Ж е л езн ы й занавес, лоскутное одеяло и рыболовная сеть

Беседуя с европейцами, приятно рассказывать, что для России Интернет был дверцей в железном занавесе, том самом, который всегда представлялся мне подо-

 

бием пожарного занавеса из старого хичкоковского фильма (uk.imdb.com/Title?0042994)

— металлической штукой, отделяющей сцену от зрительного зала и падающей сверху при пожаре. Вероятно, Запад отгораживал себя от на-горе-всем-буржуям раздутого на Востоке огня — но для нас, жителей Советского Союза, эта метафора оборачивалась другой стороной. Мы сидели в зрительном зале, и сцена была для нас закрыта. Что там происходило, можно было только догадываться — по еле слышным звукам, по смутным теням на железной изнанке занавеса (ни слова о платоновской пещере!). И в этом театре Европа представлялась в лучшем случае яркими огнями рампы (парижские кабаре, итальянские развалины), тогда как настоящим запретным зрелищем была Америка.

Потом занавес поднялся — или, точнее, рухнул. Перестройка примерно совпала с первыми электронными письмами, пересекшими границу, причем техническая возможность слать байты в Финляндию совпала с возможностью политической.

Итак, занавес рухнул, и тут случилось странное — Америка так и осталась зрелищем (теперь уже разрешенным, чтобы не сказать — усиленно навязываемым), тогда как Европа оказалась Вещью. Тем, что можно потрогать.

Мои сверстники ринулись в Европу, как вода обрушивается на мирно спящую долину

после взрыва плотины, устроенного вредителями. Те, у кого были знакомые, ехали в гости; те, у кого было много денег, останавливались только в пятизвездочных отелях; те, у кого денег не было, ехали автостопом, а те, у кого их было совсем мало, тряслись в автобусах. Русский медведь последовал примеру олимпийского быка (wwwmetamorphose-europe.com)

— в девяностые годы не было такого туристского городка во всей Европе, где, стоя на улице, ты через пять минут не услышал бы родную речь.

 

Америку отделял океан. Еще в советские годы многим эмигрантам (brodsky.alfabank.ru) она казалась конечной точкой путешествия в капитализм. Так что не приходилось удивляться, что путь до нее не близок Для многих реальное знакомство началось только в середине десятилетия, когда биты и байты побежали по проводам и кабелям.

Иностранный Интернет до сих пор остается для многих прежде всего американским. Да, там больше всего пользователей; да, мы лучше знаем английский, чем немецкий или итальянский; да, Интернет вообще придумали в Америке — но все это не важно. Матрешки придумали в Японии, а гжель — в Голландии, что до языка — то из всего британского Интернета я захожу разве что на Би-би-си (www.bbc.co.uk) и последний год на Ананову (www.ananova.com), тогда как Yahoo!, Google, IMDB, CNN и без счета иных любимых сайтов были и остаются американскими.

То, о чем мы подозревали с самого начала, оказалось правдой: Америка — место виртуальное, гиперреальное, телевизионное в восьмидесятые и интернетовское в девяностые. Европа — живой организм, реальная вещь, место, где можно побывать, что можно потрогать.

Объединение Европы (europa.eu.int) почти совпало с созданием Интернета, но было бы ошибкой описать эти два интеграционных процесса как родственные. Объединенные в Сеть серверы и собравшиеся в Европейский союз страны организованы совершенно по- разному.

Как все знают, изначальная идея (www.arpanet.org) архитектуры Интернета — сеть,

 

 

430

 

431

сохраняющая связность при значительном повреждении. На это и купились в свое время пентагоновские военные — русская эй-бомб не могла одним ударом вывести из строя всю структуру. В Интернете не просто нет центра (его нет и

 

в Объединенной Европе), — любой узел может быть удален без ущерба для остальных.

Европейское единство основано на уникальности каждого узла. Точнее, впрочем, было

бы говорить не об узлах, а о лоскутках. Европейский килт не развалится, если вырвать один лоскут с корнем, — но из разрыва будет слишком ощутимо дуть. Так почти десять лет несет гарью из дыры на Балканах, образовавшейся не то расплатой за попытку перешить одеяло, слив две Германии в одну, не то — просто напоминанием о том, что война столь же необходима в уравновешенной картине универсума, как и мир.

Конечно, нарисованная выше картина (виртуальная Америка, реальная Европа) субъективна. Но в самой ее субъективности есть смысл. Очевидно, что для американца США — именно соединенные штаты, а не просто аббревиатура. Карта — то же самое лоскутное одеяло, в котором Калифорния похожа на Мичиган не больше, чем Греция на Англию. Оттуда тоже ничего не вырвешь, а виртуальности во всем этом не больше, чем в гамбургере, — с одной стороны, ясно что ты ешь рекламный продукт, но, с другой стороны, живот наполняется чем-то реальным. Возможно, в этом причина падения NASDAQ (www.nasdaq.com) и кризиса      Интернета:   опомнившись от                           пятилетнего морока, материальные американцы отозвали свои деньги из виртуальной экономики. Вероятно, им виртуальной представляется Европа, хотя я не рискну забираться так далеко в чужую черепную коробку.

Противопоставляя материальную Европу виртуальной Америке и причисляя ее к реальности, мы, русские, неявно расписываемся в своем родстве с Европой. И для меня это веский довод, чтобы считать Россию частью этого великого культурного материка — где бы там ни проводили границы брюссельские теоретики и практики.

 

Тело

 

 

 

432

Э л ек т р о нно е тело пою

Первые годы, когда бумажные газеты и журналы только начали писать об Интернете, было две главных темы, которые волновали журналистов, решивших написать о Сети: первая — это, конечно, хакеры, а вторая, разумеется, секс. С хакерами все понятно — где компьютер, там и хакер, а вот при чем тут секс? За долгие годы разговоров об Интернете, передач по телевидению и статей в желтых, и не только, газетах это осталось для меня загадкой. Ну да, есть порнография (хотя меньше, чем иногда кажется), есть онлайновый флирт, есть даже любители виртуальных занятий любовью, но вот секса как такового, в Сети нет и не было.

Потому что секс — это прежде всего история про тело (про тела), а телам нечего делать в альтернативной реальности киберпространства. Можно писать письма, обмениваться мессиджами по ICQ, комментировать записи в чужом «Живом журнале», вести эротические беседы в чате, колотить одной рукой по клавиатуре, засунув вторую куда-то под стол, но потрогать, погладить, укусить и поцеловать онлайн невозможно. Потому что, как ни крути, написать «я тебя целую» и даже «я тебя страстно целую» — совсем не то, что поцеловать, и тем более — поцеловать страстно.

В Интернете не может быть секса, только виртуальный секс; не может быть тела — только виртуальные тела. Иногда их описывают, иногда прилагают фотографии, иногда их даже можно изобразить в трехмерном эмуляторе реальности; тогда их называют восточным термином «аватары».

Впрочем, как правило, партнеры обходятся вовсе без тел — для общения достаточно имен.

 

Потому что идея виртуальности — идея отказа от тела. В этом смысле виртуальность — это последняя точка в долгом маршруте, на котором остановки размечены пластической хирургией, бодибилдингом, тату, пирсингом, изменениями пола, фильмами Кроненберга и безумными художниками, прилюдно отрезающими себе части тела. Человеческое тело — человеческое, слишком человеческое — это нечто, что должно быть изменено, улучшено, трансформировано. В конечном счете — уничтожено. Тогда, лишенные несовершенства наших тел с их липкими выделениями, непрочными тканями, хрупкими костями и гниющими внутренностями, мы станем как ангелы. Как боги.

Это — изначальная эротическая утопия Интернета. Бесплотные, как души,

пользователи Сети сетей, сливающиеся воедино в алхимически-электронном оргазме взаиморастворения. Будь ты прыщавый подросток, слабосильный старик, разжиревшая

 

433

 

 

434

 

 

435

домохозяйка —в Сети никто не узнает, кто ты есть. Потому что тебя там на самом деле нет. Ты — это твое тело, а оно может существовать только по эту сторону монитора.

Всякая утопия таит в себе зародыш собственной гибели: желая отказаться от своего тела, мы в то же время желаем обладать чужим. И потому редкому сетевому Казанове удается сдержаться и не спросить телефон, не договориться о встрече. О встрече, которая все разрушит, потому что реальное тело человека никогда не совпадает с его воображаемым телом. Придя на свидание, ты увидишь совсем другого человека, чем представлял себе раньше. С таким же успехом можно было знакомиться в метро.

Сотни (тысячи?) браков, заключенных после онлайн-знакомства, и миллионы (миллиарды) половых             актов,         совершенных            в реальной жизни как  продолжение виртуального секса, ничего не доказывают. Напри-

 

мер, мой ближайший друг познакомился со своей женой в автобусе.

Пройдут годы. Та, которую ты раньше знал только по никнэйму, обзаведется не только именем-отчеством, но и детьми. Если повезет — общими. Спустя вечность, лежа ночью рядом, вспомнишь ее такой, какой ты ее когда-то видел и какой она никогда не была. И тебе станет жаль утраченного виртуального тела, которого никогда не существовало.

 

Десять

 

 

П а у т и н е — 10 лет

Он получает тонну спама ежедневно. Газетчики осаждают его просьбами об интервью. Школьники со всей Америки норовят задать ему пару вопросов, чтобы украсить свой проект цитатой из живого классика. Сумасшедшие всех мастей, одержимые идеями,

«способными-изменить-мир», пишут ему так же упорно. О его личной жизни неизвестно ничего.

Его зовут Тим Бернерс-Ли, и он — человек, который изобрел World Wide Web.

Историки и журналисты затрудняются назвать точную дату появления Интернета: считать ли ею 1974 год, когда Винт Серф и Боб Кан опубликовали работу, где описали TCP-протокол, который через несколько лет превратится в TCP/IP-протокол, основу нынешнего Интернета (не спрашивайте меня, что значат эти буквы, я все равно не поверю, что вам в самом деле интересно знать ответ)? Или 1972-й, когда Рэй Томилсон разработал первую программу для электронной почты и стал использовать @ в почтовых адресах? Или все-таки 1966 год, когда был разработан первый план создания прообраза Сети сетей

— ARPANETa? Или, наконец, 1965-й,

 

когда осуществили первое соединение двух компьютеров через телефонную линию?

Все эти даты мешаются в голове, и без вводной лекции трудно понять, о чем речь. Какой еще протокол, зачем в почтовых адресах @в, что такое ARPANET? Для многих нынешних пользователей Интернет — это прежде всего WWW, веб, Повсеместно Протянутая Паутина, сеть файлов, связанных между собой ссылками. Именно ее и изобрел Тим Бернерс-Ли в 1991 году. В то время он работал в Швейцарии, в месте, которое теперь называется Европейская организация ядерных исследований (CERN), так что идея мировой Паутины — европейского, а не американского происхождения. В 1992 году она покорила мир Интернета, и нынче мы смело можем отмечать десять лет появления электронной Паутины.

Интернет — это множество компьютеров, WWW — это множество файлов. Среди них могут быть картинки, тексты, фильмы — что угодно. Важно то, что они соединены друг с другом, и для нас, пользователей, нет никакой разницы, находятся они на одном компьютере или на удаленных за тысячу километров друг от друга. Идея эта кажется сегодня столь очевидной, что непонятно, почему она не приходила никому в голову раньше.

Хотелось бы написать историю изобретения WWW как сказку — «жил-был мальчик, который мечтал о том, чтобы люди во всем мире...» — но Тим Бернерс-Ли ничего не рассказывает о своей жизни. Был ли мальчик и о чем он мечтал, мы не знаем. Тридцатипятилетний ученый Тим Бернерс-Ли мечтал о глобальной системе, позволяющей людям делиться друг с другом информацией, — и веб стал прекрасной реализацией этой мечты.

Придумав веб, Тим Бернерс-Ли придумал и первую программу-браузер для его просмотра (читатель, скорее всего, сейчас делает это с помощью Internet Explo-

 

rer, а автор — с помощью Opera). Она была очень примитивной и даже картинки показывала в соседнем окошке, а не вместе с текстом, как мы привыкли. И разумеется, тогда не существовало ни JavaScript, ни флэш-анимации — до появления Масяни

 

436

 

 

437

оставалось почти десять лет. Люди, которые придумали первый браузер, позволяющий видеть картинки в тексте, как в книге, стали одними из первых веб-миллионеров. Тим Бернерс-Ли предпочел остаться в некоммерческом секторе, хотя имел массу возможностей превратить Паутину в золотую жилу.

Думаю, изобретая веб, он понимал, что основывает новый прииск. Не случайно одним из альтернативных названий для Паутины была «Информационная жила». Впрочем, сокращение от «The Information Mine» — TIM — показалось ему нескромным, и в конце концов он остановился на World Wide Web. Еще в середине девяностых ему приходилось объяснять, что пишется это в три слова (хотя существует английское слово worldwide) и без    дефисов — сегодня трудно представить, что «тройное дабл ю» могло расшифровываться как-то иначе.

Графически выразительный, легко запоминающийся, манящий неведомыми смыслами и кодирующий в рисунке своих букв взлеты и падения новой индустрии, WWW стал одним из лучших брэнднеймов девяностых. В 1995 году легендарный (и виртуальный) Май Иванович Мухин придумал переводить World Wide Web как Повсеместно Протянутую Паутину — но, несмотря на все остроумие перевода, он так и не прижился. В ППП было слишком много прямых углов, а рисунок его слишком напоминал городской ландшафт тоскливых многоэтажек  — WWW                  пришлось остаться непереведенным                на русский, а нам, журналистам, каждый раз переключаться на английский язык, когда мы хотим помянуть изобретение Тима Бернерса-Ли. Точно так же

 

не прижилось во всем мире сокращение w3, напоминающее не то обозначение новой модели машины, не то имя очередного робота из «Звездных войн».

Сегодня всемирно знаменитый (world wide famous?) ученый разрабатывает новую идею, которую называет «семантической паутиной». Удастся ли ему снова изменить пейзаж виртуального мира — и если да, то через сколько лет мы забудем WWW и будем отмечать десятилетие появления другой Паутины?

 

Мужчины

 

Мест ь ботаника

Среди всех достижений хай-тека Интернет считается наименее мужским. Его нельзя сравнить ни с машиной, ни с мобильным телефоном, ни с карманным компьютером или даже с компьютером настольным. Видел кто-нибудь где-нибудь когда-нибудь настоящих мужиков, которые похвалялись бы своим Интернетом? Выкладывали бы его на стол в баре тем жестом, каким еще несколько лет назад клали мобильные телефоны? Вынимали ли бы из кармана карточку почасовой оплаты с деланой небрежностью, с какой вытаскивают палм-пилот? Хотя бы один мужчина приглашал девушку к себе домой, говоря, что покажет ей, какая у него там выделенная линия на 128 Кб/сек? И если да, то приняла ли девушка приглашение? А если даже приняла, успели ли они вообще дойти до компьютера? Нет, вы только представьте, что вместо фразы: «Пойдем, прокатимся на моей новой машине», можно сказать: «Пойдем посерфим на моем новом канале»? Даже если она знает, что значит «посерфить», и догадывается, что вряд ли ты прикупил канал им. Москвы. Нет, это определенно не работает.

 

Зато хорошо звучит фраза: «Я поставил моей маме Интернет, и теперь она не звонит мне во время совещаний, а только бомбардирует по айсикью». Хорошо звучит, убедительно. Куда лучше, чем: «Я купил своей маме мобильный телефон и классную тачку». Интернет — не для настоящих мужчин, он — для женщин, детей и лиц старшего возраста. Он слишком прост. Пользоваться им — все равно что управлять государством по Ленину: дело кухарок, домохозяек и пенсионеров.

То, что Интернет изобрели мужчины, ничего не меняет. Мужчины изобрели множество вещей, которые не служат символом мужественности и целиком оказываются в распоряжении женщин. Взять, к примеру, пылесос или стиральную машину. Конечно, фраза «Милый, купи мне, пожалуйста, хорошую выделенную линию» еще не стала столь же распространена, как просьба купить новый холодильник, но связано это, конечно, с тем, что Интернет — вещь новая и большинство женщин относятся к нему с легкой консервативной опаской. Но впереди, конечно, большие перспективы — в особенности для маркетологов. «Все женщины делают это. Без этого ты не можешь чувствовать себя женщиной. Канал ISDN, 256 Кб/сек». Что-нибудь в этом роде.

Между тем, посмотрев на историю изобретений Настоящих Мужских Вещей, мы видим странную закономерность. Самих изобретателей трудно назвать крутыми мужиками. В лучшем случае, когда слава приходит к ним при жизни, они могут компенсировать очки, отсутствие бицепсов и навыков рукопашного боя за счет своего богатства, но так везет

 

438

 

 

439

считанным единицам. Большинство людей, придумывающих крутые тачки, мобилы и домашние кинотеатры, остаются в глазах потребителей своих изобретений чудаками, занудами, ботаниками и очкариками, даже если в ботанике они ничего не понимают, а вместо очков давно носят контактные лин-

 

зы. Женщины тоже пренебрегают изобретателями в пользу покупателей — и в этом женщин можно понять. Занудливые инженеры и аутичные программисты слишком увлечены внутренней жизнью своих изобретений, чтобы уделять достаточно внимания своей внешности. Да и чужой тоже, честно говоря.

Конечно, им было обидно. Столько столетий труда — и все насмарку. Лучших теток все равно уводят те, у кого фигура древнего грека, интеллект кроманьонца и смутное понимание, кто такие эти греки и кроманьонцы.

И тогда ботаники придумали Интернет, самое совершенное орудие мести. Он позволил им стать настоящими мужчинами — в полночных чатах, в «Живом журнале», на каналах IRC и в переговорах по ICQ они могли дать сто очков вперед богатым и красивым. Долгие столетия одиночества и десятилетия сидения у экрана монитора выработали в них то, чего не хватало настоящим мужчинам прошлого: они могли говорить, не видя собеседницы и не слыша ее голоса. Им не нужно было читать в глазах обожание и слышать волнение в интонации. В изобретенном ими виртуальном мире они чувствовали себя как дома, очаровывая незнакомок, отдававших им свою душу в хитросплетении проводов и оптоволоконных кабелей. Души им достаточно — как уже отмечено, тела их не особо интересуют.

Вот он, ссутулившись, сидит перед монитором. У него красные от недосыпа глаза, ранняя лысина, навсегда испорченное зрение и пивное брюшко. Девушка, которую он никогда не видел, пишет ему: «Я хочу брать в рот пальцы твоих ног». Желтые ногти на этих пальцах давно не стрижены, но его это не заботит. Ударяя по клавишам, он выстукивает мелодию вечной страсти, не нуждающейся в телах, — и кто скажет, что в этот момент он не настоящий мужчина?

 

Юг