Ресурсы творческого несовершенства

На эту тему трудно писать. Написание статьи "как бы" предполагает некое ЗНАНИЕ, и ловушкой может явиться стремление написать ХОРОШУЮ статью. Другая крайность - вообще не писать. В данном случае у меня получается что-то вроде размышлений о нарцистической составляющей психотерапии, больше похожих на эссе.

Введение понятия "несовершенство" неизбежно подразумевает некое "совершенство", идеал, что-то застывшее, законченное и безжизненное. И тогда несовершенство, как ни парадоксально, — это жизнь, напряжение, движение, процесс, мотивационный вектор действия, переживаемый как чувство. Пока мы живы — мы несовершенны, в смысле незавершены. Я понимаю переживание несовершенства не как меру несвершения, а как проблему принятия себя таким как есть, здесь и теперь, имеющим право быть именно таким, реализуя в своей активности не идеальное, а сущее.

Нарцисс центрирован на себе, но не на своем реальном Я, он слит со своим грандиозным идеализированным образом, идентифицируя себя при этом с неким базовым изъяном. В то же время, здоровая личность характеризуется инструментальным отношением к себе. Переживание себя как Я — не цель, а средство организации отношений с миром. Идеальный образ отчужден дважды: от реального Я и от реального мира (К.Хорни, 1997). Если Я оказывается целью — мир пропадает и я вместе с ним. В психотерапии это означает подмену процесса клиента процессом терапевта, а сама психотерапия оказывается средством удовлетворенья ненасыщаемой нарцистической потребности терапевта. Таким образом, работа с нарцистической составляющей личности (Д. Хломов, 1996) психотерапевта предполагает восстановление его уважения к феноменологии и факту собственного бытия.

Антропология несовершенства может быть представлена на примере подростковых переживаний. Маргиналы наиболее ясно осознают свое несовершенство, у них нет места в мире, и их бытие есть вызов окружающему. Подростки бурно переживают чувства, это период энергетического взрыва, безумной идеализации и крушения всех надежд. Кризис идентичности, развитие самосознания — центральные процессы этого переходного периода от детства к взрослости (И. Кон, 1979). Это связано с развитием ретрофлексивной функции сознания в ее позитивном значении как основы для "обращения к себе" при совершении выбора. Прежде, чем пройти путь к миру, необходимо пройти путь к себе. И, в то же время, если человек хочет прийти к самому себе, его путь лежит через мир (В. Франкл, 1990, с. 120). Подросток оказывается в ловушке между миром детей и миром взрослых, его наказывают и за детское, и за взрослое поведение. Единственный путь выжить — сформировать "виртуальное пространство", т.е. пространство возможного, где не действуют правила повседневного мира и есть доступ к внутреннему знанию.

Основной вопрос подростка: Кто я? Чтобы ответить на него, надо состояться, в смысле "быть". Быть — значит проявлять интерес к своей собственной жизни, доверять себе, совершая выборы, рисковать двигаться навстречу неизвестному и выносить экзистенциальную тревогу "быть одному". Рожденное Я перестает быть фигурой, фигурой становится мир возможностей, окружающая среда, люди. Рожденное Я проявляется в отношении и в действии, причем вектор любопытства направлен к тому, что не является Я. Только тогда может появиться отношение к Другому, являющему иную, не похожую на мою, форму бытия. Это основа отношений Я — Ты (М. Бубер, 1993). Напротив, нерожденное Я остается веяной фигурой, заслоняющей жизнь.

Подросток — это не возраст. Это — переживание, которое может быть в любом возрасте. Избегание этого переживания означает избегание проживания стыда, зависти, унижения, разочарования, бессилия, страха, отчаяния, одиночества и ярости... Отсутствие опыта проживания этих чувств превращает их в вечную угрозу самому существованию Я. Это приводит к фиксации нарцистической части личности и дефициту эмпатии. Проживание чувств — это проживание опыта отношений, основа личной компетентности.

Фиксация нарцистической части у терапевта означает неуважение и невнимание к реальности собственных переживаний, что, в конечном счете, приводит к потере энергии (которая есть только в чувствах) и к потере интереса к клиенту. Я вижу только два энергетических "двигателя" терапевтического процесса: 1) интерес, любопытство клиента к своей жизни, к своему опыту, что поддерживает его возбуждение и позволяет понять риск и 2) полное присутствие терапевта в сеансе, который следует за энергией клиента, подключаясь к ресурсным, заряженным, напряженным зонам поиска. Терапия осуществляется на энергии клиента, проявляющейся в присутствии, терапевта.. Качество же присутствия терапевта в сеансе зависит от того, как терапевт обращается с собой и со своими чувствами, насколько сам терапевт позволяет себе "быть" в жизни и в психотерапии, позволяет ли он существовать своему собственному возбуждению, может ли он последовать в сеансе за своим любопытством, доверяет ли он себе и своим чувствам, принимая с любовью и юмором собственное несовершенство, человеческую природу своих чувств и ограниченность собственного знания. Карл Густав Юнг, обозначая цели психотерапии, пишет, в частности, «...я собрал немалую коллекцию неудач, запомнившихся гораздо лучше, чем удачи. Удачи могут быть у любого, начиная с примитивного шамана или знахаря. На успехах психотерапевт мало чему учится или ничему не учится, ибо они, главным образом, укрепляют его заблуждения. Неудачи же - чрезвычайно ценный опыт, потому что в них не только открывается путь к истине, но и происходит изменение наших представлений и методов (К.-Г. Юнг,1997).

Как ни парадоксально, чем более, полна терапевт присутствует в сессии, тем больше пространства получает клиент. Любая пауза в процессе — это пауза клиента, где ей может найти свой со6ственный способ выжить. "...Терапевт не может быть совершенным. Неудачи неизбежны... Если текущие ошибки не слишком часты, не травматичны и: терапевт признает их с эмпатией и без защищенности, то опять появляется возможность, предоставленная неизбежными ошибками хорошего родителя в образе терапевта. Клиент открывает для себя возможность обеспечивать эту обнадеживающую эмпатию без посторонней, помощи. Каждый раз, в таком, случае, происходит процесс превращенной интернализацци, закладывается новый кирпичик в структуру самости... незащищенность со стороны терапевта является ключом к успеху (X. Когут, цит. по М. Кан, 1997, с.96-97).

Везде и всегда возникает вопрос: что делать терапевту со своими чувствами, возникающими в сеансе? Интересно, что подобный вопрос переживается как проблема только тогда, когда эти чувства оцениваются терапевтом как негодные в данной ситуации и вообще неприемлемые в контексте индивидуального мифа терапевта. В то же время, именно осознавание терапевтом этих фрустрирующих чувств, ориентация на них как на ценные сигналы является творческим ресурсом терапевтической работы, способным осуществить сдвиг восприятия и изменить фигуру процесса. (Пример: Терапевт, проводя в группе сессию, проявлял усиленную заботу о клиенте и очень торопился. Его темп явно не совпадал с темпом клиента, у которого оставалось очень мало пространства, чтобы что-то осознать и выразить. В какой-то момент терапевт, исчерпав запас предложений, растерялся. Испугавшись своей растерянности, потеряв контроль над процессом, но стараясь поддержать высокий уровень собственной активности, он начал обращаться за советом к супервизору. В результате клиент почувствовал себя окончательно загнанным в угол многочисленными рекомендациями. В то же время, если бы терапевт принял свою растерянность, позвалил бы себе быть растерянным, не знать, что будет дальше, перестал бы управлять ситуацией, то у клиента появилось бы пространство, где он смог бы в своем собственном темпе найти свой собственный путь.}

Терапевтические отношения описывают единый процесс. Если терапевт способен позволить себе воспринимать очевидное, давая ситуации управлять, чувства терапевта часто отражают скрытое, но насыщенной энергией, состояние клиента. Это то в поле, что должно быть выражено, но не может быть выражено иначе, чем через чувства терапевта. Задачей терапевта является вернуть эту энергию клиенту, поддерживая его невысказанное послание. (Недавно, в одной из групп, я почувствовала, что не могу больше выносить бесконечный формальный, но якобы важный разговор между участниками. Не в силах терпеть, я поддалась чувству и опустилась на пол, закрыв глаза. Тем самым, как оказалось, я выразила то, что хотели, но не решались выразить члены группы, хотя энергия была именно в сопротивлении.)

Психотерапия — искусство реагирования на невысказанные послания. Такое понимание сближает творчество и колдовство, рождая то, что К.Хорни называла "умением чувствовать кончиками пальцев". Когда Ф.Перлза спросили, почему у него получается то, что он делает, он ответил: "Потому, что у меня есть глаза и уши, и я не боюсь". Понятие творческого приспособления в гештальте относится не только к процессу клиента, но и к процессу терапевта.

Одним из непременных условий творческого процесса является принятие напряжения между знанием и незнанием, образующее заряженное пространство, напряжение, переживаемое как чувство предвосхищения открытия, как волнение и как удовольствие. Важные составляющие творчества — это толерантность к ситуации неопределенности (R. May, 1975), способность к импровизации, осознавание уникальной информации, поставляемой чувствами, принятие того, что любое переживание имеет смысл, следование своим чувствам, любопытство и разум "новичка", способность "потеряться в настоящем" (А. Маслоу, 1997). Идеи творческого подхода в гештальте близки процессуальной терапии (Э.Минделл, 1997), пониманию культуры, творчества как акта создания "первофеноменов", в отличие от коммуникации по поводу культуры как информационного процесса в пространстве знания (А.Лобок, 1997). Именно поэтому невозможно обучиться творческим навыкам как техникам, так же, как нельзя натренироваться в свободе, запрограммированный результат здесь невозможен. В то же время, имеет смысл иной раз поискать ресурсы...

В различных группах я часто предлагаю игру в "переверни себя". Игра эта очень проста и заключается в том, чтобы сначала назвать 4-5 своих очевидных характеристик (пол, возраст, внешность, социальный статус, особенности поведения, психологическая черта, явно бросающаяся в глаза, свой стиль работы как терапевта, свое мировоззрение и т.д.). Затем — предположить, какой образ был бы прямо противоположным. Важно, чтобы это был именно целостный образ, некий живой персонаж, а не набор отдельных характеристик. Следующий шаг заключается в том, чтобы войти в этот образ, прочувствовать его. В этом месте я предлагаю участникам рассказать о своей жизни от лица этих персонажей. Значительная часть ресурсов терапевта находится в его альтер-эго, точнее, в его Я, "вывернутом наизнанку"! Именно оттуда как раз и прерываются в процесс описанные выше "нежелательные" чувства.

Здесь следует дать небольшое пояснение по поводу работы с полярностями. Гештальт-терапия предполагает диалогическое строение личности, рассматривая Я в качестве поля, состоящего из множества противоположных сил. Часто концепция своего Я препятствует осознанию полярных сторон, которые находятся в нас. В то же время, эти стороны нашего Я живут в наших чувствах, неожиданных поступках, в наших отношениях с людьми, словом, всюду, кроме нашего сознания. Сталкиваясь с проявлениями чего-то подобного в мире, мы категорично утверждаем, что к нам это не имеет ни малейшего отношения, нет, это не Я! Открытая встреча со своей противоположностью, проживание этого образа с некоторым гротеском и юмором, возвращают человеку энергию, которая иначе оказывается связанной различными интроектами, в данном случае, формирующими образ "идеального терапевта". Таким образом, личность восстанавливает свою целостность. Игра в "перевертыш" помогает разрядить трудные для проживания чувства, такие, как, например, стыд, страх или злость, высвобождая то возбуждение, которое в них скрыто. Открывается целое пространство невыраженных чувств, неожиданных идей, непрожитых тем... Противоположное Я находится в стороне от дилеммы: плохой — хороший терапевт. Лучше найти ресурс в неизведанной части самого себя, чем путаться в чужих идеалах.

В своей книге "Это, голод и агрессия" Ф.Перлз (Perls, 1969) много писал об эмоциональном сопротивлении. Это в полной мере может быть отнесено и к эмоциональному сопротивлению терапевта. Подавление эмоционального сопротивления, переживаемого как отвращение, стыд, страх, замешательство и т.д., забирает большую часть энергии и интереса в жизни. Важна способности осознавать и выносить нежелательные эмоции. Они смогут разрядиться только в том случае, если станут функцией эго, т.е. проявятся на границе контакта. Подавление эмоционального сопротивления Перла называл "парадоксальным неврозом" — сопротивление против сопротивления. Это проявляется, например в развитии жадности при подавлении отвращения, лицемерия при вытеснении стыда и т.д. Напротив, принятие этих чувств в себе ведет к освобождению и творческому использованию ресурсов, скрытых в эмоциональном сопротивлении.

Так, способность вытерпеть замешательство может пробудить любопытство к тому, что кто-то еще есть в этом пространстве, кроме меня, кто-то, способный найти выход из затруднительного положения. Поведение терапевта, испытывающего страх и позволяющего себе стать испуганным, исследовать свое чувство, заметно отличается от поведения терапевта, пытающегося подавить свой страх и казаться бесстрашным. Первый оказывается хозяином, а второй — пленником своего собственного страха. Если ресурсом первого может быть отказ от действий и время, чтобы сориентироваться в новой ситуации, своего рода "замирание", то второй скорее будет излишне быстр, неосторожен и неточен в своих действиях, так как, справляясь со страхом, перестанет хорошо видеть и слышать. Привычка подавлять страх может привести к нарушению инстинкта самосохранения.

В переживании агрессии, например, много ресурсов для изменения ситуации. Агрессия — это чувство, позволяющее довольно точно определить свой собственный интерес на высоком энергетическом фоне. В этом смысле зависть как досада (ретрофлексированная агрессия) от успехов кого-то другого может быть творчески пережита как стимул к активности через признание своего желания достичь большое. Зависть — это ценный сигнал; о собственном неблагополучии. Следует сказать, что анигиляционная агрессия является оборотной стороной творческой активности личности (разрушение — созидание).

Стыд — это чувство, побуждающее более внимательно исследовать границы свободы, свои и клиента. Это важный сигнал демонстрации своего понимания нарушения этих границ.

Чувства терапевта могут быть полезны в терапевтической ситуации в той мере, в какой они осознаются терапевтом как часть процесса взаимодействия терапевта и клиента и могут быть, в какой-то мере, помещены в этот процесс. Нарцистическая установка терапевта препятствует этому, поскольку побуждает к контакту не с реальным клиентом, а с "образом клиента", представляющим собой не что иное, как проекцию терапевта, производную от его индивидуального мифа. Для осуществления реального контакта требуется обнаружить клиента, проверяя свои проекции и преобразую образы в реальность. Терапевту при этом неизбежно приходится быть чувствительным к феноменологии своего собственного существования, разрывая конфлюенцию с образом самого себя.

Насколько терапевт может предъявлять свои чувства клиенту? Я думаю, настолько, насколько терапевт владеет своими чувствами, а не наоборот. Бывает, что состояние терапевта не связано с его отношением к клиенту. Примером может быть усталость. Лучше прямо сказать об этом, чтобы прервать процесс проецирования со стороны клиента. Другой случай — когда существует некая скрытая "тема". Например, клиент 40 минут, улыбаясь, рассказывает что-то, не давая терапевту вставить ни слова. И так из сессии в сессию. В этом случае, весьма вероятно, терапевт будет чувствовать раздражение. Выразить это раздражение — значит столкнуть клиента с его собственной агрессией. Кроме того, как я уже писала в своей предыдущей статье (Калитеевская, 1996), клиент часто провоцирует терапевта испытывать те или иные чувства, пытаясь заставить его играть определенную роль. И здесь задачей терапевта является побудить клиента исследовать то, что заставляет его манипулировать терапевтом.

Терапевтам с сильно развитой фиксацией нарцистической части это может быть сложно, поскольку у них понижена способность к здоровой ретрофлексии, означающей способность удерживать чувства и выражать их социально-конструктивным способом, утешать себя, заботиться о себе и сохранять позитивное отношение к себе. Для того, чтобы развить такую самоподдержку, необходимо внимание и уважение к своим текущим переживаниям. Это помогает обнаружить себя в процессе терапии и использовать свои чувства как полезные сигналы. Важно принимать себя таким, какой есть, обычным человеком, иногда чего-то не знающим, иногда — слабым, способным ошибаться, доверяющим процессу и отдающим власть клиенту в его поиске. Это приносит облегчение, освобождает внимание терапевта и повышает его способность видеть клиента и поддерживать его энергию.

Может помочь исследование своего терапевтического мифа. Я полагаю, что этот миф содержит две части: 1) страхи и желания, вызывающие тревогу (энергия id) и 2) способ управления тревогой, фиксированный в индивидуальном стиле работы и смысловых конструктах, с помощью которых терапевт описывает свою практику (функция personality). Конкретно этот способ управления тревогой может быть проясней, например, через выделение в речи терапевта глаголов, наиболее ясно обозначающих способ действия, а также характерных речевых оборотов. (Небольшое отступление. Бегло пробежав глазами свой текст, я обнаружила, что очень часто употребляю слово "энергия" и оборот "в то же время". Скорее всего, это свидетельствует об усталости и тенденции делать несколько вещей одновременно. Несколько фигур в поле — это, безусловно, истощающий процесс. Видимо, пора заканчивать),

Понимание смысла скрытого "послания", которое подросток получил от своей семьи, важно, чтобы разобраться в том, что же именно он, уже будучи терапевтом, делает с клиентом, и как это соотносится с его реальной мотивацией. Приведу пример. Терапевт, говоря о своей практике, часто употребляет глагол "стараюсь". В то же время, описывая свои страхи он выделяет основной — страх некомпетентности, ошибки, страх быть оцененным как "плохой" терапевт. Этот страх ошибки как раз и есть змоциональное сопротивление, блокирующее процесс работы. Но, сопротивление возникает там и только там, где есть желание. Здесь страх — это эмоция, останавливающая желание ошибаться (хоть иногда), быть свободным от давления "правильности", от семейного предписания быть всегда и во всем "о'кей". В ответ же на предложение описать терапевта, способного ошибаться, приходит облегчение и постепенно возникает образ терапевта привлекательного своем незащищенностью и человечностью, воспринимающего клиента как фигуру, ведущую в процессе. Остается лишь присвоить, точнее, вернуть себе этот ресурс.

Основной вопрос — на чем базируется нарцистическая заинтересованность терапевта, и на что ее можно переориентировать? Источником высокой самооценки может стать не "победа", а утверждение себя черед понимание другого человека.

Психотерапию можно воспринимать как искусство, ремесло, культурную и духовную практику и т.д. Все это проекции нашего сознания на реальность, где нет ничего, кроме человеческой жизни. Все, чему учит гештальт-терапия — помочь человеку наиболее полно присутствовать в собственной жизни. В этом нет ничего грандиозного. Это нормально — просто жить...

 

Бубер М. Я и Ты. М., 1993.

Кан М. Между психотерапевтом и клиентом: новые взаимоотношения. СПб., 1997.

Калитеевская Е.Р. Супервидение. О профессиональном самосознании психотерапевта // Гештальт-96. М., 1996, с.бЗ-71.

Кон И.С. Психология юношеского возраста. М„ 1979.

Лобок А.М. Антропология мифа. Екатеринбург, 1997.

Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. СПб., 1997.

Минделл Э. Психотерапия как духовная практика. М., 1997.

Франкл В. Человек в поисках смысла. М„ 1990.

Хломов Д.Н, Динамическая концепция личности в гештальт-терапии //

Гештальт-96. М., 1996, с,46-52.

Хорни К. Невроз и развитие личности // Собр. соч. В 3 тт. Т.З. М., 1997,

с.235-694.

Юнг К.-Г. Психология переноса,, 1997.

May R. The courage to create. Toronto, 1975.

Perls F. Ego, Hunger, and Aggression. N.Y., 1969.

 

ОЛЕГ НЕМИРИНСКИЙ