Человек как сфера «должного»

Философы очень часто пытались описать специфику человека. Они обычно видели ее в разуме: «разумное существо» или «разумное животное» — таковы классические определения человека. В других характеристиках делали ударение на различных аспектах: человек как «политическое животное», творец истории, носитель языка, способный к выражению религиозных чувств. Однако все это не предотвратило науку от распространения своей компетенции на эти сферы: достаточными примерами такого процесса могут служить психология, социология, политическая наука, языкознание, религиозные науки. Не отрицаю, что все эти аспекты все еще требуют философского анализа для их более полного понимания, но мне кажется, что лучше предложить «инструментально» более ясный способ выявления специфики человека. Я хочу указать на черту, которая не только отличает его от других существ, но и требует к себе методологического подхода, отличного от методов науки. Эту специфическую черту можно в общем выразить заявлением, что каждое человеческое действие необходимо сопровождается представлением о том, каким ему «следует быть». Чтобы избежать неправильного понимания этого процесса, давайте сразу уточним, что не каждое «действие человека» автоматически выступает как собственно человеческое. Например, способности есть, дышать, сразу отдергивать палец от огня свойственны многим животным. И напротив, даже в самых скромных человеческих действиях (не обязательно выбирать наиболее высокие формы человеческой деятельности — нравственные поступки) уже налицо присутствие представления о том, какими им «следует быть». Это долженствование постоянно прослеживается во всей иерархии возрастающих по своей сложности поступков, представляющих собой разные виды человеческой деятельности. Мастер, создающий инструмент, уже знает, каким он «должен быть», и обычно он признает, что его инструмент не совершенен в сравнении с тем, каким он «должен» быть соответственно представлению о нем, т.е. с тем, что можно назвать «идеальной моделью». То же самое происходит, когда хозяйка печет торт, да и во всех видах деятельности, связанных с производством тех или иных предметов (назовем такие действия операциями). Когда деятельность человека не направлена на создание конкретного специфического результата, тогда «должно быть», «совершенный, идеальный способ» более относятся к характеру выполнения действий. Таковы говорение, писание, танец, рисование, аргументирование. Такие виды деятельности оцениваются по их исполнению (в этих случаях оценки выражают словами «хорошо» или «плохо»). Итак, существует много видов человеческой деятельности, о которых, говорят как о хороших или плохих, и оценивают их так не только потому, что в результате этих действий появляются «хорошие» или «плохие» предметы, но и потому, что они совпадают с «идеальными моделями», предназначенными для того, чтобы соизмерять с ними эти действия. Такова типичная ситуация анализа нравственных поступков, которые далее будут называться действиями в строгом смысле этого слова. Принимаемое в данной работе разграничение ' видов деятельности служит удобству анализа, поэтому нужно помнить, что огромное разнообразие человеческих действий может включать в себя самые разные его виды, но с разной степенью их значимости, а иногда и все виды человеческой деятельности.

С учетом всего вышесказанного было бы уместно назвать ценностью ту совершенную, идеальную модель, которой «должна быть» человеческая деятельность. Это название оправдано по крайней мере двумя обстоятельствами: 1) мы обычно даем оценки «хорошо» и «плохо» (т.е. самые общие и типичные ценностные определения) для характеристики всех видов человеческой деятельности; 2) обычно принято говорить, что результат человеческой деятельности наиболее ценен, наименее ценен или вообще лишен ценности в зависимости от расстояния этого результата до того совершенства, которое имелось в виду в данном случае. Короче говоря, человеческая деятельность подлежит оценочному суждению, так как она всегда заранее ориентирована на ценность. Ясно, что мы пользуемся понятием ценности в ее совершенно общем смысле, а не «аристократическим» значением этого слова, выступающим в тот момент, когда речь заходит о так называемых высоких ценностях, помня при этом, что понятиями «хорошее» и «плохое» мы тоже пользуемся в более общем смысле этих слов, чем их специфическое значение из области нравственности.

Поведение ЧЕЛОВЕКА КАК НАПРАВЛЕННОЕ НА ДОСТИЖЕНИЕ ЦЕЛИ
И ПОВЕДЕНИЕ, ОРИЕНТИРОВАННОЕ НА ЦЕННОСТЬ

В данном случае уместно разъяснить в двух словах, почему ценности выступают в сфере человеческого поведения менее сложного характера, таких, как операция и исполнение. Давно замечено, что многие животные создают поразительно «совершенные предметы». Таковы пчелиные соты, гнезда некоторых птиц. Животные часто прекрасно исполняют свои роли. Таково пение соловья или поведение многих зверей во время охоты. Однако такое поведение заранее ориентировано на достижение определенной цели, и его можно считать «совершенным» с антропоморфной точки зрения, но в этих случаях не выражено никакой тенденции к совершенству со стороны животного. Агент просто подчиняется выражению врожденных способностей, возможно, подвергаясь влиянию обратной связи, предопределенной его взаимоотношениями с окружающей средой тем же образом, каким действуют наши компьютеры, снабженные удобными средствами обратной связи. Другими словами, так называемое совершенство выражено в их способе существования, а не в стремлении к тому что «должно быть» и не в возможности или невозможности осуществить этот идеал.

Для людей, напротив, цель предопределена, т.е. представлена ими заранее. Люди выполняют действия, которые «оцениваются» как ведущие к определенной цели, а также оценивается степень совершенства действий, направленных на выполнение данной цели. Так происходит благодаря тому, что у человека есть возможность пользоваться интенциональными, идеальными сущностями, а некоторые из них могут стать целями и путеводной линией в поведении человека. Животные же (настолько нам известно) в состоянии точно знать только о конкретно существующих материальных объектах. Вот почему вся подлинно человеческая деятельность интенциональна в том смысле, что она опирается на более высокий уровень интенциональности, что дает человеку возможность иметь перед собой идеальное, еще не существующее состояние предмета и принять решение воссоздать эти предметы в действительности, а также определить критерии совершенства для оптимальной реализации своей цели. Опираясь на эти свойства человека, можно определить разницу между простым поведением, ориентированным на осуществление цели, и более сложным, направленным на достижение совершенства.

ЗАКОНЫ, ПРАВИЛА, НОРМЫ

Вышеописанное разграничение позволяет разработать самый адекватный понятийный аппарат для понимания и объяснения человеческого поведения (и таким образом, для познания человека). Чтобы понять поведение чисто физических тел, нужно рассматривать их как имеющие определенные свойства — массу, заряд, энергию и т.д., а чтобы объяснить их поведение, нужно знать физические законы, которым подчинены эти свойства (или в данном случае величины). Чтобы понять и объяснить различные явления, встречающиеся в жизни, также нужно посмотреть на них как на имеющие свои свойства (например, обмен веществ или способность к воспроизводству) и как на ведущие себя соответственно определенным биологическим законам развития этих свойств. Объяснение более сложного поведения живых существ, включая их стремление к достижению цели, требует обращения к специальным концепциям и к соответствующим естественным законам (преднамеренно пользуюсь этим более широким понятием для того, чтобы избежать редукционизма в трактовке всех этих законов) Согласно этой модели объяснения цель преследуется не как таковая, а достигается просто как детерминистски произведенный результат, соответствующий имеющим здесь место естественным законам. В противоположность этой ситуации, действие, ориентированное на ценность совершается не в соответствии с законами, а ради преднамеренной цели: это не мешает тому, чтобы такие действия производились согласно каким-либо правилам, но они очень отличаются от естественных законов, в чем нам предстоит скоро убедиться.

Давайте зададимся вопросом: как реализовать «совершенство» или как приблизить к реальности идеальную модель или то, что «должно быть», сложившиеся в чьем-то воображении в процессе специфически человеческой деятельности? В некоторых случаях возможно предложить «конкретные модели», нацеленные на осуществление» наибольшего приближения к идеалу, и наличие субъекта, способного воссоздать что-то подобное. Обычно формируются (и всегда одновременно с предложением таких моделей) определенные законы, следуя которым можно добиться хороших результатов. Однако в отличие от происходящего с естественными законами в этом случае законы выводятся из цели путем следующих рассуждении: «Если хочешь добиться цели, действуй так-то и так-то (т.е. придерживаясь определенных законов)». Такой «практический вывод» противоположен выводу, основанному на естественных законах, и провозглашает: «Поскольку исходные условия были таковы, конечный результат (цель) должен быть таков».

Это различие даже еще больше: естественные законы действуют сами по себе, а правила, которыми руководствуются в практике человеческой деятельности, должны использоваться интенционально, но в отдельных случаях ими можно пренебрегать. Можно сказать, что если природные явления, включая целенаправленное поведение, проистекают в соответствии с законами, то поведение, ориентированное ценностью, осуществляется соответственно репрезентации правил (и это вновь указывает на важность преднамеренности).

Ранее мы уже говорили о правилах, ссылаясь на которые сделали различение между «операциями» и «исполнениями». В данном специфическом контексте их можно назвать конструктивными. Правилами. Это название можно пояснить тем, что если человек хочет создать какой-то определенный предмет, то ему придется следовать этим правилам (например, нельзя разместить как угодно колеса и пружины и получить работающие часы). Это же относится к играм (например, нужно следовать определенным правилам при передвижении фигур по шахматной доске, если вы хотите играть в шахматы). В случае «исполнения» подчинение правилам менее жестко связано с предвидением результата, и в этих случаях допускается больше пластичности (например, правила грамматики и синтаксиса даются для того, чтобы говорить на том или ином языке «правильно», но обычно знания этих правил недостаточно для действительно хорошего владения данным языком. Это же можно сказать о правилах «техники» игры на фортепиано, которые менее однозначны, чем правила грамматики, и т.д. Говоря о конструктивных правилах, интересно отметить, что они выражают «должно быть» для деятельности, но диктуются способом бытия (или устройства) цели, на достижение которой направлена деятельность человека. В этом смысле они не выражают никакого долженствования, так как являются внутренне гипотетическими: «Если хочешь добиться цели, действуй так-то и так-то», но они не говорят: «Ты должен добиться цели». Однако давайте поясним, что этот дискурс еще не полон, так как в нем нет ссылки на «совершенство» и на «идеальные модели», о которых говорилось выше и которые переходят простые пределы реализации цели, так как они требуют, чтобы цель осуществлялась самым лучшим способом из всех возможных вариантов. Такой дополнительный штрих нацеливает на факт, что совершенство преследуется ради себя самого, а не ради гипотетического условия. Именно эта существенная деталь оправдывает применение понятия ценности также и в случаях, где выступают операции и исполнения.

Давайте вернемся к тому, что мы предложили назвать человеческой «деятельностью» в строгом смысле этого слова, т.е. к реально проявленным нравственным поступкам. Здесь нужно уже говорить не о правилах, а о нормах, желая подчеркнуть различие между ними, состоящее в следующем: «нормы» просто «предписывают», они не «конструктивны». Нормы не являются инструментом осуществления гипотетически поставленной цели, а рекомендуют такое-то поведение как считаемое безусловно хорошим, т.е. ценным в себе и для себя. Нетрудно здесь заметить кантовское разграничение между гипотетическим и категорическим императивами: нормы в данном случае принадлежат семье категорических императивов, а цели, от которых они «произведены», заслуживают названия ценностей в самом полном и самом специфическом смысле этого слова. В качестве вывода из всей нашей дискуссии можно сказать: объяснение чисто естественного поведения опирается на естественные законы: поведение человеческих существ можно объяснить на основе анализа правил и норм. Существование тех или иных норм зависит от признания ценностей. Однако поскольку ссылка на ценность также имеет место, хотя и в незначительной степени, в сфере человеческих операций и исполнений, то человеческие виды деятельности в общем виде объясняются в последних исследованиях на основании присутствия ценностей.

Не обязательно, но, наверное, имело бы смысл вновь подчеркнуть, что эти различия чисто аналитические, что они не противоречат тому, что каждое человеческое действие во всей своей сложности вовлекает в свою сферу несколько аспектов и многие из них связаны с физическими, биологическими и физиологическими условиями, а не с намерениями и ценностями. Каждый такой аспект можно правильно исследовать в рамках соответствующей ему научной дисциплины, оставляя вне поля зрения другие стороны. Это означает, что, с одной стороны, преднамеренность и ценности можно опустить при изучении человека, например, с точки зрения психологии, но, с другой стороны, можно (и даже нужно) сосредоточиться на преднамеренности и ценностях при исследовании специфически «человеческих» аспектов человеческого поведения.

НАУКИ И КАК «СЛЕДУЕТ БЫТЬ»

Всего сказанного уже достаточно для того, чтобы заключить, что наука не может быть самым подходящим инструментом исследования Нечеловеческого измерения, специфически связанного со «следует быть». Долгое время отличительной чертой науки считалась ее «свобода от ценностей», и даже думали, что это сохраняет ее беспристрастность и объективность. В наши дни такое заявление несколько утратило свою твердость, но не в том смысле, что содержание науки, знание, ею даваемое, зависит от ценностей, а в том, что научная деятельность ориентируется (и должна ориентироваться) неким сознательным выбором ценностей. Такое заявление полностью соответствует положению вещей, при котором «занятие наукой» выступает как чисто человеческий вид деятельности и как таковая наука не может не стремиться к ценностям.

Такая ситуация создала ряд проблем в определении научного статуса «наук о человеке». Не подлежит сомнению, что мы можем обращаться при изучении человека к химии, физике и психологии (т.е. рассматривать человека как сосуд, в котором происходят сложные химические процессы, как живое существо, наделенное рядом жизненных функций). Более сложно решить, могут ли науки делать то же самое, когда приступают к рассмотрению специфически человеческих качеств в человеке. По моему мнению, ответом на этот вопрос мог бы стать совет этим наукам обратить внимание на ценности и попытаться понять и объяснить человеческое поведение условиями мотиваций, а не при помощи детерминистских механизмов различных видов, как это слишком часто делалось. Мне кажется, что в этом заключено самое значительное отличие естественных наук от наук, изучающих человека (более важное, чем другие методологические свойства, ранее описанные). В частности, здесь имеется в виду восстановление в исследованиях человека того теологического образа мышления, который был запрещен в науке несколько веков тому назад.

Нужно остановиться еще на одном очень важном моменте: даже рассматривая ценности как существенные составляющие человеческих реальностей, наука о человеке должна воздерживаться от выражения оценок ценностей: историк, социолог, психолог должны пытаться вскрыть, какие ценности данное общество или отдельный индивид выбирали в качестве своего руководства, источника правил и норм для их поведения, но они не должны давать оценки этих ценностей, критиковать или защищать, одобрять или обвинять этих людей за то или иное поведение, исходя из данных правил и норм. Другими словами, проблема обоснованности ценностей не является задачей науки даже в исследованиях человека. Это проистекает из специфики задачи и структуры науки. Наука нацелена на то, чтобы сказать, как дела, каково положение вещей, каково оно могло быть или было когда-то, но она никогда не ставит своей целью показать, что и как должно быть, так как этот завершающий шаг нельзя сделать, опираясь на эмпирическую данность как на единственно признаваемый наукой источник познания. Таким образом, ценности описываются просто как нечто доступное эмпирическому нахождению или извлекаемой из человеческого поведения, как основание для понимания человека со всеми его подлинными свойствами бытия в качестве интенционально направленного агента. Ценности расположены в сфере описания данного положения вещей, и их не связывают с какими-либо дальнейшими поисками источника или оправдания действий. Это выглядит несколько похоже на случай с Ньютоном, когда он сказал, что гравитация — это высочайшая «причина» явлений природы, но он не мог назвать причину самой гравитации даже не собирался заниматься ее поиском в своей науке.