Сновидение о поступлении на службу

 

С тем же самым ребенком на руках я пробегаю длинную дорогу. Я оказываюсь перед красивым домом; это детский приют. Меня встречают монахини. Мне вновь говорят о том, что ребенок похож на меня, но я объясняю, что нашла его, что он не мой. Я прошу принять меня на службу в приют, и мне выдают униформу. Я с радостью сбрасываю мою прежнюю одежду (символ обновления). Я скидываю мою износившуюся обувь и обуваюсь в сандалии, одеваюсь в униформу сиделки; затем засыпаю совершенно одетой. И мне так хорошо после этой долгой ходьбы!”

Проводя свои интерпретации, И.Ж. Ронжа писала: “Одеяние (фартук) – очевидно не “замаскированный” компромисс: именно в фартуке она чувствовала себя уютно, поскольку именно в нем ребенком она однажды понравилась своему отцу: “Только в фартуке она чувствует себя хорошо”, - сказал он. Тем не менее, прогресс неопровержим, он заключается в отказе от “отцовского ребенка” (усыновленный ребенок, найденный ребенок!)”.

Я не могу понять, откуда такое предположение и на чем основана эта интерпретация. Я думаю по-другому.

 Из сновидения о приемном ребенке следует, что Жаннет взяла ребенка из яслей, прервав при этом один период его развития (Увидит ли кто-нибудь в этом аналогию с ее собственным преждевременным рождением?).

Длинная дорога является символом многих усердий, посредством которых она сделала из него свою копию (Помните, она говорила про ребенка: “Он заменит меня”?).

Во сне она перенесла этого ребенка в другое учреждение для дальнейшего развития. Она не выпустила его на полянку погулять, что сделать во сне достаточно просто, и не выпустила его полетать, - она отвела его в другое учреждение, где воспитатели ходят в униформе.

Из чего я могу сделать вывод, что к самостоятельной жизни этот ребенок оказался не готов. А поскольку, этот ребенок заменяет саму Жаннет, я делаю вывод о том, что она сама еще не готова к самостоятельной жизни, хоть и стала директором учреждения. Ей по-прежнему нужны авторитеты: что говорит об отсутствии у нее собственного взгляда на существо вопроса. Она готова им беспрекословно подчиняться, и поэтому “с радостью” переоделась “в униформу сиделки” и переобулась в сандалии (сделала все, что от нее потребовали). А затем, заснула “совершенно одетой”: как бы отключилась в ожидании поступления новых требований.

Хотелось бы, чтобы читатель обратил внимание на этот психотический клубок – “просила принять на службу, переоделась, переобулась и заснула”. Все выглядит так, как будто произошел сбой в некой программе. А поскольку всякий такой сбой я объясняю несогласованной работой всех компонентов “Я”, у меня не остается ничего иного, как предположить эту же “поломку” и в данном случае.

Иными словами, мы видим, что психотический компонент может существовать и в сновидениях. Собственно, в этом нет ничего странного: - в бессознательном противоположности сходятся. Другое дело, что они не только не конфликтуют, но и удовлетворяют (делятся удовольствиями) друг друга. На это указывает то, как заканчивается это сновидение, а оно выражает долгожданное успокоение: “мне так хорошо после этой долгой ходьбы!” Поскольку удовлетворение возникло во сне, я отношу его к фетальным переживаниям.

Давайте, обратим внимание на обувь, в которую переобулась Жаннет. В начале прошлого века сандалии носили и взрослые, и дети. У взрослых дам, кроме сандалий имелось еще несколько пар обуви, которые мы называем туфлями. Однако в сновидении в качестве обуви, соответствующей dress code сновидения о службе, использовались сандалии, что указывает нам на возраст, которого коснулось это сновидение. Оно (сновидение) через сгущение темы обуви, объединило в детский и возраст ребенка, и ее самой.

Мы помним, что сновидение выражает скрытые от сознания желания посредством мыслей, содержащих противоположное значение. Скрытые от сознания – бессознательные. Так мы выходим на то, что в бессознательном Жаннет все еще живо то самое желание, о котором ей говорил доктор З.: “Оставаться маленьким ребенком возле своих родителей и позволять им нежить себя”. И в этом смысле психоанализ ничего не изменил, да и изменить ничего не мог, поскольку вообще прошел мимо первотравмы, закрутившей вокруг себя жизнь Жаннет.

Я думаю, что, если мы имеем во сне движение в прошлое, значит, мы должны думать о том, что речь идет о векторе регрессии, который направлен дальше того периода, который снится. Сон приснился взрослой Жаннет, и снилось ей “сандальное” детство, где все дети ходят в одной униформе.

Вывод напрашивается сам собой. Речь идет о регрессии до фетального (дотравматического) уровня, иными словами, о скрытом желании оставаться в матке плодом, где можно быть “совершенно одетой” и голой одновременно. В матке мы все были в одеты в “униформу”, что и означает фетальную оболочку (оболочку детского места, рубашка), которая делает всех одинаковыми.

 

Сновидение о “несчастных малышах”

“У меня белые волосы. Я нахожусь в учреждении для бедных детей. Все эти несчастные малыши вокруг меня, мы украшаем большую рождественскую елку. Когда я думаю о прошлом, я говорю себе: “Боже мой! Вы и д-р З. Приглашены, вы собираетесь прийти: вокруг царит большая радость, все меня благодарят”.

Именно это восклицание (Боже мой!), выдает неожиданность встречи у рождественской елки (“в детстве”), где в кругу “несчастных малышей” оказались они все, чтобы убедиться, что ничего не изменилось: психоанализ оказался бесполезен и его к “всеобщей радости” требовалось прекратить.

Но, как здесь не коснуться еще одной ассоциации, которая вскрывает отношение Жаннет к ментальным (психоаналитическими) способностям “гостей”. Не видит ли она место своих гостей в кругу “несчастных детей”? Не о восстановлении ли справедливости мы должны подумать, прочитав ее слова: “Вокруг царит большая радость, все меня благодарят”. Понятно, что благодарят за изоляцию, но кого и от кого?

***

 

Я исхожу из того, что в периоде фетального развития у плода и его матери существует единый психический аппарат. Этому аппарату я дал имя “Мега-Я”. В функцию этого аппарата входит обучение и развитие способности психического аппарата плода использовать и утилизировать (конденсировать, консервировать, контейнировать) в форме фетальных образов (воспоминаний) всю ту психическую энергию, которая поступает к нему в форме загрузок. И эта работа психического аппарата осуществляется ежесекундно, независимо от того в каком состоянии сознания находится плод. Фактически речь идет о памяти тела. Посредством этой же временной структуры психики происходит “перекачивание” необходимой для вида и рода биологической информации от матери к плоду. В момент отделения плода от матери “Мега-Я” исчезает, но в психическом аппарате каждого из разделенных остаются некие воспоминания о существовании друг друга, которые проявляются в форме взаимной (родственной) тяги. В дополнении к этим воспоминаниям у новорожденного от плода остаются некие воспоминания, которые со временем (при регрессии) актуализируются и превращаются в убежденность о всемогуществе и всесилии, об исключительности, о способности читать чужие мысли, о неких знаниях, которые были дарованы свыше. Короче, речь идет о тех проявлениях, которые при их высокой актуализации я, вслед за М. Кляйн, называю параноидными или шизоидными симптомами.

Но эти воспоминания возвращаются не только в форме психических, но и локомоторных эквивалентов. Именно такими эквивалентами воспоминаний в случае Жаннет выступали ее приступы. В сновидениях Жаннет это особенно хорошо продемонстрированно. Кроме того, что эти воспоминания “вываливались” со своего ложе во время приступов, они появлялись еще и в более мягкой форме поведения, которую окружающие воспринимали как обычную.

Если попытаться довести до понимания свою мысль другими словами, то я имею в виду, что любой внешний процесс имеет в психическом аппарате свое внутреннее сопровождение и, наоборот, психические процессы снимают с себя излишки психической энергии, превращая ее в физическую. Отсюда симптомы физического возбуждения при психозах. А поскольку энергия снимается с психического компонента организма и перекладывается на физический, я делаю предположение о том, что психический и физический компоненты психоза находятся в ассоциативной связи, а значит, сами являются подсказками друг для друга.

Читатель может задать вопрос, а как узнать, что происходит в психическом аппарате, когда еще нет тех буйств и приступов, которые пугают окружающих и делают необходимой госпитализацию, когда все происходит мягко, незаметно и для окружающих, и для самого человека.

Отвечу, нет других путей, кроме как освоить для этого определенную сумму знаний на других примерах. А когда критическая сумма этих знаний накопится, в голову придет и понимание, происходящих в человеческой психике процессов. Это понимание основано на том, что симптомы развиваются и зреют: самые крайние формы проявления симптомов и форм поведения еще вчера могли быть не такими яркими, но уже сегодня они могут иметь признаки самых крайних для психопатологии проявлений. К примеру, параноидные и шизоидные позиции детства (М. Кляйн), могут стать основой для аналогичных заболеваний в более позднем возрасте.

***

Вернемся к случаю Жаннет. Из него мы знаем, что жила была семья, как писал Л.Н. Толстой, “счастливая одинаково”. В этой семье уже четыре года росла девочка Лили; мать отходила шесть месяцев беременности и перешла на седьмой; отец занимался своими делами. Но все резко изменилось, когда, как я считаю, родителям захотелось лучшего. А, как говорит народная мудрость: “Лучшее – враг хорошего”. Родители добились своего, у матери отошли воды и на два месяца раньше положенного срока начались роды, в результате которых на свет появилась Жаннет.

Думаю, что эти роды стали тем самым ошибочным действием, которое скрывает за собой истинное, возможно, даже не вытесненное желание не иметь больше детей.

Кто играл в реализации этого сценария первую партию - сама Жаннет, еще в утробе понявшая нежелательность своего появления на свет (желание остаться в маленькой комнате), или ее родители, с высокой долей вероятности установить уже не удастся. И даже навязчивое “восстановление” Жаннет девятимесячных сроков, ничего не меняет, и не может свидетельствовать ни за, ни против того, что инициатором рождения была она сама.

Здесь я должен хоть как-то объяснить свою категоричность, а для этого должен предложить читателю свою версию событий, которая, впрочем, ничего уже изменить не может.

Раньше женщины знали, что, не имея лучшего, регулировать численность детей можно было посредством усиления во время беременности частоты и интенсивности половых актов. Отголосками этих знаний стали строчки практических руководств по акушерству и гинекологии, содержащие полные или частичные запреты на ведение половой жизни в тех семьях, где риск выкидышей и преждевременных родов достаточно высок и, в которых появление ребенка – желательный результат.

Судя по всему, семья Жаннет являлась обеспеченной, что предполагало не только доступ к необходимым знаниям из книг по акушерству, но и доступ к самим носителям этих знаний, врачам. Но, как я думаю, своим правом они не воспользовались, сославшись на некую психологическую травму, которую они назвали “потрясением от скорби”. Отсутствие у И.Ж. Ронжи упоминания объекта этой скорби, подталкивает меня сделать вывод, что скорбь является рационализацией, в которую не поверила и сама Ронжа. Могу предположить, что скорбью явилось “ожидаемо-неожиданное” излитие околоплодных вод.

Обратим внимание на самый первый случай приступа, который был продемонстрирован Жаннет в первый же день психоанализа. Не искушенная еще в способах сопротивления и защитах, Жаннет сразу же продемонстрировала причину своего состояния. Ее приступ начался сразу после того, как психоаналитик предложила ей лечь на диван.

И.Ж. Ронжа проинтерпретировала этот случай, и поэтому он не требует новых интерпретаций, но я не могу не сделать одно добавление от Ш. Ференци, который писал, что психоаналитическая ситуация напоминает собой эмбриональное состояние. Таким образом, получается, что в самый свой первый приход Жаннет намекнула аналитику на то, что причина ее страдания находится в ее фетальном периоде.

Конечно, в такой ситуации я бы обязательно поинтересовался тем, как проходила беременность матери; были ли угрозы прерывания беременности; желанной ли была беременность; поинтересовался бы историей рода в этом контексте; кто явился объектом скорби. Иными словами, я сделал бы все, чтобы как можно больше узнать о прошлом этой семьи, обо всем том, что никак бы не заинтересовало молодого психоаналитика.

Поскольку приступ указал нам на вовлеченность в процесс фетального периода, я увидел некоторое сходство его и с моментом родов, и с переживаниями плода, переживающего собственные роды.

Предполагаемую связь с фетальными переживаниями оставим в покое, и обратимся к тем разъяснениям, которые последовали от Жаннет, которые и подвели меня к теме родов.

Примечательным считаю еще один момент. Сразу после пересказа сновидения о гробах, у Жаннет развивается “второй приступ, который похож на первый, после которого утомленная она надолго засыпает и уходит нетвердой походкой”.

В этом поведении Жаннет я вижу проявление пульсирующего характера регрессии, сначала, до фетального (засыпает), а затем и детского (нетвердая походка) периода. Зачем она регрессировала до фетального периода и возвращалась в присутствии психоаналитика, мы поймем, если вспомним, что дикое животное, нуждающееся в человеческой помощи, но не умеющее говорить, своим поведением (чередующимся появлением и исчезновением) ведет человека к тому месту, где происходят важные для него события. Своим поведением Жаннет уподобилась такому животному, а своим “исчезновением” из сознания пыталась показать то место в своем психическом аппарате, где происходят и все еще бурлят те переживания, которые являются причиной ее поведения.

Как пишет И.Ж. Ронжа, во время второго сеанса пациентка попыталась снова продемонстрировать свой приступ, но под энергичным запретом аналитика, вынуждена была от этой формы рассказа о природе своего состояния отказаться.

От себя скажу, что я позволил бы показать пациентке все, что она хочет, а когда она стала бы повторяться, стал бы выводить на другую (языковую) форму коммуникации.

 

***

 

Аналогичный эпизод мною был обнаружен в истории семьи Жаннет. Это следует из ее воспоминаний, когда она имела возможность наблюдать за интимными отношениями своих родителей.

Остановимся на них.

Ронжа И.Ж. пишет: “К пяти годам, находясь в комнате своих родителей, когда она была в гипсе и плохо спала, так, что при этом никто об этом не догадывался, ей представился случай все хорошо видеть! Она услышала, как стонет, жалуется мать... “стало быть, папа сделал ей плохо?” – кровать скрипела – “Мама умрет!”

В комнате светил ночник; она видела смутно... отец выбросил подушку... От страха Жаннет спряталась под одеяло. Она помнит восклицание своей матери: “Мне жарко!” (Те же слова, с которых больная регулярно начинала свой приступ!) То же самое восклицание она часто слышала из уст своей матери в период, когда та вынашивала “младшего братика”, так и не родившегося. (Соответственно, это восклицание также зафиксировалось в больной голове, как симптом беременности). Даже сейчас, когда она видит, что у матери прилив крови к лицу, она безумно боится!

Зададимся вопросом, а чего она боится, видя прилив крови к лицу матери, уж не отброшенную ли вон подушку?

Прошу читателя задуматься над фактом ассоциативного соседства воспоминаний о младшем братике, который так и не родился, и родительских сексуальных отношениях, свидетелем которых была пятилетняя девочка. Не аналогичные ли этим отношения между родителями выступили в роли “сильного потрясения (скорби)”, запустившие процесс родов самой Жаннет?

Как следует из ее воспоминаний, своими интимными отношениями они не пренебрегали даже в период вынашивания мальчика. Я не могу принять такую форму поведения за легкомысленную, а значит, именно таким образом они регулировали численность членов своей семьи. Сам я считаю, что новая беременность была нежелательна и родители “работали” над тем, чтобы ее разрешить, “отбросить, выбросить подушку”.

История появления на свет самой Жаннет не оставляет сомнений относительно той участи, которой ей удалось избежать.

В этом месте я хочу обратить внимание читателя на схожесть сексуальных переживаний матери (из воспоминаний Жаннет) и проявлений ее приступов. Так же, как одна во время коитуса, а другая во время приступа, эти две женщины испытывали чувство жара, обе метались в постели, обе вертели головой о подушку, обе краснели, обе вскрикивали, обе задыхались, у обеих мутнело в глазах и рассеивалось сознание.

Но были и различия. Жаннет после такого приступа чувствовала себя разбитой (“в плачевном состоянии депрессии и общего потрясения”), ее мучили головные боли и тошнота, она искала помощи.

Возможно, здесь имеется феномен “списывания” одних симптомов, но как быть с другими, такими, как головная боль, тошнота, разбитость, которые были тут же по соседству? Эти-то симптомы она у кого “списала”? Разъяснения содержатся в словах “когда она видит, что у матери прилив крови к лицу, она безумно боится”.

Думаю, что она боится своих бессознательных воспоминаний о “подушке”, в роли которой уже успела побывать. Она боится возврата переживаний, когда у нее у самой прилив крови к голове, вызывал головную боль и тошноту (забегая вперед, поясню, что, возможно, речь идет о моменте, когда тело Жаннет уже родилось, а голова оставалась в родовых путях).

Есть еще одна группа вопросов.

Как известно Жаннет и Лили спали в одной комнате. Лили, рожденная раньше Жаннет, раньше должна была столкнуться с теми же проявлениями родительской жизни, с которыми в свое время столкнулась Жаннет, но из Случая это не следует.

Как это объяснить? Почему токсичными родительские отношения стали только для одной девочки? Почему, при свойственном детям любопытстве, звуки родительских отношений караулила только Жаннет, а Лили при этом безмятежно спала в своей кроватке?

Думаю, что дело не в том, что Жаннет все это слышала, а в том, что все это она переживала сама. Она не “списывала” у матери симптомы, а воспроизводила свои. Другое дело, что симптомы ее состояния перемешивались с симптомами материнского состояния. Думаю, что именно это сочетание загрузок из двух источников: от своих ощущений и ощущений матери, поступающих через систему “Мега-Я”, усилило токсичность этих загрузок. Мы это поймем, и нам все станет ясно, если вспомним причину, по которой так и не смог родиться ее братик: он не смог справиться с тем, с чем смогла справиться Жаннет.

Не буду деликатничать, и ходить все кругом да около – Жаннет тоже не должна была родиться, она должна была стать нерожденной, как ее брат, стать “подушкой”, но ее организм оказался крепче намерений ее родителей, она осталась в матке, откуда ее вынуждены были доставать уже с помощью акушерских щипцов.

Таким образом, как я считаю, и появилось сновидение на “вокзальную тему”, в котором она передает своего ребенка родителям.

Но прежде чем я перейду к толкованиям сновидения, я хочу отметить еще один момент отсутствия у Лили “настороженности”: его отсутствие может объясняется тем, что первая беременность была желанная и родители в это время вели себя более благоразумно.

 

Сон о поезде

“Большой поезд, весь украшенный белыми цветами, останавливается на вокзале. Отправление назначено в полночь. В поезде много пожилых дам и детей. Я нахожусь в поезде, а мои родители на перроне. Через дверь я передаю им ребенка, маленькую девочку. Вокруг нее говорят: “Она походит на вас!” И я отвечаю: “Да, она заменит меня”. Пока затягивается рождественская песня, поезд трогается и убыстряется, убыстряется! Вдруг внезапно я проваливаюсь в огромную дыру, я покрыта трупами, это могила – я задыхаюсь... и просыпаюсь”.

Сновидение о гробах

“Я кладу маленький ключик на ночной столик для мадемуазель М.Я. в кровати: гробовщики приходят меня укутать в саван и кладут меня в стеклянный гроб. Я чувствую себя очень стесненной. Гроб поднимают по длинной лестнице и с вершины его опускают в воду. Я хочу спать, когда я посплю достаточно, мадемуазель придет за мной. Вода проникает в гроб, и я задыхаюсь. Я в ужасе просыпаюсь”.

Рассказав свое сновидение Жаннет добавила, что “ всегда видит смерть у подножия кровати..., что с нее довольно, что она хотела бы быть в маленькой комнатке совсем одна... ”.

Символы поезда, вокзала и его остановка мною понимаются как символы некоего процесса, концовкой которого будут цветы (судьба нерожденного младшего брата это подтверждает). Этот процесс пролонгирован во времени и после остановки предполагается его дальнейшее движение (отправление), в чем я вижу повторяемость процесса.

Поскольку в сновидении речь идет на “вокзальную” тему, все это дает мне возможность увидеть весь процесс глазами плода. Эта символика поддерживается вагонами (поезд); обилием пожилых дам и детей; двумя пространствами (внутренним и внешним); передачей ребенка из одного пространства в другое; девочкой, похожей на мать, которая должна ее заменить; темой Рождества; головокружением, в котором я вижу ухудшение общего состояния и потеря сознания (поезд трогается и убыстряется, убыстряется; внезапный провал в огромную дыру; обилием трупов; осознанием того, что это могила; нехваткой воздуха (я задыхаюсь) и самими родами (просыпаюсь). 

Большое количество пожилых дам, детей и трупов, а также могила, указывают на некую “маточную” память, которая настойчиво заявляет о себе, но о механизмах работы которой я могу только догадываться. Слова “я задыхаюсь и просыпаюсь” указывают на переживание плодом удушья, потери сознания и возвращения в него (травма рождения). Тема внутриутробной смерти, которую Жаннет чудом удалось избежать, наиболее отчетливо изложена во втором сновидении и не требует каких-либо интерпретаций.

Тема сновидения с передачей ребенка указывает на роды. При этом, что чуть позже было замечено и самой Ронжа И.Ж., ребенок означает саму Жаннет в двойном образе, в образе матери и новорожденного ребенка, что, собственно, и наталкивает на мысль об общем матери и плода психическом аппарате (“Мега-Я”).

Таким образом, уже на самом первом сеансе Жаннет симптомами своего приступа указала своему аналитику на ту причину, которую и нужно было принять за источник ее симптомов.