Школа. Учёба вместе с беспризорниками.

Осенью 1932 года я пошёл в школу - в первый класс. Это была та самая старая деревенская школа, которая стояла через улицу от бывшего дедушкиного дома на его земле. Три года я ходил в неё, обучаясь грамоте. Я помнил, что когда-то в ней учительствовал мой дядя Карл. И здесь же рядом, в старом дедушкином гнезде, дядя жил прежде со своей семьёй. Но теперь, в начале 30-х годов, от всей огромной дядиной семьи в доме оставался один человек - мой двоюродный брат Саша. А сам дядя Карл вместе с другими детьми переехал после смерти своей жены в город Мелекес и работал учителем там. Саша, конечно же, не мог один управляться с домом, да ещё с дедушкиным большим старым садом. И дом, и сад выглядели запущенными. Сад зарос травой-бурьяном, его изгородь сгнила и местами упала. Мы, ребята, свободно лазили туда за яблоками и чёрной смородиной, - на переменках и после занятий.

Летом 1933 года обстановка в нашей школе резко изменилась: в Романовку привезли большую группу беспризорных и организовали в нашем селе для них приют. Учиться этих приютских определили к нам.

Все они были грязные, оборванные, в обносках, вшивые. Собранные из разных городов, бездомные, потерявшие из-за социальных потрясений своих родителей, ожесточённые, вечно голодные, агрессивные, цепкие, своевольные, вороватые, они для нас были наказанием божьим.

Нам, сельским пацанам, учиться вместе с этими городскими головорезами было очень трудно и боязно, особенно в первое время. Ежедневно в школе происходили драки до крови. Нас обворовывали или просто отбирали у нас всё, что могло понравиться. В перемену мы не решались выходить из класса: только отойдёшь, тут же своруют у тебя обед, рукавицы, чистые тетради...А если пожалуешься учителю, тут уж тебе будет несдобровать: самое малое по морде схлопочешь, а то и безопаской (лезвием от безопасной бритвы) полоснут по лицу.

Для них мы были маменькиными сынками, сосунками. И хотя их насчитывалось 40-50 человек, а нас, деревенских, - 60-70, верховодили в школе они, меньшинство. Как же мы их поначалу боялись! Но, как говорится, за одного битого двух небитых дают. Со временем мы сплотились и стали давать приютским хороший отпор.

В середине учебного года положение в школе стало заметно улучшаться. И мы уже были не прежние, и учителя наши делали, что возможно. На злостных хулиганов школа жаловалась директору приюта, а тот их наказывал, применял меры воспитательного воздействия, контролировал через своих помощников, воспитателей-надзирателей. За особо тяжкие проступки приютское начальство сажало виновника в карцер на сутки-двое - на кружку воды и 400 гр. чёрного хлеба.

Постепенно мы ближе познакомились с бывшими беспризорниками, стали дружбу заводить с некоторыми из них. Они нам рассказывали о своём прошлом. Оказалось, что многие даже не помнили своих родителей. Мы им сочувствовали, старались что-то сделать для них, чаще всего - приносили им из дому что-нибудь съестное: кусочек пирога, колбасы, или делили с ними свой обед. И они к нам относились дружелюбнее, а когда случались драки с ребятами из других классов, то поддерживали нас, своих одноклассников.

У каждого была своя история, но всех беспризорниками сделали одни и те же причины: война и голод. Повсеместный голод был в России ещё в 1921 году. А в 1930-х годах страшно голодали люди на Украине, в Поволжье...Гражданская война в некоторых местах переросла в борьбу с вооружёнными бандами, которая длилась кое-где даже до 30-х годов. Банды безнаказанно грабили и убивали людей, жгли деревни...

У некоторых приютских родители погибли от бандитской пули, у других - на гражданке, у третьих умерли от голода, тифа, других болезней...А чьих-то отцов советская власть гноила в тюрьме или расстреляла как неугодных режиму.

Бездомная и бесприютная ребятня сбивалась в небольшие группы. Вожаком в такой группе всегда был опытный вор. Он учил ребят воровать, посылал их на задание, потом львиную долю добычи забирал себе, а пацанам доставались крохи. Этими крохами и жили (то есть тем, что своруют.) Были среди пацанов и карманники, и форточники...А некоторые из детей-сирот ходили попрошайничать,- по домам, по базару, у церквей - просили милостыню Христа ради. Эти тоже высматривали, где что плохо лежит. Бывало, бельё стираное, сушившееся у людей во дворе, срезали вместе с верёвкой и уносили. Ворованные вещи сдавали за бесценок перекупщикам-барыгам. Жили все в трущобах: в подвалах, на чердаках, под лестничными клетками, под мостами...

Конечно, так можно было перебиваться и свободно воровать только в больших городах: Москве, Петрограде, Самаре, Казани, Астрахани, Симбирске...И то только в тёплое время года. Когда же наступали холода, беспризорники зайцами пробирались в поездах на юг: в Одессу, Ялту, Евпаторию, Севастополь, Симферополь, - и обворовывали там курортников. К концу 20-х годов их развелось сотни тысяч, и власти были вынуждены применить срочные меры по ликвидации беспризорничества. Бездомных детей отлавливали и определяли в приюты, а занималась этим грозная ВЧК во главе с самим Дзержинским, причём одновременно по всем крупным городам России и Средней Азии.

В приютах, созданных во многих местах России, жизнь была устроена по принципам коммуны: всех одинаково одевали, кормили, заставляли работать. Только учиться водили в школы той местности, где приют находился.

У нас в школе приютские учились до окончания четвёртого класса, а потом их отправляли в другой приют, где рядом была школа-семилетка.

Я тогда в школе учился на «посредственно»: наверное, виной тому была дружба с беспризорниками. Но зато я от них и многое узнал о жизни. Да и наукой на будущее послужила мне эта дружба.

 

 

Глава V111.