Не нужно спать в эту ночь, А нужно выкинуть прочь всё, что могло мешать

№14. Не каждому дано гнилью быть

 

Меня разбудило яркое солнце и лай собак за окном. В носу появился запах сырости, я повернулся на другой бок, но тут же почувствовал резкий укол. Пружина из кровати давила, что-то гремело на кухне, я не смог уснуть и поэтому встал на ноги. Сразу же кинулся за своими вещами, но их нигде не было. В недоумении укутался в красное покрывало с оленями и вышел из комнаты.

Немного погодя, я очутился на кухне, где сразу же увидел свои вещи смятыми в синем тазике.
Бабка, а точнее Зоя, стояла у накрытого стола и что-то щебетала себе под нос.
— Скажите пожалуйста, а где же все мои вещи?
— А, проснулся? — Она нехотя сделала полуоборот в мою сторону. — Я все твои вещи постирала. Ну я по хате шла, ты храпел на всю Ивановскую, а вещи валялись под ногами. А я, вот ты знаешь, ну беспорядков отэтих не полюбляю. А они, мама дорогая, грязные, мятые и я постирала. А ты чего, хлопец, стоишь в дверях? Проходь, сидай, у мэнэ для тебя и вещички есь.
— Спасибо вам, конечно, а почему вы не спросили разрешения?
— Ээээ, ты, хлопец, не дури, ежли я грязь где увижу, сразу приберу. О-о-о, — она потянулась в передний карман засаленного фартука, — ось грощи твои у карманах я найшла. А ты говорил: ой титко, бедный, без грошей я.
Мне стало немного не по себе от этого, но я не растерялся:
— Ты не трожь мои вещи, бабка, ясно тебе сказал? Отдавай мне мои деньги. Стоп! Так тут же не все? Где остальное? Отдавай всё, я сказал!
— Ишь ты какой, чего разорался то? Еще не успел прийти, а уже разорался на всю. Я тебе сейчас дам, у-у-у-ух, «отдавай мне!» говорит, неча зажимать деньги от добрых людей. Нам на харчи нужно. А ты чего беньки вытаращил свои? Мои совсем денег не приносят, надо ж как-то жить. – Потом она резко переменилась в лице и в позе и проговорила: «Ты присаживайся за стол, я же накрыла для тебя».
 Споры с этой тёткой не вызывали у меня никакого удовольствия, а даже наоборот. Что-то щемило внутри, глядя на то, как она изменилась в лице, когда я наорал. Чувство, словно пнуть ногой котёнка. Я послушно сел за стол и начал есть. Что уж говорить, еда оказалась действительно вкусной. Она пожарила грибы с картошкой, салом и луком, а близ тарелки стояла стопка и графин, на четверть заполненный водкой.
— Щипай щи, аж за ушами трещи. — И она загоготала на весь дом. Мне не часто приходилось встречаться с такими людьми, а еще реже я встречался с таким гоготом. Вообще, я думаю, людей можно распределять не только по расе или национальностям, а и по гоготу. Таких людей видно издалека. Это, как правило, тучные и глупые, но добрые люди. Я слышал такой смех только у соседей напротив, еще в детстве, и вот он сейчас.
— Та ты не стесняйся, хлопец, бери чарочку и пей до дна, но ты дюже не впывайса, а то нам еще роботу робыть.
— Какую еще работу?
— Как же какую, — она всплеснула руками, — по дому ведь, дров на баньку наколоть, прополоть, скотину накормыть.

Вот сволочь старая, я ей что, кобыла, чтоб на мне пахать? Я сюда приехал дуру свою забрать, а не с этой бабкой нянчиться. Вот сейчас пойду, дуру свою заберу и домой поедем. Нет, мне с этой полоумной ловить нечего. Но сперва нужно подождать, пока вещи высохнут. Я в шортах её мужа и в рубашке её сына. Боже, какая мерзость.
— Ладно, сделаю, но не всё сразу.
— Не всё, конечно, хлопец. Доедай и пойдем.

Сперва я попытался наколоть дрова, но у меня долго ничего не получалось. То рукоятка топора натирала руку, то сам наконечник вылетал целых два раза. Я ей сказал, мол, сделай мне топор и я дальше буду рубить, а она расхохоталась и ушла. И я в непонятках колол дальше. Но колол – это сказано громко. Помимо всего прочего слепило солнце, было очень жарко. Хотелось пить, а тут и водка ударила в голову, появилась какая-то слабость. Пока пытался рубить дрова, попал себе по большому пальцу левой руки и оттуда сочилось немного крови. Перемотал на скорую какой-то более-менее чистой тряпкой, но бабке ничего не сказал, чтоб опять с меня не гоготала.

  Рубкой дров, как правило, всё не закончилось. Она заставила меня накормить свиней и курей, но я перевернул курам воду и рассыпал корм. Одна из свиней сбила меня с ног, я пошатнулся и разлил половину из кастрюли себе на ноги. Она это всё видела, но ничего мне не сказала. А дальше заставила полоть, порезать сухие ветки яблони ну и так далее, всё по списку. Время пролетело незаметно, я пообедал, вышел во двор, но тут уже всё стемнело.
 Я вернулся в дом, но там её уже не было. Плюхнулся на диван и стал размышлять на тему дальнейших действий. Планировал к Маше заскочить, точнее, хотя бы увидеть её, но было лень подниматься. Я сегодня так устал и тело ломило, а еще не был уверен, что Маша там, с семьей, но я не хотел верить в другой исход событий. Собачий вой за окном мешал мне вздремнуть, но не успел закрыть окно, как услышал шум в прихожей. Решил выйти посмотреть. Удивительно, как я хожу по этому дому, как я себя здесь чувствую. Здесь всего лишь один день, но складывается ощущение, что точно уже был. Планировка дома мне запомнилась сразу же, и я даже мог в голове отобразить все углы этого дома. Тетка стояла в дверях с вёдрами редиса, молодой картошки и прочими колхозными прелестями.
– Тетка, надо бы свиней накормить. Мне пойти?
– Ох, та сыды вже, работник. От тебя только больше шкоды. Хотя, ладненько хлопчик, сходи набери воды в дом и нагрей чаю, а я пойду кормить скотину.
Она даже не сказала мне, где стоит посуда и прочее, но откуда же я всё это знаю? Поразительное сходство.
– Ну шо, хлопец, сидай за стил, будемо пыты да граты у карты. Граешь?
– Ну играю, а во что будем?
– Давай в буру сыгранём.
– Что за бура? Не слышал про такую.
– Сча научим, гляды внематчено, мой меня научил. Сейчас только закурю и начнем.
– О, а вы курите?
– В хорошей компании, таки любо дорого. Ты тоже будешь? Но они крепкие, не для всяких тють.

 

И мы начали играть, часы летели незаметно. Мы играли, курили и шутили. Удивительно, как действительно можно хорошо провести время с обычным человеком. С человеком, который не заканчивал никаких вузов, который не читал заумных книг, а она так вообще ничего не читала. Но, черт побери, действительно интересно. Так в чем же дело? В уме? Нет, она не умная. В красоте? Тут тоже мимо. Всё так сложно…
Мы наговорились, устали, но интерес к игре еще не пропал и после молчания, струшивая пепел в блюдце, она заговорила:
– Вот скажи мне, Сашка, чевой жизнь то такая сложная? Бывает, нет в жизни никакого счастья, вот чес слово. Скукота смертная, одиночество это сучье. Мои архаровцы уехали работать, а ни их, ни грошей нет. А тут внезапно ты нарисовался и уже лучше стало. Бывает, ничего нет и жить не хочется, а бывает – «Раз!» - и гарно так.
– А я тебе скажу, тётка. Вот философы говорят, что в жизни не важны деньги, чин или еще что. Они говорят, что важно то внутреннее состояние, та лёгкость, которую ты испытываешь за любимым делом. Но вся соль в том, чтоб это чувство ты ощущала как можно чаще, а всё плохое не замечать, не зацикливаться. Понимаешь?
– Молодцы твои философы, но вот как не зацикливаться то, хлопчик, колы хата рушиться, колы одиночество, колы скотина дохнет? А? Молчишь? А я тебе скажу, молочик: никак! – И она хлопнула по столу прям ладошкой, да с такой силой, что весь пепел с блюдца слетел. – Нет в этой жизни справедливости, но я одно поняла, хлопец, главное к людям по добру по здоровью. Если ты к ним с хлебом да с солью, то они с теплотой, а ежли ты, как паршивец, с людьми, то и они к тебе жопой.

 
И мы с ней дальше заговорили, о смысле жизни, о радости и горе. Даже любовь со смертью затронули, но время умчалось слишком далеко и нам пришлось разойтись. По дороге в кровать я думал о многом, что она мне сказала, и даже сделал кое-какие выводы.

 
Незаметно пролетела неделя. После того ада, в котором я побывал последний год, эта неделя для меня показалась отдушиной. Я так это всё полюбил: солнце, природу, животных, даже работать по дому. Но к Маше я так и не заходил, не знаю от чего это было. То ли я ждал, чтоб она сама меня нашла, то ли я просто не хотел лишний раз разочаровываться.

А вчера вечером мы напились с ней. Напились, право слово, до самых чертиков, но всё полюбовно как-то вышло. Она нашла хрен знает где гитару, а я давным-давно лабал ну и начал мелодию наигрывать, так, для успокоения души. А она мне заладила – «спой да спой». И с каждой стопкой я всё больше и больше хотел спеть и-и-и-и… спел!

[7] Долго шли зноем, морозами,
Всё снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею берёзовой
И росли вровень с колокольнями.

Если плач – не жалели соли мы,
Если пир – сахарного пряника.
Звонари чёрными мозолями
Рвали нерв медного динамика.

Но с каждым днём времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.

Что же теперь ходим круг да около
На своём поле, как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь время колокольчиков.

Когда я закончил, она плакала, да и я плакал. Пальцы, кстати, до крови стёр, но оно того стоило.

 

№15. Я просто хотел быть любим

 

Сегодня в обед я полол грядки и выбежал во двор из-за аномального крика у соседей. Как оказалось, крик был у Маши. Зная её характер, скорее всего она же его и спровоцировала. Я, недолго думая, бросил тяпку в землю и побежал к её дому. Что происходило в моей голове, глазами не увидеть, мозгами не понять. Я мчался, будто потерявшееся дитя к вновь обретённой матери. Я тянулся, словно котёнок, по случайности отлипнувший от материнской груди. Я не думал ни о том, что я буду говорить, ни о том, как я выгляжу. Я лишь сокращал дистанцию к своей цели.
Но я не побежал впритык к ней, не смог, остановился, как вкопанный. Столбом стоял и смотрел, но, главное, я видел, боже, какое чудо это ­– видеть! Она была такая красивая, личико красное, вся такая взбудораженная. Тело стройное и мило глазу, не как раньше, когда она была словно кощей, исхудалое до костей. Сейчас волосы стали такими длинными и такими красивыми.

 Я стоял до бесконечности, совершенно потерянный и явно с глупым выражениям лица. Пока стоял, слушал очень грубые слова капустняка, он корил меня во всем, на чем свет стоит, но я его не слушал, ведь и сам себя клевал. Что и говорить, я ведь действительно такой весь из себя тряпка, что даже стыдно, перед единственным мне милым человеком стыдно, до какой же степени стыдно. До мерзости стыдно и … и противно. Перед собой противно за малодушие, за слабость. Какой же тряпка и подлец. Ах, как я был хорош тогда с ней, петушиный хвост распустил и ходил туда-сюда, весь из себя важный, а сейчас совсем расклеился, потерялся. Бог знает где и с кем живу и черт пойми, что тут делаю. Сколько я уже тут живу, ничего не знаю и дни не считаю. В какой-то глуши самогон с бабкой хлыщу и в карты играю, и то не каждый день. Дерьмо, вокруг одно дерьмо. Нет никакого счастья и любви в этом мире, всё это для героев бульварных романчиков. В жизни только дерьмо, одно дерьмо и боль. Хотя, ну ведь не всегда так, бывает, что-то меняется, и чувствуешь, что вот на лад всё мало по малу, а потом: РАЗ - и ты опять в дерьме.

Я ушёл в дом, голова кипела и сам я был на взводе не из-за того, что её увидел, а из-за своей трусости. Выпил водки, немного успокоился и походил по дому.

Ах, какое солнце яркое на небе и деревья такие красивые и ярко-зелёные, важно покачиваются и птицы какие! Какие же у нас на земле птицы красивые и чирикают так звонко и вообще! И как хорошо, когда это всё соединяется с человеческим сердцем и когда сердце это, маленький комочек чего-то, словно сосуд, когда он наполняется любовью. И, что самое интересное, когда любовь эта не едкая и горькая, а нежная и сладкая. И в сердце она не на миг там, не на день, а на всю жизнь, когда силы находишь в себе, чтоб с любовью своей обойтись красиво. Не обронить единственное дорогое, что есть в этом мире. И я сейчас говорю не о любви к женщине, а о любви в целом. К камушку, к песчинке, к солнышку. И когда любовь эта всюду: и в погоде, и в сердце, и в жизни, тогда и человек, разве человек этот способен на какие-то мерзости и гнусности? Обидеть, разбить али поломать что? И я понял: вот что нам нужно. Не заставлять себя мириться, не подойти и обнять любимого человека, не извиняться там за какой прокол или еще что, а главное: полюбить и любовь эту удержать в сердце навеки, а без этого умения нет жизни.
А я свою любовь не удержал, не смог я её сберечь. Я любовь разбил об землю и долго и упорно разбивал самые мелкие осколки, а она обиделась и ушла. Моя любовь.

Пока я об этом всем думал, у меня в душе образовалась какая-то не пустота, а наоборот, тяжесть. И она, видимо, так меня переполнила, что я, словно сомнамбула, ходил по двору с дикими глазами и слезами на щеках. Меня таким остановила тётка, прям за руку схватила, но внимания не обратил, а она, женщина крупных размеров, как схватит меня за грудки, испуганная такая, а я гляжу на неё и думаю: вот что ты понимаешь то, бабка, что ты то можешь понимать? Разве понимаешь ты душу мою, как больно, как вот тут больно прям в сердце что-то торчит и больно, и страшно.

 
Но она всё понимала...

Я успокоился, какое-то время еще посидел. Сел прям на порог возле дома, и она рядом присела, молча подумал о насущном и рассказал ей всё. Рассказал ей всё с самого начала. Что-то она не понимала совсем, вот в голове её не укладывалось: ей казались простые вещи такими сложными и непонятными, что я поначалу думал - она шутит. А сложные вещи - почему я не поехал за ней и всё, что в детстве моём было – показались, наоборот, лёгкими вещами, и тогда я вовсе переменил все свои мысли об этой женщине. И мне стало так горько, как я её за дуру держал и всерьёз не воспринимал. Не нужно человеку докторскую степень получать, чтоб всем сердцем человеческую душу полюбить. И тогда я обнял её, обнял за её массивную спину, еле-еле обхватил эти громоздкие плечи, опер об них голову и застыл. Спустя какое-то время она рассказала всё о Маше.

 

Оказалось, она знает тут всё, не только о своих старых соседях, но и о новых. Она мне рассказала за парня, который тут к ней ходит, и где она работает, и что даже она там перестала работать, но самое главное, она рассказала про лес. Она сказала, что девка эта ходит постоянно в лес и гуляет там постоянно, и у меня в голове родился план, как с ней помириться. Лес я всегда любил и он меня успокаивал, по-настоящему успокаивал, и я так его любил, и сейчас, наверное, люблю. Там то мы с ней и поговорим, подумал я.

 
Конечно, загвоздка была с её каким-то там парнем, мне так неприятно было узнать про него, и я места себе не находил, несколько дней размышлял, как мне с ним поступить. Как с ней поступить - это я понял ещё тогда, когда мне тётка всё про неё рассказала, а вот как с ним поступать? Подраться ради неё? Разбить ему лицо? Так разве это правильно, разве так люди поступают? А если от этого у меня вообще шансов не будет, вот вообще никаких не будет? Ни одного даже маленького шансика, что тогда?
И тогда я понял: нет смысла драться ради любви своей, это как драться с другим родителем ради своего ребёнка за его любовь. Если оно твоё, то это должны чувствовать оба человека, но, конечно, в ней нужно разбудить эти чувства. Я для себя уже точно понял, что я - как разбитая и херово склеенная ваза без Маши. И только она склеит меня заново.

Я был абсолютно истощен, до самого человеческого предела в этом плане. Подкашивались и дрожали коленки, в голову влетало невероятное количество поразительных мыслей, какой-то абсурдности, бреда. Я сел на пень и пытался выстроить всю картину целиком, то бишь по полочкам её разобрать, но ничего не получалось. В голове крутились две фразы: «Я могу» и «Я не имею права». Классик Достоевский верно писал про «право имеющий». За всё это время она в моей голове стала и другом, и врагом. И любящей женщиной и наоборот.

 

У меня была начитанная бабушка и в своё время читала мне порой интереснейшие вещи. Вспомнилась фраза какого-то французского то ли писателя, то ли философа и там была фраза, что люди знают все свои чувства, но они не знают лишь их глубины. Сейчас я понял эту фразу и она показалась мне очень правдивой, ведь я понимаю свои чувства и их много, но какая из них мысль настоящая, а какая мимолётная – это определить сложно. Из-за угла появился её силуэт, но я уже до этого силуэта знал, что она вот сейчас придёт. И она пришла, правда, не ко мне. Уже стемнело и я в сумерках где-то за деревом и со стороны наблюдал, как она заходила в дом. Не успела грохнуть калитка, как она уже забежала в дом, будто бы от кого-то убегая. Я тихо подошёл к калитке и решил постучать, но я стоял. Опять хаос возник в моей голове, но я себя как-то быстро успокоил, посчитал до десяти и всё в этом духе и решился всё же постучаться. Собрался с духом и… ушёл обратно к тётке.

 
Она была понурая, очень грустно ей, видимо, было от этого. Мы с ней молчали, я достал её самогон из ящика и налил стакан, выпил. Налил еще, выпил. Она не сказала ни слова. Налил еще стакан и выпил. Почувствовал расслабленность и теплоту внутри, сел на кресло и уснул.
Проснулся среди ночи, она накрыла меня покрывалом. Я скинул его с себя и вышел на улицу, посидел, покурил. Встал. Сел. Походил по огороду, уже был рассвет, слышно пение птиц, холодно. Вышел на улицу и побродил по посёлку.

 

Одиночество. Что такое одиночество? Нужно ли оно человеку? Говорят, человеку нужен человек. Но всегда ли это так? Есть ли люди, которым вовсе не нужны люди? Что даёт нам компания? А одиночество? Последнее время я был один и только один, поэтому точно знал, что одиночество даёт спокойствие и расслабление, также трезвость ума. Мне не хотелось быть одному, но и еще не хотелось быть в чьих-то руках и зависеть от кого-то. Довериться, чтоб потом жалеть. Наверное, так хочется каждому человеку, но все в любом случае находят себе пару. Я не мог ответить точно ни на один вопрос, как и разобраться во всех своих чувствах в тот вечер, да и вообще, за последнее время. Я ощущал, что приближается какой-то конец, крах личности что ли. Хотя, крах личности может быть у личности. А я что такое?
Но на один вопрос я всё-таки мог себе ответить: мне нужна любовь. Да, именно. Я просто хотел быть любим, я просто хотел быть любим и любить. Это так банально и в то же время так сложно. Если бы обо мне написали сказку, то там был бы главный герой, который надевал разные маски каждый день. Это была скучная сказка, она бы называлась «Разбитая ваза по имени Саша». Но, чтобы что-то получилось, тебе нужно попытаться, а я не пытался быть человеком. Наверное, всю жизнь я думал, что человека я должен был обрести или вдруг там внезапно какой-то свет окружит меня, спустится человек и скажет: «Саша-Сашенька, шел бы ты туда и получил бы это». Но никакого света не было, и никто никуда не спускался. Спускался только я по социальной, и не только, лестнице. Наверное, мне нужно было не искать выходы или ждать какого-то знака, а делать из себя человека, хотя бы попытаться создать из себя личность, а не то, кем я становлюсь сейчас. Ведь я не совсем уже ребёнок, но не могу ясно себе ответить: кто я такой? По какому я иду пути? Что я принёс в этот мир и вообще принесу ли? Что вообще есть этот мир? Наверное, нормальные люди задумываются об этом часто, но я по-настоящему впервые. Главное – не остановиться и не упасть, а сделать что-то и желательно сейчас.

Пока я находился в раздумьях, не заметил, как уже почти утро, и я сделал круг вокруг улиц и пришёл туда, откуда начинал. Как символично, в своей жизни я делаю это постоянно. Уходить в дом я не хотел, он бы меня встретил водкой или тоской. Еще хуже, когда и тем, и тем. Ноги понесли в лес. В начале леса начинал понемногу понимать, почему он описывается в разных книгах или в песнях поётся. Я человек не шибко читающий, но знаю и слышал многое о лесе и разные поверья знаю. В лесу становилось легче дышать, но груз последних событий тянул меня назад. «Куда назад? В землю?» – В землю. – Ответил я самому себе. Или это ответил я капустняку или это говорит со мной лес? А еще лес плачет и зовёт меня куда-то. Закрути меня в свои ветви, тихий лес! Сырая земля и тихий лес – вот она, отличная смерть. Сейчас лягу на землю и буду лежать, пока не умру. Вот буду лежать и ждать смерти и никто меня не найдёт, никогда. И я сам себя не найду.

С каждым шагом плач становился реальнее и конкретнее, и я увидел знакомый силуэт. Боже, это ведь Маша. Я стоял и смотрел, как плачет Маша, сидя на земле, опираясь о кусок поваленного дуба. Я медленно подходил к ней, как хищник к своей жертве, но это лишь метафора. На самом деле я трусил, но полз, как гадюка. Её красивое белое платьице стало серым, белые туфельки были в грязи и сама она выглядела печальной и скованной.
— Остановись. – Тихо сказала она. 

 

 

Толпа людей в белых мантиях вокруг костра стоят под цветущим каштаном, громко ропщут о чем-то и быстро уходят прочь. Нарисованные гуашью лица на небе стекают красной краской на горизонт. Я начинаю бежать вверх.
С фонтана, в форме глаз, выливаются слёзы в громоздкие и кривые кувшины. Скошенная мглой земля простирает свои объятия навстречу пустоте. Цокот копыт, сопровождаясь ржанием, пролетает в небе надо мной. Уступая лишь звездам и Луне. Песок напоминает золото, уткнувшись в него руками, я рыдаю. Пытаюсь руками соскребсти себе в карманы, набить их до самого верха золотистым песком. Когда головы зацокали языками, у меня заболели глаза. Веки опустились, и я не мог их разомкнуть. Вокруг нависла густая пыль, непроходимая пыль. Я устал, я так устал бежать. Но нужно разомкнуть, я обязан разомкнуть глаза. Я кричу.

 
Боже, это был сон. Когда я открыл глаза в этом мотеле, стены начали дрожать, а на потолках, на миг появились лица людей. Было очень страшно не от лиц, а из-за того, что это никак не прекращается и никогда не прекратится.

 
Один философ задавался вопросом, стоит ли жизнь, чтоб её прожить. Меня качает, словно разбитую лодку во время шторма из стороны в сторону, но с каждым разом, выравнивая крен, моё мнение усиливается, преобразовывается и получает форму чего-то обычного и вполне ясного. Возможно, жизнь и не стоит того, чтоб её прожить, но сейчас это не имеет никакого значения, потому что я, наконец, вернул себе любимую. Моя жизнь обрела что-то вполне знакомое и конкретное. Я стал чувствовать себя другим, самим собой. Я стал тем, кого давно уже потерял. Мы с Машей обрели друг друга. В тот вечер, усевшись в лесу на пеньке, мы объединились в одно целое. В вечный комок любви. Мы не говорили практически ни о чем, всё не имело никакого смысла. Ситуация, вся та атмосфера, делала всё за нас. Мы такие молодые и такие настоящие, это было прекрасно. Впрочем, сейчас всё так же хорошо. Но я устал, единственное, что во мне осталось, так это усталость. Я устал двигаться, устал говорить, устал молчать. Устал думать и не думать одновременно. Я так хочу жить и находиться рядом с ней, но я не хочу существовать. Мне страшно от того, что меня ждёт потом. Мне всё кажется, что какие-то сложные вещи нависли надо мной и что с этим делать, я не знаю. Сунувшись головой между подушек, я смотрю в телевизор, по нему идёт какая-то муть. Там радуются люди, а я хочу упасть пластом на пол, чтоб лежать еще сильнее.

Мы с Машей наконец-то объединили свои силы и создали прочный союз для успешных дел. Проще говоря, у нас, когда мы вместе -  всё начало получаться, в отличии от того, когда мы существовали по отдельности.

 

Я попрощался с тёткой, она с мамой, и мы двинулись в путь. Денег у нас совсем не было, мы пытались словить попутку, но все нам отказывали. Тогда мы пошли на хитрость, я ушёл в кусты, а Маша сняла кофту и в полуголом виде ловила попутки. Ей недолго пришлось стоять, и она быстро села в машину, не успела та тронуться, как я залетел в салон. Видели бы вы беньки того водилы, у него всё внутри оборвалось. Моя кокетка перестала играть роль покорной служанки и стала собой. В общем, Вы познакомились с Машей и Вы знаете, какой она бывает на самом деле. Только я её могу терпеть, оттого, что люблю. Водителю было по пути; так как мы не держали определённого курса, мы просто хотели уехать прочь. Какое-то время мы молчали, но обстановка разряжалась с помощью моих дебильных анекдотов. Водитель был не особо смышлён, поэтому они ему очень понравились, и порой он так рыготал, что еле руль удерживал. Втроём мчались по трассе всё с большей скоростью, пока нас не стопнули гаишники. Как правило, они сидели в кустах и вовремя выползли за добычей. Я так же существенно выиграл в этой ситуации. Мент подошёл, начал на мозги капать, позже водила вышел, а через какое-то время прошёл с ним в машину. Это было для него неожиданностью, поэтому он успел только вытащить документы с бардачка, а его барсетка осталась лежать недалеко от меня. Мы её схватили и начали бежать, благо поле небольшое, дальше лесок и новая трасса. Машуле стало его жалко и она на выходе оставила водиле трофей – свои розовые трусики. В барсетке я обнаружил вполне сносную мобилу и несколько купюр, они помогли нам продержаться несколько суток. Мы хотели сработать по той же схеме, чтоб Маша сняла кофту, но следующий водила остановился быстро и сразу решился нас подвезти. Это оказался хороший мужичок лет пятидесяти на разваленном опеле. Заднее сидение автомобиля Маше пришлось делить с мешками картошки, а я уселся опять на переднее сидение и травил байки. К сожалению, ему пришлось останавливаться, ну а мы держали путь дальше, на север. Уже совсем стемнело и мы морально готовились бродить пешком либо же спать на земле, как тут нас подобрал еще один мужик. Он оказался полнейшей сукой, заигрывал прям при мне с моей девушкой, что-то намекал ей, пока я не клепанул ему в рыло на заправке, когда он совсем уже перешёл черту и начал её лапать. Это было плохим исходом, я напугал её своей злостью, но не мог иначе. Пока это мурло умывалось юшкой, мы схватили вещи и пошли в ближайший мотель, где я сейчас и лежу. Но это не всё, мы заплатили за неделю и пошли обустраиваться. Но пока возились с вещами, кто-то украл ту барсетку, которую я спёр. Там как раз осталась часть ворованных денег, а другую часть я переложил в карман куртки. Мы оставили проблемы на завтра; несмотря на тяжелый день, мы отлично провели ту ночь. Пока Маша планировала, где она своими методами будет доставать бабки, я решил поступать по старинке. Накинул на голову капюшон и ходил по заправкам и стоянкам в поиске добычи и удача мне улыбнулась. Какой-то лох оставил в машине сумку. Я разбил стекло и, бинго, несколько дней существования нам обеспеченны плюс я сдал мобилу в ломбард. В ту же самую ночь раздобыл немного дозы и мы отлично оттянулись с любимой в клоповнике.

 

Как-то раз утром Маша лежала у меня на плече и мы заговорили с ней об очень неприятной для нас теме.
— Машуль, скажи, вот что тебя пугает?
— Что ты имеешь ввиду? Пугает как привидение или ты о страхах?

— О страхах. Чего ты именно боишься? Ну там, что вот гложет по-настоящему тебя? — она немного призадумалась, поэтому я начал: — Ну ладно, я начну, вот меня очень пугает неизведанность. Это так сильно гложет меня. Если бы я знал, что со мной будет через год, если бы я увидел все неудачи, которые бы преследовали меня, я бы точно что-то сделал с собой.
— Саша, опять ты о своих глупостях говоришь. — Маша начинает злиться.
— Нет, Маш, это не глупости, это действительно меня тревожит.
— Скажи, вот ты сейчас хочешь об этом поговорить? Утром?
— Какая разница, утром, днём или вечером? От этого не убежать никуда. — Немного погодя я продолжил, — вот знаешь, иногда я начинаю о чем-то задумываться, о чем-то маленьком и оно разрастается с каждым разом всё шире и шире, и порой мне становится так …
— Саша, хватит меня пугать и накручивать с утра пораньше. Ты можешь конкретно сказать? К чему ты клонишь? — Я выпрыгнул из кровати, взялся за сигареты и пошёл в туалет. Через десять минут вернулся и, собравшись с мыслями, вновь продолжил диалог:
— Меня гложет неизведанность. Я не знаю что будет дальше.
— Так никто ведь не знает что будет …
— Нет, подожди, не перебивай. Не в этом суть, да, для всех это загадка, но вот скажи мне, что ты видишь в будущем? Видишь ли ты нас вместе? — Она замешкалась, — Ну чего молчишь?
— Потому что вопросы дурацкие, вот и молчу. Да, вижу конечно, а ты видишь?
— Врёшь ты всё, не видишь, если бы видела – сразу бы сказала. Но и я не вижу, более того, я не знаю, что мы будем делать через неделю. Да черт возьми, я не знаю что будет через час, всё очень сложно. — Она обняла меня за плечи и говорила много успокаивающих слов. Они подействовали, но ненадолго, и через несколько часов, вновь наедине с самим собой эти мысли, словно черви, вырвались наружу.

Я отошёл поссать, но была открытая местность и я не мог найти подходящего места. Решил пойти во дворы за гаражи. Когда выходил из гаражей, то увидел своего знакомого Виталика. Он приехал на своём жигулёнке и пошёл в ларёк за пивом. Недолго думая, я побежал за ним. Виталик был худым, двадцати семилетним мужиком, у которого всё лицо изрезано за долги в 90-х.
— Здаров, Виталя, — хлопая его по правому плечу, пока он поворачивается, я оказываюсь с левой стороны, — давно не виделись, чувак, как ты там? — Секунд пять он пырил в меня своими глазницами, пока не расплылся в улыбке.
— А-а-а-а, Санёк, братан, здоров-здоров, очень рад видеть тебя. Я думал, ты сидишь.
— О чем ты, Виталя, может на солнышке перегрелся? — Мы пошли медленно в сторону ларька.
— Ты че, братан, все же твои кореша сидят за ограбление, они по всему району от ментов скрывались, пока их Наташка не сдала своему братцу – менту, — он остановил шаг, повернул голову и вытянулся в лице, — ты чё, реально ни о чем не знал? Ты же с ними вроде был? — Я не знал, что ему сказать. Правду, как меня решили кинуть? Так он не поверит. Наплести лапшу на уши, тоже не пройдёт. Решил пока оттянуть время, тем более что стало очень интересно, всех ли повязали: — Слышь, а Костика повязали то?
— Какого Костика?
— Понятно, проехали. Ладно, а Хитрого то? Его повязали?
— А кореш твой успел отмазаться через свои какие-то связи.
— Вот сука, ну неудивительно, эта скотина и без мыла в жопу влезет. Вот уж, везде соскакивает. — Мы потоптались на одном месте какое-то время, я принял решение совместить правду с ложью и выдал: — Да, Виталь, есть одна история, о которой я должен тебе рассказать. Давай по бокалу закажем и я тебе всё выложу.
Попивая холодненькое тёмное, я ему говорю: — Да пацаны решили ограбление намутить и меня запрягли порешать одни дела с дедом в ювелирке, ну я не рассчитал, ну ты же меня знаешь, и тот мужик ментов вызвал. Мы и дали по газам кто куда, я сразу сел на ближайший автобус и поехал куда глаза глядят, сейчас с Машкой думаем, куда податься, а пацаны там остались, видимо думали пересидеть, да не вышло.

 
Мы еще с ним поговорили, он мне о моих бывших друзьях рассказал, немного о себе, о своей жизни, говорит, сын родился, и он устроился на новую работу. Сейчас ездит по областям и они какие-то дела мутят через подставную фирму, я не совсем разобрался, да и не нужны мне такие подробности.
Оказалось, что он сейчас едет на север, почти конец страны. Сам предложил довезти нас с Машей, я начал возражать, но он сам начал уговаривать меня, сказал, что может работу дать, и я согласился. Уже через два часа мы грузились в машину, грузили и вещи.

 

 

 №17 Это только начало

  

 

 

В общем и целом — у нас всё клёво. Я сейчас зарабатываю нормально, Машулик тоже работает. Мы приехали и сразу Виталя нашёл нам хату, такую небольшую, однокомнатную, но нам то сойдёт. Говорит, что у меня рожа бандитская, они меня со своим подельником приодели в более-менее гангстерский прикид и отправили с собой. Моя задача была проста – молча стоять и делать злобное выражение лица, и я с этим успешно справлялся. Мы ездили по фирмам, они давали какие-то бумажки, но иногда пузатенькие мужички с сумочками отказывались подписывать и тогда мне нужно было злиться. Я злился, один раз ручку сломал об голову одной детины в трусах с лямками. У нас был случай, что мы загремели к одному мужичку, который, как я понимаю, не делал откат главе района. Сигнализацию сняли, зашли, а там такая комичная ситуация. Сидит он, а у него на коленях две бляди. А он пузатый, в белой футболке и с лямками. Зачем эти лямки – не понятно, но было очень смешно его видеть. Он такой уже лысоватый, глазки маленькие, свиные и глубоко посажены, а лицо наполнено ужасом. Бабы начали верещать, ну я подбежал, одну за патлы и на пол кинул, а жирдяя схватил за оставшиеся волосы и голову опрокинул назад, а правой рукой ему в кадык ёбнул, тот аж хрюкнул от боли. Ну и потом, в ходе дела, я его дорогой ручкой, позолоченной игрался, и он там на кого-то разозлился, крикнул, ну а я чмякнул ему этой ручкой прям в затылок. У него кровь смачно хлынула и потекла по лицу, белую майку замазала и диван кожаный.

Ну а моя Машка у них там какой-то секретуткой устроилась, всё было у нас отлично. Три месяца мы так прожили, почти не ссорились. Я даже ничего такого не принимал, ну шишки покуривал и пивко пил, такое, чисто на раслабончике вытянул. Время текло, но жизнь останавливалась. Если раньше всё происходило как-то насыщенно, то сейчас всё принимало форму удручённой обыденности. Даже на работе не происходило ничего веселого, а что меня веселило - снова превратилось в обыденность. Не хотелось делать ничего и интерес в целом ко всему пропадал. Мне становилось страшно и страх этот усиливался с каждым днём. В какой-то момент я понимал, что моя жизнь зацикливалась на страхе неизбежности. Из-за этого страха я весь извивался и мучился. И когда это чувство более-менее покидало меня, я обретал новое чувство – это чувство отвращения к себе и в принципе к человеческой природе. Я по жизни бегающий человек. Я не из тех, кто может сидеть на одном месте. Социум – это моё всё и я там как рыба в воде, однако я испытывал чудовищный дискомфорт из-за своего неодиночества. Я хотел быть один и быть любим, но при этом рядом с возлюбленной. И вот любимая есть, и я образумился вроде бы, и всё, только живи и радуйся. Но радости не было. Всё, что происходило, можно было описать словом «нормально». Нормально проснулся, нормально поел, нормально пошёл на работу. Нормально поработал, нормально вернулся домой, нормально поужинал, нормально посмотрел телевизор, нормально лёг спать. Нормально и больше никак. При всём этом я постоянно занимался самобичеванием. Я корил себя за всё и, наверное, не успел или не хотел обращать внимание на своё окружение. Моя жизнь была хороша для любого, но не для меня. Чего же мне не хватает? Я постоянно задавался этим вопросом. Все мои внутренние конфликты вытесняла одна, самая большая проблема. Что будет дальше? Маша это понимала. Как-то раз я пришёл грустный домой, сел за стол на кухне и принялся есть с угрюмым лицом.
— Саш, что опять с тобой происходит? Почему ты с таким угрюмым лицом?
— Ангелочек, не хочу тебя грузить всеми этими вещами. Я думаю о всяком постоянно и не хотел бы, чтобы и ты тоже травила жизнь этими мыслями.
— Но, Саша, — она поднялась, — ты – это моя жизнь. Когда ты ходишь подавленный, я тоже подавлена, понимаешь? Мы ведь с тобой, как одно целое. Ну ладно, не хочешь – не говори, но я теперь тоже подавлена из-за тебя. Ну, чего ты молчишь опять? Так не честно! Рассказывай, что с тобой происходит? — Она поднялась и ушла из комнаты, потом, собравшись с мыслями, вернулась и села возле меня.
— Если ты мне не расскажешь что с тобой, я не буду тебе ничего делать. По утрам никто не будет тебе готовить еду и собирать тоже не буду. Будешь сам всё.
— Хорошо, я буду всё делать сам, без проблем.
— Так, нет, не будешь. Всё, хватит, отдай. — Она забрала у меня вилку. — Ты не будешь есть, ясно тебе? Всё, пока не скажешь мне, в чем дело, то вилку не получишь.
— Маша, ты совсем с ума сошла!? Дай мне поесть, черт побери, я голодный!
— Ты не голодный, а дурной. Ой, короче, делай что хочешь. — Она надула губки и злая убежала в комнату. Я еще более расстроенный доел и пошёл в комнату.
— Хорошо, я тебе всё скажу. Мою жизнь охватывает ужас за всё, что меня ждёт. Я так хочу, чтобы всё было хорошо. Я жду этого, я этого требую и я всё делаю для этого, ты ведь знаешь!

— Тише-тише, дорогой. Я знаю, знаю. — Маша погладила меня по руке. — Не стоит так расстраиваться, мой милый мальчик. Ты ведь знаешь, что я всегда с тобой и всегда готова тебя выслушать. Но я не понимаю, чего ты именно боишься …
— Всего, Маша! Все-го. Я боюсь и мне от этого так сложно, что в моей жизни еще будет так много горя, так много слёз…
— Но и в твоей жизни также будет много хорошего. У тебя есть я, у нас есть работа и дом. Мы живём вместе, что в этом плохого?
— Всё отлично, Маш, но я боюсь, что у меня это заберут.
— Но кто может у нас это забрать?
— Я сам, Маша. Я сам. — Я поднялся с кровати и ушёл на балкон курить. Когда я докурил, то вернулся в комнату, оперся рукой о стенку и продолжил:
— Вот когда я был маленький, то ходил в садик, как все дети, потом ходил в школу и всё это время думал, что моя жизнь будет очень хорошая. Мне не верилось, что я буду большим и в костюме, и с папками. Но я при этом был уверен, что я буду успешным и умным, и богатым. И что я буду делать всё то, что мне запрещали. Я буду самодостаточен и всё в этом духе. Я и не мог даже предполагать, что я буду просыпаться где-то в земле, что я буду колоться в каких-то конченых местах. Что я буду так сильно страдать. Понимаешь меня? Именно страдать.
— Саш, я вот правда тебя не понимаю. Ну да, ты не мог предугадать, что будет дальше и будущее рисовал красочным и интересным. Было бы странно, если бы ты в своём маленьком возрасте рисовал жизнь серыми красками. Но жизнь твоя и ты ею управляешь здесь и сейчас. Никто не мешает тебе зажить как король. Тем более, что королева у тебя уже есть.
— Мне не до шуток, Машуль. Я всё прекрасно понимаю, правда, поверь мне, но всё равно это чувство неизведанности меня гложет. Я не знаю, сколько мне осталось жить и какой будет эта жизнь. Сколько будет всех этих проблем, на которые я не могу повлиять. Это разрывает меня в клочья. Каждый раз, когда я занимаюсь чем-то нелюбимым, я задумываюсь. Неужели я вот лежал, думал, гулял, ел, спал и после этого всего обыденного буду делать вот это и это. Мог ли я это предполагать? А если бы мог, то как бы я повлиял и влиял ли я вообще? — Она не знала что сказать и молчала, и уже я молчал. Я запутался в своих словах и объяснениях, а она так отчаянно хотела меня понять и помочь.
— Саша, — в конце концов сказала она, — но жизнь хороша тем, что мы не знаем, что будет дальше. В этом её плюс, что неизведанное даёт больше радости. Допустим, вот знал бы ты, что в будущем выиграешь деньги. Как бы ты жил? А как бы ты отреагировал на выигрыш, если бы заранее знал про него? Но радость это одна сторона монеты. А как бы ты просыпался каждый день, если бы знал, что скончаешься от передоза? Радовался бы ты? Я думаю, нет, и в этом плюс. Просто не зацикливайся на плохом, а только на хорошем и живи этими моментами. Ведь неизведанное – плюс, а не минус.
— Только не для меня, дорогая, только не для меня. — И я ушёл из комнаты.

 

В какой-то момент, даже и не помню, когда именно, но помню, что мы лежали с Машей и втыкали в какой-то тупой фильм или передачу, и она мне заявляет:
— Слушай, а давай упоремся, как в былые времена?
— Ого, давай, — говорю я, — а чем?
— Блин, не знаю. Давай чем-то недорогим, но клёвым. И невредным.
— То есть ничем, что ли?
— Ну почему ничем. Чем-нибудь давай, что достать можешь?
— Блин, Маш, да всё как бы могу. Забыла, где мы живём?
— О, слушай, давай НДС? Всегда, вот всю жизнь хотела упороться им.
— А давай. И, кстати говоря, это же чистый галлюциноген. Я в одной книжке читал, что от него вообще никакого вреда.
— Ну вот, всё супер. А сколько марок там будет? Только чтоб не много.
— Тундрёнок мой, не зацикливайся на этом. Возьму так, чтобы нам хватило.
— Ладно, давай тогда на днях, вот только не знаю, когда. Давай в пятницу, может?
— В пятницу не могу, у меня работа. Давай в субботу?
— В субботу я хотела уборку затеять, а потом у меня маникюр, и я там с девочкой одной хотела встретиться. Давай в воскресенье?
— Давай в воскресенье. Воскреснем из пепла в воскресенье. Наконец-то что-то интересное будет в этой ёбаной жизни.

И вот в воскресенье мы начали пить. Выпили буквально по литрушке пива и уселись опять залипать в телек. И тут меня осенило. Я же купил НДС, давай, дорогуша моя, закинемся марочками. И мы закинулись. Конечно, раньше я закидывался НДС, без этого никуда. Но обычно это всё происходил не так, как в этот день. В этот, сука, воскресный день. Когда я закидывался, то в основном видел приятные картинки, такие маленькие изменения, искажения действительности. Постукивание в голове в такт какой-то известной песне, различные галлюцинации, типа различных предметов в воздухе и всё-всё в этом духе. Стены красные, стол синий. Я лечу над полом и всякое такое, но сегодня был ужас.

 

Мы с ней закинулись и сели рядышком. Проходит полчаса, и я чувствую покалывание в области рук и пальцев ног. У Маши уже глаза стеклянные и вижу - она в трансе, а я… меня не торкнуло. Вроде бы не берёт и я походил по квартире, но оно уже взяло меня. Потому что я думал, что иду, а на самом деле бегал, как угорелый. Я, как дьявол, метался по полу и всё вокруг было какое-то серое, с примесью розоватых оттенков. В какое-то время я слышал только мычание. «М-м-м-м» и «У-у-у-у». Позже звуки усиливались и преобразовывались во что-то конкретное. Потолок засиял белым и вниз спустилось нечто. Нечто было такое круглое, светящееся, оно, как мне тогда казалось, не имело формы, но впоследствии, с каждым словом, преобразовывалось в разные формы. В дерево, в камень, в стол, в свинью, в кусок хлеба. Оно просто находилось на уровне моих глаз в этом, как бы парящем состоянии, оно менялось и разговаривало со мной. Учитывая моё состояние, когда оно спустилось, я как-то успокоился. Оно поздоровалось со мной, причем назвало по имени. Мы начали говорить о чем-то отдалённом, какая-то светская беседа ни о чем. Что самое интересное, я всё это время бежал, а не стоял на месте. Я как-то очень быстро начал думать и мы внезапно заговорили о людских страхах. И мне тогда казалось, что меня не взяло и я все еще трезв.
— Ты знаешь, меня тревожит одна вещь.
— Я знаю эту вещь, Саша, она тревожит многих людей.
— Ты можешь мне помочь с этим?
— Могу, я есть всё созданное. Всё, что было, есть и будет, я есть всё. Посмотри на меня, расслабься и закрой глаза. Я буду с тобой говорить. Ты слышишь меня?
— Да, слышу.
— Жизнь невообразимая штука, многогранна и иллюзорна. Ты избранный мною лично, ты способен сделать всё, что желает твоя душа. Почувствуй её, проникнись душой, я общаюсь с тобой через твою душу. Ты общаешься с самим собой через свою душу. Твоя оболочка – это ничто, ты есть твоя душа.
— Я никогда об этом не думал. Это идеально, это просто восхитительно. Но как мне решить свои проблемы? Я не понимаю.
— Ты поймёшь, ты скоро всё поймёшь. Я твоё настроение, я твои слёзы, я твои проблемы, я твоё спасение. Ты – это я. Ты – есть весь мир, ты – есть всё и можешь всё. Поверь в себя, узнай себя, узнай свою душу, Саша. — Кто-то подошёл сзади, схватил меня за плечо и начал это говорить:
— Но прежде познай горе, познай страх и избавление от страха. Познай спасение самого себя, спасение души после ужаса. Ты испытывал когда-то ужас, Саша, испытывал ли ты страх? — Вокруг всё было какое-то не такое. Я слушал очень странную музыку, это была необъяснимо страшная музыка. Моё нутро, мою грудь, словно ломом на хуй прошибли. Это такая боль, я будто стою с этим ломом внутри и мне дико тошно, больно и страшно. И всё вокруг такое страшное и странное. Со мной всё время кто-то говорил, вокруг была земля, а потолок в огне. Было и жарко, и холодно, меня трясло и кидало в разные стороны. Всё моё существо прокололи сотнями иголок, они украли у меня мою душу. Какие-то руки вытащили из меня комок светящейся субстанции. Она плакала и звалась обратно, но эти блядские руки вытащили из меня душу, я стал пуст и слаб.
Руки поместили меня в кошмар, в ужас, в ад. Меня не обжигали, в меня не тыкали вилами черти, нет. Это был дьявол, я уверен, дьявол сменил облик бога и заставил меня страдать. ОСТАНОВИТЕ СУКИ, ОСТАНОВИТЕСЬ ЧЕРТИ, Я ПЛАЧУ, Я КРИЧУ И МНЕ ОЧЕНЬ БОЛЬНО, ПОЖАЛУЙСТА, МРАЗИ, ТВАРИ, СВИНЬИ, Я ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ, С НЕЙ, С ДУШОЙ, С ТЕЛОМ. НЕТ-НЕТ-НЕТ! Но черти не оставляли меня, они окружили и смотрели на меня, а внутри всё горело и обжигало тело. Я понял, что это навсегда, что я никогда не выберусь отсюда и мне гореть здесь. Я мёртв? Неужели я мёртв и это ад?

 Это конец всему?
— Это только начало, — сказало что-то.
— Ты где, скотина? Покажись и я разрублю тебя этой саблей.
Я достал откуда-то нож и всадил в светящуюся пустоту. Пустота упала, упал и я.

№18. Это конец, Сашенька, помаши червячку ручкой

  

 

 

Я проснулся. К сожалению, я пришёл в себя и лежу на полу, и не сразу понял, что произошло. Но когда я увидел, мне захотелось покончить жизнь самоубийством. Но я слишком слаб, чтобы это сделать и поэтому вот. Я лежу в луже крови своей девушки. Своей любимой Машеньки, боже мой, моя любовь! Моя милая, моя сладкая, моя дорогая и единственная любовь! ЧТО Я, БЛЯДЬ, СДЕЛАЛ? Как я мог, что произошло? Я ничего не понимал. Я сел на пол, облокотился спиной о холодильник, закрыл лицо руками и зарыдал. Ничего не вернуть, уже ничего никогда не будет, как прежде. Я мразь, я подонок и убийца. Я не имею права жить, да чтоб я сдох. Я только отребье, я грязь. Я то, что не должно существовать. Я то, что приносит людям только боль и страх. Я никому не нужная тварь. Вредитель, убийца. С каждой минутой я постепенно приходил в себя. Нужно что-то начать делать и как-то выходить из этой ситуации. Я поднялся на ноги, вытер лицо и руки от крови. Моя любовь, это бездыханное тело лежало, а я не проявлял к нему никакого интереса. Всё, нету Маши, урод и ублюдок лишил мир солнца. Нужно было думать, как не загреметь за убийство и в голове созревал план. Я пошёл покурить и обдумать все свои действия максимально тщательно. Жду, пока наступит темнота. А пока я жду, надо купить клеенку, полиэтиленовые пакеты, топор и доску какую-нибудь. Разрублю её тело на куски и запихаю по пакетам. Зубы, волосы и ногти я кину в отдельный пакет. Вот только не знаю, что делать с кровью, ведь всё будет в крови. И что говорить другим, где Маша? Уехать, может, обратно домой, а потом можно и в соседнюю страну убежать - там и родственники есть. Но ладно, это всё потом, а сейчас надо решить проблему с Машей. В какой-то момент я даже злой на неё стал, что она мне столько проблем принесла. Видимо, бегала по квартире, не сиделось ей, пока я галюны ловил, а теперь лежит с ножом в шее, дура. Всё в голове складывалось удобно и красиво, но была одна большая проблема, а точнее две. Первая – как мне избавиться от тела? И если избавление от тела еще в голове укладывалось, то вторая проблема, как потом вымывать эту кровь и избавляться от всех улик? Вспомнил, как читал в одной книжке, где мужик подвесил бабу за ноги вниз головой, разрезал ей шею и медленно наблюдал, как из неё сочится кровь. Кровь лилась в тазик, а потом он её, полностью осушенную от крови, резал на части. Но я почему-то тогда знал, у меня не получится этого сделать и будет всё только хуже. Всё-таки расчленю её на клеёнках, но как избавляться от кусков? Может засунуть в покрышку и поджечь? Но я не знаю, где их брать и жечь покрышки было дикостью. Я решил всё сделать именно так, как у меня укладывалось в голове. Первый вариант самый правильный. Топор, клеёнка и пакеты. А, еще надо купить плоскогубцы, чтобы вытащить ногти и зубы. Я всё запомнил и начинал собираться. Но в дверь кто-то постучался. Стучались еще, а я в панике стоял полуголый с каплями крови на лице и руках. Я разобрал голос, это был Виталя. Мы с ним договорились сегодня ехать по делам, и я уже опаздывал на полтора часа. Только сейчас посмотрел на время. У меня даже промелькнула мысль и его грохнуть. И только я что-то пытался обдумывать, как дверь открылась, я видимо её не запер, и в квартиру вошёл Виталик. Он стоял в прихожей, как раз напротив меня. Я стоял в носках, в трусах, трусы в крови, и мы стоим друг против друга. Он смотрит на меня, а я на него. Эти секунды, они как вечность. Виталик посмотрел, что там за мной, и узнал лежащую Машу. У него дёрнулся глаз, он бросился на меня, а я направо в комнату, а оттуда на балкон. Мы на втором этаже, и я думаю, сигануть лучше, чем сесть. И мне было так страшно прыгать, сука, да там так высоко. Надо было рубануть этого оленя, но пути дальше нет, или сдаваться, или прыгать. Мне не нужен еще один жмур на моей совести. Я думаю: похуй, прыгну. Я, наверное, сломал ступню. Блять, это было так больно, как же это, сука, было больно. Нужно было что-то решать, куда-то бежать и как-то выживать. Я побежал по дворам, а пока бежал, пока плёлся, точнее говоря, со своей ногой, то увидел, как висят чьи-то вещи на верёвках во дворе. Кто-то сушил вещи и я их спёр. Схватил, оделся, во что было и побрёл дальше. Когда я ходил, вот все эти происходящие вещи, они как бы отошли на второй план. На удивление, я не думал ни о чем, всё было уже ненастоящее, уже не волнующее меня. Я тогда понимал – всё, это конец. Окружающее было как будто из пластмассы, а люди ­роботы. Мне казалось, что это ненастоящее и моя жизнь закончилась, а это просто остатки, которые бог забыл убрать. Я шёл по мостовой, капал дождь, я закрывал голову рукавом и хромал. Куда же я шёл - мне было неясно, но я брёл дальше. Я шёл очень долго, шёл пока не стемнеет. И уже стало темно, а я пытался идти. Ног не чувствовал совершенно, я и себя толком не чувствовал, да и как мне себя чувствовать, если я уже мёртв? Души нет, всё забрали, любимую убил. Нет, мне жить не нужно, и я это понимал. Нужно умереть, я обязательно должен умереть. Но как? Я не понимал этого. Я ведь шёл возле дороги и вокруг меня ездили машины. Мне просто прыгнуть влево под колёса любой из машин и всё, моя жизнь закончена, а с ней и все проблемы, но я не прыгал. Не смотря на всё, кишка была тонка для такого. Я смотрел на колёса машин и мне было страшно. Просто страшно прыгать под этих стальных гигантов, и больно. Мне будет ужасно больно и есть риск, что я выживу. Что попаду в больницу, а в больнице будут менты и будет участь хуже смерти. Но что делать? Я могу прыгнуть с моста в реку, но и тут есть возможность выжить. Может быть повеситься? Нет, повеситься не вариант. Я знаю, у меня есть друзья, кто вешался. У них под ногтями находили куски верёвки. Я думаю, многие, когда задыхались, жалели об этом, но дороги назад уже нет.

 

Я шёл и думал: "Сука, почему я, не давая никакого соглашения на существование, всё равно существую. Всё равно хожу по этой блядской земле и живу в этом ёбаном мире. Какого, извините, хуя я должен жить, если я не хочу? Где эта красная кнопка под названием «смерть»?" Кнопки не было, а был лишь я со всеми своими проблемами.
«Ну что, свинья. Свинота, я говорю, ну что ты можешь теперь мне сказать? Поблагодарить себя хочешь? Мы с тобой подходим к концу, наконец-то я вылезу из тебя, вылезу из твоей головы и влезу может в учёного или в великого писателя. Уже есть на примете один. Я же тебя вёл всю жизнь. Ты, тупица, оглядываясь сейчас, приближаясь к концу, понимаешь, как я тебя пытался спасти? Я ведь всё для тебя, а ты что? «Капустняк закройся, капустняк не мешай мне жить!». А что, если я тебе не мешал, а что, если я спасти тебя хотел, дурная ты голова? Это конец, Сашенька, помаши червячку ручкой».
Узнаю родной голос, капустняк. Я умру, и ты умрёшь со мной вместе, не надейся. Ты существуешь только благодаря мне. И я благодарен тебе, ведь отсутствие тебя в моей голове, после смерти, это огромный плюс. Даже не плюс, а ПЛЮСИЩЕ!

Я уже не мог идти, и ноги совершенно не слушались меня, от голода сводило желудок, а от усталости онемело тело. Мне не оставалось ничего, кроме как упасть где-то в кустах и ждать завтрашнего дня. Так я и сделал, и в полнейшем изнеможении упал на землю в кусты. И с мыслями: какое же говно эта жизнь, и почему я живу, и что я делаю, и просто «почему» ­– я уснул.