Особенности политической культуры в РФ

Первая

Власть в России вне зависимости от смены режимов и наличия или отсутствия демократических ритуалов традиционно носит ав-торитарный характер. Авторитаризм (в «мягком» или «жестком» варианте), как правило, пронизывает сверху донизу все обществен-ные и государственные структуры и определяет характер их функ-ционирования. В основе политической жизни перманентно лежит сильнейший персонализм, политические представления населения основываются на стихийном монархизме («вождизме»). Соответст-венно политическая система всегда фактически строится на монар-хических принципах, хотя сам монарх может быть наследным или избираемым, пожизненным или временным, может носить различные титулы -- великого князя, царя, императора, генерального секретаря или президента. При этом монархическая система повсеместно вос-производится не только в глобальном, но и в локальном масштабе, вплоть до общественных структур на микро-уровне. Еще М. В. Ло-моносов, сравнивая по формальным критериям историю Российской и Римской империй, отмечал следующее несходство: «Римское го-сударство гражданским владением возвысилось, самодержавством пришло в упадок. Напротив того, разномысленною вольностию Рос-сия едва не дошла до крайнего разрушения; самодержавством как сначала возвысилась, так и после несчастливых времен умножилась, укрепилась, прославилась».

Из этого вытекает та прискорбная истина, подтверждаемая всем ходом нашей истории, что у России есть две постоянные угрозы -- тирания и анархия (и, в принципе, еще неизвестно, что хуже). С другой стороны, авторитарная политико-культурная «матрица» нашей страны приводит к тому, что развитие России обычно осу-ществляется в одном из следующих трех «режимов».

1. Застой (типичный пример -- правления Николая I и Л. Бреж-нева). Он характеризуется отсутствием каких-либо значительных достижений и побед, но вместе с тем и катастрофических провалов и потерь. Это время, когда правительство несколько ослабляет вожжи (либо просто не использует их для «вздыбливания» страны) и народ несколько отдыхает от постоянного перенапряжения. Однако обо-ротной стороной застоя является то, что это -- потерянные десятилетия, когда происходит подспудное накопление балласта из раз-личных недостатков. При этом застой имеет тенденцию перерастать в следующий «режим», что в случае с правлением Николая I на-глядно проявилось в годы Крымской войны.

2. Катастрофическая неэффективность (правление Николая II, начало царствования Петра I, политическая раздробленность нака-нуне и во время татаро-монгольского нашествия и т. д.) -- периоды, когда ослабление авторитарных начал приводит к ужасающим и подчас позорным поражениям.

3. Катастрофическая эффективность (правления Петра I и И. Сталина, в какой-то мере -- Ивана Грозного) -- преодоление неэффективности второго и третьего «режимов» путем огромных перегрузок, перенапряжения всех сил, бесчисленных жертв и не-виданных лишений. Политическое оформление «режима» катастро-фической эффективности -- «развивающая диктатура», которая на-сильственно прерывает тихую спячку страны и осуществляет мо-дернизацию антигуманными, подчас даже варварски жестокими методами. Можно констатировать, что необходимость «догоняющего» развития обрекла Россию на постоянное блуждание в диапазоне между катастрофической эффективностью и катастрофической не- эффективностью с соблазнительным, но опасным застоем в середине.

Вторая

Одним из важнейших аспектов политической культуры яв-ляется стиль взаимоотношений между обществом и государством, опосредованно выражающийся в отношении гражданина к государ-ству и государства к гражданину. При этом следует иметь в виду, что государство в России в силу ряда исторических обстоятельств неизменно занимает доминирующее положение в общественной жиз-ни. В России на протяжении многих веков не государство естест-венным путем вырастало из гражданского общества, а гражданское общество развивалось под жестким патронажем государства. Мало что в России существовало вне и помимо государства, последнее всегда было (и пока остается) главным «мотором» общественного развития, инициатором всех существенных преобразований. Демок-ратические права и свободы в России, как правило, не завоевывались обществом в упорной борьбе, а даровались милостью монарха. Даже перестройка, которую в историческом плане можно расценивать как буржуазную революцию, была предпринята руководящей элитой, а не народными массами. Переход к демократии был провозглашен лидерами отнюдь не демократической партии.

Можно сказать, что этатизм является принципом общественно»,, жизни в России: государство доминирует, общество занимает подчиненное положение, что обусловливает неравноправные отношения. между государством и индивидом. Из этого вытекают:

Огромная политическая роль бюрократии;

Патернализм и кеиентелизм (стремление быть под патронажем государства, отдельного его института или какого-либо лица; пре-имущественное использование элитами неформальных связей); ори-ентация гражданина на социальное восхождение не в результателичного трудового вклада (по протестантскому образцу), а вслед-ствие занятия более высокой позиции в государственной иерархии и извлечения из этого соответствующих льгот и привилегий;

«Выключенность» широких народных масс из повседневного политического процесса, ограниченность сферы публичной полити-ки, а следовательно -- массовая политическая инертность и иммобилизм;

Отсутствие цивилизованных (или хотя бы корректных) форм взаимоотношений между «верхами» и «низами», правовой нигилизм и тех, и других. Поэтому нередки периодические вспышки революционаризма и контрреволюционаризма «сверху» и «снизу». Для сознания же граждан характерны диалектические единство и борьба комплекса верноподданного и комплекса революционера. И всякая «снизу» в России имеет тенденцию перерастать в страш-ный, по определению А. С. Пушкина, «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Если западная либеральная демократия так или иначе бази-руется на индивидуализме, при котором гражданин, как правило, стремится опираться на собственные силы, то русскому нацио-нальному характеру в гораздо большей степени свойственен вы-сокий уровень ожиданий от государства. Поскольку в России го-сударство -- отнюдь не абстрактная инстанция, от которой человек стремится дистанцироваться, а активное действующее лицо, роль которого во многих случаях исключительно велика, наш гражданин (в отличие от западного) очень часто ждет от государства не столько хороших законов, устанавливающих справедливые «пра-вила игры» для самостоятельных, независимых субъектов, сколько вполне конкретных, зримых действий, непосредственно затрагива-ющих его жизнь.

Одним из первых, вероятно, парадоксальность политической культуры России, ее «антиномичность и жуткую противоречивость» отметил Н. Бердяев. Он указал на двойственность и иррационализм «русской души» -- поразительный симбиоз анархизма и этатизма, готовности отдать жизнь за свободу и неслыханного сервилизма, шовинизма и интернационализма, гуманизма и жестокости, аске-тизма и гедонизма, «ангельской святости» и «зверской низости». Причину этого Бердяев справедливо видел в неразвитости лично-стного начала в российском обществе, а также в стихийном кол-лективизме. Кроме того, он высказал предположение о «женствен-ной» природе русского народа, при которой государство восприни-мается как «мужское» начало, т. е. как нечто внешнее, оформляю-щее, вводящее бесконтрольную народную стихию в определенные рамки. Этот тезис -- быть может, очень спорный -- на уровне «рабочей гипотезы» образно, но, как представляется, достаточно адекватно описывает характер взаимоотношений между государством и обществом в России.

«Самой глубокой чертой нашего исторического облика является отсутствие свободного почина в нашем социальном развитии», -- писал П. Я. Чаадаев. «Стоит лишь какой-нибудь властной воле вы-сказаться среди нас -- и все мнения стушевываются, все верования покоряются и все умы открываются новой мысли, которая предло-жена им... Отлитые, созданные нашими властителями и нашим климатом, только в силу покорности стали мы великим народом. Посмотрите... наши летописи, -- вы найдете в них на каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние почвы и почти никогда не встретите проявлений общественной воли». В результате, в отличие от Западной Европы, где, как писал П. Н. Милюков, «общество и государство строились, так сказать, снизу вверх» и «централизованная власть... явилась как высшая надстройка над предварительно сложившимся средним слоем фео-дальных землевладельцев», в России имело место государство иного типа -- государство, формирующее общество.

Этатизм, гипертрофия государства и атрофия гражданского об-щества, полное или почти полное подчинение первым второго обус-ловливают такую черту России, как нехватка собственно обще-ственных интегрирующих основ, очень слабая способность русских (как народа, на протяжении веков несшего на себе основную тяжесть государственного строительства) к самоорганизации, что особенно заметно проявляется во время кризисов. В периоды политических катаклизмов, когда государство разваливается или становится не способным выполнять свои функции, русские подчас демонстрирую удивительную беспомощность, в то время как многие национальные меньшинства, привыкшие полагаться на свои силы, а не на покровительство государства, оказываются в гораздо более выгодном положении.

Этатистский характер политической культуры России приводит также к тому, что в сознании граждан происходит смешение понятий патриотизма и лояльности к режиму, любовь к Родине не отличается от верноподданнической любви к власти. Поэтому патриотические мыслящие люди обычно проявляют неспособность дистанцироваться от непопулярных правительств и действовать самостоятельно, ока-зываются в полной растерянности, когда к власти приходят некон-сервативные силы (пример -- полное банкротство консерваторов в 1917 году, поражение «патриотов-государственников» в конце 1980-х -- начале 1990-х годов). Со своей стороны, радикалы, стре-мящиеся к кардинальным изменениям, часто отвергают патриотизм как признак реакционности и даже склонности к фашизму.

Третья

Примерно со времени Петра I можно говорить о футуризме политической культуры Рос-сии -- обращенности в будущее (быть может, иллюзорное) при недостаточном внимании к прошлому, при отсутствии осознанного следования традициям (неосознанное, безусловно, имеет место), крайней восприимчивости, чувствительности к новым веяниям. Однако футуризм политической культуры России приводит к тому, что как только именно футу-ристический потенциал конкретной модели развития ослабевает или оказывается исчерпанным, ее неумолимо сменяет следующая. Так коммунизм сменил Империю, а его, в свою очередь, -- пост-советская демократия. Итоги выборов 12 декабря 1993 года также подтверждают этот вывод, свидетельством чего можно считать го-лосование четверти избирателей за В. Жириновского. И не следует думать, что В. Жириновский с его вроде бы реставрационными планами олицетворяет собой архаический проект. Напротив, судя по выступлениям и печатным работам В. Жириновского, его замыслы сопоставимы по своей грандиозной обращенности в «светлое буду-щее» с коммунистическим проектом начала века. В результате народ достаточно однозначно пренебрег «Памятью», «Славянским собором» и т. п. национал-патриотическими организациями, в идеологии или даже только в имидже которых оказались сильны архаические компоненты, но поддержал партию с абстрактным название ЛДПР.

Четвертая

Политико-культурная «палитра» общества характеризуется в России крайней гетерогенностью, существованием субкультур с совершенно различными, если не диаметрально противоположными ценностными ориентациями, отношения между которыми склады-ваются конфронтационно, а подчас и антагонистично. Если посмот-реть на политическую историю России трех последних столетие нетрудно заметить постоянный конфликт субкультур -- западниче-ской и почвеннической, радикальной и патриархально-консерватм* ной, анархической и этатистской, а в современных условиях -- «демократической» и «коммунопатриотической». При этом для яе~ следних примерно полутора веков характерно существование актив-ной, агрессивной и достаточно многочисленной контрэлиты, мобг-лизующей и аккумулирующей потенциал социального и политиче-ского протеста, стремящейся свергнуть элиту и занять ее месте (Если рассматривать с этой точки зрения сталинские «чистки», г; можно трактовать их как закономерный финал политико-культ»;"-ного расщепления молодой коммунистической элиты (еще недавм: бывшей контрэлитой) на часть, усвоившую новые нормы полити-ческого поведения, подобающие правящему слою, и часть, сохра-нившую свой контрэлитный характер, что в новых, более жестм»* по сравнению с царскими временами условиях воспринималось i^,«, тяга к недопустимому отклоняющемуся поведению. В этом плач; весьма симптоматично, что наибольшей ненавистью сталинское режима пользовались троцкисты, исповедовавшие доктрину «перма-нентной революции».)

В общем, для политической культуры России характерно перманентное отсутствие базового консенсуса, национального согласия, болезненный разлад между различными социальными группами. Различия субкультур подчас настолько разительны, пропасть между ними на-столько велика, что у некоторых наблюдателей может создаться впечатление, будто в России сосуществуют две нации, не объединенные почти ничем, кроме общности языка и территории.

И как показала практика всех более или менее свободных выборов парламент в России формируется из людей, не объединенных буквально ничем -- ни какой-либо централь-ной идеей, ни общим мировосприятием. В результате представи-тельные органы изначально находятся в параличе, и лишь сильная авторитарная власть оказывается способной вывести страну из ту-пика.

Пятая

Поскольку та или иная политическая модель будущего обычно строится на определенном видении прошлого, а прошлое России настолько противоречиво и многогранно, что никак не допускает однозначных трактовок, острота политических и мировоззренческих разногласий часто бывает близка к критической отметке. С другой стороны, при смене режимов, когда к власти приходят люди с иным пониманием задач страны и иным видением ее будущего, история нещадно переписывается, из-за чего иностранные журналисты ост-роумно окрестили Россию страной с непредсказуемым прошлым. Для русских характерно стремление (подчас сопряженное с мазо-хистским самобичеванием) к постоянному сокрушению кумиров и воздвижению новых, экстремизм, нетерпение, желание «до осно-ванья» разрушить «старый мир». Соответственно на стиль полити-ческой жизни и характер взаимоотношений между государством и индивидом накладывает отпечаток такая ярко выраженная особен-ность политической культуры России, как острая конфликтность (можно даже сказать, конфронтационность), «баррикадное сознание» (свойственное в других странах скорее ситуации гражданской войны, нежели мирного развития), неумение и нежелание искать точки соприкосновения с политическими противниками, латентное непри-ятие плюрализма, стремление многих политических субъектов к гегемонии и мировоззренческой унификации. Прежде всего это про-является в отношениях между правящими кругами и оппозицией, в стремлении ошельмовать, а при возможности и вывести из игры, раздавить политических оппонентов, за которыми не признается право высказывать и пропагандировать свои взгляды. Ограничен-ность «политического пространства» и стремление правящих сил занять его целиком приводят к невозможности существования в России конструктивной оппозиции, к тому, что оппозиционность проявляется либо в форме робкого, верноподданнического стремле-ния к «устранению отдельных недостатков» системы, либо в форме жесткой антисистемности.

Шестая

Для России характерна специфическая державная (наднаци-ональная) идея «гуманного» империализма, претерпевающая в за-висимости от смены режимов различные метаморфозы. Соответст-венно преобладает государственная, а не национальная самоидентификация гражданина, национальный фактор маргинален, г государство и большинство населения национально и религиозно толерантны. (В качестве доказательства этого тезиса можно указать на поразительную легкость, с которой русские вступают в межна-циональные и даже межрасовые браки). В таких условиях имперски: сознание парадоксальным образом сочетается с интернационализмом, а патриотизм, как правило, носит государственнический, а не националистический характер. Достаточно бесспорно, что уже Ки-евское государство строилось на полиэтнической основе -- в неге вполне равноправно входили не только славянские, но также бал-тийские, угро-финские и некоторые тюркские племена, что заведоме исключало какую-либо этнократию. Россия всегда (в том числе в советское время) была уникальной, единственной в своем роде империей, в которой «колонии» пользовались привилегиями и льго-тами за счет «метрополии». При этом само слово «русский» до революции означало «православный подданный Российской импе-рии», т. е. было не столько этнической, сколько политической и идеологической категорией. С течением времени дореволюционная «русскость» легко перешла в послереволюционную «советскость», а впоследствии -- в «российскость». После распада СССР этнические русские легко растворились в «россиянах» и не испытывают от этого особых неудобств (трудно представить себе, чтобы нечто аналогичное произошло, например, с титульными нациями прибалтийских ре-спублик). Однако оборотной стороной этого является недостаточная способность русских осознавать, формулировать и защищать собственно национальные и этнические интересы.