От супраглабеллы до мандибля

Герри Уайт и Фрэнк затормозили возле дома № 2526 по Норт-Лейтгоу-стрит.

Скелет, найденный бомжом в подвале, принадлежал белой девушке. Судя по зубам мудрости и третьим коренным зубам, которые еще не полностью вылезли, ей, вероятно, было меньше восемнадцати лет.

Пока добирались до нужного адреса, Фрэнк увидел, как сильно изменился район. Троллейбусы больше не бегали по Джорман-таун-авеню; театр «Адмирал», где они с приятелем Леоном Смоллом смотрели сериал «Рокетмэн», стал церковью; много старых домов стояли с пустыми глазницами окон. Фабрики, в том числе та, где его дед чинил ткацкие станки, заменили дом малоимущим. Площадь Франклин-сквер, где они мальчишками бросались камнями, теперь заросла сорняками и была завалена мусором.

— Мальчишки здесь колются, — вздохнул Уайт.

Дом Фрэнка на Норт-Лейтгоу успели снести. Дом профсоюзных собраний через дорогу, где он играл мячом «в стеночку», был на месте, но заброшен. Почти на каждом углу торчали проститутки.

Уайт припарковал машину возле пустующего дома № 2526 по Норт-Лейтгоу-стрит и первым прошел внутрь. Спускаясь за ним по сломанной лестнице, ведущей в сырой подвал, Фрэнк вспоминал, как в детстве здесь играл.

— Что белая девушка могла делать в таком районе? — спросил он, не ожидая ответа.

 

Через несколько дней череп девушки был готов для работы над ним в студии. Фрэнк положил его в сумку-холодильник, привязал к раме и поехал на другую сторону Счуйлкилл.

У него уже выработался свой распорядок. Он на некоторое время ставил череп на стол в углу студии или кухоньки, смотрел на него, вертел в руках, отставлял на несколько часов или на целый день и снова рассматривал в перерывах от фотографирования.

На третий день он приступил к расстановке маркеров толщины тканей. К 1980 году Фрэнк стал пользоваться новой таблицей, составленной Стэнли Райном из университета Нью-Мексико и его коллегой Хоумером Р. Кэмпбеллом, которые совместили точки Коллманна и Бючли с новыми данными. Их наиболее важным вкладом стало измерение лица с обеих сторон, чтобы удостовериться, есть ли разница в толщине тканей, чего другие исследователи не делали.

В таблице Райна и Кэмпбелла приводились данные на черных, европейцев и японцев. Далее шел подраздел мужчин и женщин, а затем указывались худые, нормальные и толстые. Они определили двадцать одну точку на черепе — десять по центру и одиннадцать по каждой из сторон, — хотя, когда в расчет принимались и левая и правая стороны, увеличивали количество точек до тридцати двух. Точка номер 1 находилась на супраглабелле (верхней части середины лба), а номер 21 называлась «Sub М²» и отмечала место под вторым коренным зубом на нижней челюсти.

Фрэнк уже снял глину с моряка, поддевая ее деревянной лопаткой. Основа для плеч обычно была одинаковой для всех бюстов и персонифицировалась с помощью различных приемов. Деревянные штырьки, которые Фрэнк использован как маркеры толщины ткани, он заменил кусочками ластика, вырезанными из семидюймовой палочки-стерки.

Найдя цифру в таблице — например, допустимая толщина верхней губы (номер 6) у европейской женщины немного больше восьми миллиметров, — он отмерял ее на ластике при помощи штангенциркуля, отрезал отмеренный кусок и, воспользовавшись клеем для моделей, приклеивал его на череп в точке, соответствующей диаграмме, приведенной в верхней части таблицы Райна и Кэмпбелла. Когда все тридцать два номера были на своих местах, череп с похожими на прыщи метками начинал смутно напоминать человеческое лицо.

На следующий день, закончив фотографировать для «Белл-Атлантик», Фрэнк снова выкроил время, чтобы поработать над черепом, и принялся слой за слоем наносить глину в промежутки между маркерами. К концу недели лицо было готово для того, чтобы сделать гипсовую маску. Он захватил бюст домой, чтобы показать Джан и девочкам.

Джан с Ванессой возвращались из магазина, когда он затормозил в переулке за домом.

— Опять голова? — спросила Джан, глядя на сумку-холодильник «Иглу».

Ванесса захихикала.

— Это девушка с Норт-Лейтгоу-стрит, — ответил он.

В ту ночь Фрэнку приснился кошмар. Они с другом детства Леоном Смоллом были в подвале, полном рулеток — искали дедову мелкокалиберку, — и увидели несколько костей. Когда он до них добрался, кости превратились в песок. Фрэнк проснулся убежденный, что сон был про девушку с Норт-Лейтгоу-стрит и что он сделал ее лицо слишком худым для ее возраста.

— Буду ее переделывать, — сообщил он Джан в то утро.

Бюст стоял на столе между ними.

— Ты уверен?

— Мне приснился кошмар.

Джан редко высказывала свое мнение. Она искренне верила в то, что Фрэнк делал с черепами. Но на этот раз она спросила:

— Что тебе подсказывает сердце?

Он отвез бюст в студию на Арч-стрит, поставил в угол и смотрел на него весь день. Во время ленча он отправился в музей Мюттера посмотреть на стену из черепов. Вдруг что-то убедит его в том, что лицо девушки с Норт-Лейтгоу-стрит не слишком худое.

К вечеру его отношение к бюсту заметно улучшилось. Он принялся наносить на глину латекс — первый шаг к созданию гипсовой маски.

 

За шторой

К началу 1981 года Фрэнк обработал шесть голов — менее двух за год. По двести долларов за каждую, что едва ли послужило прибавкой к карманным деньгам, не говоря уже о том, чтобы поддержать его, Джан и девочек. Но каждый раз, когда ему удавалось выкроить минуту, он ездил в офис судмедэксперта Филадельфии, чтобы поболтать с Филлинджером, Уайтом и Сапли.

В феврале позвонил Боб Геркен из полиции штата Пенсильвания.

Несколько месяцев назад охотник обнаружил скелет на вершине холма возле Слэтингтона, маленького городка к северу от Аллентауна. Коронер полагал, что он принадлежит белой женщине в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, которая умерла между девятью и двадцатью месяцами назад.

— Кости таза, сосцевидный отросток под ухом, отсутствие костистого выступа над глазами — все говорит за то, что это женщина, — сообщил коронер местной газете. — Череп кавказского типа имеет более пологий скос, чем у чернокожего или азиата. Форма глазниц и лицевой скос говорят за то, что это белая девушка.

Причина смерти была неясна, а изучение рапортов о пропавших людях из соседних округов ни к чему не привело. Возле скелета были обнаружены несколько предметов одежды, обуглившиеся подметки спортивных туфель, колечко с голубым звездчатым сапфиром и затемненная линза от очков.

Череп девушки из Слэтингтона несколько дней простоял на верстаке Фрэнка, прежде чем он приступил к установке маркеров толщины ткани. Почти сразу Фрэнк обратил внимание на рот девушки — тот казался немного деформированным. Не было ничего, сильно бросающегося в глаза, но ему нужно было послушать мнение другого человека. К этому времени он уже знал, что любой коронер мог рассказать про скелет от сих и до сих, и зачастую этого было слишком мало. Фрэнк отвез череп к Крогмэну, который тут же понял, что не так — у девушки была не только «волчья пасть», но и очень неправильный прикус.

— Это будет девица со странной внешностью, — заявил он.

Чтобы показать Фрэнку, как этот дефект меняет толщину ткани в районе верхней и нижней челюсти, Крогмэн дал ему цефалометрические рентгенограммы четырех людей: двоих с нормальным прикусом и двоих с «волчьей пастью». Уезжая из Ланкастера домой, Фрэнк имел представление о девушке, которую собирался лепить. Помимо того что верхняя челюсть выступает, рот будет немного приоткрыт, показывая один или два верхних зуба.

Зрелище не из приятных, поэтому он привез череп домой, положил его на кухоньке и, прежде чем спуститься вниз, задернул штору.

После обеда взял палочки-стерки и каттер. Сверяясь с таблицей Райна и Кэмпбелла, Фрэнк посмотрел в раздел «Европейская женщина» и начал с № 1, супраглабеллы или верхней части середины лба. Дальше шла глабелла, выступающая точка между надглазничными дугами прямо над носом. Третьей точкой был нозион (выемка в том месте, где переносица переходит в лоб). Кончик носовой кости был четвертой точкой. Остальные точки на серединной линии, от № 5 до № 10 (мидфильтрим, или носогубный желоб, находящийся над верхним рядом зубов; кромки верхней и нижней губ; складка между губой и подбородком; подбородочный выступ, или наиболее выступающая часть подбородка), располагались в районе, на который воздействовал неправильный прикус. Хотя Фрэнк определил толщину ткани на лице девушки по таблице, он понимал, что при накладывании глины придется делать поправки.

Наклейка маркеров обещала стать непростым процессом: каждый раз, когда он поворачивал череп на корковой подставке, несколько кусочков ластика падали либо на пол, либо внутрь черепа. Кроме того, они обычно выпадали, если череп не был должным образом обезжирен. Поднимая ластики, он был вынужден добавлять клей и какое-то время прижимать их к поверхности. Он устанавливал метки не по номерам, от № 1 до № 21, а вразнобой, как придется.

Следующие 11 точек были парными. Они располагались по обеим сторонам линии, проходившей по центру лица, от лба до надглазий и подглазий, то есть над и под глазными впадинами, и по скулам. В их число входил главный коренной зуб — № 14, надсуставье — № 17 и окклюзионная линия — № 20, хотя Фрэнк редко пользовался научными терминами. И даже когда он их употреблял, частенько произносил неправильно, называя апертуру «аптатурой», а диастему, что означает потерянный зуб, — «диасмусом». Его больше занимали параметры и внешний вид, чем слова.

Когда клей высох, Фрэнк поместил череп на глиняные плечи, которые раньше поддерживали голову девушки с Норт-Лейтгоу-стрит. Из маленькой пластмассовой коробочки он взял два из дюжины приготовленных — каждое в двадцать четыре миллиметра в диаметре — гипсовых глазных яблока. На заднюю часть каждой из орбит он наложил по кусочку глины, вставил в них глазные яблоки, а затем обмазал их глиной, стараясь не нарушить центровку и линию, образованную маркерами глазных щелей, размещенных в углах обоих глаз.

Сначала показалось, что левый глаз девушки немного выше правого, но, еще раз осмотрев череп, Фрэнк пришел к выводу, что они поставлены абсолютно ровно. Таблиц, описывающих, насколько должно выступать глазное яблоко, у него не было. Крогмэн советовал идти по пути усреднения: роговица должна выступать не далее линии, проведенной между высшей и низшей точками среза глазницы. Вставив глаза и довольный тем, что ему удалось сделать, Фрэнк задернул штору на кухоньке и отправился спать.

Он собирался на следующий день отвезти бюст на Арч-стрит на тот случай, если появится возможность поработать над ним, но скульптура была слишком хрупка, чтобы ее перемещать с укрепленными маркерами толщины тканей. Он оставил его дома, где к нему никто не прикасался четыре дня, пока он выполнял срочный заказ, связанный с фотографированием спутниковых антенн-тарелок на крышах городских домов.

К тому времени он уже знал, что начнет работу по накладыванию глины со рта девушки. Откуда начинать работать с черепом — не особенно важно, и он сам никогда не знал, почему выбирал именно эту конкретную точку, но уже сам факт, что место, откуда нужно начинать, выбрано, заставлял его чувствовать себя более комфортно. В случае с девушкой с Норт-Лейтгоу-стрит это были щеки; с моряком с «Коринфа» — затылок.

Он использовал ту же самую глину, череп за черепом, и она становилась все темнее, вбирая в себя частицы песка и кости. Фрэнк брал из ведра пригоршню глины и выкладывал на верстак, а затем отщипывал маленький кусочек — с квадратный дюйм — и прикладывал его к черепу.

Сначала он принялся за верхнюю челюсть. Ему приходилось быть осторожным, когда он работал возле маркеров толщины тканей, особенно если они стояли близко друг к другу, например на переносице или вокруг губ. Ему не понадобилось много времени, чтобы покрыть большую часть поверхности черепа, на обеих сторонах он оставил маленькие отверстия для ушей. Картинку почти не портили вкрапления в глине желтых ластиков, а маслянистый блеск оживлял лицо. Оно было почти человеческим.

Если б о льшую часть начального процесса — приклеивание маркеров, укладка между ними глины — можно было выполнять последовательно, о следующем шаге этого сказать нельзя. Над ушами, губами и носом Фрэнк работал параллельно. Он считал, что они взаимосвязаны, и одна черта выглядела так, как выглядела, благодаря остальным.

Прежде всего он придал форму носу. Без хрящей кончик носовой кости был основным указанием на то, как он мог выглядеть. Был он вздернут, вытянут вперед или свернут на сторону? Длина была стандартной. У женщин нос составляет три длины носовой кости, у мужчин — три с половиной.

Фотографии черепа, которые он сделал с разных углов, были разложены на верстаке, и, накладывая глину, Фрэнк постоянно с ними сверялся. Ему нужно было напоминать себе о голой кости, с которой он начал.

Вылепив грубую полоску для верхней губы, он пристроил ее, придавил, затем снял. Прежде чем оставить на месте, проделал это еще два раза. Отсчитав от центра по три зуба с каждой стороны, он вставил зубочистку туда, где должен быть край внутренней части губы. Затем прорезал линию между губами заостренной палочкой. Когда ему попадался кусочек кости с предыдущей головы, он аккуратно его удалял.

Ничто не указывало на то, как именно выглядели уши, поэтому Фрэнк начал с носа и губ. Он постоянно помнил о совете Крогмэна, вошедшем в его книгу: «По большей части тем, благодаря чему мы узнаем лица, являются такие черты, как глаза, нос и губы — именно то, о чем череп напрямую говорит нам очень немного. Расхождение ноздрей, толщина кончика носа, толщина губ и то, насколько они вывернуты, детали век — все, что помогает опознать человека, — оставлены на тщательно выверенный, чтобы не увлечься модными родинками и дуэльными шрамами, выбор того, кто репродуцирует лицо».

Руки Фрэнка порхали вокруг скульптуры, словно пара бабочек, больше набрасывая глину, чем придавая ей форму, — это будет позднее. Со всеми своими шишками и наростами девушка из Слэтингтона напоминала нечто, что могло зародиться в голове Джузеппе Арчимбольдо, художника XVI века, который рисовал лица в виде композиции из разных предметов — зачастую фруктов, овощей и растений.

Фрэнк разгладил линию от носа до подбородка, затем прижал переносицу плоской стороной палочки для лепки. В течение нескольких часов нос постепенно менялся, становился более женственным и менее похожим на луковицу. Это, как и губы, разрез глаз и веки, была часть лица, в которой Фрэнк был меньше всего уверен и которую всегда определяло то, что он делал вокруг нее.

Из коротких полосок глины Фрэнк вылепил надбровные дуги. Он придавливал их большим пальцем левой руки, в то время как правой придерживал череп за затылок, как доктор пациента — сильно, но не забывая о хрупкости предмета. Крошечные кусочки глины, наложенные на подбородок, исчезали, как грим.

Время от времени Фрэнк возвращался ко рту, словно он его беспокоил. Даже не слышал, как снизу крикнула Джан, собираясь идти спать, не слышал, как, проходя с другой стороны шторы, ему пожелали спокойной ночи Лайза и Ванесса. Когда он закончил работать, было два часа ночи.

Посреди ночи он вздрогнул и проснулся от мысли, что подбородок должен быть острее. Боясь забыть, Фрэнк вернулся наверх, взял маленький кусочек глины и для памяти прилепил его к подбородку. Затем снова прокрался в кровать.

 

Копирование ушей Лайзы

Собираясь в школу в то самое утро, Лайза остановилась у задернутой занавески кухоньки. Из любопытства заглянула внутрь, чтобы посмотреть, как идут дела с девушкой из Слэтингтона. Несмотря на то что она просила Фрэнка прятать работу, его занятие очень интересовало девочку. Иногда это казалось ей наблюдением за тем, как складывается головоломка.

В последний раз, когда она видела бюст девушки из Слэтингтона, это был просто череп. Теперь появилось лицо: верхняя челюсть выступала вперед, уголки губ немного вздернуты вверх, словно в улыбке. Когда Лайза подошла чуть ближе, голова начала двигаться.

— Фрэнк! — закричала Лайза. — Тебе лучше подняться сюда!

Фрэнк был внизу и варил кофе. Добежав до кухоньки, он увидел Лайзу застывшей в дверном проеме. Она указывала на бюст девушки из Слэтингтона, чья челюсть начала опускаться к столу.

— Это глина, — сказал он. — Она слишком тяжелая.

Подставив под челюсть бюста деревянный брусок, он повернулся к Лайзе.

— Ты в порядке? — спросил он.

Она кивнула, вглядываясь в бюст:

— Такое впечатление, что она косит.

— Я сделал это намеренно, — отозвался Фрэнк. — Стекло от очков, найденное рядом с телом, указывает на человека с очень сильной близорукостью.

— Что с ней случилось? — спросила Лайза.

— Полиция точно не знает.

Лайза поняла, что разговор окончен — Фрэнк не любил вдаваться в детали.

В то же утро он отвез бюст в своем микроавтобусе на Арч-стрит, предварительно закрепив брус под челюстью и расклинив бюст так, чтобы он не упал. Не сумев добраться до нее несколько дней, он взял бюст домой, чтобы закончить его на уик-энде.

Снова водрузив бюст на верстак в кухоньке, он увидел маленький кусочек глины, который для памяти прилепил на подбородке. Тут же вспомнил, что хотел сделать, и, вылепив подбородок поуже, вернулся ко рту. Губы были полными, а поскольку девушка дышала ртом, то и приоткрытыми — чуть-чуть виден верхний ряд зубов.

Лицо было почти готово, но несколько вещей портили картину. У нее изо рта торчали зубочистки, он оставил отверстия на висках, и его беспокоили уши. Он отлепил их, наобум размял в руке немного глины, придав ей форму уха, и приставил новое ухо к черепу. Переделывал его несколько раз, но ничего не получалось. Он позвал Лайзу, которая делала уроки.

— В чем дело, Фрэнк? — спросила она.

Лайза сразу заметила, что со ртом девушки произошли изменения. И еще показалось, что девушка тянет шею, словно пытаясь разглядеть что-то вдалеке. Глазные яблоки были единственными белыми пятнами на фоне коричневой глины, но бюст больше, чем когда-либо, выглядел по-человечески.

Лайза смотрела, как Фрэнк подрезал веко, а затем разгладил глину вокруг. Он углубил ноздри, потом подцепил кусочек глины на палочку и размазал ее на манер помады по верхней губе.

— Она выглядит как конфетка, — сказала Лайза.

— Мне нужно, чтобы ты помогла мне с ушами. — Фрэнк прежде никогда при лепке не прибегал к помощи родных. — Она твоего возраста, а у меня не получаются уши.

Лайза не пришла в восторг от идеи, что ее уши будут на мертвеце, но для Фрэнка была готова на все. Ее взаимоотношения с Джан частенько бывали бурными, а Фрэнк, несмотря на строгость, умел заставить ее смеяться и помогать ему с резьбой по дереву. Для нее он был клеем, который держал их четверых вместе.

Сидя на табурете, Лайза никак не могла поверить, что этот безжизненный череп еще совсем недавно был девушкой.

Фрэнк поднес мягкий кусок глины к ее уху.

— Нет четких правил для ушей, — сказал он. — Все, с чем приходится иметь дело, — это две маленькие дырочки. Именно поэтому многие художники закрывают их волосами, пытаясь скрыть, потому что они обычно торчат или напоминают маленькие овощи.

Лайза рассмеялась.

Он отсоединил ухо от черепа, помял еще немного, а затем приставил назад.

— Ушные отверстия находятся так низко, — пробормотала Лайза. — Я и не замечала раньше.

— Это потому, что нет волос, — отозвался Фрэнк. — Увидишь, когда будут волосы, они покажутся нормальными. — Он поднес еще один кусок глины к ее левому уху, потом прилепил его к бюсту.

— Это и похоже на уши, и не похоже, — сказала Лайза.

Фрэнк не услышал ее. Теперь у лица были уши, и он мог двигаться дальше. Лайза ушла из комнаты, а он даже не заметил. Спустя неделю форма девушки из Слэтингтона была готова и раскрашена. Теперь дело за париком и очками.

— Какого цвета волосы ты хочешь ей сделать? — спросила Лайза.

На скелете не было волос, и ему пришлось гадать. Они должны быть прямыми? Длинными? Кудрявыми? Темными? Цвет волос и глаз всегда очень важен, а вот о нем-то можно было только гадать.

— Пока не знаю, — ответил он. — Посмотрю, что подскажет лицо.

Лайза застонала. Она всегда считала Фрэнка скрытным. Единственное, что ей было известно, — девушка из Слэтингтона ее возраста.

Фрэнк решил попробовать рыжие волосы и зеленые глаза — это было спонтанное решение. Так, многое, связанное с лицом, что определяет впечатление от него — шрамы, татуировки, пирсинг, цвет кожи, — нельзя предсказать по черепу. Когда он смотрел на стоящий перед ним бюст, на его форму, неправильный прикус, ему виделись рыжие волосы. Даже если это ошибка, она не разрушит созданное им. Как говорил Крогмэн, люди, глядя на реконструкцию, узнают мельчайшие детали и малейшие нюансы, часть которых даже не фиксировали в сознании. В бюсте бывает нечто, что заставляет их признать: «Это она».

Фрэнк отправился к оптику с Бобом Геркеном. Им не потребовалось много времени, чтобы найти нужное — большие очки с толстыми затемненными каплевидными линзами, кое-как походившими на линзы, найденные на горе.

Из полиции пришли забрать бюст. В отличие от Верба и Грэйса детектив Геркен практически не бывал в студии во время процесса лепки. Он завез череп и забирал его уже в виде готового лица.

— Вот так она выглядела? — спросил он, придя в студию на Арч-стрит.

— Посмотрим, — ответил Фрэнк.

 

Двадцать седьмого февраля 1981 года в «Морнинг колл» была опубликована информация о девушке из Слэтингтона и фотография бюста. Некий мужчина, живший в Солсбери, примерно в четырехстах километрах, решил, что на снимке изображена девушка, похожая на его дочь, Линду Кейс. Он не видел ее два года. Вторую его дочь в статье привлекла деталь о колечке с голубым сапфиром в форме звезды. Другая родственница заявила, что созданное Фрэнком изображение совершенно не похоже. Полиция проверила записи о Линде Кейс у стоматолога, и оказалось, что они соответствуют особенностям зубов у черепа.

Полиция вышла на фермера, владеющего участком, возле которого был найден скелет. Он показал, что в апреле 1979 года видел и даже разговаривал с женщиной, которая брела по его земле, а потом скрылась за соседним холмом. Вскоре после этого возник пожар, хотя он считал, что она, должно быть, к тому времени ушла. Для борьбы с огнем вызывали пожарных, но те не обнаружили ничего подозрительного.

Прежде чем Линда Кейс была окончательно опознана, полицейские показали этому фермеру несколько фотографий, один из снимков был сделан с бюста. Он тут же указал на девушку из Слэтингтона как на ту, с кем он разговаривал.

Фрэнк очень обрадовался — его вторая идентификация стала доказательством, что Анна Дюваль не была лишь счастливой догадкой.

 

Матроска

Декабрь 1987 года

Скелет был найден группой детей в зарослях на краю школьного футбольного поля в северной Филадельфии. Сначала они подумали, что это скелет животного, но потом заметили предметы одежды.

К тому времени как Герри Уайт позвонил Фрэнку, в офисе судмедэксперта уже опробовали разные методы, чтобы идентифицировать девушку. Это была афроамериканка, в возрасте от пятнадцати до двадцати лет, умерла примерно год назад. Кроме разложившегося уха с пирсингом, на костях практически не осталось мягких тканей. Видимо, ее изнасиловали, но уверенности в том, что убили, не было. «Даже если на месте преступления найдут пулю, — сказал Уайт, — нужно обнаружить соответствующие следы на скелете, чтобы подтвердить, что именно она стала причиной смерти».

Череп мало о чем говорил Фрэнку — чуть неправильный прикус и ничего больше, хотя он обратил внимание, что зубы в очень хорошем состоянии. У нее не было ни одной дырки. Уайт показал ему вещи, найденные вместе с трупом, среди которых был предмет, запомнившийся Фрэнку особо: матроска.

Вернувшись в студию, он поставил «Роллинг Стоунз» и принялся вырезать маркеры толщины тканей. Теперь, когда он стал использовать клей «Крэйзи-Глю», высыхающий быстрее, чем тот, что делают для склеивания авиамоделей, процесс протекал быстрее. Еще он открыл для себя хирургические зажимы, которыми пользовался, чтобы доставать провалившиеся внутрь черепа кусочки ластика.

Сбоку от верстака стоял ящик для инструментов, в котором он держал разрастающийся набор всякой мелочевки для лепки. Сначала это было место, куда он складывал инструменты, краски и пластилиновые глазные яблоки, но теперь там лежали палочки от мороженого, зубочистки, куски проволоки, разные баллончики, побрякушки — все, что могло понадобиться во время лепки.

Он взял глазное яблоко и уже примерился посадить его на клей на внутреннюю поверхность глазницы. До этой минуты он придерживался правила, предложенного Крогмэном, — давать яблоку выступать до невидимой линии, проведенной между верхним и нижним глазничными буграми. Правда, за последние несколько лет он работал с несколькими черепами, у которых были менее глубокие глазные впадины, — девушка, найденная в канализации, Ванда Джекобс и Валери Джемисон, убитая серийным убийцей Марти Грэмом, — и у всех этих жертв общее состояло в том, что они были афроамериканками. Если следовать правилу, касающемуся глазных яблок, значит, у них за глазами меньше мягких тканей, мускулов и жира, или же глаза вдавлены в глазницы, что должно вызывать невыносимую боль.

Фрэнк позвонил в офтальмологическую больницу Уиллса на Уолнат-стрит. Он объяснил в регистратуре, что занимается лепкой лиц умерших людей по заказу полиции и что ему нужно переговорить с кем-нибудь о глазах. Женщина сказала, что все доктора заняты, но она попытается найти кого-нибудь, кто мог бы с ним связаться.

Через несколько дней ему позвонил доктор из отделения окулопластики. Он сказал, что предположение Крогмэна, возможно, в общем и применимо для скульпторов, но глаза могут отличаться друг от друга. Очевидный пример тому — любой, кто страдает болезнью Грэйвса или имеет увеличенную щитовидную железу, которая является причиной пучеглазия.

Фрэнк объяснил, что у него особые проблемы в отношении черепа молодой афроамериканки. Доктор сказал, что во многих случаях глазницы у афроамериканцев и в самом деле мельче, как заподозрил Фрэнк, что может быть причиной того, что глазные яблоки у них выступают немного больше, чем у представителей других расовых групп, возможно, миллиметра на два.

Доктор добавил еще кое-что: независимо от расы, к которой принадлежит человек, количество мускулов, нервов, кровеносных сосудов и жира за глазами одно и то же. Расстояние от задней стенки глазницы до задней стенки глазного яблока меньше, чем ширина глаза. Даже при этом оптический нерв, их соединяющий, составляет от двадцати четырех до тридцати миллиметров, поскольку имеет форму буквы S. Глубина же прослойки за глазом составляет примерно восемнадцать миллиметров.

Для Фрэнка здесь было два важных момента. Теперь он должен будет начинать располагать глазные яблоки, отталкиваясь от задней части глазницы, а не от передней.

В ту ночь он сидел перед черепом и размышлял, как можно убедиться в том, что глубина прослойки за глазом всегда одна и та же. Оглядывая студию в поисках чего-то — сам не знал чего, — он в конце концов стал рыться в ящике для инструментов. Там обнаружил несколько подставок для гольфового мяча. Он взял одну, отмерил восемнадцать миллиметров и отрезал, приклеив часть с чашечкой ко дну заранее приготовленного пластилинового глазного яблока, а другой конец свободно поместил в черепе. Чтобы отцентровать глаз, он налепил маленькие кусочки глины вокруг подставок.

Установив маркеры толщины тканей и глазные яблоки, он водрузил череп на глиняные плечи, которые в последний раз держали сделанный им бюст Валери Джемисон. Когда Фрэнк стал накладывать на череп глину, то сосредоточил внимание на области рта и зубах девушки, в которых не было ни одной дырки. Он учитывал форму зубов, конфигурацию нижней и верхней челюстей, легкий прогнатизм. В процессе работы постоянно поглядывал на фотографии черепа, разложенные на верстаке.

Придав форму носу, он вернулся к губам — сделал их пухлыми, а затем убрал немного пухлость. Он переходил от рта к ушам и носу — важнейшая триада, — но его передвижения не имели системы. Он понимал, что порой, когда возникают сомнения, ему приходится обращаться к усредненным параметрам, но что-то в этой голове беспокоило.

Несколькими днями позже пришла его подруга Джоан, того же возраста, что и Джан, блондинка и милашка, она позировала Фрэнку в 1970-х годах, когда тот работал в «Фараган». Теперь, будучи замужем и матерью двоих детей, она приходила в студию раз или два раза в месяц помогать Фрэнку со счетами. С тех пор как съехала Лайза, Джоан стала еще и человеком, мнению которого о своих бюстах Фрэнк доверял больше всего.

Джоан знала, что Фрэнка в последнем черепе что-то беспокоит. В ее присутствии он еще раз перебрал все известные факты по этому делу — футбольное поле, глубина глаз, неправильный прикус, найденная рядом с телом одежда, — потому что разговоры о деле часто приводили к новым догадкам.

Вот тогда-то он понял, что не укладывалось в картинку, — «шип-н-шор», блуза-матроска. Женственная, яркая рубашка — не тот вид одежды, которую стала бы носить афроамериканская девушка ее возраста в этой части северной Филадельфии.

Джоан согласилась:

— Я когда-то носила такое. Если она купила матроску, значит, куда-то собиралась.

Фрэнк немного подумал.

— Она могла быть из породы девушек, которые ищут лучшего в жизни.

— Думаю, да.

Фрэнк знал, что оденет окончательный вариант своей работы в эту блузу. Если с жертвой находили одежду, он всегда ее использовал. Но в ту ночь он решил сделать кое-что еще: немного приподнял лицо девушки. Утром Фрэнк нашел Ванессу рассматривающей бюст.

— Кто она? — спросила дочь.

— Думаю, девушка, у которой есть мечта.

— Мертвая девушка, у которой была мечта?

Он кивнул.

— Что ты собираешься делать с ее волосами?

— Собираюсь сделать ей прическу «помпадур».

— Но почему?

— Она подходит к ее лицу.

Когда Фрэнк привез бюст в офис судмедэксперта, Герри Уайт удивился. Он привык, что Фрэнк придает выражение своим бюстам, приоткрывает им губы, показывая зубы, но в девушке в матроске было что-то особенное.

— Вы никогда прежде так не делали, — сказал он. — Она смотрит вверх.

— Ага, — кивнул Фрэнк, — с надеждой.

Он поехал назад, в мясной магазин. Его работа закончена. Он понимал, что девушку, возможно, никогда не опознают. И даже если опознают, полиция не всегда удосуживалась ставить его в известность. Пока он не узнает, кто это, она останется для него девушкой с надеждой.

 

Гармония

Январь 1990 года

Гретхен Уорден хотела выставить пять из голов Фрэнка.

— Полагаю, это привлечет к нам целые толпы людей, — сказала она.

Уорден, директора музея Мюттера, хорошо знали в обществе. Под ее руководством из малоизвестной и малопосещаемой коллекции странных предметов музей превратился в предприятие мирового класса. Здесь даже подготовили пользующийся большим спросом справочник с фотографиями, выполненными Джоэлом-Питером Уиткином и Арне Свенсоном. В дополнение к показу голов Уорден хотела, чтобы Фрэнк при открытии экспозиции провел беседу.

Фрэнк был вне себя от радости. Со времен Анны Дюваль он ходил в музей Мюттера по любому поводу, чтобы взглянуть на собранную Хиртлем коллекцию черепов. Теперь там выставят его бюсты. Мечта мальчика из школы Эдисона о том, что его искусство что-то значит, начинала сбываться.

Уорден выбрала пять бюстов: девушка из Слэтингтона, Линда Кейс; девочка в большом чемодане, Элиа Дэвис; Ванда Джекобс; девушка из колодца; и девушка с надеждой.

В распоряжении Фрэнка были некоторые из этих голов, если он прежде сделал с них копии, однако остальные нужно было добывать из различных полицейских управлений. Уорден хотела, чтобы он их к ней завез к концу месяца.

 

Группа человек в тридцать собралась в фойе музея Мюттера в тот день, когда Фрэнк выступал с речью. В стеклянной витрине рядом были расставлены пять голов, и это была первая экспозиция, которая встречала гостей при входе в здание.

Среди них по большей части были женщины, видимо, домохозяйки, которые совершенно не походили на его обычных слушателей — техасских рейнджеров, специалистов в области судебной экспертизы и полицейских. Он рассказывал, что в его скульптурной работе было три важных аспекта: получить череп, добыть как можно больше информации о жертве и затем, если повезет, добиться идентификации.

В качестве примера он привел девушку из колодца — белая, лет двадцати, найдена вместе со скелетом неродившегося шестимесячного младенца лежащей на куске фанеры над трубами в бетонном колодце на территории заброшенного заводика по производству виски в Бенсалеме, штат Пенсильвания. Вокруг тела были разбросаны журналы, фантики от конфет и одежда разных размеров и стилей.

Помимо прочего, он выяснял: нет ли хоть пряди волос? Если есть, то не крашены ли они? Каково состояние зубов? Не асимметрично ли лицо? Фрэнк обратил внимание, что у нее неправильный прикус, а также узкие верхняя и нижняя челюсти. Работая над бюстом, он постарался сделать ей узкий рот и показать несколько зубов и выщербленные резцы.

Прочая информация тоже давала ему важные ниточки. Были на ней украшения? Одежда? Так как девушка из Бенсалема жила в старом колодце и одевалась в одежду, которая выглядела так, словно получена от Армии спасения, он сделал ей неопрятную прическу бомжа.

— Череп является картой лица, — сказал он женщинам, — и когда я смотрю на него, я могу разглядеть детали. Здесь нет ничего сверхъестественного. Есть также таблицы с данными для определения толщины тканей, однако каждый человек имеет индивидуальные особенности. И там, где они проявляются, приходится менять толщину мягких тканей на лице, немного здесь, немного там. Когда смотришь на нос, губы, то видишь повторение форм. Это гармония. Вот почему нельзя безоглядно следовать тому, что говорят судебные медики или антропологи. У некоторых белых людей прослеживаются характерные черты черных, и наоборот. Они сами могут об этом не знать.

У Фрэнка было несколько слайдов по этому делу, и когда он показал скелет девушки из колодца, несколько женщин в переднем ряду опасливо задвигались. Он сосредоточил особое внимание на женщине средних лет, одетой в пальто с меховым воротником. Этому приему его научил Филлинджер.

— Невозможно изменить одну часть лица, не принимая во внимание остальное. Если вы ошибетесь, то сами увидите. Это как плохо выполненная пластическая операция — вы тут же заметите маленький носик на лице человека с сильным характером. И не только увидите это, но и почувствуете.

Одна из женщин из задних рядов спросила, насколько близким оказывается сходство его реконструкций с конкретными людьми, когда тех реально опознают.

— Близким, — подтвердил он. — Достаточно близким, чтобы человека можно было безошибочно опознать.

 

В тот день, когда Фрэнк проводил беседу в музее Мюттера, в «Филадельфия инкуайрер» появилась небольшая статья об этой экспозиции. Там же была помещена фотография пяти бюстов в стеклянной витрине.

Луис Браун, уборщица одного из городских офисных зданий, увидела эту фотографию в выброшенной кем-то газете. Что-то в одной из изображенных голов привлекло ее внимание, и она решила сходить на выставку, чтобы взглянуть на нее поближе.

Прошло несколько недель, прежде чем Луис собралась в музей. Она сошла с автобуса на Уолнат-стрит, завернула за угол и вошла в музей. Женщина прежде там не бывала и ожидала увидеть толпу людей, однако в фойе, кроме нее, было всего несколько человек.

За столом регистратора сидел Пол Рейли, тучный, тихо говорящий мужчина, который работал на разборке корреспонденции, но сейчас поддежуривал на время ленча. Браун заплатила за вход и тут же увидела стеклянную витрину. Едва взглянув на стоящие внутри головы, она крикнула:

— Это она! Я знаю эту девушку!

Рейли