Учебная программа прогимназии состояла

1. Закон Божий основы.

2.  Русский язык –правильное толковое и выразительное чтение с умением просто ясно и связанно изложить прочитанное разбор этимологический и синтаксический чтение на церковно- славянском языке с переводом прочитанных глав Иевангилие на русский язык.

3. Арифметика и начала алгебры дроби включительно.

4. Начала геометрии и геометрическое черчение употребление топографических инструментов и использование методик сьемки планов.

5. География элементарные понятия физическая и политическая география Российской Империи. Описание главных соседствующих с Российской Империей западных держав.

6. Естествоведенье (у нас сейчас это естествознание и окружающий мир. Основы биологии и анатомии.

7. Чистописание

8. Рисование.

Это базовый уровень знаний русского солдата (поскольку прогимназия относится к третьему разряду учебнных заведений так называемые низшие учебные заведения).

Ниже только четвертый уровень начальная школа для солдатских детей.

 

Для сравнения возьмем программу юнкера (будушего офицера) юнкерские училища относятся ко второму разряду среднии учебные заведения.

1. Закон божий дается в обьеме пространного катахезиса Петра Могилы и краткой истории Русской православной церкви.

2. Русский язык грамматика с письменными упражнениями и краткий очерк русской литературы с разбором образцов словестности.

3. Математика Алгебра Геометрия Тригонометрия

4. Начальные сведения из физики и химии.

5. География подробная География Российской Империи основы математической и физической географии.

6. История России с подробным изложением событий от 1453 года до 1876 года включительно.

7. Черчение геометрическое и топографическое

8. Воинские уставы вместе со строевыми упражнениями.

9. Полевая фортификация простейшие укрепления атака и оборона. Порча и исправление дорог и мостов разбивание военно полевого лагеря.

10.  Военная Топография чтение планов и военная сьемка.

11. Сведенья об оружии холодном и огнестрельном и понятие об орудиях полевой артелерии.

12. Военная администрация устройство и управление Армии Российской Империи права и обязанности воинских чинов и войсковое хозяйство.

13. Военная гигиена необходимые сведения о сбережении здоровья воинских и об уходе за ранеными.

14.  Методика обучения нижних чинов чтению письму арифметике и служебным обязанностям.

15. Военные уголовные законы и военное судопроизводство.

16.  Иппология (работа с лошадьми) преподается только в казачьих частях и в кавалерийских училищах.

Количество часов на придметы общее 60 часов в неделю.

 

Результаты реформы на 1875 год

Уровень образования среди офицеров 70 процентов по родам войск

В пехоте 70 процентов в

 кавалерии 70 процентов

В артилерии 95 процентов

Дифицит офицерских кадров на 1875 год в армии закрыт на 80 процентов оставшийся дифицит 20 процентов.

Планируемый воинский резерв также создан за счет изменения системы призыва на военную службу (введения всеобщей воинской повинности и сокращения сроков военной службы правда обьем резерва пока отстает от запланированного, но это вина военной бюрократии только в 1874 году принят устав о всеобщей повинности за него боролись несколько лет.

 Общий вывод военная реформа в целом и реформа военного образования в частности проведена блестяще Д. А. Милютин Гений хотя и либерал.

В) Духовное Образование

За духовное Образование отвечал Д.А. Толстой как Обер Прокурор Святейшего Синода

Политика Протасова резко обострила возникшее после реформы 1808–1814 гг. недовольство состоянием духовного просвещения и системой воспитания в духовных учебных заведениях. Даже те церковные иерархи, которые в дни своей молодости полностью одобряли принципы реформы 1808–1814 гг., теперь относились к ним скептически, не будучи, однако, согласны и со взглядами на задачи духовного образования Николая I и Протасова. Некоторые из этих иерархов, например митрополиты Филарет Дроздов и Филарет Амфитеатров попали в трудное положение. Осуждая реакционные тенденции в школьной политике николаевской эпохи, они сами же оказывали ей сильную поддержку, исполняя свои обязанности по контролю над духовными учебными заведениями своих епархий. Прежде всего они старались не допустить в науку и на учебные кафедры современные методы критического исследования, к которым имели такую склонность преподаватели богословия. Среди профессуры убежденность в необходимости новой реформы была широко распространена, хотя ясное представление о ее целях отсутствовало. Неуместность простого возврата к идеям реформы 1808–1814 гг. была очевидна даже тем, кто относился к ним с глубоким пониманием; времена настолько изменились, что нужны были какие–то новые подходы к реформированию как учебных программ, так и системы воспитания в целом. Кроме того, из–за недостаточного финансирования невыносимым стало и материальное положение духовных школ. Это относилось в первую очередь к нуждавшимся государственным стипендиатам, состоянию учебных корпусов семинарий и уездных духовных училищ, нищенским окладам учителей, которые покидали свои места в поисках другой работы, и прочим многочисленным недостаткам. В обер–прокурорство Протасова резко усилилась бюрократизация системы духовного образования ^[1525].
При таком положении вещей становится вполне понятным, почему либеральная внутренняя политика Александра II оказала столь сильное и непосредственное воздействие на духовную школу, да и на настроения духовенства. Последним толчком к реорганизации духовного образования послужили начавшиеся в 60–х гг. коренные реформы светских учебных заведений, сделавшие отставание застывших на николаевском уровне духовных школ особенно заметным. С 1866 г. граф Д. А. Толстой объединил в своем лице должности министра народного просвещения и обер–прокурора Святейшего Синода. Понятно, что он стремился применить принципы реформы светской школы и к области школы духовной. В начале правления Александра II были смягчены цензурные предписания. Начали выходить новые журналы, в том числе и церковные, сразу же выступившие с критикой недостатков в духовно–училищной системе. В 1860 г. митрополит Филарет Дроздов писал, что в критике со стороны общественного мнения «являются мысли односторонние, порывистые, заносчивые. Рассуждающие о России в разных отношениях от крайности самовосхваления переходят к крайности всеосуждения. Вместо скромного обличения несовершенств и недостатков произносятся оскорбительные порицания и грубые насмешки». При этом митрополит призывал, что[*] «следует первоначально нам самим во многом измениться, многое пересоздать и от многого старого и дряхлеющего отрешиться». Удивительна (если принять во внимание взгляды Филарета в целом) следующая мысль: «Хорошо бы, кажется, открыть при университетах факультеты богословия, куда бы могли быть принимаемы без различия состояний окончившие полный круг гимназический (т. е. невзирая на их сословную принадлежность. — И. С.)… самые духовные академии требуют рационального преобразования, в особенности относительно их исключительного положения» ^[1526]. При этом митрополит ни в коем случае не имел в виду радикальной реформы, на которой повсеместно настаивали, а только то, что он называл «разумными мерами». Приблизительно год спустя в письме к обер–прокурору графу А. П. Толстому от 10 февраля 1861 г. по поводу отчетов о заседаниях тогда уже существовавшего Комитета по соображениям о преобразовании духовных училищ и по поводу «рассуждений» профессоров Московской Академии Филарет писал: «Вообще при рассуждениях о преобразовании училищ требует внимания то, что большая часть порицаний, которыми щедро наполнены соображения, по прямому заключению ведут не столько к нужде преобразования уставов, сколько к нужде возбудить в начальниках и наставниках ревность, деятельность, живое усердие и сильное сознание того, что как излишняя холодная строгость, так и человекоугодливая поблажка ученикам суть не добродетели, а пороки» ^[1527]. Здесь в Филарете говорит консервативный политик от культуры. Он искусно использует «самокритику» профессоров, прозвучавшую в ходе страстной дискуссии на темы педагогики, чтобы сдвинуть центр тяжести с нежелательной для него радикальной ревизии уставов, которая могла повлечь за собой перемены в системе обучения и управления, на более нейтральную тему ^[1528].
В то время как в обществе спорили о коренных преобразованиях, Святейший Синод предпринял кое–какие мелкие усовершенствования учебных программ. В 1858 г. из программы семинарий была изъята геодезия и сокращено преподавание естествознания. В 1865 г. отменили изучение медицины, естествознания и сельского хозяйства, но повысили требования к знанию древних языков и ввели в учебный план педагогику. Важнейшим из мероприятий Святейшего Синода было учреждение в 1860 г. уже упомянутого Комитета по соображениям о преобразовании духовных училищ под председательством Херсонского архиепископа Димитрия Муретова; членом комитета был также профессор А. В. Горский. В начале 1863 г. комитет представил проекты уставов духовных училищ и семинарий, учебных программ семинарий и инструкции для надзирателей в семинарских общежитиях. Эти проекты были разосланы епархиальным архиереям, академиям и семинариям для обсуждения, которое затянулось до 1866 г. В некоторых местах специально для этой цели были организованы комитеты с участием местного духовенства ^[1529]. Назначенный в 1866 г. обер–прокурором граф Д. А. Толстой распустил комитет архиепископа Димитрия «за неимением денежных средств», а затем испросил и получил от императора дополнительные ассигнования на нужды духовных школ в размере 1 500 000 руб., добившись при этом высочайшего согласия на создание нового комитета, который собрался 19 марта 1866 г.; перед ним стояла задача ускоренного проведения реформ ^[1530]. Возглавил комитет Киевский митрополит Арсений Москвин, помощником которого стал Нижегородский епископ Нектарий Надеждин; в остальном комитет состоял из четырех светских и четырех духовных лиц. К последним принадлежал находившийся в дружеских отношениях с обер–прокурором протоиерей И. В. Васильев, выступавший за модернизацию уставов, тогда как Нектарий действовал больше в охранительном духе. Уже к декабрю 1866 г. уставы семинарий и духовных училищ были готовы и отосланы обер–прокурором Д. А. Толстым для просмотра и отзыва митрополиту Филарету. 14 мая 1867 г. представленный Святейшим Синодом проект был утвержден императором. В тот же день император подписал и «Положение об Учебном комитете при Святейшем Синоде», который пришел на смену протасовскому Духовно–учебному управлению ^[1531].
Это нововведение значительно изменило структуру и круг задач управления духовными учебными заведениями. «Учебный комитет при Святейшем Синоде, — значится в первом параграфе «Положения», — учреждается для обсуждения подлежащих разрешению главного духовного управления вопросов по учебно–педагогической части и для наблюдения посредством ревизий за состоянием сей части в духовно–учебных заведениях». Комитет состоял из президента и девяти духовных и светских членов, из которых шесть являлись постоянными сотрудниками, а три остальных были ревизорами и потому освобождались от участия в заседаниях. Духовных членов назначал Святейший Синод, светские подбирались по рекомендации обер–прокурора. Комитету разрешалось приглашать экспертов с совещательным голосом.

 

 Главное отличие от Духовно–учебного управления времен Протасова состояло в том, что деятельность комитета ограничивалась делом образования и воспитания. Инспекции и административная корреспонденция переходили в ведение канцелярии обер–прокурора. Выделены были также хозяйственные и строительные вопросы, переданные в соответствующее подразделение Святейшего Синода.

 

 В компетенции комитета оставались:

 1) введение новых уставов в духовных учебных заведениях;

 2) меры по усовершенствованию этих уставов в случае необходимости;

 3) учебные программы, учебные пособия и обработка годовых отчетов, представляемых учебными заведениями;

 4) открытие школ для дочерей духовенства;

5) формирование учебных библиотек и издание соответствующих книг.

 

 Кроме того, комитет был обязан «обсуждать дела, касающиеся духовного просвещения».

 

Тот факт, что из четырех духовных членов комитета, включая президента, лишь один принадлежал к ученому монашеству, вполне отвечал настроениям в духовенстве и обществе, требовавшим усиленного внимания к приходскому духовенству ^[1532].

 

 Так, бывший профессор Петербургской Академии Д. И. Ростиславов уже на покое анонимно издал в 1866 г. в Лейпциге книгу «Об устройстве духовных училищ в России», где резко критиковал ученое монашество и его господство в духовной школе ^[1533]. Свое влияние оказали, очевидно, и многочисленные статьи и материалы аналогичного содержания; в них проявлялся живой интерес общественности к деятельности обоих комитетов — комитета 1866 г. и его предшественника, подготовительная работа которого и обеспечила скорейшее выполнение поставленных задач.

 

Согласно опубликованным в 1867 г. Уставам духовных училищ и семинарий, так же как и Уставам академий, вступившим в силу в 1869 г., окружные академические управления, которым до тех пор подчинялись семинарии и духовные училища, упразднялись.

 По вопросам воспитания и обучения в академиях были учреждены специальные советы, вопросы же хозяйственного свойства решались на заседаниях правлений.

Семинарии и духовные училища теперь возглавлялись правлениями, состоявшими из представителей преподавательского состава и епархиального духовенства.

Учителя и другие должностные лица становились в определенной своей части выборными.

 Должности ректоров во всех духовных учебных заведениях, включая академии, были отныне открыты и для белого духовенства.

 

Реформирование духовных училищ и семинарий началось в 1867/1868 учебном году и закончилось в 1871 г. Очередность определялась прежним делением на академические учебные округа.

 Сперва в 1868 г. были реформированы уездные духовные училища Петербургского и Киевского округов, затем Московского и Казанского.

 После этого на очереди и в той же последовательности были семинарии (1870–1871) ^[1534]. Уставы 1867 г. предписывали в каждой епархии открытие такого количества духовных училищ, которое соответствовало местным потребностям.

 «Духовные училища в каждой епархии под главным управлением Святейшего Синода и ведением епархиального архиерея вверяются ближайшему попечению местного духовенства».

 Каждая епархия делилась на округа в соответствии с числом училищ. Один представитель духовенства от десяти приходов округа делегировался на происходившие раз или два в год окружные съезды, в которых с правом совещательного голоса могли присутствовать и другие приходские священники округа.

 К обсуждению на этих съездах допускались любые вопросы, касавшиеся училищ.

 Кроме того, здесь происходили выборы училищных инспекторов и членов дирекций из духовенства, которые затем утверждались епархиальным архиереем.

 Помимо таких съездов учебными вопросами ведало правление местной епархиальной семинарии, которое назначало из числа преподавателей семинарии или местного духовенства ревизоров и заботилось об учебных пособиях.

 Уставы стремились заинтересовать духовных лиц в работе учебных заведений, где их сыновья получали начальное образование, и привлечь к сотрудничеству в общественной и церковной жизни.

 Большое значение имело право упомянутых съездов обсуждать хозяйственные дела духовных училищ; это в полной мере проявилось, когда только что организованные по инициативе съездов параллельные классы стали получать денежные средства благодаря самообложению приходов и добровольным пожертвованиям.

 Именно здесь в первую очередь принесли свои плоды начинания 60–х гг. и воодушевление (продолжавшееся, к сожалению, недолго), вызванное у приходского духовенства его включением в общественно–церковную жизнь.

Программа духовных училищ была рассчитана на четыре года. Принимались учащиеся из всех сословий, по окончании училища они имели право поступать не только в семинарии, но и в светские учебные заведения.

Во главе духовного училища стояло правление: инспектор, его помощник и два представителя духовенства, избранные на окружном съезде. Инспектор должен был иметь степень не ниже кандидата богословия.

В качестве исключения на эту должность допускались также лица, имевшие по меньшей мере шестилетний педагогический стаж или такой же срок священнического служения.

Учебная программа включала следующие предметы:

библейскую историю Ветхого и Нового Заветов,

 катехизис, богослужение,

 церковный устав,

 русский, церковнославянский,

 латинский

 греческий языки,

 арифметику,

 географию,

 каллиграфию  церковное пение ^[1535].

 Благодаря тому, что в окружные духовные училища принимались ученики из всех сословий, они могли в известной степени компенсировать имевшийся тогда недостаток в светских начальных школах.
Одновременно вступал в силу и Устав семинарий, тщательно подготовленный еще комитетом архиепископа Димитрия Муретова: привлекались даже материалы об организации римско–католических семинарий во Франции и православной богословской школы на острове Халки близ Константинополя ^[1536].

Согласно новому Уставу, главной задачей семинарий было «приготовление юношества к служению православной Церкви».

 При поступлении преимуществом пользовались сыновья духовенства. Оставшиеся места были в равной мере доступны учащимся православного вероисповедания из всех сословий.

 В старшие, богословские, классы принимались также выпускники светских средних учебных заведений и взрослые, обладавшие определенной начитанностью в церковных вопросах.

 «Семинарии под главным управлением Святейшего Синода находятся в ближайшем ведении епархиальных архиереев».

 Число учащихся определялось Святейшим Синодом, но местному духовенству разрешалось в случае необходимости изыскивать средства для открытия дополнительных учебных мест.

 Епископ имел право в любое время присутствовать на занятиях или экзаменах, а также выносить решения по письменным запросам и докладным запискам правления.

 В таких случаях он информировал об этом Святейший Синод.

Далее, епископу надлежало следить за хозяйственной деятельностью семинарий и защищать их и их собственность перед государственными органами.

Ректором семинарии мог быть только магистр или доктор богословия в сане архимандрита или (если он был из белого духовенства) протоиерея; при необходимости в соответствующий сан претендент возводился в момент назначения.

В обязанности ректора входил надзор за обучением, воспитанием и ведением хозяйства в семинарии, при этом он не имел права занимать никакой другой должности.

Только в виде исключения ректор монашеского звания мог быть одновременно настоятелем монастыря, а именно, в том случае, если семинария помещалась в стенах этого монастыря.

 Таким образом был положен конец имевшей место до той поры практике, когда ректорам академий и семинарий поручалось настоятельство в отдаленных монастырях, что мешало нормальному исполнению ими обеих должностей.

 Инспектором мог быть назначен только магистр богословия — в том числе из преподавателей–мирян.

 Кандидаты на должность ректора и инспектора выдвигались путем выборов на собрании преподавателей, епископ сообщал кандидатуры Святейшему Синоду, который утверждал одну из них.

 Однако Святейший Синод имел также право назначить кого–либо другого своей волею.

 Ректор являлся председателем правления, состоявшего из педагогического и административного собраний.

В педагогическом собрании под председательством ректора принимали участие: инспектор, семь преподавателей, избранных на общем учительском собрании, и три представителя духовенства епархии, которые выбирались сроком на шесть лет епархиальными съездами и утверждались епископом.

 В административное собрание входили кроме ректора и инспектора один преподаватель и два духовных лица, выбранных на три года. Решения принимались большинством голосов. Сферы компетенции обоих собраний строго разграничивались, так что административное собрание могло заниматься только хозяйственными вопросами. Протоколы заседаний представлялись епархиальному архиерею.

Все семинарии были обязаны организовать общежития как для казеннокоштных, так и для своекоштных учеников.

 Сдача выпускного экзамена давала право на место священника.

 Лучшим ученикам предоставлялась возможность продолжать учебу в академии.

 Поступить в семинарию могли юноши в возрасте от 14 лет, закончившие духовное училище; получившие домашнее образование должны были сдавать приемные экзамены, но в старший класс они не принимались.

Программа всех шести классов включала в себя:

 1) толкование Священного Писания Ветхого и Нового Заветов;

 2) общую и русскую церковную историю;

 3) богословие — введение в богословие, догматику и этику;

 4) практическое пастырское богословие;

 5) гомилетику;

 6) литургику;

 7) русскую литературу и историю литературы;

 8) светскую историю, как всеобщую, так и русскую;

 9) математику (алгебру, геометрию, тригонометрию) и основы пасхалии;

10) физику и основы космографии;

 11) философию (логику, психологию, обзор философских систем и педагогику);

12) языки: латынь, греческий, французский и немецкий;

 13) церковное пение.

Преподавание древнееврейского языка и иконописания было факультативным.

 Французский или немецкий языки изучались по выбору.

 Перевод в следующий класс происходил на основе годового переходного экзамена.

Воспитание, согласно Уставу, должно было осуществляться в духе православной Церкви.

Ученики обязаны были посещать богослужения, ежегодно причащаться и соблюдать предписанные Церковью посты.

 В общежитиях казеннокоштные учащиеся находились на полном пансионе, тогда как остальные должны были вносить плату, которая устанавливалась правлением и в зависимости от местных условий в разных семинариях была весьма различной.

 Одежда семинаристов была единообразной, но специальной формы пока еще не было ^[1537].
Внимательное сравнение новых учебных программ с прежними показывает, что из них были вычеркнуты часть естественных наук, медицина, сельское хозяйство, катехизис, библейская история, апологетика и патрология.

 Новыми предметами стали введение в богословие и педагогика. Расширилось преподавание литургики, гомилетики и Священного Писания, но главным образом — древних языков.

 На этом особенно настаивал обер–прокурор граф Д. А. Толстой, в 1868 г. докладывавший императору, что явно обновляется классическое образование, одна из существеннейших основ человеческой культуры, пришедшее в полный упадок в духовных учебных заведениях ^[1538].

К реформированию духовных училищ и семинарий приступили уже осенью 1867 г., вместе с началом занятий.

Принципы реформы, предоставлявшие широкие возможности местному духовенству, тотчас нашли живейший отклик.

 Съезды духовенства, прошедшие почти во всех епархиях, показали, как глубоко его интересовали проблемы школы, с какой серьезностью и чувством ответственности оно отнеслось к своей новой, более активной роли.

 Поток статей в духовных журналах очень скоро наглядно продемонстрировал, что распространявшееся отдельными брошюрами в начале 60–х гг. представление о малообразованном и нравственно опустившемся духовенстве было сильно преувеличено.

 Во многих епархиях духовенство проявило большую жертвенность, добровольно пойдя на отчисления из своего скромного жалованья и из приходских доходов для создания дополнительных учебных мест, а также на ремонт семинарских и училищных зданий; составлялись предварительные сметы для постройки новых школ.

 В Тамбовской епархии, например, отнюдь не богатой, духовенство собрало на содержание параллельных классов тамошней семинарии весьма значительную по тем временам сумму в 30 000 руб. ^[1539]

Состояние семинарских зданий было критическим. За десятилетие с 1867 по 1877 г. из средств, предназначенных для духовного образования, 3,5 млн руб. было ассигновано на строительство.

Новый Устав предусматривал также повышение преподавательского жалованья и сумм на содержание казеннокоштных учащихся. В период до 1871 г. духовно–училищный фонд получил от казны 1,5 млн руб., а начиная с этого года платежи поступали регулярно каждый год. Со времени реформы 1867–1869 гг. духовно–училищный фонд составлял лишь небольшую часть тех сумм, которые предназначались на нужды духовного образования в целом и поступали в бюджет Святейшего Синода из государственной казны.

 Император распорядился также, чтобы в фонд шли впредь и доходы от продажи свечей в кладбищенских и военных церквах, которые ранее были освобождены от этого сбора. В 1870 г. было предписано, чтобы в училищный фонд отчислялся определенный процент от совокупных сборов с продажи церковных свечей, с церковных кружек и др. ^[1540]
В 1868 г. был опубликован и новый Устав епархиальных женских училищ.

 Их учебные программы были несколько обширнее, нежели программы духовных училищ, и рассчитаны на шесть лет.

 Преподавалась всеобщая и русская история, греческий и латинский языки были исключены, а вместо Священного Писания изучалась библейская история, и т. п., дополнительным предметом вводилось рукоделие.

Сверх того, разрешалось открывать подготовительные и педагогические классы, если духовенство желало этого и гарантировало дополнительные средства. Содержание епархиальных женских училищ, как правило, целиком ложилось на епархии, подчинялись они епархиальным съездам и епархиальным архиереям.

 К концу правления императора Александра II существовало уже 47 таких училищ, из которых 12 содержались непосредственно на средства Святейшего Синода.

 Их значение для народного образования было тем больше, что туда за особую плату могли поступать и девушки из недуховных сословий. Их выпускницы плодотворно трудились, учительствуя в церковноприходских школах, число которых резко увеличилось при Александре III, а также в земских школах и других учебных заведениях.

Жаль, что в русской исторической литературе их подвижническая деятельность до сих пор осталась практически без внимания ^[1541].

До реформы имелось 50 семинарий с 11 620 учащимися и 186 духовных училищ с 36 610 учениками.

 В ходе реформы к 1871 г. были открыты три новых духовных училища и одна семинария (Донская семинария в Новочеркасске).

Число семинаристов достигло 13 385, тогда как количество учеников духовных училищ, напротив, упало до 27 053, так как духовенство под влиянием общественного мнения стало чаще отдавать своих детей в светские учебные заведения, главным образом в гимназии ^[1542].
В 1867 г. Святейший Синод предложил духовным академиям высказаться по поводу намеченной реформы уставов.

Докладные записки академий были переданы на изучение особой комиссии под председательством Нижегородского архиепископа Нектария.

 В комиссию входил также Макарий Булгаков. «Академический Устав 1869 года, принесший столько блага нашей Церкви и особенно духовной науке, несмотря на весьма кратковременное свое существование, явился в окончательном своем виде в свет благодаря энергичной защите принципов его Макарием Булгаковым, — так пишет биограф последнего. — Макарий Булгаков смело и твердо отстаивал необходимость предоставления нашей духовной школе свободного и правильного развития, в полном соответствии с духом и требованиями того времени» ^[1543].

Защищавшиеся Макарием принципы, до известной степени либеральные, явились причиной недолговечности изданного 30 мая 1869 г. нового Устава, который уже в 1884 г. был заменен так называемым «антиуставом» ^[1544].

Этот Устав 1869 г. значительно отличался от Устава 1808 г. и по форме был аналогичен Уставу семинарий. Ранее задача академий состояла в подготовке молодежи духовного звания к занятию высших церковных должностей и преподаванию в семинариях, а также в просвещении духовенства.

Новый Устав требовал от академий «давать высшее образование для просвещенного служения Церкви и заботиться о подготовке преподавателей для духовных учебных заведений».

 На практике особенно серьезное внимание обращалось на первое из этих требований, которое предполагало развитие богословской науки.

 С изданием Устава 1869 г. во всех областях богословия началась плодотворная работа.

 Наконец нашли полное признание фундаментальные методы научной критики, до сих пор подавлявшиеся из боязни вольнодумства и духовной самостоятельности ученых.

 Этой тенденцией Устав обязан своим составителям, в число которых наряду с Макарием Булгаковым входили и люди, хорошо знакомые с западноевропейским богословием, стремившиеся ввести его методы в русских академиях. Умерший в 1919 г. профессор А. Л. Катанский, который окончил академию еще до Устава 1869 г., а свою продлившуюся несколько десятилетий деятельность ученого и преподавателя академии начал уже после его выхода, в своих воспоминаниях так описывает атмосферу возникновения Устава, его прием студентами и профессорами, а также последствия его ограничения реформами 1884 и 1910 гг., т. е. все, чему он сам был свидетелем:

 «Главным двигателем преобразования был тогдашний обер–прокурор Святейшего Синода (с 1865 г.) граф Д. А. Толстой… Но душою комитета был не председатель (митрополит Арсений Москвин. — Ред.), человек ничем не выдающийся, кроме полного сочувствия делу преобразования, и потому persona grata у графа Д. А. Толстого, а члены комитета, в особенности председатель Духовного учебного комитета протоиерей И. В. Васильев и ректор Петроградской Академии протоиерей И. П. Янышев. Оба они горячо были преданы делу преобразования и являлись прекрасными, весьма сведущими представителями постановки высшего богословского образования на Западе:

 протоиерей И. В. Васильев — в римско–католическом мире, протоиерей И. П. Янышев — в протестантском… Прочие члены комитета были также в своем роде люди замечательные…

Так, трудами упомянутых лиц и выработан был высочайше утвержденный 30 мая 1869 г. Устав духовных академий со всеми его особенностями.

Одной из главных была специализация и разделение преподаваемых наук на три группы, или отделения: богословское, церковно–историческое и церковно–практическое…

Слабые стороны такого учебного плана скоро были замечены. Это — преобладание небогословских наук пред богословскими в двух по крайней мере отделениях: церковно–историческом и церковно–практическом, недостаток полноты богословского образования студентов…

 Идея специализации духовно–академического образования носилась, так сказать, в воздухе тогдашнего времени и находила почти общее признание… После введения в действие новый учебный план Устава 1869 г. принес много добрых и ценных плодов.

 Студенты стали несравненно серьезнее, чем прежде, относиться к изучению наук, в особенности отделенских…

 Вообще во всех классных занятиях прошла какая–то бодрая, живая струя. Тем досаднее была явная крайность в проведении прекрасного и благодетельного, в сущности, принципа специализации, являлось предчувствие недолговечности нового Устава и сильное опасение возврата к прежнему академическому строю, что потом, к сожалению, и случилось в 1884 г.» ^[1545]

В новом Уставе предметы были разделены на общеобязательные и отделенские, т. е. изучавшиеся на одном из трех вышеназванных отделений. К общеобязательным относились:

 1) Священное Писание;

2) введение в богословие; 3) философия (логика, психология и метафизика);

4) история философии;

 5) педагогика;

 6) один из древних языков и литература на нем;

 7) один из современных языков (французский, немецкий или английский). На богословском отделении изучались:

 1) догматика и история догматов;

 2) нравственное богословие;

 3) сравнительное богословие;

 4) патристика;

 5) древнееврейский язык;

 6) библейская археология.

Следующие предметы были специальными на церковно–историческом отделении:

 1) библейская история Ветхого и Нового Заветов;

 2) всеобщая церковная история;

 3) история Русской Церкви;

 4) история и обличение русского раскола;

 5) всеобщая светская история;

 6) русская история.

 Соответственно на церковно–практическом отделении:

 1) пастырское богословие;

 2) гомилетика;

 3) история проповеди в православной Церкви и на Западе;

 4) церковная археология;

 5) литургика;

 6) церковное право;

 7) теоретическое литературоведение и история русской литературы с обзором важнейших произведений зарубежных литератур;

 8) русский и другие славянские языки.

 Устав разрешал с согласия Святейшего Синода вводить дополнительные предметы.

Так, например, в Московской Духовной Академии вместо упраздненной кафедры физики и математики профессор Д. Ф. Голубинский (сын протоиерея Ф. А. Голубинского) основал кафедру естественно научной апологетики ^[1546].

 Обучение было рассчитано на четыре года. Все перечисленные дисциплины, как общеобязательные, так и входящие в программу отделений, проходились за три учебных года.

 По успешном окончании третьего курса студенту на основании квалификационной работы присваивалась степень кандидата богословия.

 На четвертый курс академии допускались лишь получившие отличные оценки на заключительном экзамене третьего курса.

 На четвертом курсе читались специальные практические лекции и под руководством профессоров студенты готовились к преподавательской деятельности в семинариях.

 При этом каждый студент мог выбирать интересующие его дисциплины — существенное улучшение сравнительно с прежним положением, когда личные интересы учащихся при выборе сферы преподавания во внимание не принимались.

 В то же время на четвертом году обучения писалась магистерская диссертация по избранной студентом специальности; после ее публичной защиты студент получал степень магистра богословия.

Защита докторской диссертации давала право на ученую степень доктора богословия.

Экзамены как по общеобязательным предметам, так и по специальным предметам отделений были устными.

Это же правило имело силу и для экстернов, желавших получить академический диплом или ученую степень;

 представлять магистерскую диссертацию они также имели право не ранее чем через год.

При поступлении в академию предъявлялось свидетельство об успешном окончании семинарии или гимназии.