Внутритекстовая языковая система и ее единицы

Мы переходим к характеристике второго типа языковой реальности - языковой системе, которая непосредственным образом связана с вышеописанным речевым континуумом. Эта языковая система по отношению к тексту выступает в качестве своеобразной «производящей основы», которая не только не дана нам в прямом наблюдении, но и ее отдельность, самостоятельность - явление особого рода, в силу чего эта система качественно отличается от объектов действительности, данных нам в прямом наблюдении и обладающих определенными физическими свойствами. Вот эта «особость», уникальность указанной языковой системы и приводит к тому, что споры о природе языка, его локализации ведутся издавна и не затихают до сих пор.

Итак, нас сейчас занимает тот «язык», та система, которая лежит в основе другой системы - речевого континуума. В свое время Ф. де Соссюр писал: «Он (язык - Е.Т.) есть социальный элемент речевой деятельности вообще, внешний по отношению к индивиду, который сам по себе не может ни создать язык, ни изменить его» [Соссюр, 1977, с. 38]. Как известно, Соссюр настаивал на психической природе языка, считая местом его локализации - мозг человека. Но Соссюр, поместив язык в мозг, как бы об этом забывает (исключая указание на нематериальный характер языковых единиц). Мозг, по Соссюру, никакого участия в языковых процессах не принимает, это некая своеобразная «чаша», в которой язык содержится. Таким образом, для Соссюра язык - внутренний, управляющий речевой деятельностью механизм, система единиц и правил функционирования этих единиц [Соссюр, 1977, с. 56-58]. Но Соссюр, разграничив язык и речь (языковую систему и речевой континуум/текст, в нашей интерпретации) и разведя их по целому ряду параметров: как социальное и индивидуальное, общее и конкретное, синхроническое и диахроническое, материальное и нематериальное и т.д., тем не менее до конца не раскрыл природу языка. Поэтому и после Соссюра и его единомышленники, те, кто согласны с ним в необходимости разграничения понятий «язык и речь», и противники его, категорически возражающие против такого подхода, не снимают указанной проблемы. «Язык и речь - не разные явления, а разные стороны одного явления. Все языковые единицы являются единицами языка и речи: одной стороной они обращены к языку, другой - к речи» [Миллер, 1988, с. 60]. Язык есть «совокупность речевых актов» [Ломтев, 1978, с. 40]. В первом случае, хотя язык и речь рассматриваются в неразрывном единстве, все-таки делается попытка избежать их отождествления, поскольку указывается на наличие «двух сторон». Однако, что значит быть обращенным одной стороной к языку, а другой - к речи? Нам кажется, что это невозможно в принципе: если какой-то объект столь кардинально меняет свое назначение (свою функцию), то можем ли мы в обоих случаях считать его одним и тем же объектом?

Вторая цитата вообще вызывает недоумение, так как за совокупностью речевых актов обязательно должно стоять некое образование, организующее эту «совокупность», дающее ему жизнь как целостной системе.

В настоящее время большинство языковедов и у нас, и за рубежом, как теоретически, так и практически признают и используют дихотомию язык - речь, считая это членение языковым, а не сугубо лингвистическим. Они пытаются разграничить их то как язык и языковой остаток [Гардинер, 1960, с. 14], то как некий код и текст, порождаемый им (существуют разные модификации в пределах этих концепций) [Общее языкознание, 1970, с. 85-91].

Мы полагаем, что введение понятия «внутритекстовая система» является не только правомерным, но и необходимым, ибо это та вторая языковая реальность, которая существует в качестве одного из языковых явлений действительности, а, стало быть, это понятие должно учитываться и в теоретических построениях, и в практической деятельности лингвиста. Остановимся более подробно на природе языковой системы.

Исследование и описание языковой системы осложняется тем, что ее отдельность, самостоятельность как объекта действительности - явление особого рода. Она существует реально, но проявляется опосредованно через систему потенциальных возможностей, определяющих существование речевого континуума. Мы ощущаем эту систему в качестве носителей данного языка или обучаясь какому-либо языку, не являющемуся для нас родным. Языковая система не только скрыта от непосредственного наблюдения, она в силу особенностей своего существования не может быть представлена в качестве совокупностей единиц и правил их функционирования. Поэтому те единицы разных уровней, которые мы описываем в наших языковедческих работах, суть лингвистические, а не языковые, это конструкты, аналогом которых лишь весьма условно можно считать единицы языковой системы, так как выделить их невозможно. Но парадокс заключается в том, что отношение между единицами речевого континуума и языковой системы не равно отношению, существующему, например, между Иваном и человеком вообще, ибо «человека вообще» в природе нет: это понятие, сформировавшееся в нашем сознании. Языковая же система не только существует, но она функционирует, развивается, является открытой динамической системой.

Единицами внутритекстовой системы служат лексические, семантические, фонетические, парадигматические, синтагматические правила, управляющие речевым континуумом. Есть ли в этой системе знаки? В принятом смысле нет. В ней есть правило, согласно которому речевой континуум построен на знаковых единицах. Есть также правило, по которому возможно совмещение в одной фонетической оболочке нескольких значений, и множество других правил. Впрочем, в определенном смысле знаки в этой системе тоже существуют, но это знаки особого рода. Они представляют собой сигналы, содержащие информацию о возможностях, имеющихся у той или иной формы поверхностного (речевого) уровня.

На основании изложенного попытаемся дать определение описанной нами языковой системе, т.е. второму уровню языковой реальности.

Итак, внутритекстовая система - это сложная, самонастраивающаяся функциональная знаковая система открытого типа, содержащаяся в текстах (речевом континууме) в виде особого рода единиц - правил, управляющих речевым континуумом, единственной функцией которой является порождение текста.

В связи с этим определением возникает ряд побочных вопросов, на которые также необходимо дать ответ.

Во-первых, под сложной системой понимается многоуровневая система, состоящая из ряда взаимодействующих подсистем. Во-вторых, языковая система, как указано в определении, относится к числу открытых динамических систем (ОДС). «Особенностью ОДС является то, что они не распадаются под действием сильных случайных воздействий, сохраняют... жизненно важные показатели» [Дубко, 1993, с. 58]. Следовательно, эта языковая система вполне закономерно представляет собой достаточно стабильное образование, могущее, несмотря на разного рода экстралингвистические факторы, сохранять себя в течение достаточно длительного времени. Математики рассчитали, что внешние воздействия, если только они не превышают определенного порога, даже полезны для существования открытых систем, являясь как бы своеобразной «подпиткой» сохранения их стабильности. Это качество называется инерционностью сложноорганизованных систем. «Основанием этому служит представление о том, что в иерархически организованных системах процессы релаксации на «верхних» уровнях протекают значительно медленнее и детерминированнее, чем на «низших»... Медленные переменные выступают как управляющие по отношению к быстрым, и при смене состояний устойчивости быстрые переменные практически мгновенно релаксируют в область состояний новой устойчивости» [Дубко, 1993, с. 62].

Какого рода изменения мы должны считать находящимися в пределах старой системы, а какого нужно рассматривать как порождение новой системы? По-видимому, никакие лексические заимствования и вообще лексические новации не приводят к образованию новой системы, если механизм правил (в вышеуказанном смысле) сохранен.

Из всего этого следует, что никакие реформаторские замыслы в отношении целенаправленного языкового строительства не могут быть успешно осуществлены. Поэтому всякого рода призывы, образец которых мы сейчас приведем, несостоятельны: «Великий Маркс когда-то сказал: «Философы лишь различным образом объяснили мир, но дело заключается в том, чтобы его изменить. Поскольку язык - это тоже целый мир,...не следует ли подумать о том, чтобы лингвисты... совместно с представителями других наук изменили его... в соответствии с потребностями общества» [Миллер, 1988, с. 76].