Я сказал: «странно, что лучшие бананы так отвратительны. Я не могу перенести их запах». Кое-как я добежал и отдал их своей матери: «Я нашел лучшие бананы и, конечно, заплатил двойную цену».

Она посмотрела на бананы, стукнула себя по лбу и приказала мне: «Убери их, не то провоняется весь дом!»

«Но это ведь лучшие бананы», — сказал я.

Она сказала: «Сделай еще одну вещь, и я больше никогда ни о чем не буду просить тебя». Прежде там жила старая нищенка, прямо под деревом. — «Ступай и отдай все это ей».

Я отнес все те бананы старухе, и, увидя это гнилье, она сказала: «Выбрось их! Возможно, я и нищая, но это еще не значит, что ты можешь давать мне всякое гнилье. Я — человек».

Я сказал: «Боже мой, кому же я отдам их?»

Она ответила: «Это меня не касается. Только уходи прочь, потому что вонь слишком сильная».

И мне пришлось выбросить их в реку.

Мой отец привел этого суфийского мистика, думая, что тот сможет помочь. И мой отец был озадачен, моя семья была озадачена — тем, что сделал этот человек... Они отвели для меня отдельную комнату, чтобы я не вызывал у них постоянную досаду. Потому что просто сидеть, ничего не делая, было достаточно для их раздражения: они все работают, каждый занят, а я с закрытыми глазами медитирую.

Поэтому они отдали мне отдельную комнату с отдельным входом в нее. Суфий пришел с моим отцом и стал ходить по комнате, обнюхивая стены у этого угла, у того угла... Мой отец сказал: «Боже мой, я привел его вернуть тебя к здравому смыслу, а он сам, похоже, в последней стадии».

Моя комната была совершенно пустой. Я всегда любил пустоту, ведь только пустота может быть абсолютно чистой. Все, что вы накапливаете у себя в комнате, рано или поздно становится ненужным хламом. Поэтому в моей комнате не было ничего.

Мой отец посмотрел на него, посмотрел на меня и сказал: «Я приглашал его, поэтому я должен видеть, что он делает».

Потом он подошел и принялся обнюхивать меня. Теперь это было уже слишком. Мой отец сказал: «Я уже объяснил вам, что мой мальчик немного эксцентричен, а вы укрепляете его эксцентричность!»

«Нет, — сказал он, — я чувствую запах комнаты и его запах. Это запах безмолвия, аромат безмолвия. Вы благословенны, имея такого сына. Мне пришлось обнюхать все, чтобы узнать, связан ли этот аромат с его присут­ствием. Он связан с его присутствием, эта комната наполнена его присутс­твием. Не нужно беспокоить его».

И он попросил у меня прощения, сказав:

«Прости меня; я помешал, войдя в твою комнату».

Мой отец вывел его, а потом возвратился и сказал: «Прежде я считал, что только ты ненормальный. Есть даже более ненормальные люди — обнюхивающие комнату!»

Но я сказал ему: «Твой дом — это твое продолжение; неуловимым образом он представляет тебя. А человек, которого ты привел, определенно великое человеческое существо, человек интуиции и понимания».

Если б я мог собрать ваши жилища в свои ладони и, как сеятель, разбросать их по лесам и лугам! Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Но этому не настал еще срок.

Он великий поэт и мечтатель — вот такой должна быть земля. Но вместо этого в столь высоком темпе растет население, что мы должны погибнуть, поскольку придется рубить все больше и больше деревьев, создавая прост­ранство для людей. Вам придется уничтожать все больше и больше расти­тельности.

Прежде эксперты полагали, что к концу этого столетия в Индии может быть один миллиард человек. Сейчас они изменили свое мнение, так как темпы роста не соответствуют их расчетам. Чем беднее страна, тем больше демографический взрыв. Теперь они добавили еще почти полстолько: один миллиард и четыреста миллионов человек будут жить в этой стране к концу нашего столетия.

Во время Будды было только двадцать миллионов человек на всей земле. Возможно, это предел, когда его мечта может исполниться: Если б я мог собрать ваши жилища в свои ладони и, как сеятель, разбросать их по лесам и лугам!

Но Халиль Джебран никогда и никак не пробовал воплощать свои мечты. Я попробовал — и обжег себе пальцы. А что же правительства? Они не позволят вам сделать эту землю более прекрасной, более любящей, чтобы на ней было больше цветов, больше зелени, больше птиц, больше диких животных, не опасающихся, что вы убьете их. Правительства продолжают лгать обо всем. Они продолжают творить все виды преступлений против человечества.

Этим утром мне сообщили, что Рональд Рейган был в тайном сговоре с Аятоллой Хомейни, — Аятолла Хомейни задержал людей из амери­канского посольства, не позволяя им возвратиться в Америку, и поэтому Рональд Рейган подписал секретное соглашение с ним: «Вы освобождаете американцев, а мы дадим вам столько оружия, сколько пожелаете».

И это продолжалось почти два года. Хомейни такой же подлый, как и Рональд Рейган. Он не будет освобождать всех заложников. Он освобождает несколько человек через шесть месяцев и получает партию оружия. Разуме­ется, он отдает деньги, но эти деньги тоже не принадлежат ему, они принадлежат бывшему шаху Ирана.

И что же делает Рональд Рейган? Тайком от американцев он отправляет на эти деньги еще больше вооружения террористам, которые стараются уничтожить небольшую страну, Никарагуа. Поэтому не нужно спрашивать ни с какого Сената — в течение двух лет он был в состоянии хранить этот секрет.

На миллионы долларов вооружение отправлялось террористам — раз­рушать несчастную страну, которая хочет жить своей жизнью, по своему собственному выбору. Это совсем не дело Рональда Рейгана.

Недавно это вышло наружу, и Рональд Рейган отрицает, что здесь имел место какой-либо сговор. Главу Си-Ай-Эй, который был посредником между Аятоллой Хомейни и Рональдом Рейганом, вызывали в Сенат для дачи показаний — и прямо по дороге он потерял сознание. Он хорошо знает, что если расскажет истину, то будет еще один Уотергейт; они уже назвали его «Ирангейт». Рональд Рейган пропадет, а с ним и глава Си-Ай-Эй пропадет; лучше притвориться, что потерял сознание.

Но сколько же он может оставаться без сознания? И вот дело открылось, скоро станут известными многие доказательства, потому что весь Белый Дом знал об этом в течение двух лет, но молчал.

Порой думаешь, что все политики должны быть за решеткой. Прави­тельства могут состоять из простых людей — поэтов, художников, мистиков, танцоров, творческих людей — не преступников.

То, что говорит Альмустафа, замечательно. Но он знает: этому не настал еще срок. А человек все надеется и надеется, в течение миллионов лет, что однажды все мечты осуществятся. Прекрасная мечта:

Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Прекрасная мечта — и простая мечта, — но человек кажется почти бессильным. Он остается игрушкой в руках преступников.

В страхе своем ваши праотцы собрали вас слишком близко друг к другу.

Это верно, города и толпы рождены страхом. В одиночестве вы начина­ете бояться. В толпе более уютно, страха нет: столько людей вокруг вас. Только запомните — все в толпе по той же причине. Трус не становится меньшим трусом в толпе из тысячи трусов. Да, он может чувствовать, что с ним тысяча человек, но это ничего не меняет в его внутреннем мире.

Не сразу исчезнет этот страх. Не сразу перестанут городские стены отделять очаги ваши от ваших полей.

Просто слова мечтателя, ведь мы слышим такие же обещания постоян­но... Не сразу исчезнет этот страх. Когда же? Есть какой-нибудь предел? Это утешает людей, но не преображает их. Страх не исчезнет сам собой.

Не успокаивайтесь. Вам придется подняться над страхом, он не оставит вас просто потому, что есть надежда.

Разве миллионы лет, которые прошли, не достаточно доказывают то, что я говорю? Ничего не меняется в человеке по той простой причине, что вы продолжаете надеяться. Надежда — не что иное, как опиум, наркотик, еще вреднее любого наркотика, так как она сохраняет ваше страдание, ведь «завтра все будет в порядке».

«Скоро...» Но это завтра никогда не приходит, и «скоро» продолжает растягиваться на миллионы лет.

Халиль Джебран никогда не конфликтовал по поводу прав на имущество, потому что он никогда не пытался реализовать какую-нибудь мечту. Тем, у кого власть, не страшны ваши надежды. На самом деле они хотят, чтобы вы продолжали надеяться.

Все правительства мира и все религии мира против меня просто потому, что я старался воплотить мечту — это непростительно. Я совершил великое преступление из-за того, что дал людям вкус реальности — не просто дозу опиума для продолжения их мечтаний.

Прямо перед моим домом когда-то жил старый парикмахер. Это был опиумный наркоман, самый замечательный человек. Я очень любил его, и он любил меня очень сильно. Хоть он и был в возрасте моего дедушки — это мой дедушка познакомил меня с ним, — но постоянно находился под влиянием опиума.

Он был бедным человеком, потому что никто не шел к нему, разве что очень редко какой-нибудь чужак, посторонний мог зайти в его салон. И не их вина...

Бывало, я просиживал с ним часами, так как он часто рассказывал замечательные вещи. Однажды он сказал мне: «Я слыхал, собираются запретить опиум и все другие наркотики. Если такое случится, все опиумные наркоманы должны создать политическую партию и бороться на выборах».