Д. Реале, Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Том 4. От романтизма до наших дней. - тоо ТК "петрополис", санкт-петербург, 1997. - 880 С. 25 страница

 

 

3.3. Принципы психологии и разум как инструмент приспособления

 

Свой двухтомник «Основы психологии» Джемс опубликовал в 1890 г. В качестве источников им были использованы психофизика Фехнера (согласно которой сенситивная интенсивность нарастает в арифметической прогрессии, а интенсивность стимула растет в геометрической), эволюционистская и эмерджентистская психология Вундта, психопатология (например, теория Бине, затрагивающая проблемы сублимированного сознании), а также идеи Дарвина и Гексли.

 

Джемс в конечном счете охотно разделяет спенсеровскую формулу тождества ментальной и телесной жизни, а также идею о приспособлении внешних отношений к внутренним. Формула привлекает Джемса своей конкретностью, чего не было в старой рациональной психологии, душа и природа в которой были двумя разными объектами изучения. По Джемсу, разум — функционально динамический инструмент приспособления к среде. Финализм, избирательная энергия выражены уже в самом элементарном акте ощущения. Понимание психики как комбинации сенситивных элементов, ни как движения церебральной материи не устраивало Джемса. Сознание, говорил он, — это stream of thought (нечто вроде потока мысли). Унитарность такого потока можно уловить в момент, когда одна мысль, отличая себя от предыдущей, усваивает в ней все, что считает своим.

 

«Чистый опыт» для Джемса — «нескончаемый витальный поток, поставляющий материал для наших рефлексий», от него производны субъект-объектные отношения. Мы видим любопытный синтез идей Маха, Авенариуса и Бергсона, ведущий к расширению предметной сферы психологии, куда теперь включены и подсознательные процессы.

 

3.4. Моральный вопрос: как упорядочить контрастные идеалы и сделать выбор между ними?

 

В сочинениях «Нравственная жизнь и философ» (1891) и «Воля к вере» (1897) Джемс исследует вопросы ценностей, подчеркивая, что вопросы морали не могут получить решения посредством обращения к чувственному опыту. Это не вопрос о сущем, а вопрос о благе, если бы оно существовало. Тогда мы обращаемся за советами к «логике сердца». Каков смысл жизни и есть ли он вообще? В чем состоит свобода? Есть ли разумная сила, управляющая мирозданием? Все эти вопросы теоретически неразрешимы, и они требуют прагматического выбора.

 

 

Но вернемся к ценностям. Факты сами по себе ни хороши ни дурны. «Лучшее бытие» как понятие физического смысла не имеет. Благо или зло существуют только в связи с требованиями индивида, воспринимающего события, удовлетворенного ими или разочарованного. Неисчислимое множество импульсов и потребностей генерируют некий универсум контрастных ценностей. Как их унифицировать? Предпочтительны ценности, полагает Джемс, которые, реализуясь, способны подчинить себе меньшее число других и при этом сохранить универсум, богатый возможностями. В нем нет ничего гарантированного, ибо единственный регулятор — моральная воля как таковая.

 

Можно сказать, что Джемс — один из немногих философов, кто сумел показать разрушительную силу идеологического абсолютизма и опасность авторитаризма. В очерке «Великие личности и их окружение» (1880) мы читаем, что, хотя не всегда действия одиночки ждет успех, все же остается неопровержимым тот факт, что без творческого и новаторского импульса сообщества обречены на стагнацию. Впрочем, уважение к таланту, терпимость как условия творческого роста при взаимной поддержке не могут не привести к образованию космополитической партии свободных интеллектуалов. «В вековой борьбе света против тьмы, права против произвола, любви против зла Творец жизни с нами, и мы не можем все время проигрывать». В работе «Моральный эквивалент войны» (1904) американский философ предложил найти социально приемлемые формы реализации таких индивидуальных качеств, как гордость, дерзновенность, соперничество, чтобы в итоге достичь некоторой формы равновесия.

 

3.5. Многообразие религиозного опыта и плюралистический универсум

 

Богатейший феноменологический анализ форм опыта мы находим в известной работе Джемса «Многообразие религиозного опыта» (1902). Религиозная жизнь не подлежит смешению и редукции, контакт с миром невидимого радикально меняет характер человеческого опыта. Мистическое, как наиболее интенсивный момент религиозного чувства, открывает в сфере рационального новые, неведомые прежде измерения и возможности, как бы расширяя область воспринимаемого.

 

Более того, продолжает Джемс, мистический опыт, поддержанный и защищенный философией, указывает доступ в привилегированную сферу Божественного, туда, где душа и внутреннее основание универсума. «Плюралистический универсум» (1909) — одна из последних работ философа, где он пытается освободить

 

 

религиозный опыт от понятия греха, тяжесть которого подчеркивала пуританская традиция Новой Англии. «Не тотальность вещей несет с собой имя Бога для простого человека. Сверхчеловеческая Личность (Persona) призвана исполнить человеческие намерения, имеющие ценность. Действуя во внешней сфере, у человека есть враги и границы... Думаю, что лишь конечное существо может быть достойным имени Бога. Если все же абсолют существует (эта гипотеза всегда открыта), то как тотальность более широкая, где Бог представляет идеальное, и эта религиозная гипотеза малодоступна для простого верующего». «Космическое волнение» — так можно назвать его адекватную реакцию. Бог, по мнению Джемса, не всеединство, скорее, если воспользоваться образом Уайтхеда, Бог — соратник, спутник, партнер.

 

Для Гексли религия — это «бездна аморальности». Джемс исповедует иной, глубоко гуманистический взгляд на религию. Для него она не «пропасть бессмертия», а практический постулат, витальная гипотеза, продукт свободного выбора, то, чем нельзя манкировать. Религиозный человек наполняет верой все, что ни делает, и в самом малом начинании склонен видеть богатство возможностей. Энтузиазм нового мира, энергия расширяющегося индустриального общества, верность фактам витального круга, защита его против бесчеловечных тенденций науки — такова религия самого Джемса Как показало время, его борьба против культа науки и техницизма оказалась достаточно эффективной.

 

4. ИТАЛЬЯНСКИЙ ПРАГМАТИЗМ

 

Печатным органом итальянских прагматистов стал в начале нашего века журнал «Леонардо» (1903—1907). В нем сотрудничали кроме Джемса, Шиллера и Пирса Папини, Преццолини, Вайлати и Кальдерони. Многие идеи таких направлений (получивших развитие после Первой мировой войны), как инструментализм, аналитическая философия, операционализм, структурализм, социолингвистика, семантика, мы обнаруживаем в той или иной степени разработки в книгах Джованни Вайлати (1863—1909).

 

Математик по образованию, Вайлати увлекся идеями Пирса в части методологии. Вслед за Пирсом он предлагает перевести все наши утверждения в форму, к которой были бы приложимы объективные критерии истинности и ложности, т. е. менее зависимые от индивидуальных предпочтений. Прагматическое правило образует демаркационную линию между вопросами осмысленными и лишенными какого бы то ни было смысла. Бесполезными он называет бесконечные дискуссии о природе времени, субстанции, бесконечности. Что можно ответить ребенку на вопрос: где находится ветер, когда он не дует?

 

 

Вайлати проанализировал множество проблем методологического плана на материале алгебры, геометрии, логики, понятия причины и действия на материале исторических наук, теоретические термины эмпирических наук и технические языки. Он оставил нам немало глубоких наблюдений. В очерках по истории науки Вайлати писал: «Мнения, кажущиеся истинными или ложными, касаются фактов, и как таковые они должны стать предметом исследования... Историю научных идей нельзя представлять как серию провалившихся (за исключением последней) попыток... Мы находимся как бы в процессе геологической разведки на территории малоизвестной страны. Каждая новая скважина уточняет результаты предыдущих бурений, упрощает последующие... Суждение, названное ошибочным, незаконченное исследование какого-либо ученого прошлого всегда достойны нашего внимания, как и любая гениальная интуиция. Ведь они бросают свет на причины, по которым человеческое познание то ускоряло свой бег, то замедляло, обнажая формы и ритм интеллектуальной способности. Всякая ошибка указывает на подводный риф и безопасный маршрут, но не каждое открытие указывает на путь, по которому следует идти».

 

Глава шестнадцатая

Инструментализм Джона Дьюи

 

1. ОПЫТ НЕ СВОДИТСЯ НИ К СОЗНАНИЮ, НИ К ПОЗНАНИЮ

 

«Неутомимым в работе, щедрым в отношениях с коллегами и друзьями, необычайно влиятельным философом и педагогом» назвал Б. Рассел Джона Дьюи (1859—1952). Философию Дьюи определяет как натурализм. Такая философия движется в русле прагматизма и находится внутри эмпирической традиции. «Инструментализмом» назвал американский философ свою доктрину, чтобы отделить данную им трактовку опыта от классического эмпиризма. «Опыт — не сознание, а история», — подчеркивает Дьюи в работе «Опыт и природа» (1925). Простому смертному ни к чему напоминать, что основной элемент опыта — невежество. Чем больше мы доверяемся привычкам, тем проворнее и надежнее действуем. Неведение, привычки, укорененные в прошлом, — это то, что так называемый эмпиризм с его редукцией опыта к сознательным актам вычеркивает из опыта. Опыт нельзя свести ни к сознанию, ни к познанию, ибо и то и другое сами составляют часть опыта. «В опыт входят сны, безумие, болезнь, смерть, войны, поражение, неясность, ложь и ужас, он включает как трансцендентальные системы, так и эмпирические науки, как магию, так и науку. Опыт включает склонности, мешающие усвоению опыта».

 

По сути, речь идет об идее опыта, в рамках которого все благородное, почетное и правдивое удостаивается того же внимания, что и неопределенное, непрочное, иррациональное, ненавистное. «Принимая во внимание, что на предвосхищении смерти делают ставки и религия, и страховые агентства, можно ли логически последовательно отрицать, что смерть не может быть предметом опыта и для теории?»

 

Более того, поскольку нет тождества между опытом и познанием, Дьюи пытается решить гносеологическую проблему так: «У опыта есть два измерения: одно — обладание им, другое — познание для более уверенного обладания им».

 

 

И в самом деле, не так уж просто познать, что же мы есть и что у нас есть. Проблема познания заключается в том, чтобы найти среди всего окружающего нечто надежно гарантированное, достойное приобретения. Скептики могут сомневаться относительно верований или интеллектуальных суждений, но в отношении того, что мы есть или чем обладаем, скепсис невозможен, «ибо это не вопрос истинности или ложности, определенности или сомнения, — это экзистенциальный вопрос».

 

2. НЕУСТОЙЧИВОСТЬ И РИСКОВАННОСТЬ СУЩЕСТВОВАНИЯ

 

Опыт — это история, обращенная в будущее и заряженная им. Свои эквиваленты опыт, по мнению Дьюи, находит в истории, жизни, культуре. Философия, в отличие от культурной антропологии, аналитически расчленяет и синтетически реконструирует опыт. Характер экзистенции, взятой в феноменальном разрезе, неустойчив и рискован. Явления культуры, представляемые антропологом, образуют материал для работы философов.

 

Мир полон опасностей, лишенных регулярности: как и моменты радости, они нечаянны. Комедия рождается спонтанно, как и трагедия, только удары последней, пожалуй, чувствительнее. Человек живет в этом мире: нет природы без человека, а человека без природы. Человек есть природа, способная ее изменить и придать ей смысл. Для этого ему понадобились поначалу магия и мифы, затем все более обнадеживающие идеи неизменности бытия, всеобщего прогресса, разумности вселенной, управляемой всеобщими необходимыми законами.

 

Классические философские школы выдавали элемент реальности за всю тотальность вещей, считая эпифеноменами то, что шло вразрез с неизменностью, необходимостью и совершенством. «Благодаря науке, мы обезопасили себя, добившись точности и контроля, с помощью техники мы приспособили мир к своим потребностям... Однако одна война и приуготовление к другой напоминают, как просто забыть о границе, где наши уловки не замечать неприятных фактов переходят уже в намеренную их деформацию».

 

 

3. ТЕОРИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

Концепция опыта, природы и экзистенции Дьюи далеко не идиллична. Хотя и чувствуется влияние эволюционизма, все же он остается реалистом: мир нестабилен, экзистенция рискованна и неустойчива Действия живых существ непредсказуемы. Борьба с негативными элементами настолько сложна, что требует от людей максимально интеллигентных и ответственных поступков. Именно в этом проявляется суть инструментализма Дьюи и его теория исследования.

 

Истина в большинстве традиционных философских систем представляется как статичная и окончательная, абсолютная и вечная. Однако мышление, как и все живое, — эволюционный процесс. Познание, исследование по сути дела выполняет роль приспособления к меняющейся среде. Познание практично, если имеет успех, т. е. если оно решает проблемы, поставленные жизненной средой.

 

В работе «Логика: теория исследования» (1938) философ определяет исследование как «контролируемую или прямую трансформацию некоторой неопределенной ситуации в определенную с целью обращения элементов изначальной ситуации в некую унифицированную тотальность». Другими словами, функция рефлексивного мышления состоит в том, чтобы внести ясность и гармонию туда, где царят волнение, тревожное сомнение и конфликты. Сначала робкая попытка справиться с проблемой сменяется ее формулировкой и прогнозами о том, что может произойти. Выдвинутая идея развивается и проясняется системой других идей в разных аспектах, лишь затем она становится основой опыта. Только эксперимент показывает, следует принять такое решение проблемы или отвергнуть, чтобы откорректировать ее постановку.

 

В отличие от прежнего эмпиризма, фактов как чистых данных Дьюи не признает. Ничто не дано иначе, как в отношении к идее или оперативному плану, что всегда можно зафиксировать символическими терминами (от обыденного языка до более специфического языка математики, физики или химии). Операциональны и идеи, и факты. Идеи операциональны, ибо они по своей природе суть проекты вторжения в существующие условия. Факты как следствие организации и выбора также операциональны.

 

4. ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И НАУЧНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ: ИДЕИ КАК ИНСТРУМЕНТЫ

 

Мы подошли к выводу, что разум по своей конституции операционален, ибо он утратил созерцательность как свою самую древнюю характеристику. Он стал оперативным — активность необходима для приспособления мира к человеческим целям.

 

 

Эволюционная теория учит, говорит Дьюи, что живое создание — частичка мира, разделяющая все его превратности. Будучи зависимым от неустойчивых и неравномерных его колебаний, человек может обезопаситься только мысленно отождествляя себя со всем мирским, предвидя некоторые последствия, делая все более адекватной свою активность. Чем активнее участие, тем эффективнее действия. Незаинтересованный наблюдатель уступает место участнику событий.

 

Экспериментальный метод, возможно, и нов, как страховой полис, но он и стар, как сама жизнь. Именно поэтому Дьюи подчеркивает нераздельность здравого смысла и научного познания. В очерке «Единство науки как социальная проблема» (1938) мы читаем: «Наука в специфическом смысле есть разработка повседневных операций и проблем, даже если эта разработка часто носит технический характер». Именно с качественных характеристик объектов начинается всякая наука. Она аккумулирует информацию о вещах, их свойствах и поведении, постепенно удаляясь от изначальных ситуаций непосредственного использования.

 

Важно, чтобы идеи не теряли связи с практикой, ибо идеи — логические или научные — всегда функции реальных проблем. Практика и только практика (factum) определяет ценность идеи. Идеи, в точном смысле слова, не что иное, как противовес угрожающей миру неустойчивости существования. Идеи как таковые суть инструменты решения жизненных проблем. Они могут быть более или менее действенными или бесполезными, но истинными и ложными их считать нельзя. Конечным суждением всякого процесса исследования является гарантированное утверждение.

 

Таким образом, смысл инструментализма таков: истина не в адекватности мышления бытию, скорее она «в надежности ведущей идеи». Истина — это постоянно растущее число гарантированных утверждений. Но гарантия, которую она выдает, не абсолютна и не вечна. Как все человеческое, она подлежит корректировке и усовершенствованию по мере возникновения новых ситуаций тревог, угроз и сомнений.

 

5. ТЕОРИЯ ЦЕННОСТЕЙ

 

Акцентирование активно практического (в противовес созерцательному) аспекта познания, адекватного реально проблематическим ситуациям, привело Дьюи к необходимости пересмотреть теорию ценностей. Если идеи доказывают свою дееспособность в борьбе с реальными проблемами, то ученый вправе и даже обязан

 

 

продемонстрировать их позитивную направленность. Ясно, что и политические догмы, и моральные установки, и обыденные предрассудки равным образом подконтрольны: после выяснения практических последствий сообщество либо принимает их, либо отвергает.

 

Как релятивист, американский философ не видит резона в обосновании абсолютных ценностей. «Ценности так же неустойчивы, как формы облаков». Задача философа поэтому — проанализировать порождающие их условия, интерпретируя нравы, обычаи и институты в функциональном аспекте, все время имея в виду возможность радикального обновления, в зависимости от вновь возникающих жизненных требований.

 

Все же есть фактические ценности, т. е. желаемые незамедлительно, и есть правовые ценности рассудочного плана. Особая миссия философии и этики состоит именно в непрерывном критическом пересмотре правовых ценностей, продвижении, сохранении и обогащении их. Но и эти последние не могут считаться метаисторическими, ибо любая этическая система остается функциональной. Прививать людям привычку рефлектировать по поводу высоких человеческих ценностей не менее важно, чем учить ориентироваться в мире техники.

 

Разумеется, есть проблема определения целей. Наука небезразлична к тому обстоятельству, как используются ее открытия: для лечения болезней или насаждения их, чтобы способствовать жизненному росту или умножать средства уничтожения. Немаловажен и тот факт, кто создает науку и в каких целях.

 

Все же активность, продуцирующая средства, и активность, устанавливающая цели, внутренне связаны друг с другом. Стало быть, цели и средства в конечном итоге неотличимы. Достигнутая цель — средство для других целей, честный анализ используемых средств неизбежен, если речь идет о благородных целях.

 

Поэтому проблем оценки нет, пишет Дьюи в «Теории оценки» (1939), вне связи целей и средств. Это положение значимо как для этики, так и для искусства, где создание эстетических ценностей требует одновременного использования адекватных средств, ибо в нем нет различия между искусствами прекрасными и полезными.

 

 

6. ТЕОРИЯ ДЕМОКРАТИИ

 

Оставить в покое абсолютные ценности — такой призыв одним может показаться капитуляцией, другим — жертвоприношением. Но отказ от абсолютных ценностей, уверен Дьюи, на самом деле будет означать переориентацию в сторону витального начала. Дьюи является релятивистом по той причине, что не существует, по его мнению, рациональных методов определения конечных целей. В ценностях, разделяемых всеми и каждым, поскольку они связаны с фундаментом социальной жизни, не будет соперников, останутся помощники и соратники, «люди доброй воли».

 

Дьюи непримирим к духу утопизма, тем творцам и идеалам, которые считают недостойной себя черную работу по проверке необходимых средств для искомой цели, эффективности и моральности возможных последствий. Неслучайно неразлучные спутники утопистов — фанатики и скептики. Человек науки ни на минуту не забывает о целях близких и отдаленных и условиях, исторически эффективных для их достижения. Завоеванная личными усилиями свобода создает предпосылки для ее завтрашнего роста. Девиз современного человека: моя свобода в том, чтобы умножать ее для других.

 

Ясно, что тоталитаризм в любой его форме философ не принимает именно в силу того, что абсолютная цель блокирует научную дискуссию. Напротив, в условиях демократии в формировании ценностей участвуют все зрелые люди. В работе «Либерализм и социальное действие» (1935) Дьюи подчеркивает, что проблема демократии — в способе, каким индивидуальные силы не просто высвобождаются из тисков внешне механического плана, они выпрямляются и усиливаются в необходимом направлении. Верить в демократию — значит верить в человеческие силы и форму жизни, не просто терпящую личную инициативу, а стимулирующую ее. «Поскольку индивид становится познавательным субъектом благодаря успешным поисковым операциям, то и личность конституирует себя в критическом акте, например, показывая преимущества нового политического института перед старым, в чем нельзя не видеть дух представляемой им эпохи».

 

Что касается грандиозной проблемы планирования общества и социального развития (социоинженерии), то здесь философ вводит разграничение понятий: «planned society» и «continuously planning society». Плановому (planned) обществу проекты финального развития спускаются сверху, поэтому согласие невозможно удержать без применения силы. Второй тип общества ориентирован на высвобождение внутренних ресурсов в широком пространстве кооперации и в процессе энергетического взаимообмена. По поводу лысенковского «метода» в социальной науке Дьюи заметил: «Странно, что теория наделала столько шума своей претензией на научную обоснованность, она систематически шла вразрез с любым научным методом».

 

Глава семнадцатая

Итальянский неоидеализм

Бенедетто Кроче и Джованни Джентиле

 

1. ИДЕАЛИЗМ В ИТАЛИИ ДО КРОЧЕ И ДЖЕНТИЛЕ

 

Вряд ли случаен тот факт, что именно Неаполь стал в известном смысле колыбелью итальянского идеализма. В Неаполитанском университете преподавали Аугусто Вера (1813—1885) и Бертрандо Спавента (1817—1883), проводники гегельянствав Италии. Вера был правым гегельянцем, среди его работ достаточно известны «Введение в философию Гегеля» (Париж, 1855), «Логика Гегеля» (1859) и «Очерк по философии Гегеля» (1864).

 

Напротив, Б. Спавента попытался реформировать гегельянство. Он закончил духовную семинарию, но религиозный кризис разрушил веру в трансцендентное. Интересны его работы «Введение в лекции по философии» (Неаполь, 1862); «Принципы философии» (1867); «О проблеме познания и вообще о духе» (издана только в 1958 г.). Многие сочинения Спавенты впервые увидели свет благодаря другому итальянскому философу, Джованни Джентиле. Спавента убежден, что новая философия родилась в Италии в эпоху Возрождения, но плоды ее созрели в трудах Спинозы, Канта и Гегеля. После длительного застоя и молчания Джамбаттиста Вико, по мнению Спавенты, заявил о «новой философии разума», которую позже поддержали Галлуппи, Розмини (он трактовал познание в кантианском духе) и неогегельянец Джоберти.

 

Переосмысление гегельянства привело Спавенту к мысли о необходимости ригоризации его достижений. Но в той мере, в какой Гегель выделял Идею—Природу—Дух, ему не удалось, по мысли Спавенты, совершенным образом показать тождество в опосредовании Я и не-Я, и «ментализация» реальности не была полной. В неизданных набросках 1858 г. Спавента трактует гегелевский Абсолют как самосотворение ex nihilo, воплотившееся в

 

 

акте мышления. «В самом деле, можно сказать, что это творение ex nihilo, поскольку оно есть последний акт мышления. Дух, Творец есть истинное Начало, Первое и Последнее. Первое в созидании есть бытие (= ничто). Творение свободно, ибо в нем то, что мышление, Дух предпосылает самому себе. Это и любовь, любовь к самому себе, к Благу и т.п. В Духе творение — всегда собственное творение». Этот тезис позже станет отправным пунктом для Джентиле.

 

Гегельянство тогда было весьма популярным в Италии. Гегельянец Донато Джайя (1839—1914) был учителем Джентиле. Не забудем и другого гегельянца — Себастьяна Матури (1843—1917). Франческо де Санктис (1817—1883), учитель Кроче, привил своему ученику вкус к гегельянству. Впрочем, об этом в следующей главе.

 

2. БЕНЕДЕТТО КРОЧЕ: НЕОИДЕАЛИЗМ КАК «АБСОЛЮТНЫЙ ИСТОРИЦИЗМ»

 

2.1. Жизненный путь и сочинения

 

Кроче родился в Пескассеролли (Аквила) в 1866 г. в зажиточной семье землевладельцев. Здоровые моральные принципы, царившие в семье, были пропитаны консервативным духом. Школу и колледж он закончил в Неаполе, где читали лекции де Санктис и Кардуччи. В 1883 г. его постигла страшная трагедия. Землетрясение на острове Иския (близ Капри) унесло из жизни отца, мать и сестру. Несколько страшных часов провел чудом оставшийся в живых Бенедетто под завалами, пока его не нашли спасатели. Физические травмы были пустяком по сравнению с глубочайшим душевным кризисом. Вскоре дядя Сильвио Спавента (брат Бертрандо), став опекуном, отвез юношу в столицу.

 

В Риме будущий философ вхож в светское общество, он знакомится с политиками, посещает лекции Лабриолы. Однако в 1886 г. Кроче возвращается в Неаполь, счастливый от возможности сменить общество политиков на честное исследовательское поприще. Его вдохновляют не академические титулы, а возможность много путешествовать и размышлять.

 

Увлечение марксизмом (через Лабриолу) продолжается до 1895 г. и вскоре сменяется разочарованием. В период с 1895—1899 гг., читая очерки Лабриолы, а затем и самого Маркса, Кроче утверждается постепенно в мысли о необходимости анализа философских основ марксизма. Вскоре появилась серия критических статей, вошедших в сборник «Исторический материализм и марксистская экономия».

 

 

В очерке «Вклад в критику меня самого» Кроче признается: «Фермент гегельянства забродил во мне достаточно поздно — через марксизм и исторический материализм». Систематическое переосмысление Гегеля состоится позже, в 1906 г., и тогда увидит свет книга «Что живо и что мертво в философии Гегеля». Затем последует чтение работ Вико под новым углом зрения. К 1902 г. относится «Эстетика», благодаря которой Кроче стал известен во всем мире.

 

Летом 1902 г. созрел замысел журнала «Критика», который стал выходить с 1903 г. под редакцией Кроче и Джентиле, сокурсника по Пизанскому университету. В 1910 г. Кроче стал сенатором, в 1920 г. — министром образования (а также автором школьной реформы). После пресловутого дела социалиста Маттеотти он активно включился в антифашистское движение, а после падения фашизма стал президентом либеральной партии и членом Конституционной ассамблеи. В 1947 г. в неаполитанском доме философа Palazzo Filomarino открылся Институт исторических исследований. Умер Кроче в 1952 г.

 

Литературное наследие Кроче насчитывает тысячи страниц. Наиболее известны его работы: «Эстетика как наука об экспрессии и общая лингвистика» (1902), «Логика как наука о чистом понятии» (1905), «Философия практики. Экономика и этика» (1908), «Теория и история историографии» (1917), «Проблемы эстетики», «Философия Джамбаттиста Вико», «Очерк о Гегеле», «Исторический материализм и марксистская экономия», «Новые очерки по эстетике», «Этика и политика», «Последние очерки», «Поэзия», «История как мышление и как поступок», «Характер современной философии», «Философия и историография», «Исследование о Гегеле». К упомянутым добавим пятьдесят четыре тома сочинений по истории литературы и политики и еще двенадцать томов очерков по различной тематике.

 

2.2. «Что живо и что мертво в философии Гегеля», или Манифест нового спиритуализма

 

Гегель установил, что подлинное пространство философской мысли выражается в: 1) понятии; 2) универсальном; 3) конкретном. 1) Это понятие, поскольку оно отлично от интуиции, чувства и всего непосредственного; 2) понятие универсально, но не в смысле «всеобщности», характерной для эмпирических наук; 3) понятие конкретно, поскольку способно отразить витальную лимфу реальности во всей ее полноте и богатстве. Эта формула эквивалентна другой: конкретно универсальное есть синтез противоположностей. С помощью этого тезиса Гегель преодолевал как позицию тех, кто фиксировался на «coincidentia oppositorum» (т. е. на совпадении противоположностей), так и позицию дуалистического разрыва

 

 

нередуцируемых друг к другу противоположностей. Суть гегелевского открытия Кроче формулирует так: «Реальность есть связь противоположностей, узел этих связей нельзя распустить, более того, реальность вечно рождается в них и из них. Но и мышление нельзя освободить от этих связей, ибо, будучи высшей реальностью, реальностью реального, мышление способно удерживать единство противоположностей и логически его синтезировать. «В своей глубокой истине диалектика Гегеля не упраздняет предыдущие открытия, напротив, подтверждает и обогащает их. Конкретно универсальное как единство различий и противоположностей составляет суть принципа тождества, который не оставляет разрозненными старые теории, а вбирает их в себя, растворяя в собственной плоти и крови».