Пробуждение. Рефлексия с бывшей. Кровавый пол. Он же нормальный человек, перестань оправдываться и скажи правду. Расскажи ему, как Нам вчера было плохо, расскажи, что ты разбит уездом Маши, скажи, как ты сегодня к нему добирался и почему опоздал, расскажи

 

Корпускулярные свойства дерьма.

Предисловие.

«Многие люди не понимают. Правды не любят, жизни не знают» (вольно) - группа «Аукцыон.

 

Многие люди считают, будто бы моя книга каким-то образом относится к знаменитым авторам художественных рассказов о наркоманах. Нет, это вовсе не так. Все события вымышлены, а совпадения случайны. Воспринимайте это как художественный рассказ, а не как автобиографическую повесть, у меня нет опыта в приеме наркотиков. Главное – не препараты, они задействованы в книге как инструмент, чтобы показать картину происходящей действительности. Как средство, с помощью которого я общаюсь с Вами.

 

Я пишу книгу не для массы людей, а, по большей части, ради внутреннего состояния, именно так, как я чувствую и вижу.

 

Некоторые из вас считают, что моя книга слишком грязная. Что ж, пускай так, но ведь Вы живете в мире, который полон лжи, разврата и ненависти. Всё же, если Вас отпугивают такие слова как «дерьмо» или «блевота», то воздержитесь от моего рассказа. Так же стоит дополнить один немаловажный момент. Я написал бо́льшую часть книги практически без единого мата. Но, дописывая её, я всерьёз подумывал насчет издательства. Но всё, как всегда в этой жизни, с треском рухнуло. Собственное издание дорого само по себе; ждать того самого пресловутого издания аж целых двенадцать месяцев после отправки рукописи в издательство – слишком странно для меня. И я подумал, раз меня не издадут, то зачем мне цензуру лепить лишний раз?. И к слову о мате, он тут конечно же есть. Так что не достигшим 18 советую не читать.

  

Я не хочу донести какую-то определённую ценность или мораль. Я просто пишу то, что вижу, знаю и хочу написать. Возможно, я заложил здесь какие-то интересные мысли или же какую-то мораль, а, возможно, здесь нет ничего. В любом случае, наслаждайтесь. Главное, помните, что я не собираюсь никому ничего навязывать и я не говорю, что наркотики – это плохо, но я и не говорю, что это хорошо. Вы взрослые люди и сможете сами в этом разобраться, а я лишь показываю последствия различных решений.

 

Все названия наркотических препаратов пришлось изменить для того, чтоб не возникли проблемы в дальнейшем.

Приятного чтения!

Корпускулярные свойства дерьма

№1. Пробуждение

Усядьтесь поудобнее и представьте позднюю осень 2005 года.

Дерьмо. Это первое, что я увидел, когда очнулся в это прекрасное утро или же ночь - от миазепама всегда так. Никогда не узнаешь, где проснёшься в очередной раз, вот так и сегодня - я снова оказался в холодном, богом забытом месте этого города. Руки и ноги сложены вдоль туловища, я лежу на заблёванном кафеле и смотрю на это дерьмо. Оно, свисая с потолка, глядит на такое же дерьмо. Мы как два куска одного целого. Когда-нибудь оно станет подобием человека вроде меня, а я, в свою очередь, полностью материализуюсь в корпускулярные свойства такого же дерьма. Всему есть конец и мой конец – это путь боли, разочарований и эйфории. Жизненный коктейль подобного рода присущ любому индивидууму этого города. Вечером нам очень хорошо, а утром хочется умереть, впрочем, как и всегда.

Мерзкие люминесцентные лампы бьют в расширенные, налитые кровью, как спелое яблоко, глаза. Судя по разбитому кафелю, и, по всей видимости, моей блевотине, я нахожусь в туалете заброшенной больницы. Забитые окна, обсыпающиеся стены, потолок и облёванный унитаз только добавляет гнетущей атмосферы и ухудшает мое, скажем так, положение. Смешно, когда наркоман рассуждает о каком-то положении. От миазепама, который мне подогнал знакомый фармацевт Вова, приходиться только догадываться, где я проснулся в очередной раз.

 

Деньги и дозу получаю от Вовы, когда помогаю ему с «загрузкой/разгрузкой» медикаментов. Иногда приходиться расставлять их по полочкам; если приходит «нужный» покупатель, то отдаю ему препарат с другой этикеткой, некоторые препараты оказываются списанными, и я их забираю домой, чтобы «правильно» их утилизировать. И тут образование экономиста мне помогает, ведь удаётся списать бо́льшую часть партий так, что ни одна проверка этого не заметит. За такой талант Вова награждает меня качественной дозой, но проверки – редкое явление, поэтому обычно он делает подарочки в виде транквилизаторов и антидепрессантов. Если их смешать с пивом, то накрывает хорошо, мягко и размеренно, даже хватает на весь вечер. Наше дело с Вовкой процветает уже около двух с половиной лет, из-за чего я стал уважаемым и знаменитым в своих торчащих кругах. Я всегда могу достать нужные медикаменты для сердца их бабушке, или таблетки для глаз их дорогим тётушкам, за это на районе мне перепадают годные «ништяки». С ним я познакомился случайно – когда я переехал в этот город, мне какое-то время пришлось скитаться в поисках, скажем так, лучшего, чем было раньше. Но лучшее не нашлось, потому что нашёлся Вова. Это очень худощавый человек, с вытянутым лицом, с дурно пахнущим ртом и маленькими усиками. Он жадный, грубый и медлительный. Сейчас на мне потёртая косуха, порванные джинсы и кеды, мои белые кеды, как и вся жизнь, превратились в смесь какого-то желто-коричневого месива. Неудивительно, ведь тут, помимо отходов, я в полную грудь вдыхаю запах гниющего человеческого тела. Этот едкий смрад пробивает насквозь мозг через носоглотку. Когда начинаешь общаться с крокодильщиками, то в один прекрасный момент понимаешь, что этот запах, который исходит из их тела, можно узнать где угодно. Никогда не опущусь до крокодила, это всегда конец, после него нет дороги назад. С каждым днём ловлю себя на мысли, что навсегда погрязну в круговороте алкоголя, наркотиков и тотальной ненависти к себе.

В этот день опять на жестких отходах, но вновь приходится ставить себя на ноги, чтобы понять, где я проснулся в очередной раз. В ушах стоит звон колокольни, головой же можно разбить этот унитаз, который вот уже несколько минут стремительно наблюдает своими заблёванными глазами за тем, как я старательно пытаюсь до него добраться. Тело ломит так сильно, будто по нему прошлось стадо баранов. Руки и ноги полностью онемели, а спина предательски выла от боли. От вчерашнего алиума беспрерывно хочется пить. Хлебать вообще всё, что попадётся под руку. Нужно доползти до туалета, чтоб утолить жажду. Как же это мерзко. Я хочу, так хочу закрыть глаза, открыть и оказаться в тёплой кровати с любимой женщиной. Нежно поцеловать её в губы, позавтракать вкусной едой. Находиться целый день в тепле и уюте с любимым человеком, а не просыпаться среди вечной грязи и вони. И так всегда в жизни - имеем и не ценим; в этом вся сущность человека. Когда был с девушкой, то хотел к друзьям, а на отходах всегда об этом жалел. Баланса не существует, есть только маятник, который качается в максимально противоположные стороны. Как в одной замечательной песне[1]: «маятник качнётся в правильную сторону и времени больше не будет». А у меня его и нет, я не чувствую время, я его не понимаю. Времени вовсе не существует, я его не замечаю, и оно протекает сквозь пальцы. Крепко сжимаю кулак, чтобы удержать время, но оно давно умчалось вперёд, а я остался.

По-моему, наслаждаться и ценить каждый жизненный миг могут только животные. Ни один человек, каким бы он ни был, не умеет правильно распоряжаться жизнью. Никто её не понял, не осознал, а ведь всё дело в простоте. Мы слишком много думаем и слишком мало делаем. Виной всему сознание, наш мозг. Мозгу нужно решать задачи и страдать, но истинное счастье в спокойствии. Уровень притязаний гораздо выше возможностей. Я не умею жить, зато умею колоться и страдать.

Сегодня, как никогда, было сложно поднять это тело на ноги. Оно онемело и вовсе отказывалось меня слушаться. Из последних сил встал на пол, но голова всё ещё кружилась. Всё же желание выбраться отсюда сильнее боли и лени, поэтому я стою, но не могу сделать шаг. Покачиваясь, словно пьяные моряки во время бури, медленно приближаюсь к грязному кафелю, который плавно сливался с дверью. Полностью слившись в одно целое, ободранная дверь сыграла роль крепости, из-за чего откинула меня назад с такой силой, что ватные ноги наркомана не выдержали такого груза, и я плюхнулся на пол. Очень больно напоролся бедром на кусок темно-синего кафеля, который послушно торчал острым концом вверх и ждал своего заветного часа. Вмиг меня покрыло тысячи иголок, которые за долю секунды прокалывали моё искалеченное тело, пока я лежал и мычал от боли. Мычал от безысходности, беспомощности и даже ярости. Прислушиваясь к окружающей среде, услышал звук – сочилась черная кровь сквозь рваные джинсы. Штаны уже прилипали к ноге, а в глазах постепенно тускнело, но врагу не сдаётся наш гордый варяг! В школе и в институте уроки ОБЖ не прошли даром, поэтому сегодня складной ножичек впервые сделает благородное дело. Старательно и не особо осторожно я отрезал и даже перемотал куском штанины больную ногу, чтобы остановить кровотечение. Со временем оказалось, что маленький кусок кафеля отломался и таки остался в ноге. Из-за мучительной боли срочно нужно было ехать, но куда именно - я не знал, ведь в больницу мне нельзя, мой вид – мой враг. Стало тошно от мысли, что у нормальных людей не бывает таких ситуаций. И даже если они попадают в беду, то им всегда есть кого позвать на помощь, а у меня никого и ничего нет. Никогда не было поддержки или какой-то вменяемой помощи в этой жизни. А я всё сам и всегда сам. Даже один забиваю дозу, чертово одиночество.

Стиснув зубы до боли в висках, очень старательно облокотился на единственную, пока еще здоровую ногу, и, сопровождая дикими воплями, всё же дополз к выходу. Выбравшись с этого места, я очень удивился: ведь это была обычная заправка, каких полно в этом городе. Подобные маленькие города создают все условия для того, чтобы порождать таких бичей общества. С этими мыслями я медленно ковылял к разбитому автомобилю, которым владею вот уже несколько лет. Сейчас я попытаюсь вам его описать. Можете себе представить машину, которую наркоман не может обменять на дозу? Пройдите к ближайшей автосвалке. Видите там «Москвич»? Уверен, мой «автомобиль» такой же. Моя ласточка оказалась самой бедной, подбитой и изношенной птицей, которая каким-то чудом всё еще неслась сквозь шумные леса и вечно тихие звёзды навстречу к приключениям.
Стекла в дверях не опускались, поэтому в салоне была вечная вонь всего на свете. Фары давным-давно злобно мною вырваны, а кожаный салон еще в самом начале превратился в кашу из набивки и кожи. Повсюду шприцы, зип пакетики, пустые бутылки и банки из-под дешевого алкоголя. Москвич был зелено-ржавого цвета и часто глох на светофоре, но в отличие от меня, всегда добирался к цели.

Да, моя машина действительно была развалюхой, и я бы даже мог найти получше, но что-то заставляет меня и дальше с ней возиться. Перемены меня не удовлетворяли, а местами даже пугали. В детстве сильно расстраивался из-за каждой вещи, которая внезапно менялась в моей жизни. Так, однажды, мама отдала ковёр из моей комнаты своей соседке, и я даже плакал несколько дней, хоть и не любил этот ковёр.
Меня постепенно затягивали, словно в воронку, рассуждения о моей жизни, поэтому я вовсе позабыл о боли. Это всё проговаривал вслух и так делал вот уже несколько лет, что даже перестал этого замечать. И я не обратил бы и сейчас внимание, если б голос не раздавался эхом по вечно одинокому, ночному городу. Держась за ногу, протаскивал её сквозь мокрый асфальт и каждый раз собирал на кедах капли воды, от чего она сделалась мокрой. Вот уже руки сжали ключи от машины, но в кармане прогремел телефон. Оказалось, это звонила Маша. Маша, чтоб вы понимали, моя бывшая, которая постоянно просит у меня дозу. Мы с ней расстались, потому что она хотела меня поменять, а я этого не хотел, и вообще, она была против наркотиков и моей разнузданной жизни. Маша даже делала несколько серьёзных попыток, чтобы вылечить меня, но таких, как я – не лечат. По иронии судьбы её бывший оказался тоже наркоманом, а Маша по «абсолютной случайности», как она мне в слезах призналась, начала вместе с ним «немножко баловаться». Но теперь он ее оставил, а она, в свою очередь, плавно перекочевала от «немножко» к «множко» (как это часто у нас бывает) и переключилась на меня, постоянно опустошая мои драгоценные запасы. Жизнь предстаёт перед нами в странных одеяниях. Прекрасное бархатное платье вмиг становится кованой броней, а цветы в руках – лезвием. Она очень часто принимает форму женщины. Эти приятные, вкусно пахнущие существа по обычаю становятся нечто таким, о чём позавидует любой писатель-фантаст. Нет, это уже не женщина, а монстр. Монстр, который впивается острыми, но мелкими клыками. Он режет человека изнутри, словно пираньи свою жертву.

 

№2. Рефлексия с бывшей

 

Сегодня на улице стояла самая паршивая погода, которая была за все дни в этой заброшенной богом дыре. На самом деле эта погода никогда не меняется и мне кажется, в этом городе не бывает солнца. Складывалось ощущение, что бог умер и постепенно разлагался в эти вечно черные густые тучи. Маша попросила меня приехать, и я уже представлял, как она будет выедать мне плешь. Воспоминания её непрекращающихся криков били мой сторчавшийся мозг с такой силой, что падение о кафель заблеванного туалета было куда приятнее, нежели это. Больная голова заполнилась мерзким писком бывшей. Я смог убежать от общества, родителей и даже от обязанностей, навязываемых социумом, но почему же не могу убежать от Маши? Она не вызывает во мне никаких чувств, кроме отвращения и, в какой-то мере, «анти-любви».

 

Из-за криворуких строителей ко двору нельзя было подъехать вплотную, поэтому пришлось оставить машину недалеко от её дома. Поездка в машине вновь отвлекла моё внимание от боли, и я по наивности верил, что таким образом нога перестанет болеть, но чуда, как обычно, не случилось. А случилось вот что: выбраться из машины не удалось, потому что повязка слетела и обмотала край педали. Маленький кусок ткани, который пришлось наложить первым слоем, намертво прилип к коже. По глупости я резко оторвал повязку, от чего кровь быстрым темпом падала вниз, как моя самооценка по жизни. От абсурдности ситуации я сделался красным с ног до головы, уши пылали, пока в то время носок изрядно промокал от крови. Проклятая рана мешала здраво мыслить, но, к счастью, с бардачка торчал жгут, которым я перетягиваю руку во время дозы. Им крепко обвязал ногу, а кусками бинта, найденными там же, успешно замотал рану со всех сторон. Пришлось отдать все оставшиеся силы, чтоб на одной ноге выбраться из ржавого капкана.

 

Путь к бывшей занимал всего пять минут, и, даже на самых жестких отходах я, не глядя, добирался, но не сегодня. В этот день всё было иначе, всю дорогу продвигался, словно неуклюжий робот, так как штаны намертво приклеились к коже. Я плотно перевязал ногу, но кровь всё же медленно капала аж до Машиной входной двери.

 

Чтобы отвлечься от боли, я решил порассуждать на тему бывшей. Машу можно сравнить с аэродромом или какой-нибудь запасной посадкой для самолётов - я вот, когда выбиваюсь из колеи и не могу найти в себе силы в чем-то разобраться, то начинаю доставать более сложные препараты, однако часто происходит так, что самостоятельно уже не могу остановиться - и тогда мне на помощь приходит Маша. Она не раз доставала меня из канав и ям, и даже сейчас, когда мы с ней порознь, она всё еще помогает мне, а я, в свою очередь, помогаю ей. Но её помощь, в отличие от моей, идёт на благо. Возможно, в этом таится какой-то женский секрет. Как бы ни пылало её сердце от ярости, она всегда помогала, что бы ни случилось. Порой задумываюсь о том, что я с ней делаю и как гублю её жизнь. От таких мыслей становится тошно, если бы я не держал её на дозе, то с большой вероятностью, она была бы счастлива, а её жизнь закрутилась бы в куда более нормальном, человеческом русле. Хотя, зная Машу, она рано или поздно попала бы в плохую компанию и села на кашу[2].

 

Эти рассуждения опять отвлекли меня от боли, и я совсем не заметил, как уже прополз весь путь. Громко стучал в дверь, но она, как обычно, была незаперта и после удара здоровой ногой я буквально упал в грязную прихожую.

 

В момент дороги и особенно падения, меня посетили мерзкие мысли капустняка. Я называю капустняком существо в голове. Во время окончания школы уже тогда начинал «пробовать» и в один из дней проснулся уже с ним в голове. Что это такое? Голос разума? Мысли из космоса? Я не могу дать четкий ответ на этот вопрос, но, в любом случае, он или оно, никак мне не помогает, а только наоборот – мешает жить. Я его сравниваю с червём, который живёт в овощах. Он выедает плешь ровно так же, как червь выедает яблоко. Часто от него слышу одни и те же вопросы по типу: «А что, если бы?» Обычно он выползает в те моменты, когда я на отходах. В эти моменты мне как никогда противен его голос. Изначально не придавал ему никакого значения, но в течение времени, каким-то невероятным образом, его голос и влияние на меня усиливалось с прямопропорциональной силой. Чем сильнее я забивал на это существо, тем важнее для меня было его мнение, и, в целом, за всё время на меня он произвёл громадное влияние.

 

Сейчас червь заставляет думать о следующих вещах: «А помнишь, как ты приходил в таком же состоянии домой, а из ее квартиры пахло вкусной едой? А помнишь, как ее глаза сверкали, когда она бежала к тебе, думая, что ты трезв, и как они гасли, когда она понимала, что ты опять принимал? А какова была её квартира? Постоянно выглаженные вещи, аккуратно застеленная кровать, всюду чистота, отсутствие мерзкого запаха. А помнишь …»

И он всё же в чём-то был прав, возможно поэтому я не позволил червю договорить до конца. В доме действительно творится бардак, воняет дымом и почему-то спиртом. Обои в коридоре пожелтели, потолок обсыпался, повсюду валялись пустые бутылки. Всё в этом доме дышало на ладан, как моё тело, как и вся эта жизнь. Квартира из когда-то уютного гнездышка резко превратилась в настоящий притон. Даже противный запах в квартире чем-то напоминал заправочную в туалете.

 

Маша выбежала в одном тапке и халате, который я когда-то ей подарил. Было время, когда он был розовый и пушистый, как и Маша, но она давно не следила за своей внешностью. У бывшей была милая внешность подростка: длинные коричневые волосы, карие глаза, тонкий голос, симметричное лицо, маленький нос, ямочки на щеках и аккуратные ушки. В моей памяти навсегда останутся эти хрупкие плечи, нежные руки и сияющая улыбка. Я так любил прижиматься к её нежному телу, втягивать запах волос так же, как сейчас втягиваю порошок. Теперь Маша совсем исхудала, кожа стала бледной, а из-за мешков под глазами складывалось ощущение, что из-за них она вот-вот упадёт на пол. Без какого-либо приветствия, с абсолютно полным безразличием, Маша посмотрела в мои опухшие глаза. Я тоже заглянул в её, но там увидел лишь пустоту. Бывшая протянула свою маленькую ручонку и опустила голову, словно нашкодившая девочка, а я достал для неё пакетик лектамина. Маленькая ладошка Маши сжала пакетик ровно так же, как ладошка девочки сжимает член в грязном туалете придорожного бара где-то на отшибе. Есть ли границы возможностей у женского тела? Хрупкая Маша весом около сорока килограмм, тянет и укладывает спать семидесяти пяти килограммового торчка. Несмотря на разрезанную, окровавленную штанину и не менее окровавленные кеды, Маша даже не посмотрела на мою рану. Я с трудом разулся и направился в грязную кухню, где сидели мои, и теперь уже её друзья: Гриша, Паша и Алексей Васильевич.

 

Расскажу немного о них. Алексей Васильевич – это наш восемнадцатилетний друг, самый молодой в компании. Лёша совершенно не видит берегов, он даже не понимает, что у человека есть какие-то стопы, границы и так далее. Это проявляется абсолютно во всём. Вот, например, Леша начал пить с десяти лет, к двенадцати он выпивал норму пьющего человека, учитывая, что он круглый отличник и поступает на бюджет в местный ВУЗ на филфак, он наглухо отбитый и абсолютно противоречивый человек. Самый противоречивый из всех, которые мне вообще встречались за мою очень короткую жизнь. Недавно Лёше поздно ночью в супермаркете нагрубил кассир. Лёша схватил со стойки бутылку и кинул в кассира. Когда подбежали к нему охранники, он начал визжать, прокусил одному охраннику руку, отбил пальцы на ногах другому и убежал прочь, по пути даже украв банку пива. Лёша достаточно узкого телосложения, картавый, с длинными волосами. Несмотря на свой характер, с друзьями и знакомыми он очень добрый и учтивый.

 

В отношении Паши всё иначе. Он очень спокойный, крепкого телосложения. Постоянно молчит, говорит только коротко и по теме. У Паши умерла мама при родах, а отец, как это полагается в этих землях, бил его и спивался. Несмотря на это, Паша вырос порядочным человеком, но уже навеки замкнутым в себе. Мы с ним в хороших отношениях, я понимаю его судьбу, но так, по-настоящему, его мало кто знает. Очень осторожный и аккуратный человек.

 
Из них Гриша мне ближе всего. Гриша черноволосый, смешной и лёгкий парень. Живёт с родителями, делает вид порядочного человека, но на самом деле это далеко не так. Очень падкий на деньги, вообще - самый жадный человек. Считает каждую копейку всегда и везде. Будь у него денег полный карман, он ни копейки лишней не потратит. У него всегда есть деньги и, когда приходит время, мы его трясём.

 

Парни были рады моему появлению и отвлеклись от плиты, на которой уже что-то грели. Я внимательно смотрел, как под миской горел газ, кровь из раны сочилась на пол, думал в ступоре о своей жизни. Мог бы сейчас жить в каком-то большом городе с интересными людьми, общаться на светские темы, а по выходным ходить в театр или просто пить пиво в пятничные вечера у телевизора. Тогда бы мне не пришлось просыпаться в луже собственной мочи, блевоты и дерьма каждый раз, когда начинаю «просто отдыхать».

Мои грёзы о возможной жизни прервали друзья, они вились вокруг меня, смотрели на ногу и думали о том, как же мне помочь. Мне было очень приятно их внимание. В тот момент я почувствовал, как им важен и как они важны для меня. После объяснения ситуации в трёх словах уже через несколько секунд Гриша предложил отнести меня на кровать, вытащить осколок и прижечь рану, других вариантов у меня не было, поэтому я молча кивнул. Они даже застелили диван клеёнкой и дали закинуться миазепамом. Повернулся на правый бок и в ожидании исцеления почему-то покрылся холодным потом. Проспиртованным ножом Гриша пытался выковырять осколок кафеля, но хоть миазепам и заглушил боль, она всё же просачивалась в мой одурманенный мозг. После непродолжительных криков насильно заткнули тряпкой рот. Через несколько секунд я полностью вырубился. Снились розовые клумбы, которые красил какой-то десятилетний мальчик в жёлтый цвет. За каждую клумбу мама давала ему маленькие, круглые таблетки. Мальчик в рваных штанах глупо хихикал, вымазавшись в краске. Внезапно он упал на траву, а его лицо охватил ужас. Он увидел свои окровавленные руки, схватился за голову и заплакал. Кровь стекала по ладоням, вымазывая солёные щеки от слёз. Позже кровь стекала по локтям в криво застёгнутую рубашку.  Рядом стояла мама с очень большими ножницами, размером с голову, кольца ручек по цвету сливались с травой, а с лезвий капала кровь. Где-то за спиной стояли два мужика и что-то громко кричали про золото, ограбление и деньги. Спустя мгновение я понял, что уже не сплю и эти голоса доносились с кухни. Мне не хотелось открывать глаза, чувствовал себя паршиво из-за этой ситуации, зато нога из-за действия таблеток совсем не болела. Я уже пытался встать, дабы поблагодарить своих друзей, но мне помешала бывшая, которая, словно змея, проползла в комнату и затаилась. Она подошла ко мне, посмотрела на рану и в ступоре села рядом. С тех пор, как Маша начала принимать, у неё появился стеклянный взгляд. Она смотрела на всех пустыми, безразличными глазами. После минутного ступора она приказным тоном заставила пройти к ней в спальню. Я опирался, матерился, но каким-то образом явился.

 

Спальня была всюду заставлена мебелью. На обоях были изображены кошки с нарочно выколотыми глазами. Несмотря на грязный ковёр, летающую пыль и затхлый воздух – это единственная нормальная комната, которая хоть как-то выделялась в квартире. «Ну что ты стоишь, как неродной? Проходи и садись рядом, мне нужно тебе кое-что сказать». Она выглядела очень взволнованной и это её «кое-что» уже тогда вызвало тревогу.

Пришлось сесть рядом, Маша сжала кисть моей правой руки и отвернулась в сторону. Полурасстёгнутый халат свисал с колен, я хотел его снять, но бывшая резко повернула голову в мою сторону и посмотрела своими мёртвыми глазами. От неожиданности я громко проглотил слюну, а она, нервно обкусывая ногти, быстро произносила и махала руками:

— Прости меня, пожалуйста. Прости меня вообще за всё, что я сделала. Я такая дура.

— Маша, что опять случилось?

— Подожди, не перебивай. Это очень важно!

Она отодвинулась от меня, закинула левую ногу на правую, судорожно наматывала волосы на палец и тихо продолжила: «Я долго представляла этот разговор и до сих пор не знаю, как правильно тебе это сказать. Ты же знаешь, я никогда не умела правильно говорить. В общем, я собираюсь домой», — она сделала паузу, проглотила слюну, цокнула языком и продолжила, — «Вот уже больше года плотно сижу на каше, и меня это убивает, понимаешь? Это не даёт мне нормально жить».

— Поэтому ты решила перебраться к маме? Думаешь, там перестанешь колоться? От себя не убежишь, Машулик.

— Нет, я еду к маме и ложусь в больницу под её присмотром, чтобы избавиться от зависимости, — она поднялась с кровати и подошла к окну.

— Саш, — впервые за долгое время она назвала меня по имени, обычно это было что-то в духе «эй ты», — кроме сестры и мамы у меня не осталось никого дороже тебя. Пусть мы перестали встречаться и давно уже не вместе, но ты единственный, кого я по-настоящему любила, кому я всегда доверяла. Ты стал для меня родным человеком, и я хочу тебя кое о чём попросить, пожалуйста, отнесись к этому серьёзно.

 

Я думал, самая абсурдная сегодняшняя ситуация – это случай в заправке. Маша уезжает, чтобы бросить ширку? Маша? Серьёзно? Это же смешно.

 

Временами на неё такое находит, очень не хотелось так просто отпускать её, поэтому пришлось задействовать все свои чары, которые всегда так прилежно на неё действовали. Я неуклюже поднялся, встал напротив и аккуратно засунул руку под длинные, но, увы, грязные волосы. Грубо обхватил второй рукой за талию, прижал её впритык к себе, чтобы сказать это, глядя в глаза:

— Машуль, ну что опять происходит? Опять ты всё себе придумала, ведь нам было хорошо! У тебя каждый раз какие-то бзики и это тоже пройдёт. Давай я просто достану тебе ещё дозы и ты успокоишься?

— Нет, Саша, — закричала она, — это всё опять происходит. Мне не нужна больше твоя доза. На, забирай, всё забирай!

Она вытащила пакетик из кармана своего халата и кинула об шкаф. Он расстегнулся и содержимое высыпалось на ковёр. Чуть было рефлекторно не дёрнулся за дозой, но ради приличия вовремя сумел сдержаться.

— Ты никогда не оставишь меня в покое, мне это больше не надо, хватит. Я так не могу. Ты хотя бы помнишь, о чём я мечтала? О карьере учителя, Саша. Учителя! Посмотри на меня, сильно я похожа на учительницу? Мне двадцать один год, а я вылитая пятидесятилетняя блядь. Всю свою жизнь мечтала научить детей чему-то новому и полезному, а сейчас что? Каждый день пускаю по вене с твоими друзьями и только думаю о том, где и как достать, и вся моя жизнь сводится только к одному. Я не могу и не хочу так больше жить. Постоянные провалы в памяти, дрожь в суставах, головокружение, ломки, — она взялась за голову и её слёзы протекали на прожжённый ковёр.

 

Я сильно испугался за Машу, сердце громко застучало в груди и даже руки вспотели. Возможно, даже не за неё, а, по большей части, за себя. Я так привык, что она всегда рядом, а сейчас Маша уезжает навсегда и от этого становилось больно. У меня складывалось ощущение, как будто вместе с ней уезжает частичка меня.

Она взяла какой-то жёлтый ключ весьма странной формы и протянула его мне, но мой взгляд фокусировался только на ней. Машу мне хотелось бы сейчас взять, а вот ключ — нет. Она вытирала слезы и говорила:

— Как я уже сказала, я верю только тебе, поэтому даю вот этот ключ от ящика со всеми моими вещами. — Она медленным шагом подошла к розетке и легким движением руки отодвинула её в сторону, показав на углубление в стене под ключ. После двух щелчков ключа выдвинулся шкафчик.

— Как видишь, тут всё, что мне дорого. Здесь драгоценности, немного денег на чёрный день, документы на квартиру и так далее. Пока я не вылечусь и не приведу в порядок свою жизнь, квартира полностью в твоём распоряжении. Можешь жить тут сам, но, пожалуйста, не устраивай очередной притон. Если очень нужны будут деньги, то можешь взять отсюда.

Внутри меня всё горело то ли от злости, то ли от обиды, что абсолютно ничего не могу с этим сделать. Появилась тяжесть в животе, будто бы проглотил кирпич. От злости сжимал руки так сильно, что они побелели, а лицо исказилось в грустную гримасу. Эта ситуация вызвала резкое желание бросить всё и помчаться к своей развалюхе, дабы убраться, куда глаза глядят, но я этого не сделал, а лишь молча стоял и смотрел. Маша всё поняла, подошла ко мне, взяла за голову и прижала к своей груди. Мне стало очень хорошо и так по-родному приятно, будто за пазухой у Христа. Левой рукой она подняла мою голову и прижалась, поэтому я решился её поцеловать и так мы простояли несколько минут, пока Машуля не произнесла:

— Прости меня, Саша, но так дальше не может продолжаться, — после этих слов мне опять захотелось уйти, но Маша крепко сжимала руку и попыталась натянуть свою фальшивую улыбку. Появилась мысль, что она всё еще меня любит. Лицо стало таким, как в дни нашей беззаботно-прекрасной жизни. Она снова обхватила меня своей костлявой рукой, но в этот раз почувствовал не тощую руку наркоманки, а что-то очень тёплое, нежное и до боли приятное. Тогда появилась маленькая надежда, что всё еще можно изменить. Маша обняла меня, и я в последний раз прижался к её хрупкому телу, приобнял за талию. Хотел предложить уехать со мной, бросив всё, сесть в машину и просто исчезнуть. Убежать туда, где тепло, радостно и беззаботно, где будут только я, она, и эта прекрасная улыбка, которая сияет только для меня.

Но я, как дурак, молча смотрел в её пустые глаза, потому что знал, что она сможет согласиться, а я слишком жалок, чтобы найти в себе силы что-либо изменить.

 

Пока я стоял и смотрел на неё, Маша предложила остаться на ночь, чтобы провести последний вечер вместе. В этот раз я отбросил мнимую надежду и, наконец, признался себе, что она от меня уедет - и это полный конец. Шли считанные часы, пока она здесь. Маша вот так всё бросит, наплюет на мои чувства и уедет навсегда с этого города и моей жизни. Я решился попросить её остаться со мной и будь что будет:

— Машенька, пожалуйста, послушай меня. Послушай, милая. Останься со мной, давай будем жить вместе. Я помогу тебе бросить ширку, найду хорошую работу, мы соберём деньги и вместе уедем, но только не уезжай, я сделаю всё для тебя и ещё… Маша меня перебила, чтобы сказать:

— Нет Саш, ты мне не поможешь, — она подошла к собранному чемодану, положила на него правую руку, неподвижно смотрела в окно, вытирая левой рукой уже маленькие, еле заметные слёзы:

— Прости, но я уеду, и тебе придётся уважать моё решение, — она сделала длительную паузу, — хотя бы ради меня. — На последней фразе у Маши резко изменился голос.

Из-за отказа я почувствовал злость, оттолкнул её, схватил кеды, куртку, и, держась за больную ногу, быстро поковылял к машине. По дороге, еще в её доме, с мокрых от волнения рук выскользнул тот самый ключ, который давеча она вкладывала в мою руку. В машине закурил и попытался прийти в себя. В этот момент передо мной отобразилась полностью вся картина: её жизнь на моих плечах, я был виновником во всём, что с ней происходило и происходит по сей день. С трудом завёл машину и поехал в сторону своего дома. По дороге из-за безысходности, искал столб или хоть какое ограждение, но, к сожалению, никуда не въехав, приехал домой.

 

Моя квартира была типичной квартирой торчка. Линолеум изорван и валялся кусками на полу, обои на стенах потрескались и также лежали оборванной кучей. В потолке были дыры, с которых сыпалась штукатурка. По углам валялись пустые бутылки. Всё было покрыто липкой грязью и воздух так и пах чем-то разбитым, потерянным, угнетённым. Будто бы в этом доме никогда не смеялись, не радовались, а только лишь страдали. Да, именно, воздух был пропитан страданием. В пустой квартире долго не мог уснуть и всё думал о ней, о жизни, которая могла бы быть у нас в другом городе, о её жизни, не будь Маша знакома со мной. Я думал, представлял и плакал, плакал от ненависти к себе и к тому, во что превратился. В телефоне три пропущенных вызова, но, вытирая слёзы, отложил разговор на завтра. Мысли, словно розги, впивались в мою тяжелую голову. Тогда, уже перестав плакать, я находился в самом кошмарном состоянии, и не знал, что же делать дальше. Моё состояние не могло сравниться ни с одной ломкой, ни с одним отходняком. Хотел сделать одновременно тысячу вещей: мчаться её спасать, запереться на столетия в этой одинокой пещере или вовсе выйти из окна, предварительно вскрыв себе вены. Тут же почувствовал боль в груди, что-то вылезало из меня. В страхе держал руки на сердце, но от ужаса не смог их сжимать, и наблюдал, как сквозь них выпирал черный шар. Он взлетел над моей головой, пока из рук сочилась кровь. В тот момент попытался закричать, но голос пропал, я задыхался от страха и внутри всё тряслось. В моей груди образовалась дыра, я засунул внутрь обе руки, но ничего не смог найти. Душа отсутствовала, и внутри меня царила пустота, я абсолютно пустой человек. Попытка встать с кровати и включить свет с треском провалилась, так как руки перестали слушаться. Всё то время шар молча крутился вблизи потолка. Я сделал рывок в его сторону, но зацепился и упал в самый угол кровати. К счастью, в полнейшем изнеможении, сон принял меня в свои владения.

 

 

№3. Кровавый пол

 

Утром я проснулся в отвратительном состоянии. В онемевшем рту чувствовались нотки тухлой рыбы. Не совсем понимаю, что вчера произошло. Либо это были галлюцинации, либо сон, но в том месте, откуда вылез шар, очень болела грудь. По какой-то причине кровать, руки и лоб слегка измазаны кровью. Тело ломило гораздо сильнее, чем вчера на заправке, а голова будто бы валялась отдельною частью тела. В горле першило и хотелось в туалет, но тело меня не слушалось. Несколько минут я в ступоре пролежал, глядя на дырку в потолке. Мне хотелось лежать так до самого вечера, но нужно было идти к Вове, поэтому я пересилил себя и через несколько минут на ватных ногах приближался к ванне. Мои руки и ноги дрожали в судорожных конвульсиях, а сердце вырывалось из груди, всего трясло и колотило, поэтому я решил не медлить и поскорее добраться к Вове, чтобы взять у него брамадол[3] и успокоить свои, без того расшатанные нервы. Я зашёл в ванную, чтобы искупаться перед выходом. Взял бритву и решил привести себя в человеческий вид, но в какой-то момент мой взгляд остановился на зеркале, в котором отображалось убитое лицо с засаленными волосами, а, подойдя ближе, время вовсе остановилось. Всё вокруг расплывалось, кроме моего лица, но я смотрел не на него, а казалось бы, внутрь себя. Смотрел и понимал, что я — это я. Я действительно всё еще живой человек с руками и ногами. Могу делать всё, что угодно, говорить всё, что захочу. Весь мир в моих руках, я владелец не просто своей судьбы, а судеб многих людей, могу повлиять на любого из своей компании, у меня миллион возможностей изменить свою жизнь, но что я делаю сейчас? Закидываюсь колёсами, ширяюсь по вене, бухаю, просыпаюсь в ямах, а ведь когда-то подавал большие надежды, был самым лучшим в классе.

 
Появился писк в ушах, смотрел на себя, казалось бы, целую вечность, практически не моргал и всё это время осознавал. Осознал, какой я человек, что уже не существую в принципе, как какая-нибудь личность. Я просто существо, всё еще сгусток чего-то такого, которое всегда останется таким же ничтожным, что в двадцать четыре, что в сорок пять. Моя жизнь не имеет никакого смысла. Никогда ничего не изменится. Глаза налиты кровью и злостью, а лицо нагоняет ужас. Кто я такой и что мне делать? На моём лице, в нижней правой части подбородка, вижу большой шрам, который тянется к шее. Я его получил, когда в девятом классе впервые смешал колёса с алкоголем. Тогда моё молодое, неподготовленное тельце не выдержало, и я в пьяной агонии напал на неадекватную компанию вблизи своего дома. В тот день они хорошенько разбили мне лицо, сломали руку и два ребра. Помню, как тогда мать носилась со мной по больницам, но уже тогда она меня ненавидела по некоторым причинам, о которых я расскажу вам позже. Ухо с правой стороны существенно отличается от левого, отнюдь не из-за генетических особенностей. Это всё произошло уже в двадцать лет, когда после жесткого употребления героина я остался спать на земле. Бойцовский соседский пёс напал на меня и серьёзно надгрыз ухо, приняв его за игрушку и, если бы не знакомый хирург, который уговорил своего друга, еще действующего врача в больнице, пришить мне ухо за бутылку водки, то до конца своих дней я бы ходил, как уродец, с одним ухом. Третий случай самый серьёзный — это порезанная бровь, которую недавно сделал бывший кореш. Под НДС он перепутал меня с кем-то и карманным ножичком нанёс несколько порезов, пока его не остановили мои друзья, если бы не они, то я, скорее всего, не стоял бы здесь.

Я не узнаю себя, я всегда думал, что внешне выгляжу иначе. Конечно, много раз видел своё лицо, но не осознавал этого, не понимал до конца, насколько всё плохо. Даже если случится чудо, и я резко брошу употреблять, укатив куда-то, то от себя мне уже никогда не избавиться, никак не смыть с себя горечь прошлого. Даже если отсюда перееду, то всё равно продолжу употреблять, ведь я такой человек и навсегда останусь таким. Да, в конце концов, человек ли я вообще? Наше прошлое, наши ошибки всегда будут жить внутри нас и от этого нам не скрыться. Есть фраза «наркоманов бывших не бывает», — это не совсем правда. Без разницы, наркоман ты, алкоголик или просто офисный клерк — это лежит внутри, и только самые сильные из нас смогут очиститься, измениться. А я наркоман, и значит - слабый человек, из этого вытекает, что мне никогда не уйти от себя и не решить даже часть своих проблем. Я захлёбываюсь в собственных ошибках и нет мне выхода, нет мне прощения даже перед самим собой. За свои двадцать четыре года я только сейчас осознаю, что, в лучшем случае, половина моей жизни прожита. Семья от меня давно отказалась, все друзья — это самые обычные наркоманы, которым всегда от меня что-то нужно, любимая девушка из-за меня превратилась в наркоманку, а я просто ничтожество, которое плачет и кричит по ночам. От этих мыслей, вместе с опасной бритвой, завалился на пол, схватился за колени, качался в разные стороны и мычал, мычал, сам не понимая почему.

 

Я держу опасную бритву в правой руке и делаю плавные движения вниз. Принимаю холодный душ, вытираю лицо и тело бархатным полотенцем, надеваю тёплый свитер, старые джинсы, прохожу в комнату, сажусь на кровать. И снова плачу, друг мой, я застрял, пропал в собственном ужасе и уже навсегда. Прошлое никогда не сгорит. Сгорю я. Я сгораю.

 

Нужно собраться с мыслями, одеться и поехать к Вове, поехать к Маше и везде делать вид, что со мной всё нормально, что мне хорошо. В этот момент объявился капустняк: «Ты слабак, ничтожество. Надень еще одну маску и бегай от людей, как маленькая девочка. Ты никогда не изменишься, потому что даже не хочешь меняться. Еще одна маска, еще одна доза, еще одна…» Нужно было ехать к Вове и выбивать себе дозу. Мне уже нужно быть на месте, но решил проветриться и выбросить дурные мысли из тяжелой головы. Поэтому достал из коридора велосипед, а машину оставил возле дома. И это была моя роковая ошибка. На спущенных шинах я еще кое-как ехал, но из-за постоянного употребления уже после двух километров у меня потемнело в глазах, закружилась голова, зазвенело сердце и всё померкло. Пришлось слезть с велосипеда, точнее я упал на тротуар с вперёд вытянутыми руками. Из-за падения счесал руки, больно ударился грудью и повредил колено. На этот раз ушиб уже другую ногу. Перед глазами стояла черная пелена, от боли пылали ладони и щипал лоб. Мне стало тошно от этого, я повернулся лицом в землю и отдался забвению.

 

Мне снился маленький лесок, а поблизости находился большой пляж, солнце стояло еще высоко и своими лучами грело мои мягкие волосы. Я был мальчишкой лет четырнадцати и радостно побежал в сторону моря, перебирая маленькими ножками могучий, золотисто-горячий песок, но меня схватил за руку какой-то мужчина и повёл к себе. Позже я понял, что этим мужчиной оказался мой отец, который умер как раз, когда мне было четырнадцать лет. Папа взял меня на руки, я повернул голову в сторону моря и наблюдал, как от меня быстро отдаляется большое, серебристое море. Слышал звон чаек и непрекращающийся шум волн. Вода билась о камни на краю берега, и мне захотелось вырваться из объятий отца и убежать, но он силой отволок меня в какую-то черную комнату, усадил на стул и запер дверь. В этой комнате почувствовал страх, появилось ощущение, будто меня предали. Почему самый дорогой человек забрал меня от моря и оставил здесь в полном одиночестве? Куда он делся и что мне вообще делать? Я не мог подняться и дать себе ответ на эти вопросы, поэтому начал кричать. Я не понимал, от чего кричу – от боли, от обиды или ярости, но я кричал так, что этот крик дошёл к солнцу, к богу, но к сожалению, не к моему отцу. Полностью осознав, я поднял голову вверх и закричал что есть мочи: «Отец, вернись, отец!»

 

Внезапно глаза открылись и позже оказалось, что на мокром асфальте я провёл больше двух часов, а не несколько минут, как показалось изначально. Уже через десять минут вызывал такси, кое-как складывал велосипед в багажник и почти сразу приехал к Вове. Впервые за долгое время он жутко обматерил меня и приказал разбирать коробки в подсобке, а пока я их разбирал, мне несколько раз звонила моя Маша, но я был в таком убитом состоянии, что не хотел даже поднимать трубку. Из-за работы, которой меня наградил Вова, я не успел принять брамадол, чтобы успокоить свои нервы. После двух часов мучений он подошёл ко мне вплотную и крикнул басом:

«Какого черта тебя так долго носило? Я звонил тебе пятнадцать раз! Пятнадцать раз, Саша!». Он был в сущей ярости. Я никогда не видел его таким.

 

Свет от люминесцентной лампы помог лучше разглядеть его уродливое, красное от ярости лицо. Длинные жирные волосы свисали на бок, словно грязное полотенце. Мерзкие маленькие усики болтались под носом каждый раз, когда он пытался что-то говорить. Вонь из его рта вызывала рвотные позывы, и если бы я за всё это время хоть что-нибудь съел, то содержимое моего желудка растеклось бы по его длинному, худощавому лицу.

— Вчера я был у бывшей Маши, она передавала мне свои вещи, — тихо промямлил я.

— Я тебе в сотый, а значит уже в последний раз, говорю, — он будто бы не услышал моих объяснений, — будешь пропадать дальше, и я перестану платить. Я тебе буду, как собаке, кидать дозу, а про бабки можешь забыть.

 

«Он же нормальный человек, перестань оправдываться и скажи правду. Расскажи ему, как нам вчера было плохо, расскажи, что ты разбит уездом Маши, скажи, как ты сегодня к нему добирался и почему опоздал, расскажи …»

 

Мне пришлось заткнуть капустняка, надев еще одну маску скорби на лицо, попытался надавить на жалость:

— Ты же знаешь, как мне в последнее время сложно и вообще …, — не дав договорить, своим криком и вонью перебил Вова. Даже в том убогом туалете пахло лучше, чем из его пасти.

— Да закрой ты свой рот, мерзкая наркоша. От тебя не осталось ничего человеческого. Ты существуешь только благодаря мне и только мне! Только потому, что я так хочу, потому что я тебе это пока еще позволяю. Усёк?

Он сделал шаг вплотную и внезапно толкнул меня, а я больно ударился копчиком об угол стола. Это меня немного оскорбило, но я никак не мог ожидать, что внезапно сожму кулак и со всей силы вмажу ему в морду. От этого удара он тут же оказался на грязном линолеуме склада своей паршивой аптеки. Меня окружала тьма, и только лишь одна лампа горела над его разбитым носом. Мне так это понравилось, я испытывал странное наслаждение, как приятную теплоту внутри от любимого дела. В это время его черная кровь на лице еще сильнее вызвала во мне желание втоптать ногой эту скотскую голову. Вова лежал на полу, выл от боли, прикрывая нос, а его маленькие глазки бегали в разные стороны от страха. Тогда я ему крикнул: «Ну что, сука? Кто теперь тут главный? Моя жизнь все еще в твоих руках, свинья?»

 

Телефон разрывался от звонков Маши, поэтому я оставил это ничтожество и вышел из аптеки. Как только отдалился на несколько шагов, эта сволочь всячески пыталась меня оскорбить, но если бы не Маша, я бы вернулся и заставил его страдать. Трубку я взять не успел, а перезвонить уже не получилось, так как она выключила телефон. «Возможно, сел», — подумал я и со спокойной душой упал на заднее сиденье такси; еще несколько раз названивал ей, но телефон был по-прежнему выключен. Уже ближе к дому появлялись первые мысли, что вчера был последний раз, когда я её видел. Подойдя к входной двери, мысли оказались реальностью. Дверь уже никто не открывал. Я даже не успел попрощаться, стоял один посреди подъезда и с грустными глазками бездомной собаки смотрел на серую дверь, с которой когда-то выбегала милая Маша. После десяти попыток дозвониться, я сел возле двери и пытался разобраться, как же я буду жить дальше? Куда мне теперь идти? К кому податься? Я чувствовал себя опять брошенным и одиноким, как когда-то в детстве. К друзьям мне не хотелось, а дозы было мало. Мысль, что она навсегда исчезла из моей жизни, разрывала душу, хотелось выть. Только недавно я её ненавидел, обращался с ней, как с вещью и даже представить не мог, как на самом деле к ней привязан. Мне ничего не оставалось делать, поэтому от ярости, или безысходности, звал Машу и бил руками-ногами в дверь. Так увлёкся, что не заметил, как из-под коврика вылетел ключ от вчерашнего шкафчика. Подняв коврик, я также нашёл ключи от дома и записку. Я сохранил её, поэтому пишу в точности: «Дорогой Саша, мне нелегко было это сделать, но ждать уже нет сил. Изначально я планировала уехать по-английски, но целый месяц откладываю и меняю билеты. Прости меня. Когда ты будешь это читать, я уже буду на пути к новой жизни, которая будет, надеюсь, гораздо лучше прежней. В любом случае, возможно, когда-нибудь сюда вернусь. Береги себя, целую. Твоя Маша».

 

«Когда-нибудь вернусь»... Я тихо вздохнул, ну спасибо за надежду, блядь, и за заботу тебе спасибо ... От записки исходил аромат её волос. В те времена не до конца понимал, какой же он прекрасный. Маша, моя милая Маша, ну куда же ты? Я сильно ударил кулаком в стену, а потом вдоволь обматерил всех: Машу, стену, себя и весь мир.

 

После некоторых раздумий, я решил направиться в бар, поэтому уже через двадцать минут закидывался миазепамом, смешивая его с пивом. Пока я сидел на удобном стульчике и ловил кайф, меня какая-то жирная свинья зацепила рукой. «О-о-о-о! Это так банально!», — подумал я, но не обратил на это должного внимания. Миазепам с алкашкой всегда вызывал у меня агрессию и непреодолимое желание набить кому-то рожу. Хорошая взбучка – это то, что сейчас нужно. Пока запивал таблетки пивом, кто-то толкнул меня сзади, я повернул голову, но не увидел ничего подозрительного, поэтому списал всё на случайность. Но через несколько минут меня вновь кто-то толкнул, но уже сильнее. Я повернулся, и, недолго думая, разбил стакан об его голову. Время замедлилось, и я практически успел схватить осколки стекла, чтобы вставить ему в глаза, но за плечо моей косухи схватилась волосатая лапа какой-то детины и ударила лбом о стойку. От такой дерзости я стал ещё агрессивнее. Кровь кипела в моих жилах и хотелось драться так, как не дрался никогда в жизни. Возле бильярдного стола взял кий и уже представлял, как буду разбивать эти петушиные рожи, однако запал прекратился так резко, как и начинался, из-за мощного удара сзади кием по спине. После этого удара, и, несмотря на острую боль, я все еще был в сознании, но отчетливо понимал, что в мягкой кроватке сегодня уже не проснусь. Меня втроём отнесли в туалет и пытались обчистить карманы. Я все еще был в сознании, поэтому сильно вырывался и старался сопротивляться изо всех сил, но сильный удар ногой в голову вывел меня из колеи, и я уснул. Уснул, к сожалению, не вечным сном.

 

№4. Отравленная дорога

В этот, на удивление, солнечный день я проснулся в парке, вблизи того злополучного бара. Лучи солнца отбивал могучий дуб, а от меня воняло мочой, блевотиной и по́том. Из-за драки, с головы сочилась кровь, но мои густые черные волосы всячески скрывали рану. Я испытывал невыносимую жажду, поэтому кусал щеку и облизывал от чего-то мокрые пальцы.

Полностью обчистили мои карманы: стащили все деньги, телефон и, конечно же, миазепам, который в тот вечер вызвал у меня агрессию. Сложившаяся ситуация оставила жгучий осадок, но, видимо, не только у меня, так как вылез он: «Какой же ты мерзкий, просыпаешься в который раз вдали от дома на холодной земле, весь в грязи и дерьме, ты ничтожество. Что? Тебе не страшно? Посмотри на себя». Капустняка я всё так же игнорирую, хотя в этом он прав, но его правоту я никогда не признаю, иначе он почувствует свою силу и вырвется наружу, а мне этого не хотелось. В последнее время я стал действительно иначе относиться к таким вещам, надеюсь, не благодаря этому демону. Что-то во мне начинает меняться, неприятно ли мне было раньше просыпаться в канавах и ямах? Да, но тогда было просто некомфортно. Сейчас же испытываю злость, какую-то ярость и презрение к себе за то, что допустил такое. Нет-нет! Так не должно быть, я обязан просыпаться в кровати, а не лежать среди этого дерьма, я не хочу больше так. В следующий раз проснусь в куда более приятном месте. От этих мыслей головная боль только усилилась.

Из-за драки джинсы стали еще грязнее, одна из штанин порвалась и болталась, словно оторванные детские ручки во время столетней войны. Такие же грязные и так же бездумно болтаются по земле. Из-за последних событий чувствую, как от меня воняет, поэтому я стараюсь аккуратно обходить людей. Придерживая правой рукой окровавленную голову, а левой штанину, я поплёлся в нашу хату. Это была Хитрого хата, когда-то там жила его бабка, но она умерла, или он ее убил, а хату забрал себе. Через месяц чудесным образом умерла и вторая бабка, поэтому мы с парнями из этой сделали притон. Не спрашивая у Хитрого, мы вскрыли хату и поселились там, а он, на удивление, не стал возражать. Так и появилась у нас собственная точка, не в подвалах или за гаражами, а как нормальные и цивилизованные люди, мы варим мак, закидываемся ге́рой и просто хорошо проводим время в приятной обстановке. Вообще, Хитрый, которого, кстати говоря, звать Максим, очень странный тип. Если я писал о странных типах, то будьте уверенны, именно этот самый странный из всех странных. Сам Макс был падлой с детства. Он всегда воровал, даже у своих, врал всем подряд. Как уж на сковородке, его никак нельзя схватить, очень скользкий тип. Никогда не поймёшь, как он к тебе относится, каждый раз по-новому, как хамелеон. Из-за его постоянных махинаций мы прозвали его Хитрым и очень даже кстати. Почему же мы с ним общаемся? У него есть один очень большой плюс, Макс всегда придёт на помощь. Если у тебя серьёзная беда, Хитрый выложится на максимум, и этот его плюс перекрывает все минусы. Мы с ним разные люди, но чем-то похожи и это что-то нас порой сильно сближает. Вообще, махинация с квартирой – это не единственная махинация этого ужа, но о них позже.

 

К хате Хитрого придётся идти еще полтора часа, плеера у меня нет, поэтому попытался занять себя мыслями. Первая мысль – где взять деньги? С Вовой я поссорился, а он был моим единственным заработком, поэтому мысль о деньгах стала меня тревожить еще сильнее. Вторая мысль была о дозе. Если не у Вовы, тогда у кого? По знакомству я смогу пробить какую-нибудь дешевку, кореша всегда давали взамен на глазные капли «лескамид[4]», которые я мутил с Вовой. Позже вернулись мысли опять о Маше, но зеваки, которые проходили мимо и морщили от меня нос, не давали насладиться сладкими мыслями о бывшей. В голову лезли разные вещи: как она добралась, чем занимается, вылечится ли и главный вопрос: как она там без меня? Если вылечится, то с кем будет? Какой она станет? Каким будет её парень? Бизнесмен со спортивным телом? Или такой же раздолбай, как я? Офисный клерк или просто обычный парень-работяга с улицы? Выйдет ли за него замуж?

 

«Если она и не выйдет, то никогда не вернётся к такому ничтожеству, как ты» — внезапно полетели новые обиды от капустняка; все чаще и чаще он терроризирует мой мозг. Грязные шнурки неприятно волочились по земле, поэтому я присел на лавочку, чтоб их завязать, а после немного отдохнуть. Солнце пригрело уставшие плечи, появилась легкая дремота. Совсем расслабился, обмяк и тем самым дал волю червю: «Посмотри на себя, меня воротит от того, что я живу с тобой, грязное животное, паршивый наркоман, ты не достоин ничего, что имеешь в своей жизни. Ты даже не достоин меня и скоро потеряешь совсем всё, облик человека ты уже потерял и…» И? Что «и»? Видимо научился его затыкать, самое лучшее оружие для борьбы с мерзкими червями — это полностью их игнорировать.

 

Я встал с лавочки и уже был на пути к притону Хитрого. Сейчас прохожу знакомые дворы, где почти везде пускал по вене. Вот мои любимые деревья, там было приятно засыпать на лавочке летом. Чуть дальше, за тем серым домом, находится приятная маленькая чаща, где мы кололись еще до нормальной хаты. Мне навстречу идёт милое создание лет пяти с мамой за ручку. У нее длинные косички и на голове большой розовый бант. Маленькие детские ножки, маленькие ручки и тоненький писклявый голосок. Я никогда не любил детей, но эта девочка вызывает у меня умиление. Я бы купил ей мороженое, сходил с ней в зоопарк, мы бы вместе кормили животных, играли в догонялки и просто общались. Уверен - ей бы понравилось. Хочется взять это милое, хрупкое создание, за её нежные плечи и подкинуть к небесам, к солнцу, к богу. Как красиво переливаются эти светлые волосы, как блестит её мягкая кожа! С помощью своих маленьких ножек, шаг за шагом, она всё ближе подползает ко мне; когда-нибудь и у меня будет такая девочка. Открыв свой маленький ротик, дитя звонко и громко спросила у мамы, почему «дядя» такой странный. Её формулировка мне уже тогда не понравилась, но я решил показать себя с хорошей стороны и пообщаться с милым, непорочным созданием. Остановился, повернул голову влево, натянул улыбку и хотел уже сказать несколько милых слов этой душке, но тут случилось то, что существенно меня оскорбило. «Это, наверное, бомж, дорогая, давай пойдем быстрее». После этих слов я еще слышал удивлённые отголоски девочки, которая интересовалась, почему мы стали быстрее идти и кто такой «бомж». В тот момент я ощущал себя куском дерьма, который размазали рукой по стенке туалета. Казалось бы, еще сильнее меня обидеть невозможно, если бы они обе плюнули мне в лицо, то это было б куда приятнее, чем вот это. Когда меня вчера избивали жирные бичи, я себя ощущал гораздо лучше, нежели сейчас. Это милое создание и её паршивая мать отвергли меня, пнули, как собаку. Это был последний раз, когда я хотел наладить с этими людьми хоть какой-то контакт. Всё, больше никаких попыток, больше ничего.

 

Притон уже виднелся на горизонте. Небо странно переливалось из розоватого заката в красное месиво. Солнце, которое, казалось бы, практически село, тут же очутилось в самом центре неба и буквально пылало огнём. В голове звучал детский плач, крик и смех посторонних людей. Странный старческий голос усердно твердил, что мне надо уйти, надо потеряться именно здесь и сейчас, он будто бы приказывал не сопротивляться и отдаться «ему». Я не понимал, что происходит, кто такой «он» и мне становилось страшно, холодный пот стекал ручьем, захотелось убежать, но я еле волочил ноги. Тело совсем перестало слушаться, закружилась голова, я обмяк и опустил левую штанину. Порванная штанина запуталась в ногах, и я упал лицом в асфальт. В глазах появилась пустота, вокруг всё почернело.

 

Я чувствовал, как тёмное и тёплое море согревало мою душу и тело. Я любовался его рельефом и ощущал невыносимое чувство радости, будто бы все мои мысли и чувства растворялись в этой талой воде. Ощущал себя маленькой песчинкой в руках могучего творца. Мужской голос назвал моё имя, поэтому недоверчиво и с осторожностью повернул голову. Тогда я увидел чьи-то большие, но знакомые, мужские ноги. Не знаю как можно различить ноги, но мне казалось, будто бы они всю жизнь мелькали перед моим лицом. И, наконец, вытащив голову из воды, я увидел лицо отца, который улыбался и махал мне большой рукой. Внезапно, подняв меня на руки, словно куклу, он унёс на пустой берег. Папа опять уносил меня от спокойного, тихого моря, в котором всё спало, и я бы уснул, растворился, словно лёд на солнце. Как говорил тот старческий голос, перестал бы сопротивляться и отдался «ему». Тогда больше всего я хотел исчезнуть, как капля холодного дождя, стекающая по запотевшему стеклу. Словно река, влиться в просторный и тихий океан. Будто бы не было ничего: ни людей, ни солнца, ни бога, только я, папа и вечность. Грубыми руками отец кинул меня на песок, смотрел сверху вниз, оголил железный зуб и жутко хихикнул. Он мне что-то прошептал, но я ничего не услышал. Подорвался с места, чтоб переспросить и в этот раз всё расслышать, но меня откинуло назад. Он раскрыл рот, его зубы кровоточили, это очень странно, но оттуда вылетел черный ворон мне в сердце. Я упал на песок, а он сказал: «Ну что же, Саша, всем приходит конец».

 

Через мгновение открыл глаза и тут же почувствовал острую боль в груди. Десятки лезвий устроили миксер в моей душе. Перед глазами красовался черный асфальт, который был виновником разбитого лица. При падении я ушиб губы и нос. Лицо полностью измазано моей кровью и асфальтной грязью, а с волос всё еще сочилась кровь, поэтому я почувствовал, как она медленно стекает по лбу. В целом, я выглядел так, будто бы меня избили. В каком-то смысле, возможно, всё так и есть. С трудом опёршись на руки, хотел встать, но вместо этого перевернулся на спину и сплёвывал кровь с грязью. Потрескивая кусочками песка, вытирая лицо рукавом косухи, я пытался привести себя в человеческий вид, но ничего не получалось. Кровь размазалась по всему лицу и теперь отпечаталась на рукаве косухи. Отходняк, избиение, а особенно разбитое лицо – это всё отняло у меня последние силы, чтобы даже встать на ноги. Я лежал на земле и наблюдал за уже практически ночным небом, но через десять минут почувствовал, как чей-то горячий язык облизывал моё лицо. Как позже оказалось, этот язык принадлежал псу, который меня охотно «умывал» в то время, как странная хозяйка стояла в стороне. Пришлось подождать, пока женщина справлялась со своей застенчивостью, но видимо какая-то её часть одержала верх, поэтому она подошла ко мне, и, не разглядев полностью, начала угрожать ментовкой. Я молча повернул лицо в её сторону. Вдруг она разглядела кровь и тут же тысячу раз протараторила извинения и в конце предложила вызвать скорую. Я ловко увильнул от скорой, рассказав историю о том, как меня якобы избили и ограбили несколько подростков, а я весь такой порядочный и хороший. Она сделала жалостливое лицо, достала платок, что-то причитала про поколение, про Бога, и, в конце концов, протянула мне этот платок с вышитыми розами. Не поднимаясь с земли, я вытер лицо и уже тогда смог встать в полный рост. Воспользовавшись неловкой паузой, поблагодарил её за помощь и, конечно же, попросил деньги на «дорогу домой». Эта дура повелась на мою уловку, дала больше, чем надо, поэтому вдвойне довольный и с лавэ я поплёлся в притон.

 

№5. Лиза-подлиза

 

С виду квартира выглядит обыденной, но, зайдя внутрь, понимаешь, что она вовсе не обычная. Читатель вряд ли представит тот запах, который витает в воздухе. Этот непередаваемый аромат свёл бы вас с ума. Для неподготовленных людей в таком месте будет очень сложно находиться. Всюду вонь, просто непереносимая вонь, к которой очень сложно привыкнуть. Помимо смеси наркотических средств вас просто сведёт с ума вонь грязи. Серьёзно, просто вонь человеческого грязного тела. По углам валяются шприцы и бутылки, а когда-то белые стены покрылись густой сажей. Потолок отсырел и высыпался на пол, а ленивые наркоши разносили его по всем углам. В доме стены были очень хлипкими. То ли от того, что тут происходит, то ли дом сам по себе такой плохой. Любое слово или шорох в начале квартиры можно услышать в конце за закрытыми дверями. Но самое классное – это параша. Представьте себе общественный туалет, который никто никогда не мыл. Но его не то чтобы совсем не мыли, самое комичное – это попытки здешних барышень привести в порядок эту мерзость. Например, можно запросто увидеть, как дыра в стене заклеена прокладками. Ну или ванна, которая может быть заткнута тряпкой и туда просто насрато. Насрато в ванну, насрато и нассано в раковину. Какой-то части здешних обитателей абсолютно побоку, что они делают и где они живут, другой же части наоборот. Ёрзающий в разные стороны туалет, сломанная полка, которую никто и никогда не повесит. Вечно полное мусорное ведро, невероятно сырой запах, почерневшие стены и… ладно, не буду вас травмировать, если будете находится там упоротым, то вряд ли обратите внимание на эти бытовые мелочи.

Я встретил своих корешей, они меня приняли очень радушно. Мы приобнялись, немного пообщались. Тут были все знакомые: Пашка, Леха, Гриша и другие пацаны, но Хитрого среди них, увы, я не увидел. Парни сегодня были не особо веселы, о чем-то громко спорили. Леха, как самый прожжённый из всех, с прохода узнал у меня за ширку, но мои карманы были пусты. Я уже хотел завести с ним диалог, но после отказа он сразу же потерял ко мне интерес и пошагал от меня прочь. Тот вечер выделялся на фоне остальных, все были слишком напуганы и отчего-то дёрганные, хотя обычно народ на расслабоне. Народу было больше обычного, шум с каждой минутой только усиливался. Кто-то притащил ватман и они рисовали, а также что-то бурно обсуждали, но тогда я не проявил никакого интереса, потому что мне нужен был Хитрый. Из-за этой канители я давно не был в душе, прошлую ночь вообще провёл на земле, поэтому от меня исходила сильная вонь. Знаю, здесь этим никого не удивишь, но мне было паршиво. Сейчас в ванную не проникнуть, но у меня всегда был хороший вариант погонять чьи-то вещи. В одной из комнат, а их было четыре, я нашёл длинный шкаф, из которого выпал порядочный свитер, а сверху висели темно-синие, вполне себе порядочные джинсы. Я скинул с себя балласт из грязи и пота, надел чистые вещи, взял дезодорант, задумчиво проводил вверх и вниз, пока не увидел Лизу. Она уже несколько минут молча курила в дверях. Лиза – моя очень давняя знакомая, она была старше меня на несколько лет. До бывшей мы постоянно с ней кутили. Бухали, раскуривались, нюхали и вообще, отлично оттягивались на заброшенных стройках, воровали на заправках, в супермаркетах и, в общем, были счастливы вместе. Да, это было прекрасное время. Появление Елизаветы вызвало во мне нотки тёплой ностальгии. К сожалению, мы не виделись уже несколько лет, так как она перестала появляться в нашей компании из-за Рябого. Рябой был серьёзным мужиком на нашем районе, про него много чего поговаривали, что есть выдумка, а что правда ­– я не особо интересовался, но знал главное – с ним лучше не связываться. Поэтому, как только она стала с ним тусоваться, я постарался её позабыть, ну а потом объявилась Маша и пошло-поехало.

Лиза имела такой стервозный, в какой-то мере, сучий характер, а её черный прикид только подчеркивал стервозный образ. Черные губы, черные волосы, да и душонка её, в общем-то, была куда чернее этих нарядов.

 

Знакомство с ней произошло при странных обстоятельствах. Тогда я еще не знал толком этого города, приехал со своего родного в чужой на учебу, ни с кем практически не общался и никого не знал. Я в тот момент сидел в комнате и читал книгу, и тут впервые увидел Лизу. Она зашла в нашу комнату, поставила цветы в вазу со словами: «Тут пускай стоит, у меня места нет» - и ушла. Ушла и ушла, — подумал я, и черт с тобой. Но она периодически появлялась у нас, со всеми моими соседями общалась, и с соседями моих соседей по комнате, в общем и целом – фигура активная и популярная. Я же тогда, после всех событий тогдашнего города и моей еще пока юности, не сильно отошёл от всего происходящего. В тот период я был загружен и затюкан всем вокруг. Новые лица, новые места, новое место обитания и так далее. Я читал, учился и думал, что не я зачинщик и виновник всего, а место, где я был. Будто бы место создало меня чудовищем, а не я сам. Я понимал, что не место виновник, но всецело верил в свою порядочность и честно пытался меняться. В моих руках торчало эссе Сартра «Экзистенциализм – это гуманизм» Там писалось о том, что человек создаёт себя сам с нуля. Человек есть сумма его поступков, мыслей и так далее. Я тогда задумался серьёзно над тем, кого я из себя создал и подошёл к окну, зеркал то у нас не было. Под шумные крики соседей за стенкой, ночью, у окна с книгой в руках я разглядывал свои прыщи, сальную кожу и такие же волосы. Правой рукой непроизвольно облокотился о подоконник, где стояла ваза, и распанахал себе руку. Ума не приложу, как это произошло. Крови была тьма. Тогда в шоке я вылетел пулей из комнаты в поисках хоть чего-то, и навстречу шла пьяная Лиза. Она сагитировала своё окружение, которое сидело на полу, облокотившись о стены, ей даже ничего говорить не пришлось, она практически жестами заставила мне помочь. Уже пьяные, полусонные студенты волочились в разные стороны, дабы частично мне помочь. Лиза наблюдала за происходящим и, наверное, тогда пыталась меня как-то изучить. Прошло две недели с той встречи и я уже частично забыл о ней, как вдруг происходит следующая ситуация. Поздно ночью, всё в той же комнате, я лежал и пытался читать книгу. Пытался, потому что все мои соседи уже сопели, а я дочитывал Чехова в темноте, подсвечивая фонариком из зажигалки. Как вдруг слышу какой-то грохот, в комнате замок был хлипкий, поэтому мы даже не закрывались. Кто-то вламывается к нам, я маленько испугался, бросил книгу с фонариком и пристально вглядывался в темноту. Оттуда вышли три силуэта, которые покачивались в разные стороны. Два силуэта положили один силуэт мне в кровать и удалились. По длинным волосам и женскому амбре я понял, что это девушка, и обрадовался. Она расположилась в моей кровати, периодически делая попытки меня вытолкать оттуда. Наутро никого уже не было и я мог только догадываться, кто это мог быть. Мне было жутко интересно всю ночь, но я никак не смог её разглядеть. Зажигалка упала ей в лифчик, лампу включить не выйдет и с коридора свет не падает. Уже на следующий день в столовой ко мне подсела она с шоколадкой в руках и говорит:

— Милый мой, скажи мне пожалуйста, тебе какую? Молочную, черную или, может, за холодненьким сбегать?
— Что, простите?
— Не прощаю, жеребец. Как рука твоя? Кстати, это тебе. — Она протягивает мне шоколад. — Ну что ты молчишь? А «спасибо» за шоколад будем говорить или как?
— Да-да, спасибо конечно. Я просто не совсем понимаю, а за что мне это?
— Ха-ха, глупышка. Ну как это за что? — Лиза подсаживается ко мне ближе. Правым локтем опирается о быльце скамейки, кладёт ногу на ногу и убирает челку со лба.
— Что, не узнал меня, что ли? Ну это я, Лиза. А ты Саша, — она толкает пальцем мне в грудь, — мне твои друзья уже всё про тебя рассказали.
— Не пойму, так это ты у меня в кровати сегодня ночью лежала?
— Аллилуйя! До него дошло. Спасибо, что приютил меня и вот за это я даю тебе шоколадку. Всё понятно? Ладно, еще увидимся. — И она ушла. А потом началось такое, ну такое началось. Ну просто та-ко-е. Как оказалось потом, она тоже любительница упарываться. Я сразу после той беседы наглухо забил на всё вокруг и меня даже через полгода отчислили. Потому что я просто не мог уделить ни секунды своего времени ни на что и ни на кого, кроме Лизы. Вот тогда я по-настоящему жил. Каждый день своей долбаной, скучной, никому не нужной жизни я проживал с удовольствием. У нас было всё, вообще всё. Мы так нравились друг другу и не портили эти отношения навязчивыми поступками, какими-то обязательствами и прочим мусором. Мы любили и дорожили тем, что у нас было в тот момент. У Лизы оказались хорошие друзья и она меня таскала кругом. На удивление, она была интеллектуально развита. Помимо постоянного кутежа, мы не забывали с ней о культурном мероприятии. Несколько раз, на электричках, мы добирались до области и смотрели концерты различного рода. Это было прекрасное время, конечно, за это время пришлось заплатить. И, как это часто бывает, в сердце остаются не приятные воспоминания, а, в основном, боль за расплату этих воспоминаний. В один из дней она перестала появляться в моём поле зрения. Тогда стояли таксофоны на улицах, и я купил карточку и названивал по всем номерам, но её нигде не было. Потом она появилась, попросила ничего не спрашивать, где она была. Всё уже не было, как прежде, и мы это чувствовали, а потом она опять пропала, и я уже от знакомых узнал с кем она. И я ничего не мог в тот момент поделать или просто не хотел. И остался один, и грустил, и пил и много чего еще, и нашёл Машу, и забыл об этом. Или сделал вид.

 
По всей видимости, Лиза тоже рада была меня видеть. (Я был практически голый, еще бы). Пока накидывал чужой свитер, Лиза приобняла и с интересом принялась меня разглядывать. В голову пришла мысль – по такому случаю отложить поиски Хитрого, так что я быстро оделся и пошёл с Лизой к подоконнику, пока на кухне всё еще что-то очень живо обсуждали. Мы с ней вместе сели, я в руке держал пиво, в зубах косяк, который она для меня где-то нарыла, а Лиза попивала портвейшок и курила. Разговор не клеился, я слишком терялся, мямлил что-то про погоду, про политику, а она курила одну за одной и с каждым словом теряла ко мне интерес. Дрожь по спине усиливалась, я заткнулся посреди фразы и уставился в пол. Так мы просидели целую вечность, а потом она сказала:

«Саша-Саша, ты знаешь, а я вот всё думала о тебе, хоть была с ним, а всё равно вспоминала о тебе, у нас столько всего общего, так много было приятных моментов!». Я покивал головой, протянул даунское: «Да-а-а-а-а» и заткнулся.

 

Я поджёг косячок, сделал пару затяжек, дым разлетелся по моему телу, появилась знакомая горечь во рту. Я взглянул в открытое окно на пасмурное небо, собрался с мыслями и решился спросить:

— Ну раз думала, тогда почему тогда ты была с ним, а не со мной? Ведь нам так хорошо было, помнишь?  Как тогда таксиста вскрыли, помнишь? А ты ногу подвернула, так я тебя на себе нёс. Или как ты на того быка на кругу наехала, а мне пришлось за тебя заступаться, а я еще потом по лицу из-за тебя получил?
— Да, Саш, конечно, я всё помню. Но понимаешь…
— Нет, Лизок, подожди. Ты мне объясни дураку, я может че-то не понимаю. — Я подорвался с подоконника. Лицо побагровело, в глазах появилась злость. Или обычная усталость, люди её часто путают со всеми чувствами на земле и никогда не различают эту усталость в глазах. А когда она в глазах – это вообще очень страшно, если увидишь эту усталость, то... В общем, я ей говорю с этими усталыми глазами:

— Ты объясни, на хера ты от меня ушла, да еще и к этому? Да еще и ничего мне не сказала?

Лиза натянула фальшивую улыбку, левой рукой смахнула прядь волос со своих черных глаз:

— Дурак ты, Саша, мы же с тобой парой не были, я ведь хотела отношений, какой-то почвы под ногами, а у тебя даже работы тогда не было, — она сделала несколько глотков из бутылки. Пойло стекало ей на подбородок и капнуло на грудь, она кончиком языка облизала пухлые губы, положила руку на кофту и отвернулась в другую сторону. Я обратно сел на подоконник, но уже подальше от неё.

Мы опять затихли. В голове искал какие-то темы, прошлые события, за которые можно было хоть как-то зацепиться, но ничего не приходило на ум. Зато вспомнил несколько крутых моментов, как мы с ней любили друг друга во всех местах и позах. На вокзалах, заброшках, парках... Она была прекрасна во всем. Тогда еще больше начал понимать, как же я по ней скучаю. Я хотел ей об этом напомнить, чтоб затронуть те прежние чувства, те маленькие, т-о-о-о-ненькие нотки её нутра, но испугался обратного исхода. Отложив бутылку в сторону, зажал в зубах косяк и аккуратно положил руку ей на колено. Хоть колено было немного холодное, но зато очень нежное и знакомое. Опять проникся воспоминаниями, дым медленно разлетался по моим лёгким, я отдался забвению, а она продолжила:

— Я хотела быть с тобой, мне не хватало тебя, Саша, я так часто вспоминала, всё сравнивала тебя, думала, ждала, но ты ведь всё сам понимаешь, — Лиза тяжело вздохнула, — нужны были деньги, вещи, дорогие поездки. Он меня устроил на тёплое место, а я тогда уже беременная была, наверное, по большей мере из-за дочери так поступила.

 

Конечно, мне это всё не нравилось, но что я мог сделать? Не упрекать же её в том, что она предпочла деньги вместо меня. Какая-то моя часть даже соглашалась с этим. За шторами стояла еще одна бутылка пива, которую я вливал в глотку. Я делал всё, что угодно, лишь бы молчать, но душа так хотела кричать!

— Ну так всё-таки, ты же ушла от него, и я один тогда остался. И вот ночь, и мы с тобой вдвоём, — я подвинулся ближе, сжал руку и решился поцеловать её в шею. Лиза откинула голову и закрыла глаза. После поцелуя я спросил:

— Ну так, если были деньги и связи, почему же вы расстались? Всё было, как ты хотела.

— Мы не совсем расстались, я просто собрала вещи и молча ушла, вот уже месяц на съёмной, впрочем, это тебя не должно касаться. — Я замолчал и опять уткнулся вниз. Она продолжала:
— А ты сейчас один? У тебя, вроде бы, девушка была?

Я опять не знал, что ей сказать. О своих чувствах к бывшим не принято говорить, да и неприятно.

— Была и была, ничего особенного. Мы с тобой давно не виделись, давай не будем о бывших.

 

Мы взялись за руки, как подростки, сидя возле открытого окна, но нас разделяли наши полупустые бутылки и полупустые сердца. Лиза положила голову мне на плечо, я положил руку ей на тёплую щеку, осторожно повернул к себе и неуклюже поцеловал в губы. Она мне ответила, и мы растворились в поцелуях. Это чувство можно было бы сравнить с приходом от геры. Я был так счастлив, уже и не помню себя таким счастливым. Целовал её шею, плечи и руки. Уже через несколько мгновений мы лежали полуголые на кровати одной из комнат. Она сидела сверху, и я любовался изгибами её тела, трогал эту нежную кожу, она целовала меня за ухом, и от этого я аж извивался. Хотел войти в неё, но не мог помешать ей, что она со мной делала! Позже меня поразило, как она умело на мне двигалась, правой рукой я ласкал её грудь, а левой прижимал к себе за талию.

После того, как мы закончили, я тут же провалился в сон, но через несколько часов меня разбудил мощный стук в дверь. Кто-то стучал и упорно меня звал. Удивительно, что моя Лиза не проснулась. В темноте, накинув одежду, я вышел в коридор и увидел толпу, как минимум, из семи человек. Они мне что-то говорили про деньги, про дозу, про какую-то машину, но я ничего не понимал. На улице уже светало, так как я успел надеть только штаны, по телу пробежался холодок, и мне захотелось вернуться обратно. Уже повернулся в сторону тёплой кровати, но Хитрый схватил меня за правое плечо и грубо толкнул в сторону окна.

Находясь возле того же подоконника, он расспрашивал, что у меня с лицом и руками. Мои глаза слипались, а тело распадалось на несколько частей, поэтому я зевал и молчал.

 

Видимо, Хитрый не подумал о том, что я устал, что с девушкой, и вообще – мне пора бы поспать. И зная его, это неудивительно. Хитрый у нас – это такая личность, которая ставит себя чуть ли не выше Бога. А как он начнет себя расхваливать, то это до вечера. Люди могут выйти покурить и уже зайти обратно, а он всё так же будет рассказывать, как он тому сказал, как того объебал. С ним мы познакомились одним дождливым днём. Я тогда забыл взять зонт, забыл узнать погоду, забыл надеть нормальные вещи. Короче говоря, я тогда забыл обо всем и бежал куда-то. Уже не помню, куда мчался, но помню, как мне следовало повернуть в один из узких переулочков. И только я свернул, как мне навстречу бежал худощавый, длинноногий парень, словно цапля, чмокающий по этим лужам. Он буквально снёс меня с улицы и сбил сумку с плеча, и еще так пристально зыркнул своими орлиными глазами в мои. Меня это немного сбило с толку, но я ему кричу: — Свинья, смотри куда прёшь, а не то… — И тут он мне заявляет, полуоборотом так, немного сбавляя темп:

— Братан, беги, меня менты щимят, и у тебя то глазоньки красные!

И я тогда рыпнулся в его сторону, немного замешкался - стоит ли бежать? Но уже всё равно рефлекс сработал и останавливаться было уже поздно. Оглядываюсь назад и вижу, как менты, придерживая фуражки, бегут прям на нас. И много их было, человека четыре, может даже больше. Мы тогда успели от них удрать и как-то притёрлись друг к другу. Скурили полку, пообщались и что-то как-то у нас наклёвываться стало. На какое-то время он потерялся, и я подумал тогда, что жалко терять знакомых, их и так толком не осталось. И я тогда аж ойкнул от радости, когда он нашёл меня и предложил какой-то магазинчик вскрыть. «Какая радость!» - тогда подумал я, - «Вот это шикарно!» И он меня несколько раз прокидал потом с этим всем, хотя я на него и зла не держу.

 

— Нам нужна твоя помощь в одном деле.

— В каком ещё деле, Хитрый, ты с ума сошёл? На дворе четыре утра, рассвет, отъебись от меня, я уже несколько дней толком не спал.

— Да подожди ты, на том свете выспишься. Послушай лучше меня. Есть наводка на одну ювелирку.

— Ну и что с этого? Какая еще ювелирка? Я тут причем? Поспать дай.

— Не перебивай, слушай, что тебе говорят. — Он толкнул меня в плечо, — На Свидригайлова есть ювелирка, там работает дед, ему шестьдесят лет, мы можем… — Я случайно и очень громко чихнул ему в лицо. А вместо извинений сказал:

— Хитрый, я не буду грабить магазины, на хуй иди.

— Не ругайся ты так и не нужно тебе ничего грабить, мы сами всё сделаем. Тебе нужно его только заговорить, усыпить его бдительность, скажем так. Мы с пацанами уже всё придумали, половину недели план составляли. Пока ты там пропадал где-то, мы даже нашли того, кто это всё скинет по-тихому.

— Я всё равно не буду участвовать в твоих махинациях. Мне хватило того, как ты меня с таксистом кинул в прошлом году.

— Это было в прошлом году, а сейчас я тебе предлагаю реальную, прибыльную тему. Я слышал, ты своему фармацевту по роже заехал? Где теперь бабки и дозу брать будешь?

— Мои бабки – это моё личное дело. А по поводу дозы, то я вообще завязать могу. После этих слов я ушёл в спальню, хлопнул дверью и упал мёртвым грузом на кровать.

 

№6. Недостойное ноу-хау

 

Я проснулся ближе к полудню. За окном светило солнце, а рядом лежала обнаженная Лиза, поэтому настроение увеличилось как сверху, так и снизу. День пестрил приятными событиями, которые я сегодня собираюсь осуществить. Сейчас смою с себя вчерашнюю грязь, что-нибудь поем и пойду с ней куда-нибудь тусоваться, как раньше. Как я скучал по ней, вот чего мне не хватало всё это время, настоящей женщины, которая знает, чего хочет в этой жизни. Лиза всё еще спала, появилась мысль продолжить вчерашнее, но я сразу отмёл эту мысль в сторону. Несколько минут любовался её роскошными ногами, алой грудью, выпуклой задницей и шикарными волосами. Я возбудился, в какой-то мере секс – это тоже наркотик, и мне его хотелось больше всего.

 

Лучи солнца резали глаза, пробиваясь сквозь дырявые пыльные шторы. Пришлось подняться с кровати, чтоб задёрнуть их посильнее, но, когда я встал, то услышал шум гремящей посуды на кухне, которая находилась сразу за стенкой. Схватил чужие вещи, которые нашел здесь вчера, быстро оделся и помчался на кухню, но никого там уже не нашёл. Появилась мысль смыть с себя вчерашнюю грязь, и уже через минуту я стоял в душе. Он был противен и чем-то напоминал заправку, но всё же пришлось кое-как помыться. Грубым полотенцем попытался вытереть лицо, но ощутил острую боль. Оказывается, я содрал вчерашние раны, которые теперь щипали лицо. В зеркале я не узнал себя, всё было в мелких рубцах и ссадинах. С этим уродливым лицом было стыдно показываться Лизе на глаза. В животе происходил ураган и желание поесть становилось сильнее забот о эстетическом виде. Но всё оказалось не так уж просто, оказывается, несмотря на тишину, мы были не одни. Выходя из ванной, я пересёкся взглядами с Хитрым. Я бежал на кухню, а этот обратно. Говорить с ним не хотелось, но Хитрый пожал руку и моргнул мне правым глазом. В маленьком коридорчике, который был на распутье кухни с ванной, мы простояли несколько секунд, глядя друг другу в глаза. Помимо длинного тела, Хитрый так же обладал вытянутым лицом, горбатым носом и длинными волосами, которые падали на глаза. Некогда молодая кожа походила на старческую, виднеются морщины, кожа теряет эластичность. Никогда не замечал таких тонкостей, но сегодня они вызвали отвращение. «Саша, разбуди Лизу, я чай с яйцами сделал, нам надо втроём поговорить о деле!». Я фыркнул ему в ответ и убежал в комнату. По дороге тешил себя фантазиями и воспоминаниями о вчерашней ночи. Представлял, как она будет мило просыпаться, потягиваться, а потом мы позавтракаем и вдвоём поедем гулять. Но когда я зашёл в комнату, всё было совершенно иначе. Она была одета, накрашена и с грубым выражением лица уставилась на меня, словно коршун в свою добычу. Дело было даже не во взгляде, а в чем-то таком, необъяснимом. Не могу описать, но бывает, когда спинным мозгом чувствуешь, что всё идёт не так. Вот бывает, когда всё так, а бывает, когда не так. И что послужило виной – выяснить невозможно. Я часто об этом задумывался, но до сих пор мне это неясно. Конечно, я, как истинный скептик, иду наперекор своим внутренним чувствам. Быстро подошёл, как бы подбежал, чтобы поцеловать, но она буквально оттолкнула меня своими маленькими руками в сторону. С такой силой, что у меня загудела грудная клеть.
— Саша, ты что, идиот? Что ты делаешь?

— В смысле «что я делаю»? Хочу приобнять свою женщину. Ну, иди же ко мне.

— Ха-ха-ха, «женщину»? — Её лицо исказилось в глупой ухмылке. — Александр, тебе не кажется, что ты что-то путаешь? Это был просто секс! Или у тебя «просто секса» давно не было?

— В смысле? О чем ты говоришь? Ты мне вчера чуть ли в любви не признавалась, руку мою сжимала, а теперь ты говоришь, что это «просто секс»? Я думал, мы теперь вместе.

— Вместе? С тобой? Что ты несёшь? Я вчера была бухая, и мне хотелось тупо мужика, а тут ты нарисовался, тем более бывший.

 

Я теперь понимаю, что чувствовали мои барышни, которых я каждый раз выкидывал на улицу.

— Так, ладно, хорошо, — не сдавался я, — может быть сегодня еще раз повторим?

— Да уж нет, спасибо, я трезвая с нищебродами не трахаюсь.

Я напряг скулы, увеличил ноздри и от злости ладонь тянулась к её щекам, но руку удержал и виду не подал.

— Во-первых, с чего ты это взяла? Я не нищеброд, у меня есть работа. Ну точнее была, но я всегда могу вернуться обратно или найти новую. А во-вторых, с каких пор тебя начали так сильно деньги волновать?

— Хитрый рассказывал, как ты своему начальнику нос сломал и что у тебя ни денег, ни работы. А деньги меня волнуют, Сашенька, с тех самых пор, как у меня появилась дочь. Даше уже три года и самое последнее, что я буду делать – это спать с такими неудачниками, как ты.

Я не смог ничего ответить, наверное, тогда не было смысла что-либо говорить. Живот заурчал от голода да и дальше размусоливать с этой сукой не было смысла, так что я хлопнул дверью и быстрым шагом пошёл на кухню.

Там уже сидел Хитрый. Что он, что Лиза вызывали у меня отрицательные чувства и в моих планах было быстро поесть и сразу же вернуться домой.

 

На кухне действительно вкусно пахло. Завтрак накрыт на три персоны. Два скромных яйца и стакан светлого, холодного пива. Отхлебнул пивка, молча взял вилку в правую руку и наслаждался холодной яичницей. Всеми силами старался не думать о том, что произошло в спальне, но получалось неудачно. Хитрый всё это время сидел у другого конца стола, но когда я взялся за вторую яичницу, он с грохотом подвинул ко мне тарелку и подсел ближе.

— Саш, я вчера тебе хотел сказать об одном прибыльном дельце. Тебе понравится. Пока ты пропадал несколько дней, мы даже нарисовали план.

Тут он достал какой-то блокнот и тыкал им мне в лицо, пока я накалывал на вилку второе яйцо. Кроме закорючек и цифру в двадцать тысяч баксов я ничего не видел. Любой человек, даже довольно обеспеченный, обратил бы внимание на такие деньги, а уж тем более я, бедный наркоман, которого сегодня уличили в бедности.

— Макс, я кроме двадцати тысяч тут ничего не вижу.

— Вот и хорошо, ты главное уже знаешь, а детали я тебе на пальцах покажу.

Тут он встал, закатил рукава дешевого пиджака и действительно махал руками, при этом что-то упорно объясняя. Из всего, что он мне рассказывал и показывал, я только понял, что они собираются ограбить ювелирный магазин какого-то пенсионера.

 

Я уже доел яичницу, в левой руке держал всё еще холодное пиво и думал о том, на чём в этот раз сидел Хитрый, чтоб нести такой бред. Но позже оказалось, что он ни на чём не сидел и действительно говорил это всё всерьёз. Какой-то дед, какой-то Костя, какие-то двадцать тысяч долларов. И это всё за каких-то десять минут. Мой мозг кипел, я ничего не понимал, а когда я ничего не понимаю, то начинаю злиться. А когда злюсь, то могу въебать и Хитрый это знал, на то он и Хитрый. Я чувствовал, как уже подкрадывалась злоба, но всё как-то прошло в тот момент, когда увидел Лизу у дверного проёма. Она молча зашла на кухню. Я демонстративно, не обратив никакого внимания, одним махом допил пиво. Она села за стол сразу напротив меня, подожгла сигарету и смотрела прям в моё лицо. Хитрый наконец-то замолчал и уставился на Лизу, а она на меня, а я на пиво. Такой вот любовный треугольник. В детстве, когда меня ругали, я представлял, что нахожусь за невидимым барьером. Я могу видеть людей, а они меня нет, и от этого становилось спокойнее. Наверное, что-то такое в моей голове происходило и сейчас.

— Ну чего молчите, мальчики, или я чем-то вам помешала? — Она стряхнула пепел в пепельницу и отставила её в сторону указательным пальцем левой руки. Затем она сжала сигарету в зубах, подпёрла правой голову, щурила глаза и всматривалась, изучая, меня.

— Всё о том же, вот рассказываю ему о ювелирке, но он слушать не хочет. Думает, что я шутки шучу.

Я хотел вставить слово, но она меня опередила. Лиза выдохнула дым, причем нарочно недалеко от моего лица и сказала:

— Послушай, Саша, они хотят ограбить ювелирный магазин, но им нужна твоя помощь.

— Это я понял, Лизонька, а вот причем тут я и какая помощь – это мне неясно.

— Вот это я тебе и пытаюсь объяснить, Саша, послушай. У нас есть человек, который всё организует, но если мы не хотим никого убивать, а мы не хотим, то нам нужен твой подвешенный язык.

— По-моему, Хитрый, подвешенный язык тут только у тебя.

— У меня на это дело другое задание. Короче, просто послушай нас, а потом уже решай. — Я всё-таки решил послушать, о чем он мне расскажет. В любом случае, подумал я, мне всего-то придётся потратить несколько минут своего времени, а потом я смогу выйти спокойно на улицу, прогуляться по городу. Тем более у меня есть знакомые, которые торчат деньги, так что не пропаду. Я ему говорю:

— Если послушаю, то ты меня оставишь в покое? Дашь наконец-то вернуться домой?

— Да катись хоть на все четыре стороны, но сперва послушай, что я тебе предлагаю. Как я уже говорил, есть ювелирка, где работает один дед. Ему уже под сраку лет, поэтому особого сопротивления от него не будет, тем более мы сделаем всё чисто. — Пока Хитрый бубнил этот текст, я молча наливал остатки светлого в свой стакан и цокал горлышком о края стакана.

— Кто «мы» вообще? Что «мы» будем делать? Как «мы» будем его грабить? Ты че, опять меня подставить решил? — Каждое «мы» я интонационно подчеркивал.

— Да подожди ты, ёмаё, послушай, что говорю. Так вот, у нас есть там свой охранник, который сделал уже слепок ключа. Его смена будет в пятницу, то есть уже завтра, поэтому времени у нас совсем нет. Нужно готовиться, а я и так ждал, пока ты проспишься. — Я смотрел в окно и цедил светленькое, но Лиза не дала насладиться тянущимися облаками:

— У этого деда драгоценностей на двадцать тысяч баксов. За выполненную работу они заплатят тебе трёшку.

— Саша, ты понимаешь, о чем мы тебе говорим? — Я молча кивнул головой.

— Ладно, слушай дальше, у нас есть охранник, который даст ключ. Тебе, как самому говорливому, нужно втереться к нему в доверие.

— Так, стоп, как ты себе это представляешь? — Я поднялся, потёр лоб и походил в разные стороны, а потом вновь продолжил: — Ну, допустим, даже если я заговорю, то как вы собираетесь его грабить? Мне его заговорить до смерти?

— Нет, никаких смертей нам не надо, вот тут самое интересное. Этот дед любит сидеть в каптёрке, но когда туда заходит, то он постоянно закрывает входную дверь на ключ, понимаешь о чем я?

— То есть мне нужно запереть его там, а потом вынести все драгоценности?

— Нет, мы всё вынесем сами, тебе достаточно просто зайти с ним туда и заставить его продержаться хотя бы десять минут. Вообще, мы планируем справиться за пять.

— Да кто «мы» то? Ты можешь наконец-то сказать?

— Могу. С Гришей и Пашей обносим ювелирку, Лёха будет за рулём. Тачку мы уже нашли и даже есть человечек, который знает, куда всё скинуть за хорошие деньги.

Это всё мне не нравилось. Я такие вещи спинным мозгом чую, но решил выслушать, чтобы всё грамотно взвесить, а не как обычно.

— Мы даже придумали, как ты будешь его заговаривать. Смотри: мы даём тебе триста баксов, на них купишь у него какую-нибудь побрякушку на свой вкус. Старик таким деньгам сразу обрадуется, поэтому под каким-нибудь предлогом, это уже сам придумаешь, поведёшь деда в каптёрку. Пока вы будете там тусоваться, мы с пацанами его обчистим.

— А как же охрана? Менты?

— В охране только один мужик. И то - он приходится дядей нашему Паше, завтра его смена. А менты не должны вообще приезжать, тем более охранник снимет магазин с сигнализации. Я же говорю, мы всё продумали.

— Продумали, ага, а кнопка вызова охраны? Это вы продумали?

— Кнопка эта не работает, наверное, и даже если работает, то она у этого деда в самом магазине, а ты его поведёшь в каптёрку.

— А как вы эти стёкла откроете и достанете всё, что вам нужно?

— Это уже не твоё дело, Саша, тебе главное - уговорить деда.

 
Конечно, я чувствовал, что он лукавил, но с каждой его репликой в голове таяли аргументы.

 Тут опять вступилась Лиза:

— Саша, перестань выёбываться. Ты совсем не изменился, как был тряпкой, так и остался. — Она вышла из-за стола, опустила руки, рукава черного наряда опустились за кисти. Лиза подошла ко мне ближе, я напрягся, она – нет. Лиза изменилась в лице, уголки губ поднялись на миллиметр, уши тоже. Она мне говорит:

 — Сашенька, ну пожалуйста, не строй из себя недотрогу. Ты же не такой. Ну ладно-ладно, молчи, не тряпка ты, но ведь нам действительно нужна твоя помощь.

— Да Саня, соглашайся, мы должны всё чисто сделать, всё будет в лучшем виде, верь мне.

Я поджёг косяк, подошёл к окну и принялся думать: вот если действительно пойти на дело. Что может плохого случиться? Деда я того уложу, если прям совсем всё пойдет не по плану. Они мне, конечно, чего-то не договаривают, но три тысячи баксов – это большие деньги ради такого дела.

 

Вновь я сел на стул, зевнул, расслабился, и тут опять вылез он:«Тебя убьют там или кинут. Никто не будет делиться с тобой деньгами, кому ты нужен? Тебя используют, у них всё легко и просто, а на деле что-то пойдет не по плану, и ты будешь за всё отвечать, а потом тебя закроют. Будешь гнить в тюрьме и я вместе с тобой». Отличная проповедь, капустняк. Ты мне помог, если ты открываешь свой поганый рот, значит я делаю всё правильно.

 

Выбирать не из чего. Денег и так нет, а тут... заболтать какого-то деда за трёху - поэтому согласился, но обещал подумать.

Лиза открыла бежевую сумочку и достала оттуда пакетик.
— Сейчас ребята будет ноу-хау.
— Ногу чего там?

— Ноу-хау, Саша. Продолжай.
— Смотрите, что есть. Отличная вещь, чистая химия, вы такого не пробовали даже, я у Рябого в куртке нашла. — И она рассыпала две дороги белого порошка.

 

Прошло около получаса, у меня защипало в носу, а еще через пятнадцать минут невыносимо закружилась голова и разболелось горло. Казалось, что несколько минут назад взад и вперёд по мне проехался комбайн. Не удержал во рту блевоту и она буквально высыпалась на мои носки. Хитрый подорвался, схватил меня за руки и усадил на стул:

«Саша, стой, что с тобой?»

Я совсем отключался, закатывались глаза, но Лиза с Хитрым били по щекам. Лиза пошла ловить такси, а Хитрый относил меня к машине. Он тащил и говорил: «Братишка, держись, я тебе обязательно занесу что-то завтра, чтоб поставить тебя на ноги».

 

Они усадили меня на заднее сидение, Лиза что-то сунула водиле, что-то шепнула на ухо, и мы медленно отправились в сторону дома. Я совсем обмяк, но старался не терять сознание и занимал себя мыслями о сегодняшнем дне. В голове никак не укладывалось: зачем им кого-то заговаривать? Если кнопка вызова охраны не работает, то почему нельзя взять его на мушку и спокойно ограбить? Что-то в этой ситуации было неладно, но что именно? Лиза себя вела очень странно, как будто две разные девушки. Вначале милая подружка из прошлого, а на следующий день стервозная сука. «Они специально ее подослали, чтобы у тебя сыграли прежние чувства и она смогла бы тобою помыкать». Мне сложно это было признавать, но капустняк был прав. В моей голове эта история никак не клеилась.

Машина остановилась, таксист низкого роста под пятьдесят лет, своими крепкими руками вытащил меня из авто, спросил номер квартиры и донёс до двери, хотя я отказывался. Он дотащил меня до хаты, я вытащил из карманов какие-то деньги и всунул ему в руку. Он сказал, что ему уже заплатили, и ушёл. Меня мутило и опять кидало в разные стороны, в груди что-то защемило и вырвало увесистой, в прямом смысле, струёй на соседнюю дверь.

 

Накрыл страх, что сейчас меня поймают и головой макнут в собственную блевоту. Как можно скорее вломился в свою хату и плюхнулся на стул возле двери. В хате пахло духотой, пылью и собачьим дерьмом. У меня нет собаки. Шумело в висках и опять этот противный привкус после блевотины во рту. Скинул по скорому косуху с кедами и дёрнулся в сторону ванной, но ватные ноги совсем не слушались. Сразу отбросил эту затею, чтоб не упасть вновь, и практически дополз до кровати, которая стояла сразу напротив. Как уснул, не знаю, зато отчетливо помню тот ужасный сон.

 

По рукам и ногам, вдоль и поперёк связан колокольчиками. Стоял в центре пространства, а вокруг не было ничего. «Ничего» черного цвета соединялось с перепаханным чернозёмом. Вокруг меня черный фон с белыми, ровными линиями. От чего, зачем и почему – неважно, но я просто побежал. Мчался по этой земле, ноги застревали по колено, звонко похрустывали, извивались, но я вырывал их оттуда и бежал дальше. Бежал, пока не увидел плиты, плиты и еще плиты. Какие-то надписи, грустные глаза, лица, повсюду люд, сплошной люд на этих плитах. И я понял: это кладбище. И бежал с колокольчиками по чернозему, а звук разлетался эхом по всему пространству и тогда появились они. Из земли появлялись руки, которые жадно хватали мои ноги и тащили вниз, но я их дёргал со всей силы вверх, оставляя в этих ужасающих руках свои голые ступни. Они отрастали без колокольчиков, и тогда я нарочно упал руками сквозь удручающую грязь. Земля руками тянула меня внутрь, но я всеми силами поднимался на ноги и бежал. Бежал сквозь вырастающие руки, обминал их, словно пеньки в лесном бору. И тогда оно началось: эта музыка, вечно злая, траурная музыка заиграла в голове и появились слова. Кто-то шептал мне в уши и в мозг: «Недостоин, недостоин, недостоин».

 

№7. Я ранен в голову, я герой

 

Разомкнул глаза в подавленном состоянии от телефонного звонка, взял трубку в надежде, что это звонила Маша.  Это был Хитрый. Несколько секунд не понимал, в каком месте я нахожусь, всё перед глазами дергалось и расплывалось. Я взял трубку и произнёс сонным голосом:

— Да, Хитрый. Что тебе?

— Здарова, Санёчек, братан. Собирайся, через десять минут мы за тобой заедем.

— А потом?

— Что потом? Ну ювелирка, бабки. Давай, чтоб мы тебя не ждали. Возле твоего подъезда через десять минут. Мы будем в черном гелике.

 

Меня воротило от его хорошего настроения. Сколько нужно сожрать колёс, чтобы так веселиться? А меня уже ничего не берёт и ничего не хочется. Разве что повеситься на серых шнурках, которые свисали на ручке двери в метре от меня.

Перекусив задеревенелым хлебом с явно пропавшей колбасой, я выдвинулся во двор. На небе затянулась обворожительная борьба до чернеющей крови. Солнце разрывало грудастые тучи на мелкие части, от чего они заливали густыми слезами мою голову. В свою очередь заплаканное небо отвечало громом и молниями. Борьба была повсюду, как в погоде, так и в душе. Она хотела покоя и свободы, а я денег и мнимого кайфа от пакетика с дозой. Капустняк все еще молчал, но я знал, что он собирает силы для новой атаки моего мозга. Гелик тихо подкрадывался к подъезду и зарычал от недовольства. Это был мне сигнал садиться, что я послушно и сделал. За рулём сидел Алексей Васильевич, а возле меня на заднем Хитрый. Я был очень рад видеть друзей, они что-то пили в машине, я тоже захотел выпить, но подождал, пока предложат.
— Здарова, пацаны, как оно у вас тут? О, чувствую, хорошо сидите, перегаром на всю тачку, хоть бы окна приоткрыли. Что пьём сегодня?
— Каждый своё.
— Это намёк, что я с собой ничего не взял? Что молчите? Ладно, молчите дальше. Слышь, Хитрый, подай, шо там у тебя выпить есть. — Мне молча протянули бутылку пива, я, не разбирая, что на ней написано, начал глушить. Пена ударила в нос и полилась по бороде. Вокруг, на удивление, была тишина. Даже радио не включили. Откуда-то раздобыли гелик, у нас таких машин не водится, это точно. Решил спросить за ограбление, ну, разрядить обстановку. Я вообще не был никогда на крупных ограблениях, так, с пацанами по мелочёвке. Вообще, я представлял это всё в черных масках там, в камуфляжной одежде, как ниндзя в магазин, то, сё, и бабки в карманах, ну и ночью конечно, а не днём, как сейчас. Ну, думал, хотя бы после обеда будет это самое ограбление и решил поинтересоваться:

— Хитрый, так куда мы едем? Ты говорил – ювелирку грабанём, но ты не сказал, что днём это будем делать.

— Как стемнеет, за час до закрытия, так и будем грабить.

— А едем то куда?

— За человечком одним, он всё организовывает, скоро его увидишь и заодно познакомитесь.

— За каким еще человечком то? Я думал, ты этим всем заправляешь.

— Шутишь, что ли? Если бы я, то это закончилось бы, как обычно. Ну ты сам знаешь.

— Знаю, поэтому не соглашался. Вот почему раньше не сказал, что не ты главный? Так бы быстрее согласился.

— Так, подожди, а чем я тебя не устраиваю?
— А вот сейчас ты решил пошутить или что? Чем ты не устраиваешь? Ну, например, потому что ты сука хитрая, вот, наверное, поэтому и не устраиваешь. Ты никого не устраиваешь тут.
— Э, кто тут сука? Ты, Санёк, видать, недоспал сегодня. — Он повернул туловище полуоборотом в противоположную сторону, подпёр рукой голову и смотрел вниз. Волосы его взъерошились и получился как будто петушиный гребень.
— Ладно, дружище, не обижайся. Не, ну я так, ляпнул, просто вспомнил, как ты кидал меня, вот и сказанул. И как мне вчера масть с тёлкой пытался обломать. Что там с тем типом? Кого забираем?

— Я тебе дам «ляпнул», за такие ляпы можно по ебалу получить. Короче, забираем одного типа, который не только всё спланировал, он нам и тачку эту подогнал, и даже газель с замазанными номерами даст, ну это на всякий случай, и он человека нашёл, который скинет всё, что мы награбим сегодня.
— Ого, круто, так вы, я смотрю, сурьёзно так подготовились. А что за сумки под ногами стоят?
— Вот он как раз подходит к машине, у него и спросишь.
Тут дверь открыл пузатый мужик среднего роста. Дверь открыл резко, но садился медленно и вальяжно, чтобы каждый успел его рассмотреть. Он ни с кем не здоровался, ничего не говорил. Только хлопнул по бардачку и мы двинулись вперёд. Откровенно, искренне и честно говоря, я поболтать люблю, вот есть во мне такое качество. Я са-а-а-мый общительный из людей, могу часами напролёт даже с продавщицей поболтать, но сегодня, почему-то, мне не хотелось говорить ни с кем. Я, собственно, уже успел выпить аж две бутылки пива. Знаю, доза детская, но после этого вчерашнего яда меня вштырило конкретно. Глаза отяжелели, сложно было сконцентрироваться на одной точке, всё вокруг плавно начало двигаться вперёд. Этот мужик что-то своё заговорил, а я уже чувствовал, как меня несёт. Такие яркие приятные картинки в голове, чувствую, как улыбка прям таки расплывается по моему лицу и так тепло стало и приятно. И я полностью отключился.

На этот раз бежал по блекло-желтому полю, полностью усеянному опавшими, золотисто-осенними листьями. Издали казалось, будто оно вот-вот разгорится желтым пламенем. Часть поля справа от меня сверкала рдяными огнями, от чего я двинулся в сторону пламени и вот оказался среди спелых ягод калины, которые гнулись под собственной тяжестью. Могучий ветер зашептал листьями и повалил ягоды на озябшую землю. Они своим телом образовали красное, бездонное поприще. Зловещий гул деревьев привёл меня в рассеянное состояние, от чего ноги унесли под сломанную берёзу. Одинокая береза что-то тихо нашептывала близстоящему клёну. Орущее вороньё кораблём проплывало над головами деревьев. Эта исконно русская картина вызывала гармонию в душе. Полное и уже окончательное блаженство всего, всеприятие и любовь. Как в песне пелось «Вселенская большая любовь». Я слышал какие-то отголоски краем уха, но какое мне дело, если я в раю. — Эээ бля, слышь, братан, эээ, слышишь меня? — Меня трусили за плечи и дергали вниз, я с великим трудом и абсолютным отсутствием какого-либо желания разомкнул глаза:
— Ты нам живой еще нужен, братанчик, не отключайся там. — Меня похлопали по щекам, но поздно, ведь я уже пришёл в себя. Или наоборот, тогда я был собой, а сейчас я пришёл не в себя, трудно было сказать.

— Тебе чё вообще надо, мужик? Дай поспать.
— Как чё? Какой я тебе мужик? Я же Костян, собрал вас всех. Да, это я, что смотришь? Здорова. — И он протянул руку.

— Очень приятно, — говорю ему я, — но можно мне было поспать?
— Какой поспать, Саня, у тебя слюнка по рту текла, ты так странно себя вёл, мы уже испугались, что ты кони двинешь, — отвечал Хитрый.
— Санёк, это тот чувак, о котором я тебе говорил. Это он нас всех собрал и всё устроил. — Больно рожа у него знакомая, у Костика этого, видел я его где-то. Но где? Не понимаю.
— Ну спасибо, что собрал нас всех. Хотя я не так всё это себе представлял. Я вообще сейчас толком ничего не могу вкурить. Вот куда мы едем? Что мы будем делать? Как это всё происходит?
— А ты в сумку загляни, у ног у тебя стоит, всё сразу ясно будет. — Мне ответил Костя.

Я открыл сумку и охренел. Охренел, как охреневает спидозная шлюха, которая… Нет, ладно, это избитая уже тема. Охренел, как если бы алкоголик купил бутылку водки на последние деньги и тут же её разбил в дребезги. Хотя, тоже плохой пример. В общем внутри всё отнялось, всё упало и замерло. Вокруг всё остановилось: время, машина, я. В сумке был полный арсенал оружия, не хватало еще рпг и нескольких гранат. Я выматерился, выкрикнул длинным матом, в конце даже в рифму.
— Что это такое? Я ва-а-а-а-с спрашиваю? Что это такое? Почему это лежит тут? Вы же, сука, предлагали этого мужика просто заговорить? Это так вы себе представляете разговоры? — Та ты тише, — пытается успокоить Хитрый, но от этого становится только хуже, — ну я тебе не совсем, как есть, рассказал. Вот тебе человек всё расскажет. Послушай его.
Этот мужик начал со мной разговаривать, но я уже ничего толком и не слышал. Меня бросило всего в дрожь, сразу в голове картина, как кто-то стреляет, кричит, боль и слёзы. А я обоссанный где-нибудь, в лучшем случае, валяюсь. Мне это всё не нравится, я ему говорю: «Остановите машину, я выйду!» Но машину никто не останавливал. Мне кажется, они даже ехали немного быстрее. Я понимал, чем это пахнет, но у меня был один выход – бежать. Выбраться из машины и бежать домой, мне вот это всё совсем не нужно. Я держал себя в руках, но руки меня не держали. Мои руки начали кричать, точнее не совсем они, а я кричал, когда руки схватили за грудки этого Костика и начали его трясти в разные стороны. Пока я тряс этого жирдяя, вы только представьте, мой лучший кент ударил меня кулаком в лицо. Да с такой силой, что я потерялся и отключился.

 

Чувствую - где-то лежу. Повернуться не могу, глаза открыть страшно. Явно в каком-то узком помещении, аж грудь давит. «Неужто в гробу», — подумал я. От страха глаза сами открылись, и тогда я увидел багажник гелика изнутри. Попытался стукнуть в крышу, но меня что-то останавливало. Нет, не моральная составляющая, а действительно на мне что-то лежало и вокруг было так тесно, что я не смог ничего сделать. В это же время помимо боли снаружи, была боль душевная. От предательства внутри все разрывалось, я больше всего на свете хотел вылезти и набить им хари. Как же так, друзья со школы, с ними столько пережили?... Меня, кента своего, в багажник! И ради чего? Бабок? Ради этих жалких бабок друга предали? Не злость во мне кипела, не ярость, а обида. Грустно стало. И грустно и смешно. Но грустить не было времени, приходилось действовать. Всю эту обиду и боль я вложил в кулаки, которыми разбивал крышу багажника. Через несколько таких ударов остановилась машина и багажник открылся. Тогда я увидел эти рожи. Эти мерзкие, проклятые, свиные рожи. Развяжите руки и я убью их всех, зубами каждому перегрызу глотки, порежу всех на куски, пущу кровь.

Но реальность была такова: уже четыре злобные морды с идиотской ухмылкой смотрели сверху вниз.

 

Там стоял Миша, родной брат Паши, такой же спокойный и сильный. Одной рукой вытащил меня из багажника и повалил на землю. Костик нарочно прижал ботинком левую руку, но я молчал и вновь смотрел ему в глаза. Гера с Пулей подняли меня с земли и посадили на пенёк. Тогда уже совсем стемнело и в глаза били яркие ночные фонари. Я сидел под одним из таких фонарей и ко мне подошёл Костик. Свет уличного фонаря падал ему на лицо и, если тогда, в машине я его не разглядел, то сейчас я точно узнал это лицо. Это же бывший Маши. Точно, как я сразу не догадался! Это тот козёл, который подсадил мою Машу на ширку и сбежал.

 

Костя в этих делах был прожжённый, он сам по себе всегда был таким человеком. Обычно люди рождаются сразу, но Костик родился в десять лет. То есть он жил до десяти лет, но после десяти стал жить по-настоящему. Стать на кривую дорожку в нашем районе очень легко, что он и сделал. Но, в отличие от многих сверстников, большую часть вырученных денег он откладывал и копил. Когда ему стукнуло четырнадцать лет, ему дали кликуху «Кость» и вовсе не из-за его имени, оно тут совсем не причем. Как-то раз он бухой пришёл домой и отчим его был тогда бухой, слово за слово, и Костик сломал отчиму тазобедренную кость. После этого его зауважали все. В то сложное время отцы были мифическими созданиями и, в большинстве случаев, кругом были отчимы или же матери одиночки. В этих, еще детях, с каждым днём росла ярость к этому миру и самая ощутимая злость была именно к этим отчимам. И когда Костя это сделал, все просто ахнули. Дальше только больше. Он уже тогда был матёрым вором и в шестнадцать лет сделал своё первое крупное дело. Они за одну ночь вскрыли несколько капитальных гаражей, нашли какую-то лазейку в новеньких замках. Это его подбодрило и уже в канун своего совершеннолетия они сделали то, о чем он мог только мечтать. Он со своими подельниками вынес завод. Они тогда уж очень хорошо наварились. Плюс средства, накопленные скрупулёзным куркулём Костей, плюс его нелёгкая судьба и осторожность по жизни, плюс нотки предпринимательского умения - и он открыл своё первое дело. Этим делом оказался быстрый займ. Всё по его профессии, с его внешностью ему особо не приходилось прибегать к амбалам. Со временем он разжился до крупной фигуры не только в городе и имел бизнес во многих местах, это же он делал и с Машей, тоже во многих местах. А с ней он познакомился просто. Пил в баре с друзьями, увидел её и вперёд. В начале угостил коктейлем, потом дал таблеточку, ну а дальше только в самых искусных сюжетах взрослого содержания. Наркотики, алкоголь, секс и, наверное, только это связывало обоих. Но из-за такой непрочной смеси они продержались достаточно недолго, и она ему надоела. Но сама загвоздка не в их знакомстве, а в том, что он вернулся к своей жизни, по сути, не отходя никуда, а вот она совершенно сломалась во всех смыслах. И это меня ранит.

 — Слышь, верблюд, ты успокоился? — Я опять молчал, но пытался встать.

— Если ты не успокоишься, я дам сигнал твоим же друзьям, и они тебя изобьют. Ты меня понял?

— Ты думаешь, я не узнал тебя, тварь? Ты же бывший Маши.

— Какой еще Маши? — Он делал вид, будто бы не понимал, о чем я.

— Как какой? Маши, моей Маши, — выкрикнул я, — которая живёт на Пелевина, 23.

— А, та наркоманка что ли? Это теперь баба твоя? Так ты всякое дерьмо подбираешь?

— Не ври мне, урод, а за дерьмо еще ответишь. Ты прекрасно знал изначально, что я с ней встречался. Поэтому ты решил взять меня?

— Ну ладно, раскусил, да, я изначально это знал. Что ж, унижение и тщеславие – мои пороки. Ну и нам действительно нужен был человек, вот я решил взять тебя. Ты разве против? Теперь хочешь уйти? Ну беги. Куда пойдёшь? В ментовку? От пуль, я надеюсь, уворачиваться умеешь?

— Давай, герой. Развяжи мне руки и мы выйдем как мужик с мужиком. Раз на раз всё порешаем, посмотрим, какой ты крутой.

— Ну, клоун, сейчас мы всё с тобой решим. — Он пнул меня несколько раз по рёбрам и завершил сапогом по лицу, я совсем обомлел. Они втянули меня в машину, а я лежал, как кусок мяса. Пролежал так недолго, очнулся и обида покрыла меня с ног до головы. Я покраснел от ярости, от злости и от бессилия. Вот же падла, а так всё хорошо начиналось в голове! Вот так и всегда. Абсолютно без какой-либо причины со мной обошлись хуже, чем с собакой, и я совершенно не понимал, за что мне это. Капустняк ворвался в мою голову и рассказал мне, за что, тут то ему было где развернуться. Как полилось от него дерьма на мою голову: и про образ жизни мне рассказал и про все мои подлые поступки. Было и так тошно, так ещё голова и от него разрывалась. Я начал говорить, чтоб забить голову чем-то другим, но сказать не успел, это сделали за меня.
— Ну что, дружок-пирожок, пришёл в себя, я надеюсь? Мы тебя в машину отволокли по доброте душевной. Послушай меня внимательно, ты сделаешь всё, о чем тебе скажут, о чем тебя попросят. Это тебе ясно? — Я кивнул головой. В то время, как Костик говорил мне это, я смотрел на своего друга Хитрого. На его лице не было эмоций. Какой же нужно быть сволочью, чтобы так поступать с друзьями.

Тишина разрывала в клочья. Я боялся, что капустняк опять ворвётся в мою голову, поэтому сказал:

— Ну включите, что ли, музыку какую-то, не на похороны же едем, я надеюсь.

— Мы уже подъезжаем, — сказал молчаливый Паша.

— И что с того? Тебе хуже будет или что? Музыку, я сказал, включи.

 

Костик махнул рукой и заиграла песня Гражданской обороны: «Винтовка – это праздник – всё летит в пизду».

Люди сатанеют, умирают, превращаясь,

В топливо, игрушки, химикаты и нефть.

— Люди сатанеют. Интересно, из-за чего? Может, из-за денег? А, ребятки?

 Они молчали, будто бы я не сказал ни слова.

- И всё-таки, какая пророческая песня, — решил я пошутить.

Мы подъехали к магазину.

 

Возле машины стояла газель с потухшим двигателем. Мы остановились возле неё.

— Леха уже стоит, значит опаздываем, — произнёс Пуля.

— Что дальше делать будем? Мы выходим втроём или как? — начал задавать вопросы Хитрый.

— Этот клоун сейчас выходит из машины, через несколько минут выходите вы оба, а я на гелике уезжаю к себе.

— Так ты же вернёшься? — интересовался Хитрый.

— А с чего мне возвращаться? Дело сделаете и на газели заедете на точку. Там камеры все отключены, но маски всё равно наденьте, они лежат в сумке, вместе с оружием. Подойдете к двери и не высовывайтесь. Оружие используйте только как договаривались. Делайте всё быстро. Ментам заплачено, поэтому около пяти-семи минут у вас есть, но укладывайтесь в три.

— А охранник точно свой? — не успокаивался Хитрый.

— Точнее не бывает. Ключ от магазина ты не потерял? Когда он начнет его мурыжить, так охранник выйдет из магазина типа покурить. Как только он с дедом зайдет в каптерку, сразу заходите. Всё понятно? — Хитрый кивнул головой и полез в сумку.

— А теперь, Сашок, слушай меня. — С каждым произнесённым словом он тыкал в меня пальцами, —  Твоя задача всеми силами заставить деда зайти в каптерку. Делай, что хочешь, но чтобы он ушёл. Вот триста баксов, можешь попробовать купить у него кольцо или серьги, как угодно, главное, чтоб раздобрел. Короче, импровизируй. Если ты что-то запорешь, то я тебя, понимаешь меня, овца? То я тебя и твою шлюху-наркоманку пущу на сало, тебе ясно? Не слышу, ясно или не ясно? Я могу твоим друзьям сказать, они тебе быстро объяснят.
— Не надо объяснять, я всё понял, я всё сделаю.

— Вот и ладно, если всё поняли, то выпускайте его.

Мне развязали руки и вытолкали из машины. Я сделал несколько шагов навстречу к магазину, внутри всё дергалось, трясло и знобило. В итоге я не выдержал и вернулся обратно к машине:

— Что такое, сука, зассал? Я тебе колени прострелю, иди работу делай.

— Я видел, у вас там водочка лежит, налейте мне, пожалуйста, всего трясёт, не могу.

— Дайте этому барану водки, а если вернётся, то стреляйте по коленкам.

Мне дали через окно водку и я сделал два больших глотка, скривился, занюхал рукавом куртки и направился в сторону магазина.

Здание ювелирки само по себе ничем не отличается от остальных зданий нашего города, даже, может, чуть хуже. Фасад совсем рыхлый, а крышу уже давно пора перестилать. Я постучался в дверь магазина, то ли от тупости, то ли от страха. Охранник, злобный мужик лет сорока пяти с усталой внешностью, открыл дверь и что-то ворчал про лакея или дворецкого, я толком не разобрал.

 

Свет в ювелирке разрывал мне глаза. Множество лампочек горело так ярко, что на несколько секунд ослепило мой мозг. Пожалуй, это самое яркое место, в котором я бывал за последнее время. Под витриной находилось множество распрекрасных колец, серёжек и прочей всячины, от всего этого у меня разбегались глаза.

За прилавком стоял дед, которому было шестьдесят пять лет. Рубашка цвета хаки, седая бородка, потертые джинсы, упитанное телосложение. По такому сразу видно, что сила в руках еще есть.

— Здравствуйте, рад приветствовать Вас в нашем магазине. — Он расплылся в улыбке.

— Здравствуйте, я … мы с девушкой, точнее я для девушки…, в общем…, — у меня как будто отняло дар речи. Руки вспотели, сердце заколотило, я заикался и появилось желание бежать обратно к машине.

— Вы, наверное, хотите сделать подарок любимой?

— Да, именно!

— Какая-нибудь дата или просто подарок?

— Дата, да, дата, у нее на следующей неделе день рождения и через два дня у нас два года, как мы вместе. Хочу одним выстрелом, как говорится, убить двух зайцев.

— Хе-хе, — туловище деда, словно холодец, затряслось от его смешка, — очень удачно у Вас совпало. Ну что ж, могу посоветовать прекрасные кольца. У нее есть кольца?

— Есть, но кольцо дарил не я, поэтому я думаю с кольцом прямо в цель.

— У меня на эти дела, знаете ли, глаз-алмаз, всё-таки опыт. Какой бюджет у Вас?

— Не особо, триста долларов есть, хватит?

— Конечно хватит, даже на два хватит, давайте я покажу Вам, что у нас есть. Вот кольцо, красное золото, отличная 585-я проба, две лиловые бабочки, декорированы аметистами…

— Неплохо-неплохо, а покажите что-нибудь еще. — Надо бы время потянуть и, пока он болтает, придумать тему для разговора.

— Вот белое золото, проба 585-я, с раухтопазом и фианитами. Обратите внимание, как камень чайного цвета отбивается на свету.

 

Этот приятный дедок показал мне еще пять экземпляров, но я в итоге выбрал первый. Какой же приятный мужик, очень жаль, что придётся вот так вот с ним поступить. Я надеюсь, магазин застрахован, и он не пострадает.

 

Дед начал тереть кольцо для блеска и делать какие-то пометки в блокноте. Немного погодя вышел охранник, сказав о том, что он покурить и скоро вернётся. Дед был разговорчив и даже мил, но не настолько, чтоб завести дружескую беседу и уводить его в каптёрку. Попросить с ним чая выпить «на дорожку» тоже не вариант. Придумать какую-то ссору со своей девушкой и предложить ему денег за консультацию? Мол, он опытен, может что посоветует, то да сё. Да он и не возьмёт, скажет - вот кольцо иди мирись. Нет, надо думать дальше. Пробовал засыпать вопросами:

— А если кольцо не подойдет?

Он поднял глаза, перестал что-то писать и смотрел на меня каким-то злобным взглядом из-под очков, как на дурачка из сказки.

— Как это не подойдет? В смысле, не понравится, что ли? Это отличное кольцо, молодой человек, вашей девушке должно понравиться. А если нет… — я его перебил.

— Я имею в виду, если на палец не налезет?

— А ваша возлюбленная весит под сто килограмм?

— Ха-ха, да нет, что Вы, я люблю стройненьких.

— Значит, вам не о чем волноваться. — Он опустил голову и продолжил на свету тереть кольцо.

 

Я понимал, что всё движется к концу и у меня абсолютно ничего не получается, начал дрыгать ногой и паниковать. «Думай быстрее, наркоша, иначе нам прострелят колени», — прошуршал червяк.

Дед внезапно отложил кольцо и открыл входную дверь, позвал охранника, но того уже не было. Он с невероятно большой скоростью помчался в каптёрку и вернулся через несколько минут.

 

Пока он отходил, я смотрел по сторонам и пытался найти хоть что-нибудь, за что можно зацепиться. Мне нужны какие-то общие темы, чтобы можно было как-то его разговорить, расположить к себе и всё в этом духе. Так, думай, Саша, думай, что у него тут есть. Стена усеяна какими-то декоративными досками, нет, не подойдёт. Так, какие-то старинные часы, ну тут тоже глухо. Рисунки с очень странными то ли зверьми, то ли людьми на стенах. Я об этом ничего не знаю. Ну же, ну же, что же?!  О! БИНГО! У него висел портрет Сергея Довлатова, а я раньше его читал и вообще, очень уважаю. Уже придумывал в голове диалог, как он вдруг вернулся в магазин.

— О, Довлатова любите? Я тоже его уважаю.

 

Тут его глаза прям загорелись, он вновь отложил кольцо и улыбка расплылась на его морщинистом лице еще сильнее, нежели в первый раз, когда я зашёл.

— Конечно люблю, молодой человек. Это мой любимый писатель, у меня даже его автограф есть.

— Да Вы что? — отреагировал я с подлинным удивлением.

— Да, ездил к детям в Нью-Йорк, встретил там его. Он конечно, в жизни, был ну очень большим. Метра под два ростом и такой широкий. Я ему говорю: «Сергей Донатыч, рыбку будете?» Я тогда рыбу купил, жена беременная попросила. А он так посмотрел меня, оглядел с ног до головы и говорит: «Рыба почти овощ, но я не привык отказываться». И взял у меня рыбку. Я покрутился еще возле него, мы покурили. Я задал ему несколько личных вопросов, а потом говорю: «Сергей, будьте так добры, автограф на память» И вы представляете, молодой человек, действительно оставил автограф. Позже извинился, говорит: «Дела срочные» - и ушел. И на этом всё, больше я его не видел.
— Вот это да, — подумал я, — и ничего говорить ему не пришлось. Всё проще, чем я думал. Я очень обрадовался. Я ему говорю, какой хороший рассказ и это всё, а он отмахивается.
— Приятно видеть, что молодёжь все еще читает книги. В книгах вся людская мудрость. Как Вас звать то, юноша?

— Александр, можно просто на ты и Саша.

— Ох, Саша - имя хорошее. Мою кошку так звали, Сашей, хорошая была. Сидела у меня всегда на плече. — И он показал пальцем на плечо, наклонил голову вниз и замолчал.

 

Нужно было как-то спасать положение. Так-так, попрошу его показать автограф или про кошку спросить.

— А Вас как звать? Кстати, может, автограф Довлатова покажете?

—Автограф? Запросто, я его всем показываю. Так, сейчас к себе сгоняю и принесу, кстати, меня Владимир Васильевич, но можешь Владимиром называть ну или попроще – дядя Вова. Сейчас приду, погодь тут.
 «Стоп-стоп, дед, ты куда, какой поищу, какой вынесу, мы должны туда вместе пойти. Так дела не пойдут».

— Так, может, я с вами тогда зайду, посидим поболтаем. Я сто лет о книгах не разговаривал, а Вы, вроде бы, человек интересный. — Черт побери, да гореть мне тысячу лет в аду за всё, что я тут с ним делаю.

 

Но оказалось, что деда я убедил и тот позвал меня к себе, предварительно потушив свет. Он еще кричал несколько раз охраннику, но того уже не было. Тогда Владимир Васильевич закрыл ювелирку на три раза и позвал меня за собой.

 

Дед был очень милым, было его даже жалко, что мы его так обманываем, но другого варианта не было. Дед передал в коробке кольцо, я сунул во внутренний карман куртки и двинулся за ним.

В каптёрке было очень уютно. Как в гараже 90-х. Всюду чистота, педантично расставлены какие-то маленькие и большие белые коробки. Он начал делать чай и рассказывал про свои любимые произведения, а потом остановился, посмотрел на меня из-под лба недоверчивым взглядом и сказал:

— Слышь, Санёк, а тебе какие книги Довлатова больше всего нравятся?

— «Компромисс» люблю, «Чемодан» вот читал недавно, тоже понравился.

— Ех-хе-хе, Сашка, уважаю, конечно, хорошие книжки, «Чемодан» вообще на полке красуется, как одна из любимейших.

 

Я придумывал в голове цепочку диалога, но не только для того, чтоб его заговорить. Мне было действительно приятно с ним общаться, и я даже немного надеялся, что у них ничего не получится, но не успел дед заварить чай, как мы услышали грохот. Звук был настолько сильный, как будто их газель на полной скорости влетела в здание. Все дальнейшие действия происходили в течении нескольких секунд. Этот, с виду обычный дед, ринулся, словно молния, из узкой каптерки с двуствольным обрезом, который висел на шнурке за шкафом возле выхода. Складывалось ощущение, что он готовился к этому всю жизнь.

Меня бросило в пот, лицо налилось краской, а ноги из-за страха одеревенели. Из каптёрки не было другого выхода. Я не знал что мне делать, но, к счастью, догадался засунуть кольцо во внутренний карман куртки. Через несколько дней я был сильно благодарен себе, что сохранил кольцо. Тогда мною овладел смертельный страх, кровь заледенела в жилах, а по коже пронёсся мороз и я, как вкопанный, остался стоять на месте. Стоял недолго, но этот отрезок времени показался вечностью. К счастью, чудом, что-то клацнуло в моей голове, как будто поменялся местами с капустняком и наблюдал за этим со стороны, сидя у себя в голове. Капустняк двинул моё тело к углу и я увидел следующую картину: дед целился в убегающего Гришу, а потом выстрелил из ружья и тогда я услышал истерический крик: «Саня, убегай, у него ружье, он нас убьёт!». Проклятье, этот идиот меня раскрыл, до него еще была надежда всё свести на нет. Гриша мчался со всех ног, но Хитрый делал какие-то попытки, выстрелы, кричал и материл Гришу, говорил ему что-то там про его совесть, но тот уже скрылся. Немного погодя стрельба закончилась и очередь дошла до меня. Дед повернул в мою сторону ружьё и время вновь остановилось. Тогда не существовало ничего, кроме трёх пар глаз. Был только я, он и ружьё. Дед стоял на расстоянии пятнадцати шагов и я увидел на его лице совершенно невиданное доселе чувство. Это была не злость, не ярость, а какое-то отвергающее понимание. Это проникло сквозь меня и мне стало не страшно, а даже стыдно, я тогда весь покраснел от стыда и мои ноги, словно корни, намертво вросли в пол. Даже если бы не подводили ноги, мне всё равно некуда было бы бежать, это конец, я в ловушке. Я пытался что-то прошептать о прощении, как-то объяснить, но не успел. Он нажал на курок. Я повалился на пол, закрыл глаза, всюду запахло порохом и кровью.

 

 

Я был мальчиком четырнадцати лет, стоял посреди черного пространства с белыми, ровными линиями. Сизиф сдвигал вовсе не тот камень. Пускай он придёт и сдвинет его с моей души. Кромешная, гремящая тьма повисла всем своим существом над моей головой. Тут я увидел свет, оказывается, из моего сердца исходил маленький огонёк, который освещал мои худощавые ступни, но плотный туман усердно охватил их и ноги вовсе пропали из виду. В ушах стоял рокот цепей об наковальню, который провожался крепким матерным словом. Вдалеке увидел свет и побежал к нему навстречу, но ноги путались, и тогда я много раз падал, ударяясь об щетинистую землю. Я счесал коленки до крови, но всё же вновь вставал на ноги. Вдалеке нечто искрилось всем своим естеством и будто бы желало, чтоб я его заполучил. И тогда я достиг его, своими крохотными ножками с истерзанными до мяса коленями, пришёл к большому комку света. Подойдя впритык, я понял: это вовсе не свет, а отец. Да, просто папа и вот он стоит, берёт меня за руку и отводит в сторону. Туда, где светлее и там всё горело ярким светом, и было так хорошо. Неужели так бывает? Вот стоишь, просто стоишь, а душа аж поёт, радость переполняет всё моё тело. Я хочу взорваться из-за того, что сейчас чувствую внутри. Что-то, где-то, какой-то комок невообразимого восторга, как бы лучами исходит из меня наружу. Не хочется ничего делать, ни говорить, ни бежать, даже стоять не хочется. Вообще, даже нет такого понятия “хочется”, ничего не существует кроме меня и этого неизъяснимого блаженства. Единственное, что я могу сделать, это раствориться в пространстве, укутаться всем миром, словно тёплым, свежевыстиранным одеялом. Есть только Я и вечная, бесконечная, могучая, необычайно великолепная Вселенная. Моя, родная, светлая любовь. Боже как же это прекрасно: «ДА!» – закричал я. ДА! и снова ДА!

Я смотрел на отца целую вечность и мы не произнесли ни единого слова. Мне кажется, слова в этом месте утеряли всю силу. И вот всё начало двигаться, как поезд, который постепенно набирает скорость. Словно чайка, пикирующая над морем, и легким взмахом крыла поднимающаяся ввысь. Всё меняется, что-то светлое и приятное заменяется во рту горьким привкусом металла. Свет становится тусклым и отец мне чужд, не знаю почему, но я внезапно перестал что-либо чувствовать. И вдруг я понял: свет и тьма, вся жизнь, скорбь, лишения и разочарования – это всё из-за него. Он во всем виноват, всё потому, что он такой и я такой. Уходя рано из жизни, он лишил меня счастья и детства, а я зарылся с головой в сомнительные компании, в ширку, в ограбления и прочее. Мой отец, наверное, всю жизнь, был предметом всех оправданий моих неудач. Отец был как что-то, что должно было соединять меня со всем миром. Крепкая семья тогда в моем понимании была основоположником всего. Отец, как знамя, как щит, как вечное сопротивление бушующей действительности. Вокруг всё оказалось из вязкой глины, грязи, все ненастоящее и какое-то пластмассовое. Чья-то красная рука рисовала каракули на стенах этой, уже абсолютно черной пелены. Заслезились глаза, задрожали руки и ноги, и всё тело упало вниз.

 

Я открыл глаза и увидел больничную палату. Потертая, ржавая кровать, жесткий матрас и больничный запах. «Всё, как я люблю». По всей видимости, я в единственной больнице этого города. Правая нога перебинтована и привязана в полувертикальном положении. Я не смог потрогать ногу левой рукой, так как она была пристёгнута наручниками к кровати. Что-то отдалённо-туманно появлялось в голове, помню вот что: в меня выстрелил дед, когда убегал Гриша и он же меня спалил, и дед прострелил мне, судя по всему, правую ногу, а друзья бросили. Дед, видимо, вызвал ментов и вот я здесь. Тут же вспомнил и про кольцо, но одежды поблизости не было видно. На мне голубая больничная пижама с пятнами, возможно от блевотины, на груди чуть ниже правого соска. Теперь мне светит реальный срок за ограбление и придётся сидеть за то, что я, по сути, просто пришёл в магазин и купил кольцо. Утренний рассвет тускло освещал эту маленькую комнатку. Стены по пояс в зелёном, всё остальное окрашено белым. Картину отрешенности подчеркивали полупустые дряхлые тумбочки возле каждой кровати. В моей палате стояли еще три койки. Одна, в самом углу, была пуста, справа от меня, на правом боку, лицом к окну, лежал мужик, а слева какая-то женщина лет тридцати-тридцати пяти Она спала и тихо сопела, лежа на спине. Рука болела от наручников, которые связывали меня с этим местом. Когда я отсюда выберусь, то обязательно найду их. Выловлю всех по одному и буду отрезать пальцы, и очень громко смеяться, пока они будут плакать. Жизнь каждого из них я превращу в ад, я буду им мстить, чего бы мне это не стоило, даже стоимостью своей жизни. Нет, я не убью их сразу, а заставлю умирать в луже собственной крови, дерьма и пота. Вы будете страдать!
Да, я всегда был каким-то таким, ну знаете, мечтателем. Еще с самого детства витал в облаках, а в школе даже получались красивые рисунки. Мама говорила, что из меня получился бы отличный художник. Конечно, про месть – это всё враки, ничего я им не сделаю. Ну вот что я могу? Да и сам виноват, нечего было им верить. Действительно понадеялся, что таким образом разбогатею, каков дурак. Теперь мне светит только срок и гнить до конца жизни в тюряге. Ах, как же хочется вернуть всё так, как было раньше. Почему я не был счастлив и не ценил этого? Какие-то проблемы, переживания. Нет! Дурак, вот теперь у тебя будут проблемы. Надо было устроиться на нормальную работу, продать машину, бросить ширяться. Тогда, став нормальным человеком, я смог бы отыскать Машу и вернуться к ней. Нет, конечно, это невозможно. Такова моя судьба – быть изгоем для общества. Эй, люди, подвиньтесь, я тоже хочу жить обычной жизнью, платить по счетам, корпеть над каждой копейкой, пить пиво, или что вы там пьёте по пятницам.

 

Во сне опять пришёл отец, на самом деле за папой очень-очень скучаю. Он не первый раз мне снится и часто во время «приходов» я его вижу и даже с ним разговариваю. И так всегда, удаётся поговорить с ним только во снах или после ширки. Наверное, это один из тех моментов, когда стоит употреблять.

 

До смерти отца было всё хорошо, он отлично зарабатывал, и мы ни в чем не нуждались, но когда мне стукнуло четырнадцать, папа умер, и после смерти моя жизнь резко перевернулась. После убийства отца мы перестали нормально питаться. Никто не знает, как он умер. Просто возвращался домой с работы и кто-то его гопнул. Нашли тело возле гаражей, которые стоят вблизи подъезда, он был с пробитым черепом. Я даже не смог с ним попрощаться на похоронах, потому что тогда был в отъезде, а про смерть мне сказали уже по приезду. Горько еще из-за последней ссоры, которая была перед моим отъездом. Если бы не отец, то этого всего бы не было. Нет, я не переваливаю всю вину на него, во всём виноват только я, но я бы так не жил, если бы он остался жив. Моё море от меня уплыло, осталась только боль и болото.
Мы тогда еще жили в большом городе и со мной оставалась семилетняя сестра. Маме пришлось устраиваться на дополнительную работу и поэтому ей было сложно за нами следить, так что мне часто приходилось нянчить Аню. На дворе стоял 95-й год, и страна погрязла в тотальной нищете. Мы продали почти всё, что могли продать, но это нас не особо спасало, еды мало, денег мама практически не давала, поэтому мы выживали, как могли. Конечно, сейчас меня многие осудят, но тогда было совсем другое время. У меня были старшие товарищи и мы с ними промышляли мелким воровством. Я чувствовал ответственность за сестру и помогал семье, как мог. А вот помогать я умел не самым лучшим образом: мы с пацанами воровали на базарах, грабили в метро, бритвой срезали ткань куртки и высовывали деньги из внутренних карманов, таскали кошельки из женских сумок, выхватывали барсетки. Помню, даже промышляли воровством магнитол, иногда тачки вскрывали, порой, прямиком выбивали кирпичом стекла и сбывали магнитолы на точке. В то сложное время мы выживали, как могли, поэтому мама постоянно работала и у неё впритык хватало времени на дочь, что уж говорить о самостоятельном сыне. То ужасное время, неудачная компания, отсутствие воспитания, в общем, я начал пробовать алкоголь. Выпивка затягивалась надолго, часто прогуливал школу. Через полгода понял, что алкоголя недостаточно и надо пробовать что-то большее и вот тогда понеслось. Это было началом конца. Старшие поначалу помогали ширяться, доставали дозу, делились шприцами. Тогда мне особенно помогал один пацан, с которым мы буквально за несколько недель сильно скорешились. Его звали Серёгой и мы с ним вместе осваивали все тонкости ширки: как правильно перетягивать руку, как лучше ставиться, с чем миксовать. Вместе периодически воровали на базарах, срезали метал на чужих районах. Это было прекрасное время, затишье перед бурей, пока не настал тот «прекрасный» день. Тогда я гулял с сестрой и мне приспичило по-быстрому поставиться. Весь день ломало и так чесалось ширнуться. Вот мы зашли в первый попавшийся подъезд, тогда еще не было никаких замков на дверях. Аня игралась в стороне, а я шваркнулся больше, чем надо и отрубился прям там в подъезде. Видимо, сестра пошла за помощью, потому что я через два часа проснулся, но Ани уже не было. Вспоминая тот случай и несмотря на то, что прошло почти десять лет, по телу всё еще пробегают мелкие мурашки и до сих пор стоит это плачущее, наполненное горем, лицо моей мамы. Когда она узнала за Аню, то визжала и хваталась за всё. За ножи, вилки, позже резко падала на пол и обхватывала голову руками, вытирала слёзы, вставала и снова хваталась за ножи. Кричала, материлась, а я метался по квартире, как контуженый и не знал, что же мне делать. Наскоро оделся и выбежал из дома в поисках сестры, словно сомнамбула. Мы с Серёжей беспрерывно искали её два дня, облазили все подвалы, подъезды, всех подружек по два раза обошли, но всё тщетно. Уже на рассвете я вернулся в дом и нашёл мать, сидящую на подоконнике. Мы жили на девятом этаже и её ноги, словно тряпки, бездумно болтались в открытом окне. Она держала в руке бутылку водки, рыдала и смотрела вниз. Я с тех пор больше не видел, чтоб человек был настолько подавлен горем. Иногда я вижу это лицо, если закрою глаза.
Снял маму с окна, дал ей сильнодействующее успокоительное «велниксизин» и уложил спать. Это было самое ужасное время в моей жизни, мама постоянно плакала и кричала. Я насильно давал ей таблетки, и она ложилась спать. Я выходил на улицу и отрешенно шатался по городу, всматриваясь в лица семилетних девочек. Так продолжались очень тяжелые и длительные две недели, пока к нам не постучали в дверь. Какая-то женщина, как сейчас помню, в черном вязаном платке и с бездонными глазами молча толкнула сестру в квартиру. С тех пор с мамой я никогда не разговаривал, как прежде. Она не простила меня за сестру. Мы спрашивали у Ани, почему она ушла, как пропала, где была всё это время, но она ничего внятного не смогла объяснить. И по сей день это остаётся загадкой. Сестра нормально выглядела, видимо её купали и кормили, потому что она была не голодна. Но кое-что всё-таки в ней изменилось. Она всегда была весёлой девочкой, но после того случая из неусидчивой Ани, она за две недели превратилась в меланхолическую, спокойную Анну. Естественно, мать к сестре больше не подпускала, да и мне, по правде говоря, не хотелось с ней разговаривать. По сей день чувствую перед ними вину, но ничего уже не исправить.

 

Это всё должно было заставить перестать пить и употреблять, но стало только хуже. Из-за ненависти к себе я перестал контролировать свои аппетиты, моя колея повела душу в кривую сторону.
И моя жизнь протекала, примерно вот так[5]:
«Из песни - в драку! От драки - к чуду!
Кто жив, тот знает - такое дело!
Душа гуляет и носит тело».

 

И душа моя, сбитая, потёртая, гуляла долго. Многое было: угоняли во дворах тачки, чтоб покататься, первый секс на ободранном заднем сидении жигуля, нескончаемые драки, грабежи в магазинах, меня тоже часто били, даже скорая забирала, по больницам валялся да и в ментовках сидел. В общем, жизнь протекала живо, всё, как надо, как у «людей». Однажды на квартирнике встретил девушку, среднего роста, кудрявые белые волосы, крохотная грудь, всегда застёгнута рубашка до самой шеи на последнюю пуговицу. Милая, осторожная, культурная, из приличной семьи. Как она связалась с таким – до сих пор загадка, ведь нас связывало лишь одно имя и больше ничего. Саша пыталась меня изменить и у неё даже немного получалось. Немного остепенился, не сразу и не полностью, конечно же, но остепенился. У неё папа был деканом и меня устроили на заочку в ВУЗ, специальность экономист. Мы накопили немного денег, сняли квартиру и жизнь понемногу налаживалась, ну, не считая того, как я на неё зарабатывал. Со своим корешом Серёгой мы толкали дурь, воровали и сдавали медь, и прочее. Время уже и не так быстро, но всё же весело вновь катилось кубарем вниз. Не знаю была ли с Сашей любовь или не было её, но о ней я всегда заботился по максимуму, как только мог. Оберегал Сашулю всегда от всех неприятностей, не раз ради неё бил рожи другим. Мы проводили очень много времени втроём. Я, Серёжа и Саша. Одно из самых абсурдных приключений в жизни. Вы только представьте, абсолютно три разные личности могли находиться рядом сутками напролёт. Саша -  девочка-филолог из приличной семьи, которая любила собак и ночами разговаривать о звездах. Я, вполне спокойный, немного даже творческий человек, который красиво обрисовывал стены и даже временами сносно сочинял стихи. И Серёга, лысая горилла, раздолбай, качок, пьяница и немного наркоман. Он мог лбом стены крушить, а руками сжимать головы, как пустую пачку сигарет.

Времена прошли, я закончил бакалавр, с Сашуликом всё хорошо, уже были внушительные планы по общему делу с Серёжкой, но всё вновь оборвалось. Саша не пришла домой, хотя такого никогда не было. Конечно, я звонил и ходил по всем знакомым, искал, но ничего не выяснил, ни единой зацепки. Так прошло полмесяца. Я уже расклеился, много пил и плакал. К счастью, Серёга от общих знакомых принёс весть, не самую удачную, но хоть что-то. Как оказалось, пока у нас ничего не завязалось дальше, её педантичные родители решили всё за нас и перевезли мою Сашу по-тихому в другой город. Я искал месяц, но всё было тщетно, они очень постарались, чтоб мы не нашли друг друга. Она у меня была такая мягкая, возможен был и такой вариант, что родители на неё надавили, напугали, и она не дала мне никакой возможности хотя бы её увидеть. Еще несколько месяцев я ходил в полном отрешении, находился буквально на грани самоубийства, алкоголь уже не лез в горло. Последнюю неделю не пил, лежал мёртвым грузом и ничего не делал. Моя личность разлагалась вровень с печенью. И все закончилось бы вскрытыми венами, если б не внезапный звонок от матери. Бабушка, по линии отца, умерла и оставила нам однокомнатную квартиру, которая находилась в другом городе, вдали от этих мест. В итоге мать приказала уезжать, что я послушно и сделал. Вещей было немного, тут ничего не держит, поэтому через три дня я уже переехал туда. Первые несколько дней у меня занял анализ всей моей жизни. Я подводил итог: что я имею в жизни, и после пятнадцатиминутных раздумий понял – ничего. Единственная радость – это образование, которое я успел получить, благодаря Саше. Я быстро освоился в этом городишке, нашёл бары, там же общение и людей. Душа заново понеслась по ухабам и ямам, опять: секс, героин, алкоголь, драки, слёзы, кровь, разбитый нос, опять наркотики, опять слезы. И так до тех пор, пока я не нашёл тихую гавань — Машу, которая позже тоже ушла. И даже нашёл жалкий заменитель Серёжи – это Макс, который Хитрый. Заменитель Саши, Маша, всё же долгое время не могла её заменить, но я честно старался. Несмотря на новую компанию, жизнь не принимала прежнего положения. Что-то мешало, не давало мне спокойствия. Психологи, я уверен, найдут достойное объяснение, но я обычный наркоман, поэтому слушайте моё видение и делайте выводы сами. Смерть отца, потеря сестры, ненависть матери, утрата друга и девушки – это всё соединилось в один клубок, в какой-то шар гложущей боли. Я всё-всё воссоединил как бы в отце, будто бы он в этом виноват, так мне тогда показалось, хотя и сейчас от этого мнения я не далеко ушёл.

 

И ведь с каждым днём всё хуже и хуже, никогда это не закончится. Я смотрю на себя в зеркало и произношу: скоро всё изменится, это тёмная полоса, потом будет лучше, но лучше не наступает и мне страшно. Мне страшно посмотреть на себя в зеркало, расплакаться от того, что я больше не могу. Я не могу так больше жить, я не хочу так, мне страшно, и вот я осознаю, что еще чуть-чуть, еще самую малость - и я просто взорвусь: брошусь под машину, вскрою вены, всё, что угодно, лишь бы не жить, лишь бы не существовать в этом теле, в этом мире, в этой Вселенной. Неужели я многого прошу? Всего лишь нормальной жизни, чтоб всё было, как у людей с обычными проблемами и заботами, а не как у меня. Я умираю, падаю и разбиваюсь на сотни мелких осколков, пожалуйста, спасите меня. Я, как разбитая ваза, которую хреново склеили. Стоит где-то там, в конце коридора, в тёмном углу, абсолютно бессмысленная, никому не нужная, уродливая ваза.

 

И каждый раз я слышу от людей, что всё будет хорошо, что вот-вот всё изменится, но ничего не меняется и никогда не изменится. Это всё сказки для взрослых, чтоб совсем не расклеиться. Хорошее должно произойти из хорошего, минус на минус не даёт в этом случае плюс, даёт только чувство потерянности в этом мире. По-моему, это вселенский обман, мы просто обманываем себя, потому что не хотим смотреть правде в глаза, не хотим мириться с тем, что ничего хорошего уже не будет. Возможно так, на время, на какой-то миг что-то изменится, но потом всё вернётся на круги своя, даже хуже, всё, как после дозы. Во время ширки мне хорошо, но после всё возвращается обратно с большей силой, я повторяю еще и еще, а оно всё хуже и хуже. Круговорот уничтожения самого себя.

 

Жизнь – это не розовая сумочка с мягкими игрушками. Жизнь – это плотно набитый гвоздями чемодан, который падает и царапает мою голову. Поэтому люди не знают, что будет завтра, потому что, если бы знали, то давно б уже покончили жизнь самоубийством. Если бы все люди мира смогли заглянуть в свою жизнь, узнать, как их возлюбленные будут с другими, сколько у них будет болезней, проблем, горя, сколько пролитых слёз, то, будьте уверены, они бы убили себя. Весь мир схватился за ручки и добровольно, тихо, без единого слова прыгнул с обрыва, уже не играет роль ни раса, ни религия, ни даже ориентация, уже ничего. Тихо, мирно, головой об скалы и уйти в вечность и навсегда.

И с этими мыслями, покорная, но тяжелая голова, уносит меня вновь в небытие. Прощай, жестокий мир, хотя бы на несколько часов я тебя не увижу.