Обеспечение морских перевозок из СССР в испанию

Несомненно, самым ценным вкладом республиканского флота в борьбу с мятежниками было обеспечение морских перевозок в Испанию и из Испании. Поддержание коммуникаций Республики с внешним миром, важное при любых условиях, приобретало особое значение в 1936–1937 гг. в силу некоторых специфических обстоятельств. Когда вспыхнул мятеж и в Испании началась война, Англия и Франция добились заключения между всеми европейскими государствами соглашения о невмешательстве в испанские дела. СССР, присоединившись к этому соглашению, продолжал активно защищать интересы республиканской Испании, разоблачая в то же время истинный смысл политики западных держав в отношении Испанской республики. Очень скоро выяснилось, что Германия и Италия, подписав соглашение о невмешательстве, нагло нарушают его, посылая Франко оружие, военных советников и даже целые армии, в то время как Англия, Франция, США отказываются продавать законному правительству Испанской республики даже противогазы. СССР тогда открыто заявил, что он не считает возможным соблюдать соглашение в большей мере, чем некоторые другие его участники (имелись в виду Германия и Италия), и стал продавать вооружение и боеприпасы Испанской республике. С этого времени основным поставщиком оружия стал Советский Союз; без его помощи испанскому народу было бы трудно продолжать борьбу против фашизма. В 1936–1937 гг. транспортировка вооружения шла преимущественно морем — из советских портов на Черном море в испанские порты на Средиземном море, в первую очередь в Картахену. Франкисты, а также фашистские Италия и Германия стремились всеми возможными способами (включая обстрел, бомбардировку и торпедирование судов) препятствовать свободным коммуникациям между СССР и Испанией. Республиканский флот должен был в любых условиях проводить суда с драгоценным грузом в Испанию. Надо прямо сказать, что, несмотря на все трудности, республиканский флот справился с этой задачей. Более 20 крупных транспортов благополучно прошло из Советского [127] Союза в Испанию до сентября 1937 г., и только активное вмешательство итальянских кораблей нарушило морскую коммуникацию с Востоком в конце 1937 г. Мне хочется здесь кое-что рассказать об этой славной странице в истории республиканского военно-морского флота.

Еще в сентябре 1936 г. советские суда «Нева» и «Кубань» прибыли из Одессы в Аликанте с продовольствием и одеждой для испанских женщин и детей, посланными советскими профсоюзами.

С октября начали приходить суда с оружием и боеприпасами. Первым таким судном был «Комсомол», доставивший танки, автомашины и небольшое количество пушек. Подобно «Неве» и «Кубани», «Комсомол» шел без всякого обеспечения со стороны республиканских военных судов. Только лоцман на катере встречал его, чтобы указать место стоянки в порту. Капитаном транспорта был Г. А. Мезенцев. На судне была группа добровольцев-танкистов во главе с С. М. Кривогшеиным. Вскоре после этого в Испанию прибыл большой советский транспорт «Курск», который доставил первую партию самолетов-истребителей, авиабомбы и бензин. Самолеты, так же как и танки, были необходимы для борьбы под Мадридом.

С приходом этих транспортов связаны интересные воспоминания. Когда «Комсомол» отдал якорь в гавани Картахены, я на катере отправился к капитану транспорта. Мы быстро договорились с ним, с танкистами дело оказалось сложнее. С. М. Кривошеин, как старший, потребовал от меня документы, дающие мне право распоряжаться грузом. Таких документов тогда не могло быть ни у меня, ни у кого другого. Только ему одному было ведомо, какой груз [128] и в каком количестве он доставил. Мне же было лишь известно, что этот груз нужно как можно скорее отправить в Арчену, а затем в Мадрид. Представителя испанской армии в Картахене в тот момент не оказалось, но время терять было нельзя: в любой час можно было ожидать налета франкистской авиации. Секретность в условиях Картахены являлась делом безнадежным, и я попытался убедить танкистов сразу становиться под разгрузку. Пока Г. А. Мезенцев швартовался, в арсенал прибыл сухопутный или, вернее, танковый товарищ, которому Кривошеин поверил, как коллеге по специальности, хотя он мандата тоже не имел.

Первая партия танков еще стояла в арсенале за высокой стеной, а весь город уже знал и оживленно обсуждал это событие. Когда же советские танки своим ходом направились через город в Мурсию и далее, в Арчену, где им предстояло спешно приготовиться к тяжелым боям за Мадрид, ликованию населения не было конца.

— Вива, Руссия, вива! — кричали из толпы и бросали вверх головные уборы.

Из Мадрида торопили, там был дорог каждый день, а франкистский генерал Кейпо де Льяно из Севильи, пронюхав о прибытии партии оружия республиканцам, уже угрожал по радио уничтожить Картахену и осыпал площадной бранью всех «красных».

Разгрузка шла медленно, но, главное, беспокоила та беспечность, с которой испанцы обращались с боеприпасами и бензином. Ящики со снарядами бросали на машину, как будто бы это были апельсины. Курение около бочек с бензином являлось вторым бичом, и дон Антонио — командир базы — несколько раз обращался к рабочим с увещеваниями, но это помогало мало. Почему же люди, готовые отдать жизнь за Республику, не понимали элементарных вещей? Мне кажется, это можно объяснить наивной беспечностью, столь свойственной испанцам-южанам, и отсутствием военного опыта (ведь Испания по-настоящему не воевала со времен Наполеона).

Пришлось просить танкистов и экипаж корабля установить собственную охрану на причале, хотя [129] это делать было не совсем прилично в чужом порту. Но иного выхода не было; сами испанцы это понимали и не обижались.

Так или иначе, танки, готовые к бою и полностью укомплектованные, через несколько дней ушли по назначению. Именно эти танки в начале ноября приняли на себя удар рвущихся к столице мятежников и помогли отстоять Мадрид.

Некоторых товарищей-танкистов мне через несколько месяцев довелось снова увидеть, когда они отправлялись на отдых или лечение домой. Среди них были уже Герои Советского Союза, и, провожая их, в Валенсии или Картахене, мы с удовольствием вспоминали первые шаги на этой прежде незнакомой, а теперь такой близкой земле.

В конце октября в Картахену прибыл советский транспорт «Курск». На нем находились самолеты-истребители, бомбы, бензин и значительное количество муки в трюмах. Мука предназначалась для Барселоны, а военный груз следовало принять здесь. Скопление транспортов в Картахене затрудняло немедленную разгрузку «Курска», как этого требовал И. Прието. Дон Индалесио частенько звонил по телефону: «Дон Николас, как идет разгрузка важных грузов?» — интересовался он, и убедительно просил ускорить ее, не особенно заботясь о секретности при разговорах по обычному проводу.

Надвигались ноябрьские бои за Мадрид, и каждый час был действительно дорог.

Несмотря на значительный риск, мы решили направить груз и транспорт в Аликанте. Этот порт был совсем не приспособлен для военных целей и плохо защищен с воздуха. Он не отвечал самым элементарным требованиям безопасности, но что было делать? Только быстрота разгрузки и внезапность такого рискованного мероприятия могли обеспечить успех.

Огромный транспорт ошвартовался у одного из причалов, и население с любопытством посматривало на него, но затем насторожилось, когда из трюмов стали подниматься огромные ящики с «курносыми» истребителями «И-15», а за ними и бомбы. Может быть, было и не очень гуманно подвергать [130] опасности женщин и детей, но война предъявляла свои права, а Мадрид требовал помощи.

Когда основная масса грузов, привезенных «Курском», уже была на колесах или на причалах, несколько самолетов мятежников появилось над портом. Отразить их нам было нечем. Положение создалось крайне напряженное. Выручил неожиданный случай: в порту Аликанте в тот момент стоял аргентинский крейсер «25 мая». Крейсер в порядке самозащиты открыл огонь по франкистским самолетам. Это подействовало, и мятежники поспешили удалиться. Тем не менее мы сразу после этого отправили «Курск» в Барселону и больше таких экспериментов в Аликанте не повторяли.

В ноябре 1936 г. правительство переехало из Мадрида в Валенсию. Шли тяжелые бои за Мадрид. После больших перемен на всех кораблях, на флоте установился относительный порядок. Комитеты декретом правительства были заменены комиссарами, и эскадра стала управляться командующим флотом. В городе еще шли горячие споры, переходившие временами в открытые столкновения между социалистами и анархистами, но влияние анархистов явно падало. Лозунги компартии становились достоянием широких масс и пользовались популярностью. Даже те, кто числился социалистами или анархистами, нередко поддерживали коммунистов.

Ноябрь 1936 г. был тяжелым. Положение под Мадридом временами становилось критическим. Обстановка на море ухудшилась. Крейсер «Канариас», который превосходил по скорости и вооружению все корабли республиканцев, окончательно перебазировался на Гибралтар и выходил в Средиземное море. Республиканские транспорты, идущие из Черного моря, требовали солидного обеспечения. [131] Картахена подвергалась более сильным воздушным атакам. Опыт разгрузки первых «игреков» выявил массу недостатков. Работали медленно, с боезапасом обращались небрежно, а анархистские профсоюзы то и дело срывали работу в порту, увлекая за собой часть рабочих. Прибывшие на первых транспортах истребители, танки, пушки, винтовки без достаточной охраны лежали на причалах, медленно вывозились. Не лучше было и на железной дороге. Сотни вагонов, готовых к отправке, стояли из-за нехватки паровозов. Все это становилось известно мятежникам. Вместо обязанностей военно-морского атташе пришлось взяться за работу главного морского советника. В Валенсии моряку делать нечего, и только на случай приезда я сохранил номер в гостинице «Метрополь». Основная задача на ближайшие месяцы заключалась в обеспечении морских коммуникаций, прежде всего с Советским Союзом. Трудность работы заключалась в том что я не мог никому приказывать и в то же время должен был влиять на командующего флотом, добиваясь точного выполнения своих советов. Так, в строго назначенный день и час корабли флота должны были выйти в море, встретить где-нибудь у берегов Алжира транспорт с оружием и по строго разработанному плану доставить его в порт. Поехал в Валенсию к И. Прието. Министр незамедлительно принял меня. Он имел привычку разговаривать на диване, подобрав под себя ноги. Его не смущали даже частые телефонные звонки; он каждый раз поднимался, шел к письменному столу и потом снова возвращался на свое место. Так было и теперь. Я рассказал о предполагаемых операциях флота и просил его дать нужные указания командующему флотом М. Буиса и командиру базы А. Руису. Прието, казалось, дремал, но я уже знал его манеру слушать.

«Я дам все нужные указания», — встрепенувшись, отвечал он и тут же вызвал своего секретаря. Тот по обыкновению явился с развернутым блокнотом, готовый стенографировать все приказы своего министра. Дон Индалесио продиктовал нужные указания.

«Я вас прошу лично мне докладывать о всех недоразумениях, которых, однако, я не ожидаю», — закончил он, и глаза его сверкнули из-под нависших бровей. Это был теперь тот Прието, про которого испанцы многозначительно говорили «дон Инда» и поднимали указательный [132] палец. Внешне неповоротливый, с ленивыми движениями, он был старым и опытным политиком.

Мое личное участие в походе эскадры на Север в данном случае очень пригодилось. М. Буиса, с которым я ближе познакомился во время перебазирования флота на Север, охотно советовался со мной по всем вопросам, а я старался не ущемлять его самолюбие и, где только можно, соглашался с его рекомендациями. Ему одному я доверял сведения о времени подхода очередного транспорта, чтобы успеть подготовиться к походу флота, а он умел не разглашать секретов.

В 1936 г. в базе и на флотилии эсминцев ощущалась особая нужда в советниках. Именно в эти дни и приехали ко мне два наших волонтера С. Рамишвили и В. Дрозд. Они появились поздно вечером 10 или 11 ноября 1936 г. Услышав родную речь, я выбежал к ним навстречу, и мы радостно приветствовали друг друга. Разговор затянулся далеко за полночь. Дрозд и Рамишвили наперебой рассказывали, как, стараясь не выдавать себя, они не без приключений добрались из Парижа, через Тулузу и Барселону, в Валенсию. Как там, не желая называть себя, они попали в безвыходное положение, но потом рискнули назвать мою кличку «Лепанто» и были без всяких трудностей направлены в Картахену. Но приятнее всего было услышать их рассказы о делах на Родине и особенно о флотских новостях. Слушая их, я думал, кого правильнее оставить советником у флегматичного Антонио Руиса и кого направить к неистовому андалузцу — командиру флотилии эсминцев Висенте Рамиресу. Будущих советников я знал по работе на Родине и, учитывая черты их характера, попросил С. Рамишвили взять на себя обязанности советника у командира базы, а В. Дрозда — поработать вместе с командиром флотилии эсминцев. Как показали дальнейшие события, выбор оказался удачным. Рамишвили, знавший французский язык, быстро научился говорить по-испански, прекрасно ладил с людьми и через два месяца знал базу со всем ее огромным хозяйством не хуже дона Антонио. С раннего утра он со своим шофером и другом Хосе уже колесил по причалам порта, беседовал то с одним, то с другим должностным лицом, и все это у него получалось складно, а испанцы, видя его энергию, никогда не отказывались слушать его советы. Командир базы Руис первое время не [133] поспевал за ним, а потом успокоился, передоверив многие вопросы дону Хуану Гарсиа (Рамишвили). Всем нашим морякам-добровольцам приходилось работать на кораблях в сложных условиях. На одних кораблях брали верх социалисты, а на других («Хайме I») сильным оставалось влияние анархистов. Все хотели участвовать в борьбе, но нередко по-разному понимали свою роль. Наконец, не все одинаково относились и к нашим товарищам, хотя внешне старались этого не показывать. Но сложнее всего была обстановка в базе. Как в фокусе, в базе сосредоточивались все противоречия и находили выражение не только в бурных митингах или собраниях, но и в прямых стычках с оружием в руках. Анархисты, влияние которых в провинции Мурсия было значительным, много шумели, но первыми бросали работу, когда наступали сумерки и увеличивалась вероятность налетов.

На долю дона Хуана Гарсиа выпали трудные обязанности: обеспечить разгрузку транспортов в условиях частых налетов, и в том, что мы не потеряли в Картахене не только ни одного корабля, но и ни одной винтовки, — его большая заслуга. Кроме этого, он помог испанским товарищам укрепить зенитную оборону базы, организовать охрану рейдов и гавани и работу ремонтных мастерских. Энергичный, неунывающий южанин, он как-то умел находить общий язык с испанцами и заставил уважать себя. Он хорошо разбирался в людях и знал, на кого можно положиться. Вокруг дона Хуана Гарсиа даже сколотился определенный актив. Так, по делам хозяйственным он мог положиться на полковника Матео, и тот честно выполнял все его поручения. В арсенале у него были свои друзья. Если Патрицио Касадо — начальник арсенала — не всегда был лояльным, то заместитель его Франсиско Перейро, секретарь Мелиа и начальник корпусного цеха Артахо являлись надежными помощниками в любой обстановке. Заслуживает упоминания «Альмиранте Лаго» [134] (как его звали шутя), который выполнял тяжелую обязанность командира «Вихилянсии», т. е. наблюдения за водным районом базы. Выдвинутый Хуаном из младших офицеров, он всеми фибрами души ненавидел фашистов и прекрасно справлялся с выросшим хозяйством, состоявшим из разных кораблей и катеров. Именно он должен был следить, не проберется ли какая-нибудь подлодка в базу во время бомбежки. Такие же преданные люди находились «в гвардии роха», охранявшей порядок в базе, в береговой артиллерии и даже в профсоюзах.

Валентин Петрович Дрозд по своему характеру нигде не нашел бы себе лучшего применения, чем на эсминцах. Главной его заслугой было умение влиять на своего командира. Шумливый и подчас взбалмошный, Висенте Рамирес нуждался в разумном совете, и, пожалуй, ни один другой советник не мог это сделать удачнее Дрозда. Если крейсера не всегда выходили для встречи транспорта, то эсминцы обязательно бороздили море между Алжиром и Картахеной. В таких условиях Дрозд и Рамирес быстро сдружились и даже в свободное время были всегда вместе. В. П. Дрозд не раз вызывал восхищение своим поведением. Таким мы знали Валентина Петровича и в годы Великой Отечественной войны. Смерть щадила его в Таллине и в осажденном Ленинграде, на опаснейших походах при эвакуации Ханко или на мостике крейсера «Киров» при массовых налетах на этот корабль. И вот судьба! Дрозд погиб в 1943 г. при переезде на машине из Кронштадта на Лисий нос, попав в полынью от случайной бомбы. «Дикая смерть», — будто бы сказал он, когда автомобиль уходил под лед. Выбраться было уже невозможно.

Дон Рамон, как любил звать Дрозда Висенте, был не силен в знании языка, но умел отлично дополнять неизвестные слова жестами и вскоре уже обходился без переводчика. 15 эсминцев, находившихся в строю, требовали постоянного руководства. Опытных командиров было мало, и советники на флотилии нередко вынуждены были подменять недостаточно подготовленных штурманов, артиллеристов или минеров. Обучать каждого в отдельности было непосильно, и на флотилии раньше, чем у других, была организована командирская учеба. Первое предложение об этом Рамирес встретил в штыки. «Вот разобьем фашистов, тогда поедем в Кадис учиться», — смеялся он, [135] а Рамон убеждал, что без знаний и умения использовать оружие нельзя рассчитывать на успех. Тем более трудным было убедить командующего и командира флотилии в необходимости специальных выходов кораблей и соединений в море для практических торпедных и артиллерийских стрельб. Да, по правде сказать, и мы не верили, что война примет такой затяжной характер, и долгое время рассчитывали на окончание ее в ближайшие месяцы. А время шло. Эскадра наряду с успешным конвоированием транспортов терпела неудачи в поисках и ночных атаках кораблей противника. «Бурро, Кавронес!» — кричал Рамирес, но все-таки задумывался над причинами неудачных действий кораблей. Становилось очевидным, что на одном энтузиазме строить планы нельзя, и тогда он обращался к дону Рамону за советом, как в том или ином случае поступают в Советском Союзе. Валентин Петрович хлопал своего шефа по плечу, приглашал переводчика и садился составлять план занятий или учений. «Эх, посадил [136] бы я его под арест суток на 10, знал бы он, как готовиться к операциям», — шутил как-то наедине со мной Дрозд, но в том-то и беда, что он не мог по своему положению даже вежливо приказать. Личный пример в бою и высокие знания были единственными аргументами.

К этому времени число советских добровольцев в Испании увеличилось. Хочется вспомнить таких, как В. Алафузов, Н. Басистый, И. Елисеев, В. Гаврилов, Г. Жуков, С. Солоухин, И. Бурмистров, А. Александров, которые были в Испании еще в мою бытность. Позднее в Испанию прибыли: Л. Бекренев, Н. Египко, Н. Абрамов, Н. Питерский, С. Сергеев и другие.

Хочется рассказать о дальнейшей судьбе некоторых товарищей по Испании.

В. А. Алафузов почти всю войну работал в Главном морском штабе, фактически являясь его начальником. Он сыграл важную роль в деле оперативной подготовки в предвоенный период и повышения готовности флотов. В последние годы Владимир Антонович, возглавляя Военно-морскую академию, много поработал над теоретическими вопросами военно-морского искусства. Скончался он в 1966 г.

И. Д. Елисеев в годы войны был начальником штаба Черноморского флота. Ему пришлось отражать в Севастополе первые натиски немцев в октябре — ноябре 1941 г. После войны в звании вице-адмирала Елисеев много лет работал в Главном морском штабе в должности заместителя начальника ГМШ. В настоящее время он в отставке, трудится над воспоминаниями о пережитом. А ему есть о чем вспомнить. Как и все побывавшие в Испании Иван Дмитриевич никогда не забудет свое первое «боевое крещение».

Н. Е. Басистый в республиканском флоте плавал на [137] эсминцах, вернувшись в Советский Союз, он стал командовать крейсером, а в годы войны командовал соединением кораблей на Черном море. Под руководством Николая Ефремовича наши корабли прорывали блокаду Севастополя и высаживали десант в Феодосии. После войны адмирал П. Е. Басистый был назначен командующим Черноморским флотом и позднее первым заместителем министра Военно-морского флота. Уйдя в отставку, Басистый в группе ветеранов занимается с бывшими добровольцами-моряками.

Достойным представителем нашей страны в Испании оказался Г. В. Жуков. С Георгием Васильевичем Жуковым мне пришлось служить вместе на Черном море еще в двадцатых годах, потом воевать в Испании и наблюдать за его работой в годы войны. Не случайно в самые тяжелые месяцы войны, осенью 1941 г., решением Ставки он был назначен командующим Одесским оборонительным районом. Под его руководством до середины октября 1941 г. моряки и войска Приморской армии доблестно защищали Одессу и ушли только после приказа Верховного Командования: «оставить город и эвакуироваться в Крым для обороны Севастополя». Героем Одессы Жуков остался в памяти всех черноморцев. Помнится, как после войны, уже будучи больным, с парализованной ногой, он просил дать ему посильную работу. Любил Г. В. Жуков вспоминать «годы молодые», и «испанский» период своей жизни он помнил всегда.

Н. О. Абрамов командовал к началу войны Дунайской флотилией; Н. П. Египко — соединением подводных лодок. Все эти товарищи старались оправдать доверие страны. Они разделяли опасность боевых походов и так же, как испанские товарищи, находились под бомбами в Картахене или на мостиках кораблей. [138]

Вспоминается, как в зимние месяцы мне случалось выйти в море на эсминце «Лепанто». Четыре республиканских корабля производили ночной поиск крейсеров мятежников. Головным шел «Лепанто», на котором находился и командир флотилии Висенте Рамирес со своим советником, произведенным в чин капитана де-фрегата испанского флота. Эсминцем командовал уже известный Валентино Фуэнтес. Он любил похвастаться, как без «колебаний» привел свой корабль в Картахену, чтобы служить родине. Однако, в силу своего характера, занять твердую линию во время войны он так и не смог. По мере того как республиканцам становилось труднее, он, как и многие офицеры, все больше колебался пока, наконец, не скатился на позиции монархистов. Фуэнтес был значительно старше Рамиреса и считал его выскочкой, а себя, по достоинству не оцененным правительством, заслуженным офицером.

— Омбрэ! — вдруг раздавалось на мостике, когда разговор между командиром корабля Фуэнтесом и командиром флотилии Рамиресом переходил на высокие тона, и после этого весь мостик мог слышать приблизительно такой диалог:

— Разрешите мне самому командовать кораблем, — горячился Валентино.

— Но ваши сигнальщики плохо смотрят, и так мы не увидим противника, — уже быстрым срывающимся голосом кричал Висенте.

— Я буду жаловаться министру, — неслось в ответ, и Фуэнтес начинал нервничать.

— Кё паса? (что случилось?), — вмешивался Рамон и спокойным голосом переводил разговор на другую тему.

Придавать этому большого значения не следовало. Два темпераментных южанина быстро остывали. К тому же стемнело, и мы находились в районе, где была исключена возможность встречи с мятежными кораблями.

Фуэнтес как гостеприимный хозяин предложил мне спуститься, чтобы выпить кофе, конечно, «кон коньяк», потому что в походах этот напиток всегда считался лучше молока.

Уходить с мостика во время плавания для меня казалось немыслимым. Я не помню случая, когда бы оставлял мостик, если даже поход длился несколько суток. Предпочел остаться на своем месте и теперь. Еще не [139] успели принести нам кофе «кон коньяк», как сигнальщики доложили о замеченных огнях «справа по носу».

Висенте и Рамон склонились над картой, обдумывая свои действия на случай встречи с противником. Но противник, к сожалению, не ходит с огнями, и на месте обнаруженных огней вскоре обрисовался силуэт небольшого транспорта, беспечно идущего в южном направлении.

В строе кильватера полным ходом двигались эсминцы. Белые буруны у форштевня и пенистые волны за кормой хорошо наблюдались, показывая место кораблей. Луна еще не взошла, но ясное звездное небо увеличивало видимость, и горизонт отчетливо просматривался даже простым глазом. В назначенный час соединение повернуло на юг, чтобы пройти районом вероятного движения «Канариаса». Когда вышли на «большую дорогу», несколько пассажирских и грузовых судов пересекли нам курс, не подозревая о нашем присутствии. Снова повернули на север и, пройдя положенное время, легли курсом на базу. Это был один из многих неудачных поисков. Только в марте 1938 г. поиск увенчался успехом. Флагманский корабль мятежников «Балеарес» был обнаружен, торпедирован и потоплен.

Усталые возвращались Рамон и Рамирес после таких походов и вместе, как неразлучные друзья, приходили к командиру базы или ко мне.

— Салуд и тримоторес, — обычным приветствием-шуткой объявлял о своем прибытии Рамирес.

— Дон Рамон, муй листо, — т. е. умный человек, — восхищался Рамирес своим советником.

В. П. Дрозд был и на самом деле грамотным, смелым моряком, оказавшим большую услугу своим испанским друзьям.