От принятия себя к принятию Другого

 

Итак, ради заботы о себе, сохранения мира в душе необходимо простить и принять Другого. Столь же верно и обратное: чтобы принять Другого, нужно хорошо относиться к самому себе. Иисус говорит: Возлюби ближнего как самого себя (Мф. 22: 39). Размышляя о том, что означает эта заповедь, важно помнить контекст.

 

Фарисеи, узнав, что Он посрамил саддукеев, собрались вокруг Него, и один из них, законник, испытывая Его, спросил: «Учитель! Какая заповедь в законе самая главная?» Он же сказал ему: «Возлюби Господа Бога своего всем сердцем своим, и всею душою своею, и всем разумом своим. Это главнейшая и первая заповедь. Вторая же подобна ей: возлюби ближнего своего как самого себя. На этих двух заповедях утверждаются и весь закон, и писания пророков (Мф. 22: 34–40).

 

Законник и фарисей ставит вопрос о самой главной заповеди в законе. Ему интересна иерархия заповедей: что важно, что не очень, а что важнее всего. Это формальный подход: есть неподвижные вечные заповеди, и их, как драгоценные камни, можно раскладывать в разном порядке, сортировать по размеру, чистоте, качеству огранки…

Отвечая законнику, Господь обращает внимание на другое – на абсолютные основания, вызывающие к жизни закон и дающие смысл каждой заповеди. Если принять этот порождающий принцип и довериться ему, заповеди можно и не заучивать: кто любит, никогда не станет убивать, предавать, лгать и красть. Напротив, если не принимать закон любви, знание и соблюдение заповедей будет бессмысленным, любая из них превратится в «убивающую букву»[30], о которой говорил апостол Павел.

Внутри этой тройственной формулы («Возлюби Бога всем сердцем своим и ближнего как самого себя») в центре стоит любовь к Богу как полнота личного отношения к Нему: Возлюби Господа Бога своего всем сердцем своим, и всею душою своею, и всем разумом своим (Мф. 22: 37). Вторая же заповедь подобна первой, строится по ее образцу, но и значительно отличается от нее: ближнего нам заповедано возлюбить как самого себя, а не как Бога.

Логика открывается примерно такая: согласно первой заповеди, я сам обращаюсь к Богу в стремлении возлюбить Его, создаю с Ним глубоко личные отношения. То же я предполагаю и в ближнем. Возлюбить ближнего как самого себя в этом контексте означает увидеть в нем того, у кого тоже есть личные отношения с Богом, кто не чужд Ему. Если я заслуживаю уважения и любви, поскольку Бог меня видит («Твое созданье я, Создатель, Твоей премудрости я тварь», как говорит Державин в своей удивительной оде «Бог»), то и ближний именно по этой причине достоин как минимум моего внимания, а в пределе – любви. Господь предлагает нам мыслить любовь к Богу, ближнему и самому себе как единое событие. Мы отныне уже не можем говорить о любви к Богу, не имея в виду особого отношения к ближнему и особого самосознания. Общение с ближним будет определяться пониманием Бога, явленного во Христе, и самоуважением. Наконец, верно относиться к самому себе для христианина возможно лишь в перспективе богообщения и диалога с Другим.

Философия XX века в качестве синонима библейскому слову «ближний» использует термин «Другой». Знаменательно, что в русском для выражения этого понятия, означающего человеческую личность, иную по отношению к «Я», но столь же полноправно существующую в мире, используется слово с корнем друг.

Люди вокруг нас вовсе не обязательно друзья, они могут быть и врагами, и посторонними, но сила языка открывает перед нами горизонт, ставит цель, к которой можно стремиться. В Другом можно открыть друга – того, кто драгоценен и любим именно потому, что он не такой, как я, и именно потому, что он от меня отличается, в отношениях с ним мне открывается, кем являюсь я сам[31].

Для создания правильных и плодотворных отношений с Другим фундаментально, во‑первых, признание его абсолютной необходимости для моего собственного бытия и мышления. Философ и поэт Вячеслав Иванов[32] утверждал, что истина оправдывается, будучи созерцаемой в Другом. Неожиданным образом о значимости Другого говорил Маркс[33], философ, от которого ничего хорошего мы – во всяком случае старшее поколение, прошедшее суровую школу принудительного изучения марксистско‑ленинской философии, – не ждем: «Человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь относясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к себе как к человеку»[34].

Действительно, начиная с античности человек мыслится как существо, которое не рождается человеком, а становится им. Античное понятие пайдейи (воспитание, образование, взращивание) предполагает, что, прежде чем человеческий детеныш станет настоящим человеком, требуется множество культурных воздействий. Эти воздействия возможны только в общении с Другим: родителем, братом, другом, учителем, любимым, ребенком… Именно отношения с Другим лежат в основе социализации, о важности которой мы уже говорили.

Во‑вторых, чтобы верно общаться с Другим, я должен признать его радикальное отличие от меня самого. На этом, похоже, и погорели Марксовы Петр и Павел: когда Петр посмотрел в Павла, как в зеркало, он не увидел там Павла во всей уникальности и тайне его прекрасной жизни, корень которой сокрыт со Христом в Боге. Он увидел абстрактного человека и решил, что его можно объяснить, а потом и сделать счастливым через анализ товарно‑денежных отношений, базиса‑надстройки, классовой борьбы и прочих «замечательных» вещей, к живому Павлу никакого отношения не имеющих.

Поскольку Другой существует в своем мире, отличающемся от моего собственного, будет трудно переубедить его, установить справедливость, договориться с ним. Мы столкнемся с глубокой разностью понятий, нам придется постоянно выяснять, что он подразумевает под простейшими словами, и, скорее всего, окажется, что мы все понимаем по‑разному.

Виктор Франкл[35], замечательный врач, психолог и философ, прошедший через концлагеря, вспоминает, как однажды он хотел поддержать оступившегося друга и получил окрик и удар дубинкой от конвоира. «А ведь несколько минут назад тот же конвоир презрительно разглагольствовал о том, что у нас, свиней, нет духа товарищества…»[36] Этот случай поразителен тем, что и заключенный, и конвоир имеют представления о товариществе, но эти представления совершенно не совпадают.

Конечно, это крайний случай, но и повседневная жизнь постоянно убеждает нас в том, что картина мира в целом и наполнение конкретных понятий настолько отличаются у разных людей, что прийти к разумному согласию возможно далеко не всегда. Необходимость в прощении возникает именно тогда, когда доводы разума бессильны, а вся ситуация в целом попирает обыденную логику, не укладывается в систему привычных понятий. Если я не могу исправить положение вещей, остается только простить – принять, честно осознать, что я нахожусь именно в этой ситуации, и отпустить, довериться судьбе (верующий человек скажет – Богу).

Так обстоит дело в трудных случаях, например, когда необходимо строить отношения с человеком с алкогольной или наркотической зависимостью, психически больным, умирающим или «временно безумным» (такими бывают подростки). Объяснить, доказать, донести что‑то до Другого не удастся. Можно только смириться перед грозной свободой, живущей в каждом из нас. Прощение в таких случаях позволяет разорвать порочный круг созависимости, признать (может быть, и со слезами и болью сердца) право Другого на собственный путь и начать строить свою внутреннюю жизнь.

О непостижимой и реальной другости Другого рассказывает притча древнекитайского философа Чжуан‑цзы – история про императора и морскую птицу.

 

Однажды во дворец китайского императора прилетела морская птица. Он обрадовался и принял ее как самого дорогого и высокого гостя. Птицу поселили в лучших покоях. Она спала на подушке из золотой парчи, расшитой красным и зеленым шелком. Ее кормили самыми изысканными блюдами с императорского стола. Каждый день искусные музыканты исполняли для нее древнюю мелодию «Восход солнца». Но морская птица сидела, нахохлившись, и через три дня умерла.

Чжуан‑цзы спрашивает: почему умерла птица? Ведь император так любил ее, заботился о ней, давал ей самое лучшее. И отвечает: так получилось оттого, что он заботился не о птице, а о себе. Если бы он действительно любил ее, он дал бы ей жить так, как ей хочется. Морская птица любит летать вдоль берега, спать в тростниках, есть рыбу и слушать шум волн. И дальше (для тех, кто, может, еще не совсем понял) Чжуан‑цзы прибавляет еще один пример: рыба, находясь в воде, живет в свое удовольствие, а человек, попавший под воду, погибает. Поэтому, добавляет он, мудрецы древности никогда не думали, что у всех людей одинаковые способности, и не давали им одинаковых заданий.

 

Открытость и дружелюбие по отношению к Другому существенным образом связаны с хорошим отношением к себе. Возможно, император потому и не смог дать птице счастливую жизнь, что он был китайским императором. Известно, что самые несвободные люди – это царственные особы, особенно в стране традиций, ритуалов и священных правил, каким был Древний Китай.

Несвободный человек не может дать Другому свободу, которой у него самого нет. Если кто‑то склонен унижать людей и жестоко к ним относиться, чаще всего он не любит, не принимает самого себя. Если мы ненавидим и боимся себя, это будет выражаться в дурном отношении к Другому.

 

Вера, студентка первого курса, ехала однажды на дачу после очередного экзамена летней сессии. Было жарко, девушка была в сарафане с открытыми плечами. В электричке она села у окна, положила ногу на ногу и открыла книжку. На следующей станции в вагон вошла немолодая супружеская пара и устроилась напротив нее.

Следующие полчаса стали для Веры суровым испытанием. Пожилая дама громко возмущалась: «Что за молодежь пошла! Ведь голая, совершенно голая по улице ходит! А ногу, ногу‑то как задрала! Ни стыда ни совести!» Муж робко пытался успокоить и урезонить негодующую супругу, но это только подливало масла в огонь: «Помолчи! Тебе бы только на девчонок глазеть!»

Люди в переполненном вагоне, понимая, что случай тяжелый, не вмешивались. Покрасневшая Вера оцепенела, сквозь слезы глядя в книжку и не понимая ни одного слова. Когда наконец блюстительница нравов и ее пришибленный муж поднялись и пошли к выходу, Вера наконец подняла глаза и разглядела даму. Несмотря на солидный возраст и пышные формы, она была одета в декольтированное облегающее платье до колен, губы и брови были ярко подведены. Вера быстро успокоилась.

Она поняла, что и с сарафанчиком все в порядке, и сидит она не вульгарно. Женщина унизила ее потому, что боится своего возраста, старение вызывает у нее тревогу и протест, а потому на молодость и свежесть она реагирует яростью и отвержением.

 

Отношение к Другому тесно связано с нашим отношением к самим себе. Отвержение Другого выявляет наши страхи, грехи и слабости. Равным образом принятие Другого дает нам свободу, расширяет наш внутренний опыт и помогает осознать сильные стороны собственной личности.

 

Простить родителей

 

Первые Другие, которых мы встречаем в своей жизни, это наши родители. Бывают, вероятно, счастливые люди, не испытывающие к родителям ничего, кроме светлой благодарности, но это редкий случай. Чаще отношения с ними, как и все близкие человеческие отношения, непросты. Они омрачаются трудностями, непониманием, ссорами и обидами, а потому прощение играет важную роль в построении отношений родителей и детей[37].

Прощать родителей трудно. Даже если оставить в стороне патологические ситуации (побои, сексуальное насилие, преднамеренное жестокое унижение и т. п.), любые эксцессы родительской власти могут переживаться детьми очень болезненно просто потому, что ребенок всегда слабее.

Когда мы видим на улице, как усталая молодая мать несет в одной руке тяжеленный пакет с продуктами, а другой тащит ребенка и при этом громко ругает его, мы можем понять, как несладко этой женщине, но малыш вызывает еще большее сочувствие. Мать – взрослый человек, у нее все‑таки есть возможности отвлечься и утешиться, а ребенок, у которого, кроме этой издерганной матери, может быть, никого больше нет, совершенно не защищен. Взрослые часто не придают большого значения вспышкам дурного настроения и легко забывают о них, а дети с болью помнят много лет.

 

Ксения, благополучная в личной жизни и профессионально успешная молодя женщина, никогда не говорила о своем отце. Ее муж Саша знал только, что родители Ксаны в разводе. Однажды Саша попросил ее рассказать что‑нибудь об отце. Жена немного помолчала и ответила: «Хорошо, рассказываю. Мне было семь лет, и у меня была любимая кукла Маша, бабушка на день рождения подарила. Один раз отец пришел домой пьяный, увидел, что посуда не вымыта. Разъярился. Ему, как напьется, необходимо было скандал устроить, неважно, по какому поводу. Вбежал в комнату, а я как раз Машу спать укладывала, выхватил у меня куклу, швырнул в стенку, потом разломал на куски и выбросил в мусоропровод. Все это с руганью матерной. Еще что‑нибудь рассказать?» Саша молча обнял плачущую жену и об отце ее больше никогда не расспрашивал.

 

Обиды, нанесенные родителями, глубоки не только потому, что это всегда жестокость большого по отношению к маленькому. Другая причина их болезненности состоит в том, что в раннем детстве ребенок, еще не умеющий выстраивать границы между собственной личностью и окружающим миром, в силу своего естественного эгоцентризма склонен видеть в самом себе причину любых событий. Когда родители ссорятся, горюют, расстаются, ему кажется, что это происходит из‑за него. Если конфликты разгораются, когда ребенок становится постарше, возникает другая опасность: нередко родители, особенно матери, ищут поддержки у детей, обсуждают с ними подробности своей личной жизни, что рождает тревогу и ненависть к отцу.

 

Про Елену и ее маму Лидию Сергеевну часто говорили: «Да вы прямо как подружки!» Действительно, у них были теплые и доверительные отношения. Лена с детства делилась с мамой всеми подробностями своей жизни, а Лидия всегда была откровенна с дочкой. В частности, они постоянно обсуждали поведение отца, который был человеком открытым и веселым, и нередко его встречи с товарищами заканчивались выпивкой.

Лена маму жалела, а на отца сердилась и остро стыдилась его пьянства. Дома часто вспыхивали ссоры, и дочь всегда принимала сторону матери, вместе с ней отчитывала отца и взывала к его совести.

Годы шли, Лена уже окончила институт, она была хороша собой и общительна, но ей все не удавалось построить серьезные отношения и выйти замуж. Когда Елене было почти тридцать, у ее отца случился инфаркт. Он бросил пить, изменил образ жизни, отношения с дочерью стали укрепляться. Лена стала замечать достоинства папы и трудные черты характера мамы, теперь реже откровенничала с ней и подружилась с отцом. Через некоторое время Лена счастливо вышла замуж.

 

Обида и вина, сплетаясь друг с другом, глубоко проникают в сердце человека, становятся частью его внутренней жизни. Взрослея, он может пойти по одному из двух путей. Первый: постараться отодвинуть, вытеснить эти мучительные чувства. Мы не хотим признавать, что у нас есть «нехорошие чувства», ведь нам известно, что хорошие люди должны почитать, уважать и благодарить своих родителей. Поэтому обиды или враждебность по отношению к ним иногда бывает трудно осознать. Другой путь – открытый бунт, который особенно ярко проявляется в подростковом возрасте: «Я не просил вас меня рожать! Это из‑за вас я такой! Вы во всем виноваты!» Эта позиция может привести к тому, что отношения взрослых детей с родителями становятся формальными и далекими или вовсе прекращаются.

Прощение родителей, как и всякий путь прощения, начинается с признания своих чувств и с желания от них освободиться. Да, грехи, недостатки и ошибки родителей ложатся на нас тяжким грузом, который сильно влияет на нашу взрослую жизнь. Но если я хочу стать по‑настоящему взрослым, самостоятельным и свободным человеком, мне придется признать, что, даже если родители и впрямь виноваты в моих проблемах, на сегодняшний день эти проблемы мои, они мешают жить мне. Значит, именно я и должен с этим что‑то делать, поскольку волшебника, который одним мановением руки может изменить мою жизнь, на горизонте не видно.

Следующий шаг – посмотреть на родителей открытыми глазами, понять их особенности, попробовать представить себе их жизнь.

 

Рита заметила, что в моменты сильной усталости или плохого самочувствия ее сильно раздражает быт и поведение ближних, что приводит к семейным конфликтам. Она задумалась: а что мешает ей в трудный день забиться в уголок с книжкой, чашкой чая и пледом и не обращать внимания на разбросанные игрушки и грязную посуду? Рита вспомнила, что ее мама тоже часто впадала в тоску и уныние и видела причину своего состояния в несовершенстве мужа и детей, которые вечно все портят и пачкают и никогда не помогают ей в хозяйственных делах.

Вспоминая, она снова пережила то смешанное чувство вины и раздражения, что испытывала в детстве, слушая обличения неустанно трудившейся по дому матери и хватаясь за ненавистный пылесос, чтобы хоть как‑то смягчить ситуацию. Но теперь, будучи уже взрослой женщиной, она поняла, как трудно было маме справляться с большой усталостью. Она простила мать за то, что омрачало ее детство, простила себя за свое несовершенство. В результате домашних ссор стало значительно меньше (чего, к сожалению, нельзя сказать о немытой посуде).

 

Важный момент на пути прощения родителей наступает, когда мы осознаем, что отец или мать – тоже люди. У них есть своя история, и их детство, скорее всего, тоже не было безоблачно счастливым. Возможно, они тогда не получили любви, а потому и оказались не способны дать ее своим детям. Возможно, они пережили в своем прошлом какую‑то тяжелую душевную травму, которая наложила отпечаток на их характер. Да и сегодня они тоже уязвимы и хрупки перед лицом болезней, старости, смерти.

 

Родители Андрея расстались, когда он был совсем маленьким, его детство прошло без отца. Только в студенческие годы Андрей стал изредка с ним встречаться. Свидания эти не приносили ему радости: отец, успешный журналист, потягивая коньяк, говорил только о себе, о своей интересной работе, многочисленных путешествиях, встречах со знаменитыми людьми…

Однажды осенним вечером после такой пустой встречи отец проводил его до остановки. Сев в автобус, Андрей подошел к заднему окну и увидел отца. Тот, уже не очень трезвый, нетвердыми шагами удалялся в темноту. Андрей смотрел на его худую высокую фигуру в плаще и вдруг представил себе, как отец сейчас, медленно огибая лужи, подойдет к дому, как он откроет дверь темной пустой квартиры и останется один – стареющий, не слишком здоровый и по существу очень одинокий человек… Андрей с удивлением почувствовал, что вместо гнева на отца и жалости к себе, которые только что наполняли его душу, он испытывает острую жалость к отцу. Нельзя сказать, что в это мгновение Андрей вполне простил тому его холодность и равнодушие. Но что‑то навсегда изменилось, работа прощения началась.

 

Чтобы простить родителей, требуется много времени, это нелегко, но, если мы хотим освободиться от обид и осуждения, мы можем делать шаги в этом направлении. И поможет нам наша память. На первый взгляд это звучит странно: мы ведь помним унижения, обиды, боль. Это так, но ведь можно задать себе вопрос: за что я благодарен моим родителям? Чаще всего в глубинах памяти найдутся какие‑то радостные картины, где отец или мать хороши, добры, веселы, где мы вместе – и это правда, это тоже правда, наравне с тяжелыми воспоминаниями.

Настроившись на сочувствие и благодарность, мы можем попробовать поговорить с родителями. Можно рассказать им о своих переживаниях (не в режиме выяснения отношений, а просто объяснить, что мы чувствуем), или расспросить отца или мать об их жизни, о детстве, о важных событиях, или вместе вспомнить что‑то из нашего детства.

Этот разговор, возможно, не сразу приведет к примирению и любви, иногда такие беседы, напротив, обнаруживают новые раны, но это тоже шаги по пути прощения, даже если сразу после встречи их и не будет видно. В любом случае не стоит пренебрегать возможностью общения, пока мы живы.

 

Фредерика де Грааф рассказывала, что к владыке Антонию однажды пришел человек, который в молодости случайно застрелил любимую женщину и потом всю жизнь мучился. Ни молитва, ни исповедь, ни добрые дела не помогли ему освободиться от страшного чувства вины. Владыка сказал ему: «Вы верите, что есть жизнь после смерти? Да? Тогда обратитесь прямо к ней. Если она простила вас, пусть она попросит для вас у Бога душевного покоя».

Этот человек так и сделал: обратился к своей любимой, говорил прямо с ней, прося у нее прощения и защиты, и обрел душевный мир.

Рассказав эту историю, Фредерика добавляет: «Мы можем после смерти дорогих нам людей обращаться к ним, просить прощения, примиряться с ними. Но чаще всего это дается очень непросто – муками, молитвами, молчанием перед любимым и перед Богом. Из этого становится ясно, как важно, пока человек еще жив, делать все, что возможно, чтобы простить и примириться. Если это не сделано при жизни, останутся крепкие узы непрощения, мешающие отпустить умирающего с миром» [38].

 

Простить родителей становится легче, когда мы сами становимся родителями. Выстраивая отношения со своими детьми, мы начинаем понимать те трудности, с которыми встретились наши собственные отцы и матери. Мы совершаем ошибки, и это помогает стать более снисходительными к тем промахам, которые когда‑то так осложнили и испортили нам жизнь. Некоторым людям удается совершить удивительный освобождающий шаг – стать отцом или матерью для своих родителей.

 

Сказать, что у Олега были сложные отношения с мамой, значит ничего не сказать. Мать была требовательной, нервной и раздражительной. Она воспитывала сына одна и считала, что имеет на него все права. Когда он учился в художественной школе, она запросто могла среди каникул, цветущим летом запереть его дома на несколько дней, пока он не выполнит установленную норму набросков. Ей ничего не стоило устроить скандал с криками и рукоприкладством, если он приходил вечером домой на десять минут позже обещанного.

Отношения окончательно разладились, когда Олег учился в Академии художеств. Матери показалось, что сын попал в опасную диссидентскую компанию, и она решила, что армия – лучшее место для избавления от антисоветского образа мыслей. Она сходила в военкомат, и через несколько дней Олега забрали в ряды Вооруженных сил. После учебного отряда он оказался в Афганистане. За эти два года он ни разу не написал матери, а вернувшись в Ленинград, не поехал домой. Он строил свою жизнь сам.

Его дети никогда не видели свою бабушку по отцу. О смерти матери он узнал через несколько недель после ее похорон и не сильно опечалился: он уже давно пережил разрыв и разлуку.

Однако наступило время, когда Олег стал читать Евангелие, пришел в церковь. Он стал молиться за мать, думать о ней, о ее жизни. Он написал несколько ее портретов, рассказал детям, какой была их бабушка, не скрывая трудностей ее характера, но воздавая должное ее добрым качествам. Он почувствовал, что его память и благодарность к матери делают его в определенном смысле родителем по отношению к ней: она не знала Бога и была далека от Него, поэтому теперь только по его, Олега, молитвам к Господу и Божьей Матери для нее возможен вход в жизнь вечную.

 

Прощение родителей – долгий и трудный процесс, поскольку переживания детства глубоко входят в нашу душу, и работать с ними нелегко. Тем не менее осознать сложности отношений с родителями, увидеть в них людей, заслуживающих сочувствия, мало‑помалу развернуться от обвинения к благодарности возможно. Надо только верить в себя и не ждать скорых и легких результатов.

 

Простить детей

 

Лучшая история о прощении детей, которую мы знаем, это евангельская притча о блудном сыне.

 

…У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка и заколите, станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся (Лк. 15: 11–32).

 

Как правило, читая эту историю, мы ставим себя на место блудного сына. Действительно, по отношению к Господу каждый из нас – блудный сын, бездарно растративший драгоценное отцовское наследство в чужой стране. Но, когда мы становимся родителями, многие из нас оказываются на месте отца, поскольку дети нередко поступают с нами, как герой притчи. Пренебрегая нашей любовью, они грубо поворачиваются к нам спиной и уходят в какие‑нибудь гиблые места, без слова благодарности унося с собой наши дары. Что нам тогда делать? Как это пережить?

В начале 15‑й главы Евангелия от Луки фарисеи недовольны тем, что Господь принимает грешников и ест с ними (Лк. 15: 2). В ответ Иисус рассказывает три притчи: о пропавшей овце, потерянной драхме и о блудном сыне. Эти истории объединяет то, что речь в них идет о чем‑то не слишком хорошем (и овца непослушная, и монетка мелкая, и сын непутевый), но своем.

Ценность утраченного и радость от его возвращения определяются не какой‑то особенной его полезностью или высокой стоимостью, а просто тем, что оно наше. Господь не отвергает грешников, а преломляет с ними хлеб именно потому, что человек, творение Божье, несмотря на свои грехи и пороки, никогда не становится абсолютно чужим Богу. Он считает нас своими даже тогда, когда мы это яростно отрицаем или – еще хуже – вовсе о Нем не думаем. Возможность прощать детей тоже основана на осознании того обстоятельства, что это наши дети, между нами существует нерасторжимая связь.

Младший сын предлагает отцу разделить имение между ним и братом. Мог ли отец отказать ему? Да, и это было бы самым очевидным решением. В древних обществах сыновья находились в полном повиновении у отца и входили в права собственности только после его смерти. Поэтому в просьбе сына есть не только дерзость, но и жестокость: он ведет себя так, как если бы отец уже умер, он как бы говорит: «Ты мешаешь мне, я хочу жить без тебя». Так что отказ был бы вполне обоснован. Да и по нашим временам отец был бы абсолютно прав, если бы проявил свою власть и отказался потворствовать глупостям сына. Мы часто так и поступаем, руководствуясь желанием оградить детей от опасностей окружающего мира: не пускаем, не разрешаем, контролируем и сопровождаем. Отец в притче поступает иначе: он соглашается с предложением сына, потому что уважает его свободу.

 

Жан Ванье [39], основатель распространившейся по всему миру христианской общины «Ковчег» и движения «Вера и Свет», рассказывает, что во время Второй мировой войны он, еще подросток, решил отправиться из Канады, где жила его семья, в Англию, чтобы поступить в военно‑морскую школу.

Отец принял трудное решение отпустить его, несмотря на то что путешествие в Британию в военные годы было нелегким и опасным. Жан считает, что именно благодаря доверию отца он обрел веру в себя, которая потом много раз помогала ему в жизни.

 

Отец из евангельской притчи не препятствует уходу сына в дальнюю страну. Он дает ему возможность идти избранным путем и во всей полноте пережить последствия своего выбора. Это тяжело, но необходимо. Иногда человеку надо упасть для того, чтобы научиться крепко держаться на ногах. «Прийти в себя»[40] можно после того, как ты самостоятельно столкнешься с большими неприятностями. Если бы отец стал присматривать за сыном и исправлять его ошибки, ему удалось бы освободить его от временных трудностей (от тяжкой унизительной работы и голода), но зато сын никогда не научился бы выбирать и нести ответственность, то есть не стал бы свободным.

 

В четверг старшеклассник Денис сказал родителям, что в конце недели собирается в ночной клуб праздновать день рождения приятеля. Родители сильно встревожились: клуб этот имел дурную репутацию места, где легко доступны наркотики, да и компания приятеля казалась им весьма сомнительной. Увидев их настрой, сын сказал, что все равно пойдет на день рождения и не позволит обращаться с собой как с малым дитем. Назревала крупная ссора. Родители предложили перенести разговор. Посоветовавшись и помолившись, они рассказали сыну обо всех своих опасениях, о том, что может ожидать его на этой вечеринке (первая доза в атмосфере оглушительного веселья) и каковы могут быть последствия (есть люди, у которых наркотическая зависимость формируется с первого случая употребления, и никто не может быть уверен, что он не таков). Затем отец добавил: «Ты понимаешь, что нам с матерью очень не хотелось бы, чтобы ты туда шел. Но, конечно, выбирать тебе. Решай сам». В итоге Денис остался дома.

 

В этой истории родителям повезло: сын принял решение, согласное с их желаниями. В притче о блудном сыне все тоже кончилось хорошо: оказавшись на дне, сын пришел в себя и отправился к отцу. Но бывает и по‑другому. Обольщения дальней страны сильны, и у сына могло не хватить сил или ума для того, чтобы вернуться домой.

Есть и другая опасность: что, если по возвращении домой блудный сын отдохнет, окрепнет и снова потребует какую‑нибудь часть имения, чтобы отправиться еще куда‑то? Сколько раз потребуется отцу прощать? Действительно, от родителей иногда требуется огромное терпение и доверие, и в этом состоит риск и достоинство отцовства и материнства.

Когда мы даем жизнь своим детям, никто не может нам гарантировать, что нас ждут одни лишь радости. Мы соглашаемся на то, что через нас в мир приходит новый человек, который будет располагать полной свободой, в том числе и свободой отвергать нас и разрушать свою жизнь. Так Бог в начале мира сотворил человека, зная, что Ему придется умереть за него на Кресте. Простить детей помогает осознание того, что, хотя это наши дети, они не принадлежат нам, они вполне свободны.

В ситуации обиды на детей часто присутствуют одновременно две противоположные психологические установки. С одной стороны, отрицание связи: родители говорят о своих детях как о чужих и неприятных людях, возникает впечатление, что это какие‑то засланные враги или высадившиеся инопланетяне, а не дети, которых мы же родили и воспитали. С другой стороны, звучит претензия на власть: родителям кажется, что дети – именно потому, что мы их родили и воспитали, – должны соответствовать нашим требованиям и ожиданиям. Возникает странная логика: ты мой ребенок, принадлежишь мне, следовательно, ты должен быть таким, как я хочу («Родители плохому не научат», «Мы же тебе добра желаем», «Поверь моему жизненному опыту»), а если ты отказываешься, я тебя знать не хочу, ты не мой. Мудрый отец из евангельской притчи свободен от обеих ложных посылок: он всегда признает сына своим, родным и никогда не претендует на него как на свою собственность.

Прощение отца в истории о блудном сыне опережающее и полное. Завидев сына издалека, он бежит к нему навстречу и обнимает его. Сын сначала оказывается в объятиях отца и уже потом просит у него прощения. Чтобы простить, для отца достаточно попросту того, что сын вернулся домой. Поскольку их отношения были основаны не на договоре, а на родстве, они не зависели изначально от нравственности поступков и не могли быть разрушены их безнравственностью.

Вероятно, именно потому, что прощение явлено в полноте отцовской нежностью, сын и не произносит заготовленной просьбы принять его в число наемников: это было бы недостойно отцовской любви. Он просто признает, что виноват перед небом и перед отцом и уже недостоин называться сыном. На это отец отвечает полным признанием его сыновства: велит одеть его в подобающие одежды и устраивает пир в его честь. При этом старшему сыну на его упреки отец отвечает: Ты всегда со мною, и все мое твое (Лк. 15: 31).

Это можно понять так, что прощение младшего сына не повлечет за собой передела имущества. То, что принадлежит старшему, за ним и останется, он никак не будет обижен, а младший брат не извлечет из прощения никакой практической пользы, не получит никакой новой доли имения. Таким образом, милость и радость прощения не отменяют ответственности за свободно совершенные поступки, родительская любовь обнаруживает связь с уважением к детям.

Понятно, что евангельская притча являет совершенный образец, соответствовать которому удается далеко не всегда. Тем не менее эта история показывает основания, на которых строятся здоровые отношения родителей и детей в целом и прощение в частности: мы признаем, что это наш ребенок, между нами существует нерасторжимая связь любви, и в то же время видим в нем независимого самостоятельного свободного человека, способного совершать выбор и нести за него полную ответственность.

 

Простить супруга

 

Идеальный образ супружества – это совершенная любовь, которая делает прекрасными даже недостатки любимого. Не станем отрицать возможность таких «высоких отношений», но опыт показывает, что устойчивый брак – не только дар судьбы, но и результат умственного и душевного труда, так же как и красота музыкального дуэта рождается после трудоемких репетиций.

 

Когда Гийом Аполлинер оказался на фронте во время Первой мировой войны, у него был роман с Луизой де Колиньи‑Шатийон. Он написал ей несколько замечательных стихотворений, в которых острота и мощь любовного чувства усиливаются близостью смерти. Известны и его «Письма к Лу», нежные, страстные и философические. Размышляя о природе любви, Аполлинер говорит Лу: «Любовь – тоже произведение искусства, и чрезвычайно важно, чтобы ее вело вдохновение, т. е. сама жизнь; это гораздо существеннее, чем просто доставлять приятное, только приятное» [41].