Тегеран, бывшая «Зеленая зона»

Люнетта, маленькая Луна

Сентября 2002 года

 

Я ошибался, предполагая тогда, что я вижу Тегеран в последний раз и все мы – видим Тегеран в последний раз. Как ушли – так и вернулись…

Перелет был долгим и утомительным, с несколькими пересадками. Самолетом в Баку, город большой нефти, что-то типа русского Марселя в смеси с Далласом. На данный момент Баку был административным центром управления новыми Персидскими территориями. Но в Баку я пробыл недолго – всего два дня. Как новоназначенный Военный и гражданский Наместник Его Императорского Величества на Персидских территориях я приказал всей военной и гражданской администрации перебазироваться из Баку в Тегеран, потому что столица территорий находится именно там. Всем, кто возроптал, ссылаясь на плохой климат, наличие детей и тому подобные обстоятельства, я сказал, что больше с ними работать не желаю. Жестко – но правильно.

Как говорится в Коране – сидите с сидящими.

Коран я приобрел в Санкт-Петербурге, после того, как немного оправился от очередного ранения и решил, что пора приступать к справлению возложенной на меня Государем службы. Зашел в Санкт-Петербургскую соборную мечеть, которую посещали в основном живущие в городе татары, и собрался купить Коран – но имам-хатыб мечети преподнес мне его в дар, сопроводив словами «Спасутся те, кто уверуют». То ли меня знают уже по всем городам и весям, то ли на лице что-то недоброе написано. Тем не менее чек я выписал, только – на благие дела.

Вертолет Сикорского, на котором я прилетел, приземлялся ровно в том месте, откуда меня эвакуировали, – просто пилоты знали площадку перед русским посольством и приземлялись обычно на нее. Перед этим я попросил заложить круг над Тегераном – и пришел в ужас от того, что увидел. Просто удивительно, как правление варваров, сменивших тирана, способно уничтожить один из лучших городов Востока. Конечно, была тут и наша работа, направления ударов моторизованных групп с высоты птичьего полета были видны без карты – но большую часть работы все же проделали сами персы.

Мне пришло в голову, что ни один предшествовавший мне наместник не имел дела с таким. Когда брали Багдад – что там было? Нищие улицы, дома и виллы, какие небоскребы, господа. Заводы – да не было там никаких заводов. Даже Варшава в 82-м после подавления большого рокоша не выглядела так страшно – поляки все же были цивилизованной нацией и не рушили собственную среду обитания. А здесь – рушили. Убивали инженеров, разрушали дома и заводы. Словно дьявол вселился в людей – они с яростью вгоняли свою страну в средневековье и люто, до зубовного скрежета ненавидели всех, кто этому противостоит.

Может быть, Ульянов был в чем-то прав. [35]

Но – ничего. Шалите, господа. Не Ульяновы – восстановим.

Вертолет коснулся земли своим шасси, пилот не стал глушить турбины. Поползла вниз аппарель, кроме меня на вертолете летело еще двадцать тонн груза. Его надо разгрузить, потом вертолет дозаправится в Мехрабаде и полетит обратно.

Я поблагодарил экипаж, спустился на персидскую землю по трапу – прыгать как раньше, я не могу и возможно – уже никогда не смогу. С горечью посмотрел на изуродованный сад, на закопченные стены посольства – здесь было что-то вроде исламского комитета, потом они разбежались, когда стало понятно, что армия взяла город и сопротивление бесполезно. Через испачкавшую стены черную копоть проступали написанные на фарси лозунги. Я не знал, что здесь было написано, и не хотел знать.

Люди занимались своим делом. Чуть в стороне – несколько голых по пояс казаков сноровисто орудовали лопатами, наполняя землей большие, армированные стальной обвязкой мешки. Это HESCO – идею подсмотрели у англичан, здравая идея, быстро и выходит на порядок дешевле, чем применяемые раньше для защиты территорий бетонные блоки. Бетон мы найдем куда деть, и без этого предстоит много, очень много работы.

– Равняйсь! Смирно! Равнение – на старшего!

Побросав лопаты, казаки и, как оказалось – гвардейцы из бодрствующей смены, выстроились в некое подобие строя – по пояс голые, но с оружием. Оружие лежало рядом с ними, на листе брезента, расстеленном рядом с ямой, из которой добывали землю.

Почему-то стало… сентиментальным становлюсь.

– Здравствуйте, казаки! Здравствуйте, гвардейцы!

– Здравия желаем, Ваше Высокопревосходительство!

В одном из усатых богатырей я опознал…

– Здравствуй, поручик Скобцов. Или уже не поручик?

Двухметровый гвардеец, тот самый, который охранял меня во время визита в соседнее, почти не пострадавшее от действий толпы британское посольство, неловко протянул мне грязную, испачканную в земле руку.

– Так точно, господин вице-адмирал, еще поручик.

– Ничего. Живы остались, и слава Богу. А звания будут.

– Так точно… – смутился Скобцов.

– Звания будут… – в задумчивости повторил я, – тем, кто жив останется. Здание саперы проверяли?

– Так точно, с собаками. И в подвал заходили, господин вице-адмирал.

– Это хорошо. С нами Бог, господа!

– С нами Бог, за нами Россия!

 

Мой кабинет – кабинет, который какое-то время был моим, – оказался выгоревшим дотла. Пахло какой-то химической дрянью, до сих пор стойкий, не выветривающийся запашок. Жгли специально, чтобы сюда не вернулись.

А вот же – вернулись. И не уйдем.

Но работать здесь – нельзя. Нужно восстанавливать, но на это уйдет время, силы и много чего. Надо искать что-то более подходящее. Еще и потому, что нужно все службы собрать в одном месте, на то, чтобы ездить с одного конца города в другой, не будет ни времени, ни возможностей. Потом – здесь надо восстановить все, создать… не знаю, что создать, посольство тут уже не нужно. Важно, чтобы это было что-то русское.

Провел пальцем по стене, посмотрел на гарь. Гарь была жирной, липкой. Потом пошел вниз, к машине…

 

Ближе к вечеру два бронированных «АМО» остановились около виллы, в которой я когда-то квартировал. Меня тянуло сюда – сам не знаю, почему…

Из первой машины – это даже и не машина была: сплошной бронированный корпус – это уже не машина, а бронетранспортер – выбрались несколько человек с автоматами и двумя собаками. Начали вытаскивать какое-то оборудование, миноискатели на длинных палках, что-то вроде маленькой спутниковой антенны на пистолетной рукоятке – прибор для просвечивания стен. Инженеры-саперы, без их заключения здесь нельзя входить ни в одно здание.

– Зря вы это, Ваше Высокопревосходительство, – сказал мне один из моих телохранителей, здоровенный, усатый казачина с нетипичной для казаков светло-соломенной шевелюрой и укороченным ручным пулеметом на боку.

– Что – зря?

– Здесь дюже опасно. Со всем уважением – лучше бы вы в другом месте поселились…

– Это в каком?

– Ну… в компаунде, например. Там, в конце концов, стража постоянно, техника есть, и посторонних нету.

В чем-то он, конечно, прав. Если смотреть перед носом.

– Тебя как зовут, казак?

– Тихоном батя прокликал, господин вице-адмирал…

– Ты так меня называть будешь, так и сохранить мою драгоценную жизнь не сумеешь, Тихон. Пока это выговоришь…

Все засмеялись – осторожно, пока притирка идет. Начальство разное бывает. Иной вот так, то пошутит, а то и по загривку. В кулак засмеялись.

– Так вот, Тихон. Ты где в жизни бывал? Ты откуда вообще?

– Та с Вешенской. Ну, в Варшаве был… – Казак явно был не в своей тарелке, он подумал немного и добавил: – И в Ростове зараз с батей бывал.

– А ты там компаунды видел?

– Да нет… вроде.

– Правильно. Потому что их там нет. Если я поселюсь в компаунде – остальные тоже там поселятся, и будет так: в компаунде – безопасно, а в городе – по ночам стрельба. И не только стрельба. Мы будем управлять этими землями, отгородившись от них. И никогда не выйдем из этого компаунда. Компаунд – вот все, что будет здесь нам принадлежать, вот вся земля, которая будет здесь нашей. Потому что, когда ты поднял флаг над какой-то землей – дело не закончилось, дело только начинается. Понял?

По виду было понятно – не совсем. Но скоро поймет.

– Понял, господин вице-адмирал.

– Вот и дело…

Мы сидели так, в тишине, еще несколько минут, пока к нам не подошел сапер, не постучал в люк. Шлем свой он уже снял.

Один из казаков открыл люк, спрыгнул на землю, за ним последовал второй. Только потом выпустили меня.

– Ну?

– Чисто, господин вице-адмирал, только…

Судя по лицу сапера – произошло что-то, чего он не ожидал.

– Что – только?

– Да девицу какую-то нашли… Пряталась… Кусается…

Это что еще за девица?

– Местная?

– Да нет, Ваше Высокопревосходительство. По виду не местная, но на фарси только так шпарит…

– Знаешь фарси?

– Есть немного… Под Бухарой служил. Точики фарси – то же самое, диалект, можно сказать.

– Молодец.

– Служу России и Престолу, Ваше Высокопревосходительство.

– Пойдем смотреть на вашу девицу…

Зайдя в сад, верней, в то, что от него осталось, я увидел поразительную картину. Истошно лаяла собака – небольшая такса, саперы часто используют ее, потому что у нее острый нюх, и ее можно проще транспортировать, чем немецкую овчарку, да и корма она меньше требует. Один из саперов светил мощным, аккумуляторным фонарем, второй пытался справиться с кем-то, кто брыкался, вырывался и кричал. Слово «basta!», произнесенное несколько раз, меня удивило и заставило сделать определенные выводы.

Я подошел ближе.

– Ciao, signorina. Come stai? [36]

Итальянский я знал немного, в пределах нескольких десятков обиходных слов и выражений. Обычно аристократия знала все европейские языки хотя бы на этом уровне, это было нормой. Это позволяло везде чувствовать себя как дома и понимать свою принадлежность к высшему классу, который един, несмотря на границы. Естественно, я знал все фразы, которые позволяют познакомиться с женщиной, – для моряка, бывающего в разных портах мира, это немаловажно.

Сказанное на итальянском произвело эффект слова «шиболет», только в обратном направлении – драка моментально прекратилась.

– Chi sei tu? [37]

– Lo sono un ufficiale russo, un marinaio. [38]

– Russo?

– Russo, – подтвердил я.

Один из казаков, тот самый, Тихон, встал рядом со мной – и только это уберегло меня от неожиданной и стремительной атаки. Женщину он успел перехватить, она тараторила как пулемет и билась в его руках. И плакала…

– Стоп, стоп, стоп… – сказал я, понимая, в чем дело. Она была так напугана, что хотела быть ближе к любому цивилизованному человеку. К любому, кто не хочет ее изнасиловать или зарезать, как свинью…

 

Женской одежды у меня не было – как-то не вожу с собой, не дошел до такого. К счастью, здесь была отдельная скважина с водой, вода шла чистая, питьевая. Нашлась и ванна, она была столь массивной, не ванна, а мини-бассейн, что ее не расколола даже автоматная очередь.

После того как прятавшаяся в подвале женщина (кой черт женщина? Почти ребенок) отмылась, переоделась в повседневную военно-морскую форму, которая ей оказалась велика, и причесала волосы – она оказалась очень даже недурна. Да кой черт недурна – просто красавица. Огромные, блестящие глазищи, тяжелые черные локоны волос, выразительная, чисто итальянская фигура. Газа здесь, конечно же, не было, но казаки развели прямо в саду костер, поставили на огонь большой котел. С чем с чем, а с котловым довольствием у казаков проблем никогда не было – каша с огромными кусками мяса и сала, дегтярно-черный чай, в котором чуть ли не ложка стоит. В районе боевых действий полагается чарка «от Государя» – но я первым своим приказом категорически запретил употребление спиртного, и казаки отнеслись к этому с пониманием. Если подняться на третий этаж, то видно трассеры, то тут, то там распарывающие небо. Стрельба идет почти непрерывно, это уже нормальный звуковой фон здесь.

Для девушки нашлась миска – и она набросилась на дымящуюся кашу, как изголодавшийся зверек.

– Кстати, со свининой… – как бы впроброс заметил я по-русски, потому что не знал, как будет «свинина» по-итальянски. Не знаю, поняла она меня или нет – только махнула рукой и с новыми силами налегла на кашу.

Похоже, что первый экзамен сдан. Правоверная никогда бы не стала есть кашу с мясом нечистого животного. Но кто же она тогда? Отстала от туристической группы и попала в самое пекло? Но сапер сказал, что она знает фарси…

Синьорина бросила на меня лукавый взгляд, заметила, что я на нее смотрю – и продолжила уничтожать кашу.

 

Окончательно стемнело. Я решил, что оборонять всю виллу смысла нет – слишком много места и слишком мало людей. Заняли третий этаж, заминировали первый этаж и сад растяжками, казаки выставили посты. Я собственноручно отнес наверх и закрепил, как смог, русский флаг – утром поднимем, сейчас смысла нет, сейчас скорее время спускать флаги на ночь. Ночь обещала быть неспокойной…

Предполагая, что все кровати уничтожены и спать будет негде, я взял с собой большой флотский спальный мешок, в нем можно спать даже на палубе корабля или в воде. Кровати и в самом деле были уничтожены – и сейчас передо мной возникла проблема… этического плана. О том, чтобы выгнать случайно попавшуюся нам девчонку на улицу, речи быть не могло – проще самому пристрелить, на улицах ночью шайтаны правят свой кровавый шабаш. Оставить ее здесь… сначала надо было кое-что выяснить. Слишком много я повидал разного, чтобы просто так во все верить.

Наверху раньше была обсерватория, теперь там был свинарник и хлам. Все разворотили – считалось, что наблюдать за небом харам, наверное, потому что, если долго рассматривать его, можно прийти к выводу, что на небе есть звезды, а не Аллах. Обсерватория была хороша тем, что можно было вести обстрел на триста шестьдесят градусов и были видны подходы к зданию. Это был последний этаж и последняя линия обороны.

Проверив посты – если от этого зависит твоя жизнь, будешь делать это сам, не барин, – я поднялся наверх. Девчонка сидела в сторонке, у самой стены, непонятно на чем, поджав под себя ноги. Так, как она сидела, европейская женщина сидеть не могла.

Время кое в чем разобраться…

– Поговорим? – сказал я по-русски. – Ты знаешь этот язык?

– Да… нехорошо, но знаю… Вы и в самом деле моряк? – по-русски она говорила с шепелявым итальянским акцентом. К тому же букву «ы» она произнесла правильно, значит, ее родной язык не арабский и не фарси. Ни в том, ни в другом языке нет этой буквы, и этот звук арабы и персы просто превращают в «и».

– Да, старший офицер флота, – из осторожности я не стал называть ей свое настоящее звание, – меня зовут Александр. И со мной можно на ты без излишних церемоний. А как зовут тебя?

– Луна.

– Это имя? – удивился я.

– Да… Хотя меня все зовут Люнетта. Маленькая Луна, Люнетта. Меня так зовут.

– Люнетта, значит. Piacere di conoscerti, Lunetta. [39]

– Grazie, signor, – девушка церемонно наклонила голову. Вообще, несмотря на необычные обстоятельства, она умела держаться. Аристократию узнают по осанке и готовности держать любые удары судьбы. Тут это было.

И нравилось это все мне все меньше и меньше. Хотя бы потому, что соседнее с нашим посольством здание оказалось почти не повреждено.

– А какие языки ты еще знаешь?

– Английский, немецкий… немного. Арабский.

– Ты мусульманка?

Она скривилась.

– Нет…

– Родилась здесь?

– Недалеко отсюда.

– В этом городе?

– Да! – судя по тону, она разозлилась…

– Так вот, Люнетта. Дело в том, что этот дом сейчас принадлежит мне. Нет, не потому, что я ехал по улице и мне он приглянулся. Потому что я жил здесь до этого. Так что ты должна понимать – вопросы задаются тебе не просто так.

Она вскочила и направилась к лестнице, я едва успел ее перехватить.

– Lasciatemi andare! [40] – попыталась вырваться она.

Драться с ней подобно тому саперу я не собирался, а поступил примерно так, как поступил Геракл с Антеем. Перехватив ее за талию, я оторвал ее от пола, переместил туда, куда мне было нужно, и поставил. Мимоходом успел ощутить весьма выразительные формы.

В астрокуполе были выбиты стекла – и были хорошо видны трассеры, взлетающие над Тегераном.

– Ты куда собралась, Люнетта? Хочешь уйти туда?

– Я здесь… жила… все время… пусти!

Я отпустил ее.

– Я не желаю тебе зла.

– Тогда зачем задаешь столько вопросов?

– Не буду, если ты расскажешь о себе сама.

Она прошла назад, но не к лестнице. Я заметил, как она идет – хм…

– Зачем тебе это?

– Я хочу знать, насколько я могу тебе доверять. И насколько я могу тебе помочь. Жизнь здесь очень опасна…

– Ты и в самом деле хочешь мне помочь?

– Возможно.

– Но…

Все, что она думала, было написано у нее на лице.

– Успокойся, я не попрошу от тебя ничего такого взамен. Я русский дворянин.

– Русский дворянин? Граф?

– Князь. Князь Александр Воронцов к вашим услугам, синьорита.

Она оценивающе посмотрела на меня.

– Князь… для князя вы ведете себя… странно.

– Как есть. Я флотский офицер и служу своей стране и своему Государю. Итак?

Она какое-то время смотрела на меня, потом сказала:

– Меня зовут не Луна. Люнетта – это мое прозвище, почти что имя.

Почему-то я не удивился.

– А как твое настоящее имя?

– Меня зовут Анахита. Это мое настоящее имя. У меня нет документов, но это настоящее имя…

– Пусть будет Анахита. А почему Люнетта?

– От мамы… – Люнетта – Анахита скривилась от боли, которую причиняли ей эти воспоминания, – ее имя было Луна, это было ее настоящее имя. Я – Люнетта, маленькая Луна. Мы с мамой… были очень похожи.

– Если не хочешь, можешь не рассказывать про маму.

– Нет… все нормально. Я расскажу.

История Люнетты была необычной – и в то же время обыденной и страшной для этого времени и этого места. Мать Люнетты была из рода обедневших итальянских дворян. В долгах как в шелках, отец объявил себя банкротом, и у красавицы Луны не оставалось никакого другого пути, как искать подходящую партию себе. В Италии такую найти сложно – итальянцы разложились, превратились в нацию сибаритов, извращенцев всех мастей, лодырей и пустозвонов. После нескольких неудачных попыток и одного аборта Луна поехала зарабатывать на Восток – если говорить жестко, можно сказать, что она пошла по рукам.

На Востоке, с его нефтяными доходами, итальянская графиня была высшим классом, ее благосклонности искали очень многие. Луна предусмотрительно выбрала Персию – нефтяные доходы и молодые офицеры, пришедшие к власти, во главе с только что провозглашенным Шахиншахом – Мохаммедом Хосейни, первым Шахиншахом династии Хосейни. От одной из связей родилась Анахита. Люнетта.

– Послушай… – перебил ее я, – так ты не знаешь, кто был твой настоящий отец?

– Не знаю. Я несколько раз спрашивала у мамы, но она меня постоянно обрывала и гнала прочь.

Тогда мне надо было насторожиться. Не насторожился.

– Хорошо. Что было потом?

– Потом… Потом у мамы появились деньги… много денег, мы никогда не бедствовали. Она открыла что-то типа дома свиданий… для старших офицеров. Связалась со своими друзьями в Италии, начала поставлять кое-что…

– Кое-что – это кокаин? – уточнил я.

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

– Просто интересно. Продолжай.

– Она купила особняк, потом еще что-то из недвижимости… Из Италии приезжали женщины, которые… но ты не думай, я не…

– Я верю, – успокоил я ее, – продолжай.

Конечно же, она в борделе не работала – мать никогда не позволит дочери работать в борделе, который она содержит. Если она, конечно, мать.

– Потом… потом все началось. Мама думала, что после парада…

А после парада в день Белой Революции начался кошмар. Самый страшный, какой только можно было представить. Шахиншах был мертв, разорван осколочно-фугасным снарядом на трибуне, и шахиншах Хусейн был мертв, застреленный в спину предателем, и я был почти что мертв, валяясь в своем кабинете с пулей в спине, и почти все из тех, кто должен был прийти вечером в дом удовольствий, тоже были мертвы. Но это было ничто по сравнению с тем, скольким людям еще предстояло умереть – и смерть их была нелегкой…

– Они… мама сказала мне бежать, но я не послушалась. Они… ворвались с оружием и стали стрелять. Я знаю, кто там был…

– Мулла?

– Нет… Там был белый человек… он говорил по-английски. Он бывал у нас в доме…

– Что он там у вас делал?

– Мама договаривалась с ним… о том самом, ну, ты понимаешь о чем.

Еще бы не понимать. Торговый дом «Жардин Матессон», чья деятельность на территории Российской империи запрещена законом и который является одной из крупнейших публичных финансово-промышленных групп со штаб-квартирой в Гонконге. Его история началась с того, что корабельный врач Уильям Жардин нанялся на корабль Ост-Индской компании в качестве судового хирурга. Корабль этот, равно как и сама Ост-Индская компания, занимался наркотранзитом в Китай, и каждому члену команды дозволялось взять в рейс по сорок килограммов собственного товара, чтобы продать его в Гонконге или Шанхае. Трудно представить это сейчас, но тогда наркоторговлей с Китаем официально занимался весь британский высший свет, вкладывались в это и деньги членов Саксон-Кобург-Готской династии, которая тогда еще не была Виндзорской. Пятнадцать лет Уильям Жардин плавал в Китай, и каждый раз он привозил и продавал по сорок килограммов опиумной эссенции. Потом оставил морской промысел, открыл агентство на берегу и стал одним из крупнейших оптовых наркоторговцев Гонконга. Когда китайский император повелел прекратить наркоторговлю в Китае – Британия объявила Китаю войну. Потом, когда Китай аннексировала Японская империя, Жардин договорился и с ними. Тогда же появился героин – японцы очень быстро сообразили, какое преимущество дает повальная наркотизация подконтрольных земель: миллионы рабов работали за дозу. Потом поток повернули в обратном направлении – и героин хлынул уже в Европу. Сначала через Марсель, но у немцев с юмором было совсем плохо, они ввели в Марсель дивизию парашютистов и перебросили туда лучшие сыскные силы баварской криминальной полиции. Через несколько дней в Марселе не было улицы, на которой не было бы виселицы, а еще через месяц поток наркотиков в страну прекратился. Англичане переориентировались на Монако, маленькое княжество на побережье, обладающее правом суверенитета на европейском континенте. Князь Монако отказался заниматься наркоторговлей, тогда у него убили жену, инсценировав дорожную аварию. Князь Монако обратился за помощью в Берлин – и порядок в стране стали охранять германские горные егеря. Тогда поток отравы переориентировался на Сицилию – итальянское королевство уже не было империей, а Сицилия готова была и вовсе отколоться от страны. Тут уже, на Сицилии, ни немцы, ни русские не могли действовать открыто – но скрытно действовали. Получается, что ублюдки тайпаны [41] протоптали тропу и сюда – с этим придется тоже разбираться. Николай, ныне Император, приказал спалить кабульский и джелалабадский базары и бомбить виллу брата афганского короля, контролирующего наркоторговлю. Думаю, что и я придумаю для борьбы с наркоторговлей нечто… радикальное.

– Как тебе удалось сбежать?

– У меня была паранджа. Я знала язык, и мне удалось выскользнуть. В доме был тайный выход для синьоров, которые…

Которые не хотят светиться в борделе. Понимаю.

– Что было потом?

– Потом… потом они сожгли и разграбили наш дом. Я видела, что они всех, и маму… сажают в машину. Они посадили их и увезли, понимаешь, увезли…

Люнетта расплакалась.

Не стоило даже спрашивать – куда увезли. Власть над городом, довольно культурным и просвещенным, если даже бордели с европейками есть, в считаные часы захватили малообразованные, в основном очень религиозные крестьяне – феллахи. Учитывая, что здесь была практика гаремов и приличного калыма, многие не то что не могли себе позволить содержать жену, но и не видели женщин вообще. Обходились так, как обходятся в мусульманских странах, в Афганистане, в северной Индии – тем более что тут было полно афганцев. Занимались сексом с маленькими мальчиками, вязали коз к дереву. А тут – несколько шикарных, для шейхов, распутных женщин, с которыми можно делать все, что угодно. А шариат, между прочим, за распутство карает забиванием камнями насмерть. И клянусь, им повезло, если их просто забили камнями или расстреляли на стадионе.

Сам не знаю, зачем я это сделал, но я сел с Люнеттой рядом – и она доверчиво прижалась ко мне. Невидимые нити связывали нас все прочнее и прочнее.

– Успокойся. Мы – русские. Мы пришли и никуда не уйдем. Больше такого никогда не будет.

– Но тогда-то ушли…

– Это была не наша страна. Теперь – наша. Русские, если куда-то пришли, – уже не уходят. Мы – такие…

Потом Люнетта просто бродила по улицам. Иногда находила где-то что-то поесть. Старалась никому не показываться на глаза. Паранджа – она не только скрывает, но и защищает женщину, большинство боевиков понимали, что если они будут даже просто заглядывать женщинам под паранджу, не говоря о чем-то более серьезном, то моментально восстановят против себя всех местных, всех – до последнего человека. Потом она забрела в бывший дипломатический квартал и нашла себе убежище. Потом начались бои, и бои эти были настолько страшные, что она забилась в подвал и боялась выйти наверх. Подвал этот она выбрала только потому, что здесь была вода, которую можно было пить – из бака. Потом она услышала собачий лай и поняла, что ее обнаружили. Попыталась сбежать – и ее поймали инженеры-саперы.

Вот и вся история. Как есть.

– Получается, ты теперь сирота? У тебя вообще никого нет?

Люнетта просто вздохнула.

Клянусь, никаких дурных мыслей у меня тогда не появилось. У меня на руках была Марина, которую пытались привести в чувство в Санкт-Петербурге. У меня были Ксения и Николай… хотя были ли они у меня или нет, это еще большой вопрос. Наконец, у меня была любовь, настоящая, которую надо было просто вырвать как занозу и навсегда забыть про нее.

Я этого сделать не мог.

– Ложись. Ложись в спальник и спи. Утром решим, что делать.

– А ты…

– Я найду, где мне спать. Иди. – Я пихнул Люнетту по направлению к спальнику, сам начал готовить себе что-то вроде ложа из того, что было. Во время специальной подготовки по выживанию мне приходилось неделями спать на земле. Тогда не умер – и сейчас не умру.

– Здесь же холодно.

– На корабле бывает еще холоднее. Ложись и спи.

 

Заснул я сном, обычным для разведчика – боевого пловца: неспокойным, настороженным. Пятьдесят секунд сна и десять секунд полудремы – такой сон вырабатывается специально. Человека, который умеет спать таким сном, невозможно убить ночью. Так я и увидел, что Люнетта сначала честно пыталась заснуть в просторном спальном мешке, возилась-возилась. Потом – вылезла из него, какое-то время смотрела на меня. Потом – стала осторожно подкрадываться ко мне, как кошка.

Черт бы ее побрал…

– Не нужно этого делать… – сказал я, не открывая глаз.

Люнетта дернулась, фыркнула, как ошпаренная кошка.

– Ты… не спишь.

– Сплю. Но все вижу. Я не могу спать по-другому.

Какое-то время она смотрела на меня, будто в раздумье, как поступить. Потом легла рядом, отчего собранная мной из хлама конструкция спальной кровати угрожающе заскрипела.

– Поцелуй меня… – попросила она меня с очаровательной непосредственностью.

– Люнетта, я помогу тебе просто так. Не нужно этого делать.

– Нет… Я очень боюсь. Я хочу, чтобы был кто-то рядом, такой… Иначе я просто не смогу жить. Мне очень страшно.

– Какой – такой?

– Такой, как ты. Сильный… ты сильный.

– Ты знаешь меня пару часов.

– Ты плохо знаешь женщин. Мы чувствуем мужчину с нескольких минут знакомства. Наверное, это идет с древних времен. Женщина должна была найти себе мужчину, который убережет ее и прокормит. И подарит ей ребенка. Или нескольких.

– Я думаю не о ребенке. И тем более не о нескольких.

– А о чем же?

– О том, что будет завтра. Когда я встану утром. Спи.

 

На следующий день я уехал на службу, сам не зная, что делать. Надо было налаживать деятельность военных комендатур в городе и по всей стране, надо было что-то делать с беженцами, с местами, зараженными радиацией, надо было разрабатывать план прикрытия границы в нормальных и чрезвычайных обстоятельствах, надо было…

Чертовски много надо было сделать. Сделать прямо здесь, сейчас, времени на раскачку не было совсем. Каждый день оборачивался сотней убитых – я считаю не только военных и казаков, но и беженцев – и еще несколькими тысячами, если не десятками тысяч людей, разочаровавшихся в правлении Николая Третьего и в способности временной администрации навести порядок в Тегеране и во всей стране. Еще неизвестно, что из этого было хуже.

Домой я приехал где-то между двадцатью тремя и двадцатью четырьмя часами, злой, как собака, теперь уже четко осознающий весь масштаб проблем, свалившихся на меня. На вилле остался постоянный пост из шести казаков, там же осталась Люнетта. И она встретила меня – в комнате, в которой она умудрилась создать обстановку, она с казаками даже нашла где-то целые стекла и каким-то чудом умудрилась их вставить. Мебель была собрана отовсюду, в основном с соседних вилл. Где она взяла пулярку – неизвестно, но явно не из казачьего котла.

Той ночью произошло и все остальное…

Почему это произошло? Да потому что я не железный. Нет, не в смысле разыгравшейся похоти. Просто я тоже человек, пусть и привыкший жить на глубине, под давлением. Но мне нужно было хоть какое-то живое существо рядом. Существо, общаясь с которым я и сам чувствовал бы себя живым.

Хотя – можно было бы завести собаку.

 

 

10

 

Если целая страна допустила, чтобы ею правил тиран, вину за это нельзя возлагать лишь на одного тирана

Уинстон Черчилль

«Пока Англия пребывала во сне»

 

Картинки из прошлого

Тегеран, Персия

Сентября 2002 года

 

Доброе утро, страна…

Хотите, подскажу, как можно выучить язык, не слишком сильно потратившись и даже ничего особо не делая? Очень просто – нужно купить антенну спутникового телевидения и начать с того, что слушать регулярно новости на том языке, который вы хотите выучить. Сначала это будет казаться абракадаброй, бессмысленным набором звуков. Потом вы начнете понимать, о чем речь. Потом начнете понимать отдельные слова. Потом будете понимать уже все, что говорится – примитивно, но для повседневного общения больше не надо. Примерно так пацаны в больших портах, занимающиеся мелкой торговлей в свои двенадцать-четырнадцать лет, знают понемногу десяток языков и нигде не пропадут.

Усилием воли я вырвал себя из сна, поплелся в душ. Пять часов десять минут утра… лег в час ночи. Сегодня – не факт, что вообще удастся поспать, дела наваливаются подобно снежной лавине гораздо быстрее, чем удается их разгребать. Войну мы выиграли, теперь самое сложное – мы должны выиграть мир…

Вода даже в «Зеленой зоне» была холодной – другой просто не было…

Вот так тут мы и живем. Город – многомиллионный мегаполис – до сих пор питается из армейских кухонь, того, что успели запустить, явно недостаточно. Несмотря на все произошедшее, население города не только не уменьшилось, но и увеличилось, недавно военные подсчитали примерное количество палаточных, шиферных и прочих лагерей беженцев вокруг города и пришли к выводу, что сейчас население Тегерана и его окрестностей составляет от четырнадцати до пятнадцати миллионов человек. Число это не только не сокращается, но и прибывает, потому что через восточную границу, которая до конца так и не перекрыта, в том числе через зараженные зоны, продолжают идти беженцы, и поток этот до конца остановить так и не удается, несмотря на патрулирование беспилотников и дирижаблей. Кроме того, люди, сорванные с мест гражданской войной, идут в Тегеран потому, что тут распределяется помощь, и этот процесс удается контролировать мне лично, в других же городах все безумие раздачи гуманитарки не удается прекратить даже расстрелами. Люди живут в палатках, в землянках, в последнее время нам удалось найти какое-то решение – мы закупили и стали выдавать таким вот беженцам стандартные сорокафутовые морские контейнеры. Хотите, смейтесь, хотите нет – но это намного лучше палаток: прочные стены, крыша, пол, двери, можно повесить замок, можно утеплить, контейнер легко перевозить, легко составлять их вместе, образуя лагеря беженцев… я не хуже вас понимаю, что это ничто, но пока это все, что мы можем сделать. А делать надо быстро, потому что ситуация, немного нормализовавшись после штурма Тегерана, снова стала ухудшаться. Эти лагеря… гигантские клоаки под открытым небом – там кишмя кишат агитаторы, экстремисты, их никто толком не выявляет и не изымает. Что там творится по ночам! Шииты режут суннитов и наоборот, арабы режут персов и наоборот, все вместе ненавидят успевших прийти из разодранного войной Афганистана пуштунов – а за время беспредела их перешло на нашу сторону разве что не миллион человек, значительная часть – радикальные экстремисты. Но спрос здесь – с нас, и конкретно – с меня, потому что теперь это наша земля и мы за нее в ответе перед Богом, Аллахом, людьми и остальным миром. Действовать мы должны быстро – пока все окончательно не рвануло, мы должны как-то устроить в жизни этот табор, восстановить и запустить промышленность, дать людям работу, хоть какую-то, но работу – и только потом спрашивать за законопослушание. Власть, не способная обеспечить нормальную жизнь своим подданным, не вправе с них ничего требовать.

Промерзнув под душем так, что даже кости заныли, я вышел из этой душегубки, начал одеваться. Про зарядку речи больше не было – просто некогда. Кофе пить я тоже не стал – в администрации напьемся.

Одеваясь, я мельком слушал новости. CNN – каждый день я слушал новости на разных языках, чтобы поддерживать в форме свои лингвистические способности. Это своего рода зарядка для ума, иначе язык забывается…

Сегодня годовщина со дня трагических событий в Нью-Йорке, и приходится с горечью констатировать, что за этот год мир не стал безопаснее. В Триполи…

 

Дальше я не стал слушать – выключил. Понятно, что в Триполи итальянцы просирают, простите, страну. У них есть такое понятие – искусство жить. Но жить с удовольствием и жить в Империи – две вещи суть несовместимые.

Внизу меня ждали броневики – два массивных стальных урода с пулеметными башенками, держат по кругу пятнадцатимиллиметровый бронебойный патрон, решетки от РПГ – иначе по городу передвигаться опасно. Когда только начинали – вставал вопрос, а не передвигаться ли нам на вертолетах, благо вертолеты были, а посадочные площадки оборудовать и защитить от шахида с гранатометом было возможно. Я отказался сам и воспретил другим по одной простой причине – этим самым мы лишим себя стимулов к улучшению ситуации в городе и дадим всем заинтересованным сторонам понять, что мы не контролируем ситуацию и всего боимся. А этого допустить нельзя. Хотя вертолеты были, и не только у меня – на них перемещались по стране, так намного быстрее. Нас было мало, и успеть нужно было везде.

Надев привычный уже бронежилет – тоже хоть смейтесь, но с безопасностью здесь шутки очень плохи, – я влез в головную машину, во вторую погрузился мой лейб-штандарт, т. е. группа охраны. Тронулись…