Никто, кроме детей, этого не скажет

 

БУДУЩИМ РОДИТЕЛЯМ, КОТОРЫЕ НЕ ХОТЯТ СТРАДАТЬ ПЕДОФИЛИЕЙ*

 

Фрейд в сдое время совершил революцию, обнаружив, что сек­суальное поведение взрослых уходит своими корнями в те истории, которые относились к каждому из родителей, в то, к кому более был привязан ребенок — к отцу или к матери, поскольку иден­тификация и раннее соперничество у всех людей относится к первой зависимости от тех, кто дал тебе жизнь и стал о тебе заботиться, к первым чувственным и сенсорным фиксациям на родителях, брате, сестре, которые не имели ничего общего с кровосмешением и генитальной областью. Однако именно все эти факты являлись эмо­циональным источником тоски, страдания, страха. Этот неминуемый страх, который испытывали все, но взрослые о нем потом забывали (откуда и осуждение Фрейда в научной среде), Фрейд назвал страхом перед кастрацией, он связывал его возникновение с конфликтами, переживаемыми ребенком от пяти до семи лет — этот период и получил название «Эдипова» в память об античном мифе.

То, что раньше называли «разумным возрастом» переводит раз­решение этого конфликта в сознательное принятие закона, запре­щающего реализацию желания инцеста. Как принимается этот закон, зависит от свойств этнической среды. Узловой момент «разумного возраста» это принятие закона, который управляет всеми людьми одного пола, распространяясь даже на область воображения. Это вызывает у ребенка мутацию, то есть это интеграция его, как субъекта, отвечающего за свои обдуманные поступки, в общество. Если родители предоставили ребенку право пользоваться свободой, ребенок становится автономным (самостоятельным), его интересуют все законы социальной жизни и собственный успех в его возрастной среде, за пределами родительской семьи. Тогда его желание, пока не наступила половая

^« Педофилия — сексуальное влечение к детям, преобладающее над обычными формами сексуального общения (В.К.).

499

зрелость, приобретает творческую ориентацию или концентрируется в области технологического обучения, приобретения полезных знаний, игры. В подростковом периоде происходит переструктурирование на­меченного Эдипова комплекса и окончательное разделение генитального желания и инцестных устремлений при динамогенном оттал­кивании инцестных намерений в пользу поиска объекта желания в обществе, вне семьи. Когда тело повзрослело, человек обретает воз­можность продления своего рода и обеспечения этого. Но это суть воплощения его символической воли матери-отца, его любви к своим детям, чувства ответственности по отношению к ним и возможности выносить те обязанности, которые могут обеспечить детям выживание, безопасность и предохранение от опасности. Это также та роди­тельская ответственность, которую общество возвело в закон. Это чистота родительского желания по отношению к своим детям, взрослых воспитателей и учителей по отношению к юным. И это желание вместе с языком информирует желание юных о реальности и ее законах, подталкивает их к проявлению инициативы, к участию в семейных и социальных делах по родительскому и воспитательскому примеру. Тем фактом, что инцест является областью запретного, взрослые поддерживают уверенность юных в их будущей детородной способности, которая будет направлена на тех, кого они будут любить вне семейного круга. Родители поддерживают свободу маленьких и больших детей в приобретении ими самостоятельного поведения через посредство их личного творческого, формообразующего опыта, ко­торый приобретается по мере их роста и в процессе которого на задний план постепенно уходит семейный и воспитательский контроль, что также позволяет детям подниматься в социальной жизни до уровня морально самостоятельных субъектов, отвечающих за свои слова и поступки.

Не эта ли физическая возможность продолжить свой род, делает взрослых способными воспитывать детей, которых они произвели на свет, давать им образование? И не играет роли, были ли эти дети зачаты в браке или просто в желании и любви, и были они зачаты в желании иметь детей или этим руководил родительско-патерналистский фанатизм. И не так ли будут поступать и эти дети? Сколько родителей являются фетишистами по отношению к собст­венным детям, сколько страдают педофилией или делают из детей своих рабов. А сколько родителей плохо относятся к своим детям или не обращают на них внимания, не дают ни знаний, ни радости, ни возможности жить или общаться, в то время как другие губят своих детей в золоченых тюрьмах, где душат их своим чрезмерным вниманием.

500

Нет, не необходимость и не желание иметь детей, а любовь к ним заставляет родителей доходить до чисто человеческого понимания собственной воспитательской обязанности и делает эту ответст­венность — у каждого родителя в отдельности или у двух вместе — столь же важной в их глазах, как и их личностная ответственность по отношению друг к другу. За исключением доступа к этому сим­волическому материнско-патерналистскому уровню, деторождение го­товит взрослому ловушку, которая заключается в том, что он имеет право на свое потомство, и в том, что он попадает в зависимость от той роли, которая уготована ему социальным законом. Родитель начинает ощущать ребенка, как паразита, которьш отнимает у него свободу, и начинает говорить о собственной «жертве», что влечет за собой проявление агрессии; она бессознательно управляет роди­тельскими воспитательными возможностями, в ней же находят свое выражение их желания, подавляемые этой ответственностью.

Психоанализ позволил открыть, что возможность взять на себя эту ответственность за жизнь и поведение ребенка во время его развития, за его социализацию и приспособление к жизни, зависит от целомудренности желания взрослого по отношению к ребенку. Терпимость к приобретению им опыта по мере его роста. Точные ответы на вопросы, которые развивающийся ум хочет получить от своих учителей жизни. Свобода понимания себя самого, мира, которьш его окружает, и других.

Те родители, которые сами подвержены страхам, сами страдают от фрустрации в области свободы воплощения своих желаний, бес­сознательно нетерпимы к радостям и горестям своих малышей, которых они избыточно защищают словом и делом. Они ограничивают их инициативу, умышленно наказывают их, преступая запреты, посягая на их свободу, что не действует, поскольку дети развиваются психомоторно'.

Так, например, с помощью речи, через язык, родители обеспе­чивают воспитание детей и их доступ к позволяемой ментальностью автономии, в том числе уважение к свободе других — через обуздание и отказ от агрессивного и стадного инстинктов: через язык воспи­тывается умение критически их осмыслить и научиться быть ответ­ственным за свои поступки; главное же в том, что язык позволяет выражать желания, в том числе те, которые несовместимы с законами общества, и реализовывать их, «проигрывая» в играх, в фантазмах, осуществляя посредством языка: проговорив их. Не в репрессивном

• Психомоторика — совокупность сознательно управляемых двигательных действий человека.

насилии над свободой выражения желания ребенка и не в слабости всё ему позволять проявляют взрослые свои воспитательные способ­ности, а в том, что помогают ребенку обуздывать чувственность, воспитывая умение противостоять соблазну, который диктует объек­тные отношения, когда отец и мать — лишь средство для удов­летворения неукротимого желания.

Ум ребенка интуитивен и наблюдателен. Ребенок замечает про­тиворечия, которые есть между словами и действиями взрослого по отношению к нему, и он чувствует себя в опасности, если не знает, что его родители по отношению к нему подчиняются тем же самым законам, что и он по отношению к уважению жизни и к сексуальному генитальному желанию, которое и агрессивно и соблазнительно по отношению к объекту, на который оно направлено. Именно поэтому взрослый должен подтвердить ребенку эти законы как целомудрен­ностью своего поведения, своего отношения к нему, так и своими словами, которые подтверждают ограничение его прав на детей, даже своих. Речь идет не о «подавлении» выражений фантазмов инцестного желания у ребенка, а лишь о том, чтобы оно не нашло ответа в действительности, чтобы не отвечать на требования чувственных во­льностей, которые проявляются малышами, всегда жадными до удо­вольствий — они не знают еще, какие из них удовлетворять опасно. Таким образом, это вопрос психоаффективной идентификации ребенка в этическом сознании взрослого воспитателя, который сам действует в соответствии с законом, регулирующим его желание. Взрослый отвечает ребенку и передает ему информацию как вербально, так и собственным примером.

Передает он ее и той мерой свободы, с каждым днем все большей, которую предоставляет ребенку в развитии его, ребенка, желания, права и даже обязанности самосохранения, а также охраны себя от тех опасных проявлений, которые могут возникать в обществе как со стороны взрослых, так и со стороны детей. И взрослый должен избегать проявлений постоянной патерналистской опеки, братского соперничества в семье именно благодаря своему знанию о форми­ровании человека.

Как подвигнуть ребенка к самостоятельности в процессе вос­питания? Франсуаза Дольто не раз вступала в конфликты по этому поводу с воспитателями и преподавателями. Ее выступления вызвали поток корреспонденции, в которой отразились сомнения взрослых и их — в частности, даже тех, кто думает, что все понял, — незнание.

502

Самое трудное — это заставить преподавателей понять, что они просто выдумали неологизм «автономизовать ребенка», то есть научить его самостоятельности; в конце концов, если самостоятельность предо­ставляют, значит, ее не было. Речь же идет о предоставлении ребенку свободы и свободы пользоваться этой свободой. Для этого необходимо, чтобы родители держали дистанцию по отношению к своему ребенку и доверяли ему. Это не значит проявлять к нему безразличие — совсем наоборот. Это значит, что надо любить в ребенке самосто­ятельность. Родители же скорее готовы во всем уступить, например, не позволяют себе оставить ребенка дома одного, потому что к этому их обязывает его каприз. «Если я не сделаю того, что хочет мой ребенок, — говорит такая мама, — он скажет, что я противная и что я его разлюбила». Но я не соглашаюсь с матерями, которые рассказывают о подобных сценах: «Ну и что, если он вам это сказал? Вам что, больно? Пусть выскажется. Ему это во благо, а вам большого вреда не нанесет. Когда вы оставляете ребенка одного, объясните, что вам нужно развеяться, повидаться с друзьями. Одному дома ему будет совсем неплохо. Если будет скучно, пусть сходит к соседям, позовет приятелей...» — «Но тогда, — протестуют подобные матери, — я делаю несчастным моего ребенка!» Они не могут перенести, чтобы им говорили: «Ты меня не любишь». Для того, чтобы ребенок обрел свою самостоятельность, нужно, чтобы тот взрослый, который занимается с ним, подавал ему со своей стороны пример свободы и отстаивания собственной автономности. Сколько взрослых принимает взаимоотношения с детьми лишь как дуэль: отца — с дочерью, преподавателя — с учеником. Но если мужчина занимает в жизни женщины то место, которое он должен занимать, и наоборот, то сын этой женщины никогда не будет висеть гирей ни на матери, ни на отце. Так закладываются основы «семейного треугольника». Другое общее заблуждение — это уверенность в том, что самостоятельность ребенка должна проявляться лишь со свер­стниками, в компании, группе. Ну и стараются подобрать ребенку группу — заместителя семьи. Но так ли необходимо, чтобы ребенок обязательно был в компании, если ему этого не хочется? Если он хочет быть в одиночестве — пусть будет: не препятствуйте проявлению этого желания ребенка. Напротив, приветствуйте любую его иници­ативу. Только узнав, что и как, он сможет понять, что именно ему надо. Но произойдет это лишь в том случае, если он сможет реализовать свои желания и испытывать результаты их воплощения — сразу, потом и через некоторое время.

503

 

ВЗАИМОПОМОЩЬ — ЭТО НЕ СОЦИАЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ

 

Безопасность в семье и ее открытость поступающим извне идеям, прием других семей как взрослыми, так и детьми, их взаимообмены с другими группами — семейными и социальными, свободное об­суждение происходящего вне семьи при сохранении семейного стиля и особенностей каждой семьи — таков образ жизни, который фор­мирует в семье мнение детей и подростков, которые в ней растут.

Именно образ жизни семьи подготавливает детей к постепенному принятию на себя ответственности за себя (самоуправления) и ос­мыслению ими их собственной ответственности в процессе того, как развивается их независимость по отношению к родителям. Тогда дети становятся подростками, отдающими себе отчет в поджидающих их жизненных опасностях, тогда они чувствуют в себе силы справиться с этими опасностями — особенно если родители доверяют детям, зная, что в свое время сумели вооружить их против этих опасностей, влияний, предательств в дружбе, невозможной или несбыточной любви, сумели научить их одолевать свои желания, как бы они ни были остры, когда воображаемый партнер не оказывается таковым в ре­альности, а желания, обуревающие молодых людей обоего пола — не течка и могут быть принесены в жертву уважению к другому, дружбе, любви.

Те жизненные силы, которые существуют в обществе и ценность которых создается каждым из тех, кто в этом процессе участвует, а это: обмен идеями, сотрудничество в работе, уважение к челове­ческой личности вне зависимости от возраста, сердечные привязан­ности во взаимном уважении и терпимость к разным жизненным пристрастиям без того, чтобы угнеталась свобода через авторитаризм сильных по отношению к слабым, человеческая взаимопомощь, — все это отсветы радости жизни и морального здоровья детей и растущих в обществе подростков.

Детство и старость нуждаются в содействии остальной части на­селения. Молодость нуждается в свободе и доверии к ней. Содействие же детям и старикам сопровождается часто презрением к той ес­тественной слабости, которая присуща людям этого возраста. Это, вне всякого сомнения, знак жизненной и умственной деградации, определенным образом характеризующей человеческое существо. И эта деградация является результатом инфляции тех жизненных ценностей, которые направлены на улучшение и продуктивность жизни: ценности вытесняются погоней за материальными благами. Эта погоня является настоящим наркотиком, и таким образом отрицается тайна эфемерной (символической) жизни человеческого существа, а ведь именно она

504

позволяет человеку перестать бояться индивидуальной физической смерти и непознаваемого после нее.

Гармония с циклической жизнью природы, уважение к ее созда­ниям, защита и помощь отдельным видам до тех пор, пока их число не начинает вредить человеческому роду, сострадание тем, кто страдает от одиночества и нищеты, — вот те ценности, что начинают обладать в глазах молодого поколения большим значением, поскольку они видят, как погоня за материальными благами и уп­равление этими благами отнимают у взрослых энергию; тем же хочется, чтобы молодые пошли по их дороге, идти по которой дети отка­зываются.

Взаимопомощь — это связь межличностная, и это отличает ее от анонимного содействия, коим являются в бюрократическом госу­дарстве службы социальной помощи. В государстве, развивающем подобную этику безопасности, неминуемо гибнут любовь и желание, и процветает паразитизм, возведенный в ранг добродетели. Изобре­тательность или творческая активность не могут приветствоваться главой государства или самим государством с его армией чиновников, наделенных неконтролируемой властью. Как права на ребенка не могут быть отданы в семье на откуп родителям, так и право рас­поряжаться другими не может быть отдано кому-то одному, будь то выходец из привилегированной среды или из безымянной массы. Идея безопасности, гарантированная обществом каждому, конкрети­зируется в демонологической системе антидемократической реальности, в которой мы живем.

Не потому ли и нездорово наше общество, что хочет обеспечить одинаковую безопасность и одинаковую заботу всем, каковы бы ни были возможности, деньги и сама жизнь? А ведь на самом деле, в стремлении помочь детям развиваться, поддержать их — всех, без исключения — развитие, в обеспечении им помощи, в том числе питания и организации жизненных пространств для отдыха и обучения, общество не должно было бы отворачиваться непосред­ственно от детей, как это принято сегодня, когда субсидии предо­ставляются родителям, и помощь, таким образом, оказывается только тем детям, кто нуждается в ней исключительно с точки зрения родительского благосостояния. Именно созданием мест встреч, отдыха, мест культурного назначения, общения для детей, которые хотели бы найти спасение от ада или тоски семейной жизни, можно было бы помочь всем детям, а не только тем, кто испытывает материальные или характерологические сложности. Детям, которые достигли школь­ного возраста, половой зрелости, нужно было бы помогать персо­нально, при этом скорее вознаграждая авансом, а не платякаждому.

505

Наше общество должно учитывать законы бессознательного. Риск и страх перед риском являются частью желания и поддерживают жизнеспособность тех, кто имеет эти желания, то есть нас самих.

Старания исключить риск ведут к деградации жизни в обществе и дегуманизации индивидуума.

 

ВАКЦИНАЦИЯ РЕБЕНКА ОТ ОТЦОВСКОЙ ИЛИ МАТЕРИНСКОЙ БОЛЕЗНИ

 

Существуют истины, которые необходимо помнить всем родителям. Истины эти могут быть тяжелы для родителей, психика детей которых подорвана, и они чувствуют свою вину за это. Но истины эти одновременно могут быть полезны родителям так называемых «труд­ных» детей и тем, кто сам страдал в детстве или чьи дети переходили от одной няни к другой.

Любой ребенок должен выносить тот климат, в котором он растет, но на него также влияют отголоски патологического прошлого матери, отца и тех, кто с ним занимался. Ребенок является носителем того «долга», который был заложен в него в период пренатального развития, а затем оказался структурированным в него в постнатальный период. Процесс этот неизбежен, и, принимая на себя часть страхов, ребенок помогает родителям; но иногда выпадающая на его долю тяжесть отнимает у него жизненные силы.

Подчеркнем, что опыт лечения ребенка-психотика дает знание о первых годах человеческой жизни: у такого ребенка острее беспо­койство, из-за невозможности самоидентифицироваться он более не­уравновешен, у него слабее врожденное чувство безопасности и до­верия. В глазах наблюдателя и терапевта ребенок, который страдает серьезными поражениями, одновременно является «лакмусовой бу­мажкой» процессов, проходящих у большинства детей в раннем воз­расте, но у большинства эти процессы проходят бессвязно, отрывочно, и не так остро, а потому и не так заметно, как у психотика. Теперь нам известно, что безумие часто может быть индуцировано ребенку его родителями, которые внешне здоровы. На первом году в жизнь грудного младенца вплетается бессознательное его матери, которая для него, независимо от степени близости ребенка с кор­милицей, является языком любви. Он еще не может понять, что

507

же патогенного в языке его матери, женщины, мучимой страхами, но именно ему она «переправляет» часть того напряжения, от которого в полную меру страдает сама. При этом она совершенно не отдает себе отчета в том, что бессознательно индуцирует своего ребенка эмоциональным дискомфортом. Как только ребенок сможет говорить, он сможет найти и способы сопротивления: «Моя мама говорит абсурдные вещи, — может сказать ребенок, — но она так несчастна... А когда несчастен, то говоришь все, что угодно...» Он, конечно, будет страдать, но развиваться сам сможет только обнаружив и поняв, что любимый им и любящий его взрослый находится в разладе с самим собой и страдает; знание, осознание происходящего делает детское страдание выносимым. Но пока это все не выведено на языковой уровень, ребенок «получает наслаждение» от «переносимого». То, что он «терпит», превращается для него в удовольствие, он «сливается» с переживаемыми матерью страхами или безумием, он устанавливает частичную связь с фантазмами и бредом матери, и это сводит его с ума. Он питается страхами за свою мать и од­новременно с этим становится ее целителем. «Насыщаясь» своей матерью, ребенок становится и первым ее психотерапевтом. Но он — психотерапевт-жертва, то есть, в конце концов, ребенок этот будет принесен в жертву, как некогда в мифах. Он не умеет, не может еще защищаться. Ифигения была пожертвована инцестуозному вле­чению ее отца к ней, и сама стала жертвой такого же влечения с ее стороны к нему. Ифигения должна была спасти общество, став первой жертвой этого воплощенного в жизнь фантазма, жертвой, конечно, предложенной богам.

Общества предпринимают попытки «прививать» ребенка от по­добных вещей. Я думаю, что обрезание родилось как мера по пред­отвращению того, чтобы мальчик мог стать жертвой своего отца. В еврейском обществе обрезание становится как бы знаком: отец желает, чтобы ребенок расстался с крайней плотью в знак того, что они равны перед Богом и что мальчик этот не является полной принадлежностью своего отца, как овца из стада. Сын Исаака пред­охранил себя против прародительского жеста Авраама, предложившего Богу своего единственного сына в качестве лучшей овцы из своего стада. Бог остановил его руку, удовлетворившись агнцем. Общество может ограничить собственнические права родителей на своих детей и даже спасти ребенка от того, что мать или отец полностью им завладеют. Закон евреев отдавал ребенка в безраздельную власть его

508

родителей. Христос же сказал взрослым: «Пустите детей приходить ко Мне...»', вместо — оставьте у себя. И это было перерождением отношений, принятых в обществе.

И когда Христос говорит: «Я разделю семьи...»'" — то не ис­ключено, что это говорится именно для того, чтобы спасти потомство от рабского подчинения родителям. «Сын да оставит отца и мать своих, дабы соединиться с женой своей...»'" — говорится в Библии.

В христианском средневековом обществе ребенка очень рано за­бирали от матери. Не делалось ли это для обеспечения умственной гигиены ребенка? Конечно, обо всем этом трудно судить теперь.

Современные родители не считают себя виноватыми: «Теперь жизнь такая, что родители детям не очень-то и нужны: школа, улица, телевизор... Даже малыши обходятся...» Но не нужно, чтобы при этом родители продолжали думать, что происходящее несет в себе для них большое зло — многие исторические общества разрешали именно детям большую, по сравнению со взрослыми, свободу, не ограничивали их родовым ремеслом, разрешали участие в жизни различных братств.

Это вовсе не плохо — обуздывать родительскую власть. Иначе ребенку могут грозить несоизмеримые с его возможностями требования материальной поддержки со стороны родителей, что его душит, или еще того хуже — родители требуют от него (или от нее) постоянного присутствия. Зависимость от своих родителей, которая внушается детям как добродетель повиновения родителям, является выражением ничем не управляемой родительской власти.

В семьях садистски относятся к детям для того, чтобы спастись от собственных страданий. И часто это сопровождается попусти­тельством со стороны одного из супругов. Это встречается отнюдь не только в плохо обеспеченных семьях, хотя существуют подобные случаи и в семьях бедняков. Речь в этом случае идет о нарушениях символических взаимоотношений семьи угнетаемого ребенка с соци­альной группой, к которой эта семья принадлежит.

Та неограниченная сила, что руководит ребенком, делает необ­ходимой, организующей для него встречу не со своим сверстником, а со взрослым, даже пожилым человеком — дедушкой для мальчика, или бабушкой для девочки. Этот пожилой человек, проживший свою

• Мф., 19, 14; Лк., 18, 16.

"Мф., 10, 35.

"- Мф., 19, 5.

509

взрослую жизнь, предоставляет ребенку образ идеальной безопасности: если он смог дожить до такого возраста, значит, смог стать либо отцом, либо матерью. И даже если писатели пускаются в воспоминания о своем детстве, то оживляют они в своем воображении детей, которым уже скоро будет десять. Роман, посвященный взаимоотно­шениям между малышом до пяти лет и взрослым, еще ждет своего писателя. Другой возможности, кроме психоаналитического сеанса, рассказать о том, что происходило до четырех-пяти лет их жизни, большинство детей не имеют, а это время, когда могли нанести ребенку раны, которые так и не затянулись.

Психоанализ после Фрейда открыл, что в 6-7 лет происходит торможение всего того, что было пережито в детстве, отталкивание этого пережитого на более зрелый возраст. И как раз дети, рожденные такими родителями, которые «забыли» собственные детские страхи и страдания, вновь выводят их на поверхность в том самом возрасте, когда это происходило с их родителями; именно дети выявляют то, что было некогда заторможено родителями и не нашло символического воплощения.

НЕРАЗРЕШИМАЯ ЗАГАДКА ЖИЗНИ

 

Первоначально в выявлении истории субъекта психоанализ не заходил за грань «разумного (до 8, 9 лет) возраста». Затем в сферу его интересов попал ранний возраст. Теперь начинают задумываться, что очень важна жизнь in utero и именно она играет, если не определяющую, то весьма важную роль в возникновении неврозов, а также в закладке психофизического здоровья индивидуума.

Сначала исследовали Оно; затем центральным звеном изысканий стало «собственное Я» (moi). Ускользало «я» (je). Однако именно эта реальность, созидающая отношения треугольника, образует по­воротный момент в психоанализе. Новый подход позволяет выявить истинную символическую природу здоровья, а также природу неврозов и психозов, он позволяет рассматривать тело как непроговоренный язык, выявить свойства плохоразрешенного Эдипова комплекса, на­рциссизма, навязчивых идей, их способности передаваться от родителей детям, что может влиять на многие поколения. Зарождение невроза уходит в историю родителей, если не родителей родителей.

Тело ребенка, само — язык, представляющий историю родителей. Эмбрион сопротивляется посредством гуморальных реакций. Когда

пустая речь* высвобождает их, выявляет психотические моменты, тело с себя их смывает. Таковы установки новой метафорической ин­терпретации психосоматических заболеваний первых лет жизни. Возь­мем, например, неблагополучную беременность. Даже если мать пре­одолела все трудные моменты, справилась с ними, это не значит, что пережитое ею на ребенке не отразилось. В то же время не исключается и возможность иного: мать пережила в период бере­менности депрессию, а ребенок может родиться здоровым, потому что он in utero боролся с материнской депрессией, старался ее компенсировать. Таким образом, здесь нет прямой причинно-следст­венной связи. Такова новая диалектика.

Что же такое «я»? Это грамматическое «я» (je) — метафора субъекта, жаждущего воплощения? Но какова его природа? Без со­мнения, больше метафизическая, чем физическая. По-видимому, су­ществуют отношения «я» с другими субъектами, мистифицированными и преданными «своим Я». «Собственному Я» суждено исчезнуть. Тогда как «я» (je), представляющее глагол «существовать, быть» (etre), проявляется с абсолютно чистой динамикой, каким бы ни был порок его динамического проявления, индивид служит исклю­чительно этнической группе и равновесию вида. Но если «я» есть материализация генетической энергии, то смерть индивида, с этой точки зрения, не что иное как перенос этой энергии.

Если идти дальше в этом направлении, то в свете этого понимания так называемые критерии, по которым общество могло бы решать быть данному человеку или нет, не выдерживают никакой критики. «Я» (je) вполне может инкарнироваться в индивидуум, несмотря на все его физические пороки. В этом случае желание зародыша жить и выжить является определяющим и берет верх.

В последние годы группы гинекологов и акушеров стали специ­ализироваться на зачатии т vitro". Так они отвечают на требование бездетных пар, которые очень хотят иметь детей. То, что с опасным упрощением пишут о «детях из пробирки», влечет за собой разговор о сверхмогуществе медицины. И тем не менее, обеспечивающие своими лабораторными манипуляциями встречу двух

' «Пустая речь» — здесь термин Ж. Лакана. См.: Ж. Лакан. «Функция и поле речи и языка...» Ч. I: Речь пустая и речь полная в психоаналитической реализации субъекта. С. 18—35.

" In vitro — в пробирке (лат.).

гамет — женской и мужской, и трансплантацию эмбриона в ма­теринскую' матку, — не более остальных представителей рода че­ловеческого знают о рождении жизни. И не ученый в этом случае дает жизнь, делает ребенка. Он знает не более, чем родители во время оплодотворения естественным путем.

Тем не менее, эти опыты приводят тех, кто ими занимается, к новым размышлениям и к вопросу, который кажется им главным:

«Когда эмбрион, зачатый in vitro, становится человеком? В какой момент происходит «переход» от животной жизни эмбриона к той дифференциации, которая и делает из нас людей?». Вдохновители одной из таких исследовательских групп в госпитале Беклера, доктор Жак Тестар, например, называют себя представителями «медицины желания». «Ибо, — говорят они, — лишь по желанию родителей эмбрион, зародившийся in vitro, рождается человеком».

Не понимаю, что такое «медицина желания», когда, что такое желание, так и остается неразгаданным. А что такое жизнь? Это невозможно увидеть, даже с помощью самых совершенных приспо­соблений. Никто из этих ученых не может сказать, что он дает жизнь in vitro. Разве только: «Я присутствую при обмене энергиями двух гамет». В психоанализе известно, что жизнь и является желанием. Только желание жить исходит в данном случае не от родителей, а от того, кто рождается. При зачатии, призываемый или нет, он, жаждущий жизни, обретает свое тело. Мы по-прежнему не знаем, что значит инкарнироваться для существа, являющегося языком же­лания двух индивидуумов, которые, дав жизнь, могут воспользоваться потенциальными возможностями этого существа стать человеком. Таким образом, противоестественно наделять желание зачавших и воспитывающих родителей властью давать и поддерживать жизнь ре­бенка. Не надо обманываться детской фразой: «Я не просил, чтобы меня рожали». Такой отказ исходит зачастую от слишком беспо­мощных подростков, родители-«пожиратели» которого сумели иссу­шить в нем даже источник желания. Оно стало изменять этому подростку настолько, что, оглядываясь на свое прошлое, он готов заявить, что другие решали — зачать его или нет, рождаться ему или нет, и жить ли. Правильно принять младенца — это прежде всего выразить уважение к его желанию придти в этот мир, а значит — принять его таким, какой он есть, похож он или нет на того, кого мы любим. Новорожденный приносит с собой в мир новую энергию. Если не мешать ему развиваться и дать возможность

ее использовать — она осветит всё вокруг, и ребенок будет счастливо расти. Он будет изо дня в день по крупицам создавать то, что будет поддерживать его жизнь и отвагу родителей, если только у него сохранится желание жить.

Каждому юному существу полагается обеспечить возможность час­тично трансформировать свое окружение, что обеспечит ему воз­можность выйти из него, пусть даже с риском умереть. Риск умереть — составляющая жизни: иначе, если у нас нет возможности распоряжаться ею по своему усмотрению, в том числе и положить ей конец, она принадлежит другим. Загадка желания ставит перед об­ществом истинную проблему: узакониваиие аборта ставит общность перед опасностью узаконения смерти субъекта, желающего жить. Было бы спра­ведливее снять обвинения с тех, кто пытается помочь женщине избавиться от нежелательной беременности, так же как в случае с эвтаназией. Суицид, стоящий в одном ряду с эвтаназией, во Франции не карается наложением штрафов.

Ярые сторонники закона о добровольном прерывании беременности отказываются видеть в нем противоречие, торжествуя по поводу того, что, устанавливая такой закон, они предупреждают социальные беды, которые влечет за собой перенаселение. Добровольное прерывание беременности, по мнению большинства, является самым верным сред­ством контроля за рождаемостью.

Я утверждаю следующее: примем желающих жить. Они войдут в общество, которое сможет противостоять проблеме перенаселения. Почему отказывать молодым в том, что они что-нибудь смогут при­думать для того, чтобы таким обществом управлять? Это уже их дело. Не их родителей. Остановим геноцид.

Приложение I