кожи мексиканцев, он добавил к смеси немного жженой охры и жженой умбры. Завершила палитру капля зеленой краски, сырой умбры.

Начав с девушки без нижней челюсти, он быстро и крупными мазками выкрасил лицо, а затем плечи. Влажная краска отражала свет комнатных ламп, и верхняя часть скул, плечи и горло словно лоснились. В жаркую погоду краска сохла быстро.

Выше от линии волос он оставил бюст белым, сосредоточив внимание на ушах. Фрэнк левой рукой завалил бюст назад, чтобы красить под подбородком, время от времени макал кисть в воду и возвращался к своей палитре за новой порцией краски, при этом каждый раз слегка помешивая ее. С каждым прикосновением кисти девушка без нижней челюсти все больше приобретали человеческий вид. Он промокнул лишнюю воду на кисти бумажным полотенцем и снова подцепил краску, затем опустил кончик кисти в сырую умбру и провел его по губам девушки.

Вырвав использованный лист из пачки, Фрэнк выдавил на чистый лист еще жженой умбры. Тонкой кисточкой быстро провел линию по бровям девушки, не окончательную, лишь наметку, которая должна была придать лицу выражение.

Далее настала очередь глаз. Он выдавил на лист неотбеленную титановую краску, титановые белила и совсем чуть-чуть индиго-оранжево-красной краски. Как и с кожей, он хотел прогрунтовать глаза. В самом центре зрачков поставил крошечную белую точку, а затем оставил глаза, словно забыл про них. Нанес немного темно-оранжевой краски на губы, как гример, добавил по мазку оранжевым и белым на щеки. Его движения стали менее размашистыми, более осторожными.

На их лицах уже проявлялось выражение, но в гипсе оно было однотонным и трудноразличимым — тончайшая усмешка или намек на улыбку, удивленно приоткрытые губы, — а вот краски делали его более отчетливым. Фрэнк положил на волосы жженую умбру. Наполовину раскрасив девушку с искривленным носом, он почувствовал, что с ее губами что-то не так, и, налепив на них крошечные кусочки глины, стал втирать их в гипс большими пальцами, пока они не превратились в светло-коричневые пятна. Затем продолжил раскрашивать лицо.

 

День двадцать третий

В Эль-Пасо проходила конференция судмедэкспертов, а Фрэнку нужно было оторваться от раскрашивания бюстов хотя бы на несколько часов, поэтому он попросил Гектора перевезти его через границу.

Одна из делегаток, симпатичная, со вкусом одетая женщина из Мехико, сообщила, что задействована в расследовании убийств женщин, но не сказала, каким образом. Когда он спросил, она ушла от ответа. Ее звали Клодия.

 

Клодия

День двадцать четвертый

В тот вечер он сидел один в ресторане «Люцерны». Вдруг к нему подошла Клодия.

— Вы не против, если я выпью вместе с вами? — Она села и заказала рюмку вина. — Что вы делаете завтра?

— Заканчиваю раскрашивать бюсты. А что?

— Мне бы хотелось встретиться с вами и вывезти вас куда-нибудь.

Фрэнку было любопытно узнать, кто она на самом деле. Эспарса знал о ней. Он сказал, что Клодия вертится вокруг бывшей полицейской академии. Но он не обращал на нее внимания, полагая, что она, возможно, работает на федеральное правительство.

— Не знаю, зачем ее сюда прислали, — сказал он Фрэнку. — Держитесь подальше от этой женщины.

Но Фрэнку Клодия понравилась.

— Конечно, — ответил он. — Я поеду с вами. Но ненадолго — мне надо работать.

 

День двадцать пятый

Клодия заехала за ним, и они отправились в заведение «У Фриды», в довольно дорогой, выкрашенный в розовый цвет ресторан на проспекте Триунфо-де-ла-Република. Задняя стена ресторана была увешана репродукциями работ Фриды Кало, а официант подал им меню, выполненное в стиле ее картин. Вдруг Клодия прикрыла лицо своим меню.

— Нельзя, чтобы тот человек увидел меня с вами, — пробормотала она, кивнув на мужчину, идущего к выходу.

В зале было темно даже днем, поэтому вряд ли кто-то мог увидеть их.

— Почему? — спросил Фрэнк.

— Это мой босс.

Фрэнк быстро соскользнул со своего места и отправился в мужскую комнату. Когда он вернулся, того человека уже не было.

— Что это было?

— Ничего особенного, — сказала она. — Он не знает, что я здесь.

Фрэнк не понимал, нужно ему еще немного таинственности или нет. В то же время он находил Клодию привлекательной и загадочной именно потому, что она так мало говорила о себе. Он заказал блюдо из морепродуктов — главное, чтобы там не было сыра. Она засыпала его вопросами. Она хотела знать о лепке. И о Филадельфии. И еще: не мог ла ли она где-нибудь прочитать, что он работает на ФБР?

Через час ему нужно было возвращаться к бюстам. Это было потребностью, которая захватила его почти с первого дня. Если Фрэнк долго оставался без них, то начинал волноваться. По мере того как дело близилось к завершению, это чувство усиливалось.

— Мне действительно нужно идти, — вздохнул он.

— Можно мне прийти и посмотреть, как вы работаете? — Клодия просительно взглянула на него.

Еще неделю назад Фрэнк не позволил бы незнакомому человеку войти к нему в комнату и увидеть головы. Теперь ему было все равно, кто их увидит. Что ему терять?

— Конечно, — ответил он.

Когда они вошли в комнату Фрэнка, она обошла вокруг стола, сначала молча, как бы всматриваясь в девушек.

— Следует сделать глаза больше, — вдруг сказала Клодия. — У мексиканок большие глаза.

Фрэнк не ответил, но она ошибалась. Не глаза были большими, а то, что связано с ними, заставляло их казаться большими — брови, чернота зрачков. Некоторые глаза просто выглядели большими. Как если бы кто-то вошел в комнату с красным носовым платком, торчащим из заднего кармана. Не сможешь его не заметить.

Прежде чем покинуть комнату, Клодия попросила Фрэнка написать ей данные о себе.

— Мы собираемся снова пригласить вас сюда, — сказала она.

— Кто это «мы»?

— Сейчас не могу сказать большего. Я вам позвоню.

На следующий день Фрэнк был в кабинете Эспарсы в здании бывшей полицейской академии. Там была и Клодия, но Фрэнк не хотел показывать Эспарсе, что они хорошо знакомы. В какой-то момент она подошла к секретарше рядом с Фрэнком, чтобы взять несколько бумажек. Она бросила на него понимающий взгляд. Когда она снова проходила мимо него, он передал ей клочок бумаги с информацией о себе, постаравшись сделать это незаметно для других. Она ушла в другую часть кабинета, и когда он в очередной раз постарался найти ее глазами, ее там не было. Больше они не виделись.

 

День двадцать шестой

Закончив раскрашивать, Фрэнк отставил головы в сторону и принялся наводить порядок в комнате и собирать инструменты, глину и гипс. Он уже счистил глину с черепов, иногда используя жидкость для снятия лака, чтобы убрать маркеры толщины тканей, приклеенные к кости. Черепа вернулись в свои прежние коробки. Он собрал весь мусор в мешки, которыми застилал пространство вокруг ванны. Когда он закончил, комната сверкала чистотой. Никто не заподозрил бы, что здесь работал скульптор.

В тот день, это была среда, он попросил Гектора отвезти его через границу в Эль-Пасо, откуда почтой отправил свои бочонки в Филадельфию. Мексиканскому пограничному чиновнику понадобилось несколько часов, чтобы осмотреть их. Рядом с местом, где они остановились, находилось последнее напоминание Фрэнку, почему он здесь, — большой розовый крест.

Вечером в гостинице, где комната без его вещей показалась странно пустой, Фрэнку нечего было слушать, потому что все свои диски и «уокмэн» он отправил домой. Как-то сразу он понял, что отъезд из Мексики стал его беспокоить.

Слэйтер говорил ему — но теперь он думал, что это было предостережение, — что никому не разрешается вывозить из страны больше десяти тысяч долларов. Именно столько Фрэнку заплатили за работу, и Слэйтер это знал.

— Вас арестуют, если у вас будет больше этой суммы, — сказал он.

Фрэнк не хотел искушать судьбу. Слишком многое пошло наперекосяк, и он ощущал, что за ним следят. Поэтому решил поосторожничать. Вместо того чтобы уехать на уик-энд, как планировал, Фрэнк посчитал нужным тронуться в путь сразу после пресс-конференции в пятницу. Пограничники не будут его ждать.

Еще он спрятал деньги. Очень плотно обернул купюры пластиком и засунул их в кусок глины, уложив его на самое дно чемодана.

В тот вечер Фрэнк намеревался положить четыре бюста в картонные коробки, чтобы приготовить их к пресс-конференции. Вместо этого оставил на столе. Он привык иметь их при себе.