Прощай, ничего не обещай. Прощай-прощай

№9. Кровоточащее платье

 

Осеннее дневное солнце обжигало глаза, поэтому они беспомощно раскрывались. Больная правая нога, которая беззащитно болталась на грязных бинтах, неистово чесалась, а проклятые наручники не давали мне подлезть даже пальцем под перевязанную ногу. Сегодня соседи по палате отсутствовали. Мне не на кого было пялиться, поэтому от скуки, дабы убить время, я бессмысленно таскал в разные стороны браслеты от наручников, которыми скрепили мою руку с перилами ржавой кровати. Они создавали шум на всю комнату, который эхом отдавался в коридор. Сотни монотонных движений туда-сюда жутко клонили в сон, поэтому я сладко раззевался в открытую ладонь, но тяжелые шаги в сторону палаты прервали мой досуг. Ко мне приближалась женщина в белом халате, в какой-то пилотке и с синей папкой в руках. Она нарушила моё личное пространство и согнала такое редкое, сладко-сонное состояние. Это была грузная тётка пятидесяти-пятидесяти пяти лет, с белыми волосами, необъятной талией и, как правило, грудью внушительных размеров. Ноги были настолько коротки, что она смешно и беспомощно переваливалась со стороны в сторону. На лице большая бородавка, из которой рос одинокий, аки самурай, волос. Шея усеяна глубокими, скорее всего, кошачьими царапинами, вид был потяган и угрюм. На кончиках губ собирались белые слюни, также были видны мелкие, серые усы. Она раскрыла папку, надела на кончик носа очки, которые на канатиках болтались близ груди и принялась внимательно читать.

«Скажите пожалуйста, а что я тут делаю и когда меня выпустят домой?» — тихо промямлил я.
Повисла мёртвая пауза, медсестра посмотрела исподлобья, подняла брови и раздраженно произнесла:
— «Младой чееек», — говор акцента базарной бабы, — Вас привезла скорая бригада двое суток назад. У Вас ранение в ногу из ружья, картечь, к счастью, засела не глубоко, но мы Вас прооперировали. — Резко закончив, она опустила глаза вниз и тихо шевелила губами, читая забугористый от руки текст.

 

Я изо всех сил делал вид дурачка, однако, не думаю, что мне пришлось сильно стараться:
— А скажите вот еще что, почему я пристёгнут наручниками?
— А почему ты грабил магазин? — не обращая никакого внимания, медсестра продолжала читать.
— Я не грабил магазин и вообще, где мои вещи?
— Так-так, где тут твоё имя, — она прошуршала глазами, зубами и ресницами, — Александр, значит, хорошо. Слушай меня, Александр, свои сказки оставишь прокурору, а вещи твои там, где они должны лежать. Не мешай мне читать твою историю болезни.
После слова «прокурору» я покраснел и замолчал. Рука пылала от тугих наручников и, будто бы кусок мяса, свисала над обоссаным матрасом.
Переминаясь с ноги на ногу, бряцая железными клёпками на папке, она медленно протягивала слова:
«Знааачиииит тааааак, Александр, сейчас ты должен пойти со мной на осмотр к враааачууу».
 Во лбу образовались миллионы разносторонних мыслей, на руках выступил пот, голова с ушами принялись краснеть и я спросил:
— А что потом? Что меня ждёт? Тюрьма?
— Суд решит. — От этой фразы будто бы серпом по яйцам, аж нутро сжалось.
— А как я с Вами пойду, если тут наручники висят?
— Ну так сейчас открою и пойдёшь, — удивлённо-раздраженно произнесла медсестра.
— Так, подождите, а разве я не должен лежать в какой-то специальной камере, ну или там, под присмотром кого-то из милиции?
Медсестра фыркнула, открыла ключом наручники и произнесла:
— На вас, дураков таких, тюрем не хватает. Заводы стоят, а они, идиоты, бегают, воруют. Ишь, жизни захотелось сладкой, на нарах будешь теперь спать и баланду жрать. Шёл бы, как мой Серёжка… — Опять недовольно забубнела женщина.

Спустя несколько минут она развязала меня, поднесла мягкий, белый тапочек из тряпки, сунула в руку костыль и осторожно отошла на два шага назад. Сердце колотилось, руки вспотели, голова кружилась. Всё казалось нереальным, каким-то идиотским сном, вокруг предметы не настоящие, а сделаны как бы из пластмассы, а передо мной стоит переодетый мужик с накладными сиськами и париком. Медсестра всё подгоняла меня, а я сидел на кушетке и молчал, в то время как слезы градом падали на колени.
— Тётенька, милая, пожалуйста, не надо. Я не хочу, не хочу сидеть в тюрьме, я там не смогу, не хочу, не буду, ну пожалуйста, дорогая моя, ну всё, что угодно и даже более, но не надо никуда вести, отпустите, я вам всё отдам, только отпустите! — Она с полным безразличием продолжала смотреть на меня. В голову закралась мысль, что я ничего этого не говорил. Что на самом деле это всё было у меня в голове, а я с потерянным видом всматривался в её лицо. Поэтому запнулся и задумался, было ли это на самом деле или нет. А позже появилось чувство, что эта медсестра, скорее всего, видит подобное каждый день, каждый час, каждую минуту.

Ничего не происходило, абсолютно ничего не помогало, никакие слова не растопили лёд в этой грузной женщине. И я понял: либо сейчас, либо никогда. Нужно действовать, любыми способами, вплоть до того, чтоб втоптать этим костылём её белобрысую голову в кривой, грязный пол. Я подорвался с кровати и бросился на неё, схватился мёртвой хваткой за плечи:
— Мать, выведи меня отсюда, я тебе кольцо дам, триста баксов стоит, всё отдам, только…

Она вытаращила глаза:
— Шо ты городишь, дурак, собирайся и пошли, врач ждёт. — Полная медсестра резко вырвала из моих вялых ручек свои могучие, словно дуб, плечи, и я, теряя равновесие, упал, схватившись за её необъятные ноги.

 
Я кричу, упираясь лбом в пол, не слыша своего крика. Не крик уже это, а вопль, охриплый, страшный ор.
— ДУРА! ПОМОГИ! Зарплата твоя за полгода. Всё на свете отдам, только помоги! — Сжимаю дико её толстую, короткую ногу, до глубоких синяков, капли с глаз заливали пол.
Тётка вновь выпятила глаза:
— Шо дашь? Какое кольцо?
Я обрадовался, воспылал к ней всей душонкой, всем нутром и естеством, хотелось подняться и расцеловать, но подняться, увы, не смог. Она усадила меня на кровать и села рядом. Начала выпытывать за кольцо, что и откуда. Ну я ей рассказал про наш план, что сразу должен был купить кольцо, как нужно было отвлечь хозяина и так далее. Тётка посмотрела, как на дурачка, но история про кольцо ей понравилась, от этой мысли её глаза загорелись. Рассказала мне про сына, что тот своей девушке предложение сделал, а она его отвергла (мнёт и почесывает руку), мол, кольцо дешёвое и вообще, дружок, ты маловато зарабатываешь. Она ему говорит: «Что я с тобой увижу? У тебя ни кола, ни двора». Теперь не работает, пьёт до чертиков и живёт за мой счет, скотина (крепко заматерилась и громко хлопнула себя по коленке). Договорились, что я кольцо покажу, а она подумает над моим предложением. Но проблема в том, что мне сейчас надо на осмотр, но если я пойду, то она уже не поможет. Желание заполучить кольцо было сильнее всех жизненных барьеров, поэтому её толстая голова выдала уникальную идею. Она меня в кладовой запрёт и пойдёт искать кольцо в вещах. Несколько лет назад, после очередной стычки, пришлось со всех ног бежать куда-то прятаться, а район был чужой и меня вообще в тупик загнали. Я уже мощно запаниковал, но появилась идея перелезть высоченный забор, обмотанный колючей проволокой. Лучше уж так, чем по голове получить – так я подумал тогда. Наспех перелазил и зацепил куртку, от чего внутреннюю часть изорвал. Пришлось знакомой швее за бутылку нести, а та, дура, вшила мне два внутренних кармана. Вот они меня и спасли от кражи кольца санитарами.

 
Через двадцать минут скрипнула дверь, и она вошла со сверкающим лицом и кольцом. Красное золото с лиловыми бабочками сделали своё дело:
— Нашла его, еле разобралась в этих карманах, батюшки, какое красиивое, нивжизь нивидовала такого. Эх, Серёжка обрадуется. — Крутила, вертела, на свету смотрела, зубами кусала и всё причитала: «Серёжка, кольцо, свадьба, невеста».
Я не вывозил этого всего, говорю:
— Давай, милая, вытаскивай меня отсюда. — Тараторил я. Так испугался, что всё складно получается. В голове крутились мысли, с одной стороны проникался сомнением, с другой стороны надеждой. В конечном итоге молча стоял, смотрел и слушал. Тут она мне план, как на духу, будто бы всю жизнь сочиняла. Рассказала, как в лохмотья свои нарядит меня, как бабу, и через черный ход проведёт. Но всё не так просто, и там охранники, и лишние глаза, и придётся бутылку дать, и много всего. Жадная медсестра пыталась деньги с меня содрать, но я сразу обрезал её жидовские замашки. Говорю, что если денег нет в куртке, то санитары украли, после этого её пыл иссяк.

Провела по скорому в свою каптёрку. Из шкафа достала единственное платье, неуклюжий головной убор, старые, разношенные туфли. Я кое-как влез в это всё, но халата не нашлось, от чего она вышла поискать по палатам лишний. Пока уходила, я воспользовался моментом и шарил по комнате. Всё как всегда, оказалось, что кошелёк лежал на видном месте, откуда я вытащил несколько целковых на дорогу домой. Она открыла дверь в предвкушении обрадовать кольцом сыночку, а я встретил её в предвкушении свалить отсюда на фиг. Но все наши планы, как и всё в этой жизни, рухнуло со скрипом и треском. Пока мы бегали из комнаты в комнату, у меня разлезлись швы и я загадил кровью весь пол и платье. Тётка выругалась трехэтажным на всю больницу, затопала ногами, как пятилетняя, и уселась на короткое кресло, которое, прямо скажу, было ей впритык. Лишней женской одежды у нас больше не было, рана открылась, и любой вот-вот мог сюда войти. Вариантов было совсем немного: идти сдаваться врачам, а потом чалиться на зоне или что-то придумывать. Хоть пусть ногу отрежет, но на зону не пойду. Говорю – перевяжи ногу, а та ни в какую, жалуется, что боится крови.

 
Времени разбираться, отчего медсестра боится крови, у меня не было. Надо было как-то самому всё решать. Вот уже бинты намокли от крови и, словно скотч, приклеились к ноге. Отдирать с кусками кожи не вариант – это адская боль. Но я всё-таки резко дёрнул, сразу после услышал дикий вопль тётки и увидел в глазах тёмную пелену от боли. От медсестры тут же след простыл, а я стащил в аптечке лошадиную дозу ленодоксила и запил водой из-под крана. У меня в жизни было много разных ситуаций, в детстве сотни ранений, а дальше – больше. Хочешь не хочешь, но работая в аптеке, с азами первой помощи научишься справляться. С помутнённым рассудком, практически наощупь, наскоро и туго я перебинтовал ногу, а позже отключился.

 
Через какое-то время пронзительный свист в ушах заставил раскрыть глаза. Тётки уже не было, а ногу я не чувствовал. Вся ситуация уже давным-давно перестала существовать для меня как что-то реальное. Всё вокруг складывалось в картину сюрреализма.

Итак, с непреодолимым желанием выбраться из этого ада, я, как самый отчаянный наркоман во всех когда-либо написанных книгах, решился выпрыгнуть со второго этажа в груду листьев. И всё-таки выпрыгнул, а приземлился на левое плечо. Хруст, который встретил меня в тот момент, разрушил всякую веру, что я хоть как-то выберусь отсюда.

 

С простреленной правой ляжкой и больным левым плечом я отправился в путь. Вокруг меня лысые деревья, полуразрушенные дома, обрисованные стены и запах. Это был гнилой, затхлый запах, который обдавал мой мозг пронзительным чувством тотальной безысходности. Такой смрад стоит у нас в притоне. Тряпочные тапочки остались где-то в листве, а я босыми ногами наскоро, перебежками, добирался к выходу. Люди в больнице смотрели равнодушно, без слов. Поздняя осень, хромой парень в платье, которое было в крови, перебежками добирается к выходу, а они, мельком поглядывая, идут по своим делам. Здравствуй, современное общество, здравствуй, небезразличные люди, здравствуй, любящий мир.

Из больницы выйти проще простого и в кармане звенела мелочь, которую стрельнул у медсестры. Осталось доехать на автобусе до дома. Остановка находилась в полукилометре от главных ворот, знойный ветер обдавал голые плечи своим мёртвым веянием. Его невидимые щупальца проникали мне под платье и охватывали больную ногу, обдавая крутой порцией холода наскоро перебинтованную рану. На улице явно был мороз, поэтому пальцы ног стремительно теряли свою чувствительность. Проезжающий автобус по какой-то причине отказался реагировать на мои жесты и ускорился вдаль. И лишь через треть часа, обледенев на холоде, я оказался в автобусе. Уткнувшись в угол последнего сиденья, я дыханием отогревал ледяные пальцы рук и ног. В округе всё те же безразличные лица. Мне хотелось закричать им о том, как мне холодно, как мне больно и страшно. Как я потерялся, как я просрал всю свою жизнь, но эти недовольные лица ничем не пробить. Они бы всё так же сидели на своих местах и пялились в окно. А мне тогда хотелось помощи, хотелось хотя бы схватить за жабры мнимую мысль, что я в кои-то веки не один.

 

Путь в маршрутке занимал около пятнадцати минут, за это время я немного отогрелся и наскоро зашагал домой. К сожалению, семёрка шла по неудачному мне маршруту, поэтому в платье прошагал лишние десять минут по неудобной дороге. К счастью, частичные сумерки укрывали меня от удивленных лиц соседей, на которых мне всегда было всё равно, но почему-то не сегодня. Оказавшись дома, я стремительно забежал в ванную и отмокал в горячей воде. Здравствуй, милый дом, как приятно очутиться в нём. Горячие капли обдавали тело, я отогревал отмершие конечности поскуливая, словно побитый пёс.

 

№10. Сестра

 

Сегодня первый день зимы, понедельник, первое декабря. Первое число на понедельник выпадает не так часто, поэтому я решил, что это отличный повод начать жить заново. Но жить заново резко передумал, когда представил, как бросаю ширку. Было бы удобно вечерами заползать домой, сдирать с себя кусками кожу, надевать новую и жить разными жизнями. Всегда хочется жить чужой жизнью, когда со своей не всё в порядке.

Я в черном вязаном свитере и в синих джинсах искал заначку и собирался на улицу. В берцах на порванные носки и в потёртой курточке вылез на промозглый асфальт. Он сверлил меня черными ямами, тучи цепляли голову, а лысые ветки деревьев кололи живот. Раскрывая рот и медленно передвигая ноги, я подошёл к ларьку за пачкой сигарет и пивом. Через пятнадцать минут, допивая бутылку в сквере, я заставлял себя делать хоть что-то, лишь бы не думать. Перестать думать о том аде, в который я окунулся за последнее время. Как уехала бывшая, как меня кинули друзья, как я просрал работу – это всё подначивало меня прыгнуть с моста. Собаки завывали в округе, чудовищно ныла подбитая нога, ныл и я. Гнусные мысли отошли на второй план, как только душа захотела еще одну бутылочку пива. Возвращаться в сквер не хотелось, и мы с бутылочкой отправились к пруду. Грязный пруд и сырая земля нагоняли еще большую тоску, от чего я двинулся за еще одной. Уже с третьей бутылкой пива в руках, ноги унесли к Горовлёву, который должен мне денег и пачку мендалиновых. Сегодня Вселенная благосклонна, Горовлёв сидел в своей мастерской, где латал обувь за копейки. После трёх коротких стуков рукой и один, коронный, ногой, серое, исхудалое лицо высунулось в проём, а дальше всё шире, пока вовсе не пролезло в щель, что-то пробормотало и пригласило к себе. У него воняло клеем и кожей, а на стенах висели постеры с голыми бабами. Уверен, если их содрать, то под ними вы увидите постеры с голыми мужиками. Горовлёв громко сопел сломанным носом и вырезал куски кожи под обувь, а я еле живым языком просил вернуть деньги и пакетик мендалиновых. А вот дальше история немного смазывается, ведь после нескольких упрёков я всё же получил, что хотел, закинулся этими таблетками, запил холодным пивом и потерялся.

 

Помню, как бежал по полю и упал в яму, от ямы сразу в подвал, а там какой-то бомж пытался стянуть куртку. Я бил берцами ему по лицу и на четвереньках выбегал из здания. Мужики, собаки, какая-то оголтелая белобрысая девица и повсюду крики. Я на всех орал, с кем-то даже подрался, колени счесал и по сторонам бежал. Опять мужики, но уже в синем, какая-то машина, мигалки, яркий свет, очень грубо меня пихали по сторонам и вот.

 

Второе Декабря, вторник. Официально вам сообщаю, что новая жизнь не удалась. Я проснулся в отделении доблестной милиции. Там меня муштровали часами. Кто такой, откуда, чем занимаюсь. Я устал, они устали, в итоге сошлись на том, что я подписал какие-то бумаги для их плана и они меня отпустят. Только главное условие, чтоб опять не пытался с бутылкой водки в руках грабить магазин. Да, я пытался ограбить магазин с запечатанной бутылкой водки в руках. Они передадут меня в руки только кому-то из знакомых для моей же безопасности. И тут началась самая сложная миссия в моей жизни. Оказалось, что знакомых, кому я могу позвонить, совсем нет. В телефоне были все нужные номера, но он был украден еще в баре, а я наизусть помню только Машин и Мамин. Мать не вариант, а Маша уехала домой. Менты оказались адекватными мужиками, вошли в положение, но отпускать не отпустили. Говорят, мы понимаем тебя, дружок, но не отпустим, сиди вспоминай номера. И вот каким-то чудесным образом я вспомнил Лилю. Это была родная сестра моей Маши. Мы с Лилей не очень ладили, она была старше Маши на пять лет, у неё трое детей, муж постоянно в командировках. Эдакая баба больших размеров, которая на всех шипит. Лиля трубку взяла сразу, но долго не поддавалась уговорам.

Спустя несколько часов с грохотом ввалилась эта женщина. Её лицо округлело, уже проявлялся третий подбородок, сальные волосы свисали над зимней шубой. Она с маленькой сумочкой расталкивала ментов по сторонам и уверенно-оголтело пёрлась на нас. При виде этой жалкой картины, внутри всё сжалось в маленький комок и спряталось где-то под печенью, она всё равно увеличена, всех закроет под собой. Делать вид, что я её не знаю, было поздно. Менты, на удивление сообразительные, поняли всё сразу по моему взгляду, дали на подпись опять какие-то бумаги и по скорому выпустили нас на волю. И тут началось самое интересное.

 

Мы с Лилей вывалились наружу, она жадно схватила за руку и выпытывала все, вплоть до самых мелких деталей. Этой женщине были интересны любые подробности. Что, как и почему.

 

Я сжато рассказал о Маше, но её это не удовлетворило. Она пальцами впилась в моё плечо и вытряхивала правду, пока мы не пришли в её жильё. Это был большой дом, с пушистой собакой на привязи. Внутри всё оказалось куда лучше, всюду пахло вкусным обедом и кругом выглаженные вещи, чистота-порядок. Полная противоположность того, что Вы видели у бывшей. Она поставила чайник и вновь выпытывала информацию, теперь её интересовало, почему я не с Машей. Я, запинаясь, говорил обо всём около часа, обжигал себя горячим чаем, наливал в кружку и снова обжигал, а она молча слушала, смотрела и почти не моргала. Но как только я договорил до конца, Лилия взорвалась, словно атомная бомба. Она яро кричала: «Идиот, подонок! Да лучше бы ты сдох в канаве, бедная сестра, а теперь она всю жизнь будет страдать из-за тебя, сволочь!». Оказывается, она еще не знала о том, что та колется, поэтому я вполне обоснованно получил по правой щеке. Щека горела, а сердце пылало. Мне стало больно и стыдно, но ей было мало, и полетело по левой щеке, я дёрнулся и зацепил кружку. Стеклянная кружка вдребезги разлетелась по всей кухне, а я принялся её собирать. Плюхнулся на колени и хватал стекло. В суматохе глубоко разрезал руку осколком и побежал в ванную промывать холодной водой. С пальца ручьем лилась кровь и залила всю кухню, а также стены и двери. Лиля готовила мне перекись и бинт, а я промывал руку. Позже, с перемотанной рукой, я увидел, как у Лили изменилось лицо, она стала будто бы добрее. Мне кажется, ей стало меня жалко, видимо, материнские чувства сыграли свою роль или я настолько убогий, уже сложно сказать. 

Я был слишком измождён вчерашним праздником, это было видно по моему лицу, и поэтому сестра Маши отправила меня спать. Я видел тёплые сны, но что делала Лилия - я не знал, никогда не понимал, что делают такие женщины.

 

Итак, Лиля и Маша были сложными людьми, это сразу видно, но всё началось, как Вы уже догадались, с детства. Их родители были обычными деревенскими людьми, которым в жизни нужно было совсем немного: хозяйство и потомство. С хозяйством худо-бедно складывалось, а вот с потомством не очень. Их мама в свои двадцать, после нескончаемых попыток сроком в год, наконец отяжелела сыном Иваном, но тот скончался, когда ему стукнуло пять лет. Несчастный случай, ребёнок провалился в колодец. Родители сильно горевали по умершему сыну, но, тем не менее, старались обзавестись еще детками, однако выходило неладно. И вот однажды совсем отчаянная Анастасия Петровна забеременела Лилей. Говорить тут особо нечего, родители были, как правило, на седьмом небе от счастья. Со временем счастье удвоилось, но, как позже оказалось, не для всех. Через три года Анастасия Петровна родила Машеньку, которая вмиг стала любимицей семьи. И когда Лиле стукнуло восемь лет, она полностью осознала, что существовать ей в этой семье теперь придётся только на втором плане. Вначале Машенька, а уж потом Лиля. Пока Машутку обхаживали со всех сторон и Анастасия Петровна, и Аркадий Павлович, и даже их родители, Лиле приходилось уже тогда работать в огороде. Постепенно она становилась крупной, работящей бабой, а Маша стройной принцессой. Родители старались не делить детей на любимых и нелюбимых, но на деле выходило иначе. Лиля всё то время копила злобу, ведь, пока Маша сидела с книжками, ей приходилось за неё пахать. Они друг с другом не особо общались и вообще, были девочками разных взглядов и полётов. Одной хотелось хозяйства с мужем и детьми, а второй всё наоборот.

Когда девочки выросли, Маша уехала поступать на педагогический, а Лиля в этот город - работать и кормить уже пожилых родителей. Однако судьба распорядилась иначе, Маша спустя два года всё завалила и вернулась к сестре, когда та уже была помолвлена с будущим мужем. Счастью Лилии не было предела, во всем первая Маша осталась в стороне и теперь во всем молодец она. Несмотря на прежние обиды, Лиля попросила состоятельного мужа устроить сестру на тёплое место, та позже сняла квартиру и переехала жить отдельно, ну а потом всё рухнуло, ведь пришёл Я. Тот демон, который разрушает судьбы других людей. Сестра была сразу против меня, я ей изначально не понравился, но это вовсе не помешало нам с Машей встречаться, а позже и жить вместе. На фоне этих потрясений они жутко поругались, вновь всплыли прежние обиды и в итоге вовсе перестали разговаривать.

 

У Лили на сегодняшний день было уже двое детей: Костя и Паша. Косте три, а Паше четыре года, и они оба гостили у бабушки. А у Маши из-за меня наркозависимость и нервозы, и еще много чего, но говорить не буду, ибо расстраиваюсь.

 Меня разбудил громкий стук входной двери. Это был муж Лили – Юра. Он длинный, худощавый человек с короткими волосами, немногословен, замкнут в себе, озлоблен. Состоялся небольшой крик между парой, но моё появление в дверях свело всё к нулю. Он коротко посмотрел в мою сторону и ушёл в свою комнату. Лилия стояла в фартуке и с длинным полотенцем в руках.
— Ну что, работяга, выспался уже?
— А почему «работяга», — удивлялся я, — что я уже такого успел натворить?
— Да в том то и дело, что ничего. Целый день спишь. — Она была на удивление добра, однако держалась в стороне и чувствовались нотки негатива. — Я тебе разогрела немного еды. Сядь да поешь, может силы появятся, а то сидишь весь бледный, пьёшь небось.

— Лиля, я, наверное, вас с мужем стесняю, если надо, я могу уйти и спасибо тебе за помощь.
— Ой, Саша, да куда ты попрёшься на ночь глядя, чтоб опять в мусарню попасть? Сиди уже у нас, а завтра поедешь. И кушай, кушай, я вчера целый день у плиты стояла. Кстати, ты про ногу мне не рассказал, чего хромаешь?

И тут я ей начал рассказывать всё сначала, про предательство, про ограбление и больницу. Ограбление её расстроило, но мои побеги в платье вызвали звонкий хохот. Дело двигалось к концу, солнце давно лежало на боку, Лиле захотелось спать, поэтому и я отправился в кровать.

Проснулся я рано, часов в семь. Решил по-тихому свалить домой, но в коридоре обронил полку с обувью и всех разбудил. Лиля вылетела заспанная в шелковом халате, несколько секунд молча стояла, а потом удивлялась - куда я собрался, и просила позавтракать. Я согласился, но ломался.

Я пошёл мыть руки, а когда пришёл на кухню, Лиля, сложа руки, зевала за столом. Состоялся следующий диалог:
— Куда ты намылился уже? Решил сбежать не поев? — Эти слова она произносила с добрым тоном.
— Не хотел стеснять вас опять, и так вчера целый день мешал.
— Ой, да ладно. Как тебе у нас спалось?
— Та так, не особо, сны какие-то злые снились.
— А я вот, ты знаешь, так прям хорошо поспала, давненько такого не было. Мне сегодня такой сон приснился, вот я прям всё поняла, мне кажется, не мозгом, а вот как бывает, сердцем, что ли.

— Ага, знаем такое, что за сон? Что ты там поняла?
— Да всё про вас, дураков. Вот я злилась на тебя, правда злилась, сильно, а сейчас понимаю, что зря. Дурак ты, конечно, но точно не заслуживаешь такого отношения. Зря я все эти годы оскорбляла и наговаривала, когда вы еще только начинали встречаться.
— Ну пускай, это было давно, забыли.
— Погоди, не забыли. Вы мне с Машкой приснились, и я во сне вас крестила и водой святой поливала. Вот когда закончила, сразу такое облегчение на душе, прям гора с плеч.
— Хороший сон, значимый, наверное. Я вот что думаю: сны это прям, как книга знаний, нам показано, как надо жить и как не надо. Как будет, если сделаем так или так. Вообще, это очень интересно. Вот зачем бы они еще снились?
— Да не заморачивайся ты, бывает просто так, бывает не просто так.
— Нет, в этой жизни просто так ничего не бывает, всё друг с другом связано, как одно целое, как система. Клубок нитей, понимаешь?
— Да, — потирая голову, — может что-то в этом есть.
— А что там еще во сне у тебя было?
— Да, в общем, всё самое интересное я рассказала. Ну вы там обнимались, целовались, а я кричала громко, и всё вас поссорить хотела, а потом какая-то вакханалия произошла и Маша мне говорит: «Сестра, очисть нашу душу». И мы в церкви оказались, а потом я, как окрестила, сразу всё поняла. Думаю, чего я, дура, так злилась. У меня в детстве ничего своего не было, а сейчас всё своё. Муж, дети, дом да хозяйство.

— Так тебя можно вообще счастливым человеком назвать, не то, что я.
— Счастливым? Ну, может быть, не знаю. Но мне всегда чего-то не хватало, а сейчас точно поняла – семьи.
— Как семьи? А Юра с детьми? Разве это не семья?
— Семья, конечно, но я о другой семье. О маме с папой, о сестре. Я ведь с ними совсем не здравствуюсь. Мне кажется, пора уже забыть все старые ссоры, вот после этого сна точно всё изменю.
— Складно говоришь о семье, думаю, ты права, мне тоже моих не хватает, но я уже...
— Ты знаешь, — бойко перебивая, — а я вот прям сейчас попытаюсь всё исправить. Ты же Машу ищешь? — Она взяла листок и ручку: «Вот тебе адрес, где живут наши мама с папой». Я сразу не понял: «А зачем мне ваш адрес, ты хочешь, чтоб я вас помирил? Я в такие дела…»
— Да нет же, глупый, это я вас пытаюсь помирить с сестрой. Точнее, даю тебе возможность. Она ведь от тебя сбежала домой, а я тебе даю её адрес.
Я сидел, как тыква в Хэллоуин, с разрезанной головой. Тогда появилось сомнение, нужен ли мне вообще её адрес и стоит ли куда-то ехать, но она была очень настойчива. От странности ситуации говорить более не хотелось. Допив чай, я, любезно кланяясь, удалился на улицу, где еще простоял чуть более вечности.

 

 

№11. Дом, милый дом

«В то время, как главный герой страдал, упарывался, грабил и еще раз страдал, его бывшая девушка Маша также не шибко наслаждалась реальным положением вещей, о чём она вам сейчас расскажет.

Спустя несколько месяцев, Маша на краю кровати, вырисовывая губы, стала отчётливо и конкретно, а не как раньше, обрывками, вспоминать Сашу и то, как она добиралась сюда»

Сегодня такой приятный день, зимнее солнце светит по-особенному, вовсе не как летом. Летнее солнце мне никогда не нравилось, оно твёрдое, грубое, шершавое, как пилочка для ногтей, в то время как зимнее такое лёгкое и мягкое, словно губы младенца. Милашка таксист помог донести вещи до электрички и через семь часов я благополучно добралась до дома. Но после увиденного уже никакое солнце не смогло вернуть то сладко-рассудительное настроение.

Увиденное повергло меня в ужас! Нет, в кромешный, непередаваемый ад. Я, конечно, думала, что родительский дом существенно изменится, но не до такой же степени. Дом обвалился и покосился, боже, мамуля так постарела за эти пять лет, а папочка то и дело хромал, тянув за собой больную ногу. Как оказалось позже, он её ушиб, когда лез на чердак. Ступенька деревянной лестницы под ним сломалась и папа с грохотом упал. Ему пришлось так лежать, пока не вернулась мама с магазина. Как потом оказалось, это обыденность по сравнению с тем, какие ужасы я узнала еще в течении всего времени, что провела в этом доме. Очень хотелось помочь родителям и одновременно было стыдно, что я отвернулась от самых дорогих мне людей. Было ужасно слушать об их несчастьях и понимать, что я такая же несчастная и мне совершенно нечем им помочь. Мои родители, пусть и бедные, но глубоко культурные и очень гордые люди. Всю ту картину, которую я передаю, я собрала по крупинкам из услышанных разговоров и личных наблюдений. Я сюда приехала, по большей части, ради смены обстановки и разнообразия, но я бы никогда не поверила, что всё настолько изменится в моей жизни. Достать тут дозу и упарываться целый день, как раньше, я никак не могла. Хотя бы потому, что не знала, как тут её достать. Вся ситуация с родителями каждый день выворачивала меня наизнанку, первые недели были особенно болезными. Я объедала своих бедных родителей и от этого становилось еще сложнее. В моей голове всё закрутилось настолько, что я пошла на такой шаг, на который бы ни в жизнь не пошла. Я унизилась, упала до самого дна. Нет, не проституция, хотя лучше бы она. Мне пришлось устроиться продавщицей в местный ларёк. Платили настолько гроши, что я унижалась второй и третий раз, обсчитывая и любезничая с этими малолетними, озабоченными подростками, любезничая с паршивыми быдланами, которые въёбывали на полях, воняя мазутом и грязью, а потом приходили с важным видом и клеились ко мне. Эта вонь, грязь и отсутствие хотя бы одного нормального человека сводило меня с ума. Каждая последняя скотина, считала своим долгом зайти и отпустить какую-нибудь сальную шуточку, сверкая мелкими, свиными глазками. И мне приходилось с полной ненавистью в душе улыбаться и поддакивать этим животным.

 

И мне было стыдно. Стыдно за родителей, стыдно возвращаться обратно и главное, стыдно за себя. Я начала пить, много и страстно пить. Я никогда особо не пила, но тогда у меня не было выбора. Тащила из магазина вино и пиво и прятала в своей комнате от родителей. Я очень уважала маму с папой, поэтому не хотела, чтоб они даже догадывались о том, что я пью. Но, конечно, они всё прекрасно знали и от этого становилось еще хуже. Всё стало совсем худо, когда я начала пить водку и с разгорячённой душой и пылким сердцем блуждала по дому. Я с ужасом в глазах хлебала водку и ходила в разные стороны по комнате. Позже мне и этого стало мало. Я позволяла себе ночью, когда все спят, тайком выбираться наружу. Мне отчасти повезло, вокруг дома стоял маленький лесок, куда я впоследствии часто приходила. Я расстилала маленькое полотенце на пенёк, там же пила водку и блуждала по лесу. Мне очень нравился лес, я отдыхала душой, по-настоящему отдыхала. Это было очень странное время в моей жизни. Я, словно сумасшедшая, заливалась "огненной водой", как говорят в селе, и гуляла по лесу, а поутру выслушивала мерзости от полулюдей, полу-животных.

Неизвестно, сколько бы еще я продержалась таким темпом, если бы в один прекрасный день я не встретила одноклассника, с которым в школьные годы мы когда-то тут гуляли в весенних садах под прохладным ветерком и обжигающими  лучами солнца. Его звали Андреем. Это был слегка смуглый парень, с густыми, чёрными волосами, острым носом и кирпичной мимикой лица. Андрей был поразительно спокойный и рассудительный, в нём боролись два человека: ласковый и чуткий переплетался со строгим, но справедливым человеком. Я была очень рада его увидеть, конечно, он изменился, появилась какая-то печаль в глазах; нотки стеснительности, как когда-то мой прихотливый нрав, ускользнули прочь. Не успел он появиться в проёме, как мы сразу же друг друга узнали. Он, шагая в длинном пальто, приблизился к моей лавке. Я была с растрёпанными волосами, губы наполовину стёрлись, «стрелки» поставлены криво впопыхах. Он был словно алмаз среди кучи навоза, моё сердце пылало от радости и в то же время щеки наливались краской от стыда. Андрей нежно улыбнулся, а я растерялась. Разговор ушёл в нужное русло, от чего мы непременно договорились увидеться. После этой встречи я была сама не своя, весь день перебирала сотни вариантов развития события, что и как мы будем делать, о чём будем говорить и чем вообще это закончится. Я была готова даже на самый кошмарный вариант событий, ибо понимала, что нет на свете ничего хуже, чем моя жизнь последние несколько месяцев.

 

День тянулся мучительно долго, а после Андрея какие-то мерзкие взгляды и разговорчики среди местной пьяни усилили свой оборот. Я собиралась несколько часов, сложно вспомнить, куда я в последний раз так долго собиралась и, казалось бы, ничего в жизни не ждала, как ту встречу. Надела самое красивое платье, новенькие чулки, укладывала, особенно в тот день, непослушные волосы несколько часов.

 

Мы сели в его машину и направились в кафе. Он был чудесный, как глоток свежего воздуха, с ним я наконец-то почувствовала себя женщиной. Настоящей, желанной женщиной. Я ловила его длительные взгляды. Андрей робко поглядывал на меня, но в отдельные моменты, и я их как женщина особенно чувствую, он останавливал свой взгляд, глубоко прятал свою робость и рассматривал меня вдоль и поперёк. Каждый раз я млела от его взглядов, моё сердце стучало всё сильнее, а в голове вновь рождались самые откровенные мысли. Он интересно рассказывал о своей жизни, о работе, о путешествиях. А я лишь хлопала глазами и старалась вникать в слова. Но, как только я слышала о его приятных времяпрепровождениях, в моей голове появлялась картина самых ужасных, самых мерзких поступков, которые делали со мной мужчины. Каждая его улыбка заставляла меня плакать. Плакать от того, что Я и живу вот так, пока другие люди наслаждаются всем тем, что когда-то могло быть и у меня. Я очень боялась, что Андрей будет видеть во мне то же, что и мерзкие свиньи в магазине. Бабу из магазина, которую можно тупо выебать, но к счастью, Андрюша вёл себя учтиво и сдержанно. Я в одно время злилась от его красивых рассказов за поездки в другие страны, а в другое же млела и таяла от него и от того, что меня, возможно, ждёт с таким мужчиной. Мы продолжали ехать в кафе, вообще, я приехала бы хоть куда, лишь бы опять не хлебать эту проклятую водку. Наш разговор каким-то образом повернулся к употреблению наркотиков и я, сама того не понимая, начала рассказывать ему о своих опытах и о некоторых деталях той паршивой жизни. Андрей изменился в лице, сгорбился, осунулся, скулы заиграли волной, словно порванная струна, которая движется в пространстве времени какой-то миг. Его руки крепко впились в руль. Я наконец смогла себя остановить, но было поздно. Оставшееся время мы молчали, но, как только приехали в кафе, всё резко изменилось. Кафе было чудесное, отделка из красного дерева. Всюду веселились люди, оно было усеяно сотнями мелких фонариков, музыка ласкала мои уши, хотелось схватить Андрея за широкие плечи и потащить танцевать, но я сдерживалась, правда, как могла. Мы пили вино с шашлыком, шутили, веселились. После второй бутылки потускнел свет и в зале заиграл приятный лаунж. Дальше танцы, звезды, поцелуи. Боже мой, я давно так не отдыхала и, кажется, была на седьмом небе от внезапного счастья.

 

Наутро проснулась у него дома. Да, мы сделали это. Вы знаете, я никак не отношусь к правилу секса на первом свидании. Мне кажется, скованность в этом плане идёт по большей мере от абсолютной замкнутости нашего народа. Люди не умеют отдыхать и веселиться, а секс у них исключительно играет роль деторождения. Вот из-за этих бабищ уходят мужики гулять на сторону. Мужчину нужно отправлять в свет с пустыми яйцами и полным желудком. Естественно, есть истина и доля правды в отсутствии секса на первом свидании. Вы не подумайте, я не оправдываюсь, ни в коем случае, я с собой честна и откровенна в любых проявлениях, которые вы можете себе придумать и навязать. Неправильно спать с человеком, которого ты не знаешь или не уважаешь и вообще можно провести десять свиданий с человеком, но они будут настолько унылы и глупы, что вы не сможете узнать человека, а значит секс будет чем-то вроде стыдной толкучки ночью под звуки скрипящей кровати и затхлым одеялом. Я знала Андрея давно, и то свидание, которое у нас было, Господь мой! Я желаю каждой женщине проводить только такие свидания! Поверьте мне, девочки, это было незабываемо! И я говорю не только про кафе.

 

 

Порой в жизни наступают моменты, когда ты мчишься, как по накатанной дорожке, и ничего не замечаешь ни спереди, ни сзади. Ни, тем более, по сторонам. Всё то время, проведённое здесь до встречи с Андреем, повергло меня в ужас, вытащило мою душу наизнанку, потёрло об наждачку, и оно с трудом залезло обратно. Этот месяц с Андреем был прекрасен, он, в прямом смысле этого слова, вытащил меня из собачьего мрака. Забавно, как невольно проводится некая параллель между одним парнем и вторым. Первый закинул меня в ад, а второй попытался достать. Всё, что происходило тут, цепляло меня и, казалось бы, с каждым днём из меня что-то мучительно больно вытаскивало, разбивало и вытаскивало вновь... а Андрей что-то даже смог восстановить.

 
После встречи с ним я, естественно, перестала работать в этом клоповнике. Весь месяц мы веселились, он возил меня по ресторанам и кафешкам, и прочим заведениям развлекательного типа. Я практически жила у него и дома бывала редко, всё вокруг меня промчалось, словно долгожданный эклер. Когда я сидела на диете, то очень редко разрешала себе съесть что-то мучное. Эклеры пускала в ход чаще всего, они были такие вкусные, но я их моментально съедала и совершенно не успевала ими насладиться. Таким же и был месяц с Андреем. Было замечательно всё, от прогулок под ночным небом до постели. Некий симбиоз из нежности и грубости - я наконец-то смогла почувствовать себя не просто женщиной, а настоящей, желанной женщиной и-и-и-и ненадолго. Конечно, как это часто бывает в жизни, он коротко сказал об уезде в столицу, о том, что он меня «скоро» заберёт и всё. На этой печальной ноте всё закончилось с Андреем. А может быть и не закончилось, он ведь обещал, что приедет, конечно он приедет. Или не приедет? Нет, приедет, обязательно приедет.

 

Я решила не возвращаться на прежнюю работу, лучше вскрыть себе вены, чем вновь видеть эти свиные рыла. По какому-то удивительному стечению обстоятельств жизнь даёт маленький шанс, какую-то призрачную возможность полностью не упасть на дно. Всегда вокруг, в любых моих жизненных ситуациях меня что-то окружало, за что можно было зацепиться и устойчиво стоять, или почти устойчиво, как сейчас. В моей ситуации — это «что-то» оказалась моя поразительная экономность и расчетливость. Я хоть не верила, но предвидела, что он сможет от меня уехать. Поэтому я постаралась сколотить небольшой капитал с помощью Андрюши, ну и плюс с работы я откладывала какие-то деньги.

 
А в это время на дворе стоял март. Март не из разряда «декабрь». А март из разряда «начало апреля». Тёплые лучики солнца заставили меня не только снять с себя тёплую одежду, но и снять меланхоличное настроение, которое я тащила за собой все эти две недели, спустя отъезд Андрея. Я очень хотела бы уехать, возможно обратно, в прежнее место обитания. В любом случае у меня есть своя квартира, а мир так велик. Я могла бы её продать и на эти деньги уехать, бросив всё. По сути и бросать то нечего было. Андрюша развеял меня, мысль о возврате уже не выглядела так глупо, но мама настояла, чтоб я осталась на какое-то время и помогла по хозяйству. Я согласилась, ведь они меня приютили и они же мои родители.

Моя сестра, между прочим, имеет целое состояние, но вместо того, чтоб помочь своей семье, которая всё для неё всегда делала, она сидит над златом чахнет, а мне приходиться рыться в этой земле и корпеть над грошами. Жизнь слишком несправедливая вещь, когда-нибудь она пожалеет об этом, но, как всегда бывает в жизни, будет уже слишком поздно.

Недавно со мной случилась поразительная вещь. Это меня веселит уже несколько дней, и я попросту не могу об этом не рассказать. В общем, пока я помогала по хозяйству, была как раз за домом, к нам пришёл какой-то долбоёб из забегаловки, в которой я работала. Эта вонючка еще и надела какие-то более-менее неущербные вещи и пыталась ко мне свои сморщенные яички подкатывать. Как еще мама его сразу не послала? Она мне крикнула, я машинально подбежала, а там стоит это чудо-юдо. Прилизанное, даже побритое, в каких-то грязных башмаках, с краснючим лицом. Видимо, оно где-то за поворотом «хряпнуло сто пятьдесят» и пришло свататься. Он всерьёз на это надеялся. Стоял с каким-то обтрёпанным веником в руках. Я ему рассмеялась в лицо, несколько минут хохотала. Я так давно не смеялась, а оно стояло, руки в карманы, глаза в пол. Чуть не расплакался, бедолага. Я ему даже «нет» не сказала. Стояла и хохотала, пока оно не поняло, что пора уходить. А маме потом его жалко стало, хм, а что ж мне с ним делать? Разве к такому будет какое-то уважение? Пока себя не будешь уважать, другие и не подумают.

 

№13. Крах личности

«Прошло три месяца. Где-то там, в тамбуре вагона, Саша мирно стоял, курил сигарету и, как в модных подростковых фильмах, думал о «ней».

Дрожь по телу, меня пробивает, словно током. Трусятся коленки, тяну одну за одной сигарету и ничего не могу поделать с этим чувством. Внутри всё собралось комом и упало на дно, я уже давно там лежу, но это чувство внутри мне совершенно незнакомо. Вовсе не то, что бывало у меня раньше, я хочу одновременно заплакать и набить кому-то рожу. Я еду к ней, точнее, уже подъезжаю, и с каждым метром состояние моё ухудшается. Всё сильнее и сильнее я хочу попасть туда и в то же время забиться, спрятаться и потеряться. Меня кидает в разные стороны. Гнев резко меняется на безразличие, безразличие на ненависть, ненависть на дрожь и отчаяние.

 
За эти месяцы я совсем исхудал, нога до конца не зажила, порой ноет, особенно перед сном. Рана от выстрела до сих пор синяя, когда притрагиваюсь, колет и болит. Покупал в аптеке мази, не особо помогает. Долбить практически перестал, эти три месяца прошли скучно, монотонно. Многие думают, что плохо, когда «плохо». Другие стремятся к тому, чтоб было «хорошо» или «счастье». Я же считаю, любое состояние приемлемо, лишь бы не было «ничего». Эти месяцы прошли абсолютно никак, монотонно, лениво и глупо. Я никогда в своей жизни не испытывал тот спектр эмоций, точнее полное их отсутствие. «Виникрин» вместо расслабленности и полной отчужденности приносил абсолютную апатию. Отлеживая бока в затхлой квартире, в ужасно пахнущей постели, просверливая часами одну и ту же точку, я никогда бы не подумал, что может быть еще хуже, но «еще хуже» наступило. В особые моменты, когда мозг доходит до самой критической точки из всех критических точек, в самых худших фантазиях, мыслях и проявлениях, я решаюсь на монотонную дрочку. Без эмоций, без мыслей, без ничего. Сжимаю в руке свой член и тереблю его до тех пор, пока не получаю тошнотворное удовольствие. Тошнотворное, потому что после этого становилось еще хуже, но я это делал, конечно же, по несколько раз в день. Делал не только от хоть какого-то отвлечения и увлечения, а и ради сна. Сон – это единственное, что хоть как-то мне помогало. Я мог спать по десять, по двенадцать часов в сутки. Но после проклятого виникрина ушёл и сон, я провёл в бодрствовании, если это еще можно назвать бодрствованием, когда человеческое тело в полуживом состоянии вдавливает диван в пол, пол в землю, а землю во Вселенную. Я пытался пить, но ничего не получалось, и меня выворачивало наизнанку. От того, что я практически ничего не ел, я блевал вплоть до желчи. Если бы меня вырвало в последний месяц, я бы оставил блевоту в её первоначальном виде. Помимо этого, усиливались сны, мои больные сны увеличивались в десять, в сто, в тысячу раз и доходило всё до кромешного ужаса, до страха. Это не когда вам снятся чудовища, а когда снятся какие-то вещи, которые и не вещи вовсе, а образы, даже подобия образов, о которых уже думать нельзя, только чувствовать нутром. И эти образы вытаскивают нутро наружу и топчут его. Наутро я просыпался весь в слезах и испытывал самый настоящий ужас. В эти моменты ужаса хотелось расцарапать себе лицо, но я не стал. Я просто просыпался зарёванным, и через несколько часов жизнь входила в своё прежнее русло, то есть в никакое. Еще несколько дней, и я бы влез в петлю, но зацепиться было не за что, и присутствовал страх, и какое-то чувство незавершенности. В последнюю неделю на подушке появились следы липкой крови, у меня что-то лилось изо рта. Кровь была густая и пахла рыбой и протухшими яйцами. Я вытаскивал изо рта комки липкой, вязкой крови. Это было для меня настоящим потрясением, из-за чего молниеносно вылетел из кровати, настолько резко, что и сам этого не ожидал. Подобно внезапному выстрелу из ружья или туго натянутой пружины. Помчался к ванне, потом в туалет, а позже в аптеку. Это взбудоражило мой ум, встряхнуло меня, словно током по всему телу. Я зашевелился и принялся что-то с этим делать, что-то сделать со своей жизнью, но ничего не получалось. Всё валилось из рук, я хотел сделать одновременно всё, но не смог ничего. Позже я не смог в точности понять, с чего стоит начинать какие-то изменения, и опять впал в депрессию. Но недавнее происшествие заставило мозг мыслить, и после длительных исчислений я понял: мне нужен человек. Настоящий человек, не придуманные мною люди, с которыми я общался всё это время в квартире, представлял их существование возле себя, а настоящий человек. ЧЕ-ЛО-ВЕК! Да! Точно! Я опять оживился и перебирал в голове людей, которые бы мне могли помочь - и вот я на пути к дому Маши.

Мой нрав, темперамент, максимализм упал до самого предела. Я ведь всегда был бойкий, ну знаете, мне человеку в лицо ударить ничего не стоило, вот абсолютно, а сейчас на лице никакой эмоции, маска покойника. Ко мне малолетки докопались и требовали деньги, но по моему виду было понятно, что денег нет, тогда попытались забрать сигареты и я отдал. Не все, конечно, но отдал. Не знаю, если бы все пытались забрать, что бы сделал, но… получилось вот так.

  

В моей голове не было четкого плана, за свои года я пришёл к мысли, что по плану не происходит никогда. Я что-то прокручивал, бормотал какие-то слова, которые должен был сказать Маше, но что по итогу получится, мне неясно.

 

 Электричка уже подъехала к станции, я схватил рюкзак, облезлую кепку и двинулся к ней. На улице была грязь, вязкая земля втягивала меня в себя и я как бы не прочь, но всё таки на полпути оставаться было как-то некрасиво. Мимо меня мелькали дома практически одинаковой убогости. На улице уже начинало темнеть, но еще было два часа до последней электрички и я думал, что Маша бы смогла успеть собраться за это время и мы бы двинулись обратно. К превеликому счастью, я нашёл её дом со стальным забором, срубленный большой пень и с красной цифрой 4. Да, всё как говорила Лиля, напротив посадки, а дальше сразу тропинка к лесу. Я покричал хозяевам, но никто не ответил, ничего не происходило, тогда я начал стучать по забору своим ключом. Получался звук, как от треугольника. [6] На мой звон вышла женщина симпатичной наружности. Видно, что она была в молодости очень красива. Лицо, несмотря на возраст, мне нравилось. Уже угасло, но всё же оставались нотки женственности. По её лицу сразу понятно -- она мама Маши. Но женщина вместо радости, выразила недоумение, фыркнула и спряталась обратно в дом. Я стучал, но с каждым стуком мне становилось стыдно, неловко, и я понимал, что тут я никому не нужен. Внезапно произошёл какой-то разрыв шаблона.

Еще на выходе из станции на меня что-то капало, но тогда я не интересовался, что именно, а сейчас ясно стал понимать: будет дождь и будет он большого размера. Мне не были рады, это уже понятно, но мне не совсем было ясно, от чего так произошло. Если Маши нет, а её мать на голову больная, то это одно, а если Маша есть и специально нащебетала своей матери, тогда что делать? Появляется вариант сделать заход через сестру, это сложно, но можно. В любом случае стоит возвращаться обратно, что я и сделал. На языке вертится слово «благополучно», но когда я осознал, что опоздал на последнюю электричку, на каких-то десять минут, я стал на против маленького вокзальчика и протянул тоненьким, жалобным голоском: «Н-у-у-у с-у-ка блять, ну почему именно со мной это всё происходит?»