Прогулка по казани по-сербски

I.

Прекрасный день прогулок... часам к трём распогодилось и мы гуляли с Зорицей, сербской актрисой, сначала в парке тысячелетия...

Тут недавно я жюрил стихи для конкурса им. Каменева, так один как раз был про улицу Дегтярную, располагавшуюся ранее на месте этого парка. А в 19 веке - улица называлась проще: "Пески", и был здесь казанский квартальчик "красных фонарей", т. е. располагались здесь дешёвые публичные дома, а теперь вот фонтан с драконами.

Всё это я уже позже узнал, погуглив, что называется... Бывший квартал дешёвых проституток - стал теперь местом, где семьи гуляют с детьми, где малыши катаются на самокатах и растут разноцветные тюльпаны и прочие цветы, а влюблённые сидят на лавочках, над которыми - козырьки из прутьев, увитые растениями...

Одна моя знакомая пара проводила в этом парке свою свадьбу, было так трогательно и по-английски, он - в классическом костюме, но с дредами (причёска), она в белом платье и с букетиком невесты (розы), стриженные газоны, корзины цветов, бабочки, костюмы, татуировки, африканские барабаны и австралийские диджериду. Какая уж тут Дегтярная?

Я люблю смотреть на пространства своего города - другими глазами, так получается, когда водишь кого-нибудь из заезжих друзей... Вот, Зорицу, например. Зорица сербка - вот и повёл показать новооткрытый музей электричества им. Н. Теслы.

Я был в музее Теслы в Белграде. Там, конечно, побольше и повнушительнее, но разве это важно? "Вот, - говорю, - два города, где точно есть музеи Теслы - Казань и Белград". А в музее меня настигли объятия - от бывшей студентки, я не вспомню ни годы, ни чего, но она благодарит за что-то, за то, что когда-то так помог... как помог? Не помню! Но приятно! Ведут в музей. Бесплатно показывают экспонаты-аттракционы...

А потом мы попали на презентацию книги и фильма, посвящённым режиссёру Владимиру Яковлевичу Мотылю. И я узнал, что Владимир Яковлевич был не только выдающимся, но великим режиссёром, и как всегда хотелось плакать и было стыдно за себя, что ты-то настолько не дорабатываешь перед Господом, по сравнению с мастерами прошлого... всегда же смотришь: готов ли ты быть следующим, готов ли поддержать тех, кто стартовал и шёл до тебя.

В последнем его фильма играла сербская актриса Даниэла Стоянович. А нынче - фильм о Владимире Мотыле смотрела вместе со мной сербская актриса Зорица Йованович. Вот эту перекличку - оставлю, пожалуй, внутри этого блог-поста, а вообще о Владимире Мотыле - надо писать отдельно, разумеется. Надеюсь, что напишу.

Всё заслуживает отдельного завороженно радостного смотрения. И утренняя прогулка с семьёй за игрушкой внуком, и дневная прогулка с актрисой по парку, и поедание варёной кукурузы, и вечерний просмотр документального фильма про великого режиссёра. Хорошо, когда удаётся прожить день, не упустить его. Узнать ближнего, узнать город, уловить его запахи, его историю, и его настоящее... Вот сейчас, когда отпуск, есть на это время и у меня. Хвала Богу!

 

II.

Вот если вновь окажусь в какой-нибудь Сербии и снова будут меня спрашивать про нынешнюю Россию - я не знаю, что говорить. Тут диапазон: грустно, страшно, противно, ощущение бессилия и почти безнадёжности...

Когда в ледоход ломается лёд - то есть куски и большие и маленькие, вот интересно, какие плывут дольше?

Раньше, говорят, казанцы приходили на остров Маркиз ледоход смотреть. Но с середины 1950-х годов уже было куйбышевское водохранилище и теперь не знаю, кажется, не ходят... Да не такой хороший я краевед.

Вот и сейчас - есть ещё льдины, большие и маленькие, на которых жизнь. Локально - бывают хорошие новости. Часто ещё, особенно мне по профессии - встречаются хорошие люди. Иногда от этого даже чуточку просыпается надежда. Надежда на небессмысленность...

Но потом думаешь, не похож ли я на рыбака, на отколовшейся льдине, который всё ещё сидит и продолжает рыбачить, закинув удочку в свою маленькую аккуратную лунку?

А потом ещё думаешь: а может и впрямь, лучше рыбачить?

Где сейчас страна? В ком искать ощущения всего пространства страны? Ледоход - странная метафора... Пожалуй, из 19 века, из Александра III и Каткова: Россия останется существовать только если её подморозить!

Но сейчас - не заморозки и не оттепель. Сейчас грязюка. Таков же нынешний декабрь. Распадается пространство то ли ледяное, то ли литосфер России. Что его может соединить?

Неожиданно увидел эту общность пространства у дальнобойщиков. Оказывается у них - была эта соединенность, была эта связь пространственная...

А вчера неожиданно: углядел похожее на лекции Нияза Игламова о театре. Как он легко и хорошо говорит о том, в каком городе сейчас что делается! У писателей вот такого нет!

Среди прочего говорил Нияз о театре города Глазова, маленького удмуртского городка, театре, имеющем аж три площадки (может, потому, что много площадок теперь незанятых, из города уезжают люди, пространства пустуют), театре, подсадившем на себя весь город, все горожане знают этот свой театр!..

С Глазовым у меня одна ассоциация. Ехал давно уже в поезде, молодая мама с мальчиком лет 6-7 в соседях. У мальчика папки не было и он весьма бодро его подыскивал, прямо тут же рассказывая о себе, о маме, о городе Глазове... Какой-то шнурок мне подарил. Я его потом на дерево привязал рядом с моей тогдашней редакцией. Года три висело точно. Как звали мальчика и маму - позабыл уже, а город Глазов помню, хотя и не был там никогда...

Ну, вот это да - могу рассказать в Сербии. Почему бы и нет.

 

ДВА СОВЕТСКИХ ХУДОЖНИКА

Ездил в Челны, делать сюжеты для ТВ про двух художников...

У первого странное имя - Мадьяр, вообще, раньше "мадьярами" называли венгров, но у него имя - это половинка от имени древнебулгарского поэта "Махаммадьяра", оно означало: "Друг Мухамметта" (САС), то есть - "мадьяр" - это друг.

мастерская на первом этаже, солнце почти слепит, всё похоже на восточный шатёр со сладостями, а рисунки - на древние булгарские сюжеты... цвет: часто сочетание голубого и жёлтого, но такие крапинки, будто икринки... он ещё любит, чтобы всё пространство картины было заполнено разными элементами, лица людей, или базарные лавки, или корабли, пестрота такая...

Он нарисовал и самого знаменитого древнебулгарского поэта Кул Гали, но не старцем, как его обычно рисуют, а молодым...
А потом угощал нас чаем, сыпал руками щепотки заварки прямо в чашку, и ещё чак-чак был - тоже ведь: "крапинки, икринки", а на полке - лоскутки разноцветных тканей... и комната, залитая светом.

Зато в молодости, он служил в армии морячком. На Северном флоте, в Мурманске, где совсем другая природа, чем у нас... Мадьяр Хазиев подарил мне целую свою картину - рисованную на стекле (а под ним - фольга).

Как-то он оказался в Болгарах зимой, и поразился этой зиме...

 

Но вообще - с виду-то обычный мужик, говорит много, с небольшим акцентом, но с большим количеством слов-паразитов... 40 лет проработал в художественной школе. До 1990-х ничего выдающегося, а после - вдруг пошло! И второй художник, к которому после пошёл: рассказал близко - до 1990-х туда-сюда, а вот потом - записал! И объясняют сходно: при СССР нельзя было своё-то, соцреализм шёл и больше ничего! Мадьяр: "А если что-то своё - не пускали, говорили: "самодеятельность". И Мадьяр Хазиев и Александр Петров - не бунтари, на рожон не лезли, и рисовали как надо... какой же нормальный хочет изломов судьбы? Вот я, хочу ли? Вот у нас в Казани Аникееенка в 1960-е обзывали "фашистом в живописи", это человека, который в танке горел в войну, и это - за вангоговский цвет его картин! Что этого хотим?

И Мадьяр честно говорит: как велели, так и писал! А в башке сидело другое! Молодой Кул Гали!

И вот, в новое время - началось! И единомышленников нашёл, и не просто "педагог худ.школы", но и сам - Художник! И награды пошли и звания...

И смелость какая-то в утверждении своего. Мы - национальный авангард!Мы - от Урманче! И мы - показываем историю. Пусть так, романтически, авангардно, орнаментально! (любит слово "орнамент", и рядом всегда - "Урманче", и - "мы должны передать историю, иначе откуда о нас узнают?")...

А вот художник Петров - хотя и тоже пишет про Болгары, и про Тукая, историей интересуется меньше (постольку, поскольку), а больше особенным воздухом, пространством Болгар. Как будто волшебная поволока стенок мыльного пузыря,некий тонкий еле видный золотисто-прозрачный слой - между тобой (твоим взглядом) и пространством реальности. Выбеленные, высветленные картины, желтоватое сплошное (зелено-желтый, коричнево-желтый, коричнево-розовый, коричневый)... да ещё мастерская, не на первом (как у Мадьяра), а на 9 этаже, и свет здесь - ровный, не слепит, а по углам - банки с колосьями пшеницы (те самые цвета), и угощает не чаем (живыми шевелящимися щепотками), а растворимым кофе. Ещё - скульптурки (после Строгановки был больше скульптором, потом - вернулся к живописи).

Про 1990-е говорит в том же духе, что и Мадьяр. И оба они - не заканчивали художественных школ, оба - деревенские (Мадьяр - стенгазеты делал, выходило похоже; у Александра Петрова - вообще: самый большой цикл картин - о своём детстве; сенокос часто вспоминает)...

В училище Мадьяр уже после армии поступил. А раньше - пришёл было на экзамен, а школьного художественного образования нет: увидел работы других конкурсантов, всё понял, развернулся, ушёл, а после армии морячком - вернулся. Год посещал студии, при ДК Химиков и др., и, настырный, со второго раза попал в училище.

У Петрова тоже был конкретный учитель художник, он и отправил его в училище, но почему-то не в Казань, а в Рязань... Сам Петров под Альметьевском детство провёл, но в их деревне татар не было, русская деревня, пасторальные картинки, пастушки, и Болгары у него такие.
на одной картине - золотые абрисы вокруг дерев и рыбака-лодочника слегка напоминали палех... на другой тоже вот это золотистая дымка, на заднем фоне минареты булгарских древних башен-мечетей, а на первом плане - пастушок на лошади, лошадка как будто с детского рисунка, несколько неряшливая... в коридоре - нашёл того же мальчика на той же лошади, но за ним - отнюдь не Болгары, а синее, спокойное море, я такое видел у Юрмалы в сентябре... Да дело не Булгарах, конечно, не в Булгарах, а в чём-то вечном, вот в этих колосьях, в банках... пространство мастерской продолжает пространство картин.

И вот у Мадьяра - икринки голубого с жёлтым, и молодой Кул Гали, и Тагир и Зухра... А у Петрова - жёлтое сплошное. И оба - деревенские ребятки, которые, с одной стороны, получили во времена СССР хорошее художническое образование, но по-настоящему стать художниками смогли только когда развалился Советский Союз, такой вот парадокс!

Ибо художнику нужна свобода!

Вот сейчас оба - номинанты на Тукаевскую. Ну, я выпил чай у Мадьяра, и кофе у Александра...

А потом поехал встречаться к другу, а он работает на многих работах, а раньше преподавал на журфаке в Челнах, пока его не выкинули в связи с реорганизациями. И теперь он - то тут, то там. Например, готовит кофе на разных мероприятиях. А в этот раз - в каком-то культурном центре, где проходила дискотека для инвалидов. Какое разнообразие людей и анатомий, вытянутые и вывернутые шеи, руки, ноги... и стараешься не думать о них, как об особенных, но они же всё-таки особенные и с этим ничего не можешь поделать! И сам себя чувствуешь ненормальным среди них, чего-то в тебе не так. Всегда уж так, когда оказываешься на собрании людей по одному признаку: скажем, съезд бородачей или форум нудистов, а ты - одет и гладко выбрит! Или как радовался Виктор Цой, оказавшись в Японии: "Не ты один узкоглазый, а все - узкоглазые".

Мы с Толиком и Настей (все три - писатели с ленцой) вышли в предбанник, и я им начал читать лекцию про февральскую революцию, сидя среди всякого хлама внутри какой-то подсобки. Настя в какой-то момент:
- Ну вот почему, тогда - они боролись за идеи, за что-то, были именно какие-то идеи! И я бы, думаю, тоже пошла за что-нибудь! А сейчас - за что бороться?

Толик - то был с нами, то заходил в комнату, проверять свою кофемашину... инвалиды танцевали...
А вечером мы смотрели у Толика диафильм, всей его семьёй. И Бибигон победил злого индюка Брундуляка...
Утром я, с подаренной картиной наперевес, поехал в Казань, и уже в моём городе, когда я стоял на остановке, ко мне подошёл мужик:
- Эту картину мой брат рисовал, откуда у вас эта картина?

... У Мадьяра, кажись, восемь братьев, я не знаю их имён, знаю, только, что одного из них зовут Ясави. Тоже в честь поэта (Мадьяр ведь в честь Мухаммедьяра, помните)? Картину, которую я выбрал - Мадьяр Хазиев нарисовал на стекле, в технике близкой к Шамаилям, а пустоты - заполнены фольгой. Картина эта - "Чёрный лес" - "Кара урман", наверное, в память Урманче... В древнем лесу - поэты как духи... Ясавииии.... Мохамммм мадьяяяяр... Кул Гали, этот ещё молодой совсем, даже без бороды...

- Спасибо, что вы нас понимаете, - сказал Толику организатор дискотеки, активист челнинского клуба людей с ограниченными возможностями здоровья. - Мы ещё придём тут у вас потанцевать!

- Конечно же приходите!

АЙВАЗОВСКИЙ И ДИМИТРИС

Два прекрасных впечатления сегодняшнего дня, как ни странно, связанные одно с другим какой-то полурифмой...

первое - лекция «Документальность и художественный вымысел в произведениях И.К.Айвазовского» от сотрудников "Русского музея" (Анна Прозорова) и Центрального военно-морского музея (Ольга Цехановская).

Залы для зрителей он-лайн трансляции были собраны в Тамбове, Кохтла-Ярве, Мурманске, Майкопе, Калуге, Чебоксарах, Южно-Сахалинске и Казани...

Я, думаю, ещё напишу подробнее о некоторых сюжетах, озвученных в лекции, достойных поэмы, одна из которых была бы точно посвящена двум картинам Айвазовского о Синопском сражении (последнее в истории крупное сражение парусных флотов)...

У Айвазовского было важное "репортёрское" качество: умение быстро писать! На огромные полотна о сражении он затратил чуть больше месяца, когда ещё вся эта тема была очень на слуху! Он спешил запечатлеть! Дать реалистическую и верную картину великого сражения!

У него "отсутствовало" другое важное условие репортёра: он не был прямым участником события, но он замещал это другими средствами.

Наши лекторы отмечали: "В отличие от Репина - который был реалист (то есть ему надо было увидеть, прежде, чем написать), Айвазовский обладал визионерским даром, то есть мог очень хорошо представить событие и писать даже на фантастические темы очень реалистично..." К тому же он изучил все документы, по поводу сражения, и выходил на кораблях, где специально для него производили выстрелы из пушек...

И вот за очень короткий срок, "по-репортёрски" быстро (это было важно для Айвазовского) созданы две картины, очень точно передававшие событие Синопского боя. Настолько точно, что это подтвердили все участники сражения и сам Нахимов!

Айвазовский очень любил парусный флот, у него много картин на эту тему. Своеобразным гимном ему стала картина, посвящённая тому, как Николай I с палубы одного из кораблей влюблённо рассматривает эскадру проплывающих вдоль него белоснежных русских красавцев - военных парусных кораблей. Айвазовский когда-то был свидетелем этого события, и на старости лет рисовал по памяти... "память подвела Айвазовского, за спиной государя среди прочих он написал знаменитого адмирала Лазарева (помните неразрывную пару: Беллинсгаузен - Лазарев?), хотя Михаил Петрович не мог там стоять, ибо дело было в октябре 1851, а адмирал умер в апреле того же года"...

Но и сама Анна Владимировна Прозорова, один из сегодняшних лекторов, поведавшая нам эту историю, прозревает (простите за этот "фамильярный" каламбур), что, может - дело тут не только в забывчивости?..

Айвазовский как бы прощается тут со всем дорогим ему - дорогим парусным флотом, который вскоре окончательно заменят на корытоподобный серый броненосный флот. И с государем-императором. Так уж случилось, что "смерть" военных парусников, практически совпала с кончиной императора Николая I. Это для других он - "Николай Палкин" и прочее, а для Айвазовского: живой символ той эстетики, которая ярче выражалась теми же парусниками и стихией моря! Частью её, и того лучшего для Айвазовского времени был, безусловно, и адмирал Лазарев!

В русско-турецкую войну 1877-1878 года Айвазовский снова быстро пишет, на этот раз уже пять картин о морских сражениях. Второй лектор, сотрудник Центрального военно-морского музея Ольга Цехановская - уже прямым текстом говорит: "работает как настоящий корреспондент".

Да, пишет быстро. Но вот тот самый "визионерский талант", а с ним и точность - пропала. Не может Айвазовский столь же пристально и тщательно вглядываться в броненосные корабли, как прежде в парусные! И сотрудники музея должны признать: "изображения этих кораблей у Айвазовского - грешат неточностями. Есть работы других художников по сражениям 1877-78-х годов. Наши специалисты пришли к выводу, что точнее всего броненосные корабли воплощены в работах Боголюбова, художника и моряка уже совсем другого поколения, для которого броненосные корабли были уже родными..."

В самом начале, наши проводники в мир Айвазовского говорили нам, что в работах Айвазовского - сплелись романтика и конкретика! И вот же как неожиданно: когда они сплетались, соединялись - Айвазовский был очень точен! А когда исчезла романтика (и парусный флот заменили броненосным) - стала ухудшаться и конкретика!..

Как важно иногда для репортёра полюбить!

И вот - второе событие дня: знакомство с молодым греком Димитрисом. Он учится в нашей консерватории (класс Эльмира Низамова). И он моряк! Потому что грек, который живёт на острове. И хотя он и Димитрис, но вместо Деметры любит Посейдона (сам признался). А из композиторов: Баха и Шостаковича. И у него есть свой бот (яхта), и настоящая морская серьга в ухе (тонкое проволочное кольцо), я и не знал, что моряки до сих пор их носят! "У нас в Греции все носят, я надел в 15 лет, и бороду клинышком, и гусарские усы, а здесь на меня иногда странно смотрят"...

В 10 лет он впервые сочинил музыку, а когда ему было 13 - утонул его лучший друг, и тогда он решил в его память стать музыкантом... А потом он переехал в Афины. А потом - искал через интернет разные консерватории и академии и почему-то остановился на Казани. Он до этого нигде заграницей не жил, и многие Греки, если едут куда-то, то к примеру, в Германию, а он поехал в Казань. И мама сказала ему: "Ты сумасшедший"...

И сейчас он будет писать музыку на стихи Мильтоса Сахтуриса - великого греческого поэта, скончавшегося в 2005 году. Сам Сахтурис был сюрреалистом, а прадед у него был знаменитым адмиралом. А Айвазовский - тоже был адмиралом, и его хоронили в адмиральском обмундировании... Димитрис выбрал стихи Сахтуриса-поэта о гражданской войне в Греции.

- Русские - хорошие люди, - считает Димитрис. - но от греков отличаются... как вам объяснить? Греки более счастливые, что ли? Более нараспашку! Сразу братаются!

Ну Димитрис это на английском сказал. По-русски он не разговаривает. А я всё представлял: как это так: Грек-моряк, ткнул пальцем в карту, и вот: уже в Казани! От лазурного моря, от прекрасной жары, к нам, сюда? "А я дождь люблю..."

И вот всё это - от Айвазовского до Димитриса... стихийное, морское и творческое - случилось со мной в один день.

Какая прекрасная жизнь. Сколько в ней бушующих волн. Штормов и штилей... сколько в ней нерассказанных поэм.

 

ПРОЩАНИЕ С АЙВАЗОВСКИМ

 

Трогательный вечер в Белокаминном зале Государственного музея изобразительных искусств РТ. Классический зал с живописью XIX века в позолоченных рамах и великолепным камином скоро закрывается на ремонт, сегодня здесь последний вечер из цикла "музыкальный четверг", и это предчувствие скорого расставания рождает в душе у зрителя (во всяком случае, в моей душе) какую-то особенную щемящую ноту... и у зала этого тоже есть душа, я не раз выступал здесь, читал стихи, и знаю о чём говорю! И она вся - в XIX веке, в тихих романсах, в музицировании на парижском красного дерева пианино хорошенькой девушки, дочери старого графа или генерала, ещё - в этих картинах... лирично и спокойно, долгие вечера коротались здесь каким-нибудь счастливым семейством провинциальных аристократов. И вот - завтра отъезд! В Москву! В Москву!.. Не скоро теперь и увидим родной белый камин! Сидим почти на чемоданах. Девушка играет... То есть вот примерно такая эта "щемящая нота", возникшая в моей душе в вечер, накануне закрытия на ремонт. На самом деле - публика тут собралась вполне обычная для подобных музейных вечеров, да и девушки, музицирующей на пианино, никакой не было. Была - нота! И она сопровождала меня в этот вечер - "музыкальный четверг" в белокаминном зале.

Вечер был трогательный! Но кажется, немного не такой, как его задумали организаторы: они-то, придумывая его концепцию, больше думали о том, что пройдёт он на следующий день после 9 мая, и значит, посвящён быть должен Дню Победы! Так и подбирали тематику! Изначально, хотели сделать "гвоздём программы" полотна самого военного из художников, чьи работы имеются на сегодняшний день в коллекции музея - то есть Василия Верещагина, но картины великого баталиста сейчас, увы, находится на гастролях, как сообщила нам куратор проекта Эльвира Мансуровна.

Что ж! Не беда! У нас же есть ещё Айвазовский! Лекцию первой части "четверга" в белокаминном назвали так: «Иван Айвазовский – живописец Главного Морского штаба». Проводил её старший научный сотрудник Роман Гатилов. Но тут-то и оказалось: что лектору гораздо интереснее рассказывать про другого Айвазовского, нежели широко известную его ипостась на поприще живописи на военную тематику.

Нам рассказали про Айвазовского фантазийного, романтичного, молодого... Роман вообще начал с того, что маленький Ованес любил рисовать везде, и даже на заборах, мол, он рисовал. Конечно, тут же возникла ассоциация с Томом Сойером... Потом - портрет молодого Ивана Константиновича с красным повязанным платком, этакий молодой дэнди. Таким, красивым и 22-летним отправляется он в Италию, и там - заставил говорить о себе весь Неаполь!

Известность приходит к совсем ещё молодому художнику, яркому, темпераментному, армянских кровей... а нам рассказывают уже о том, как он гостит у брата, Габриэла, в монастыре Мхитаристов (армянский католический орден на острове святого Лазаря, близ Венеции). Брат - пострижен в монахи, а теперь уже архимандрит, в будущем - выдающийся армянский просветитель, и Иван Константинович рисует его много, и персонажем в жанровых картинах, и на портретах... А вот ещё одна картина Айвазовского: на остров к монахам-мхитаристам приплывает поэт лорд Байрон!

И как-то это всё рифмуется - свободолюбивый армянский народ, свободолюбивый поэт Джордж Гордон Байрон, морская стихия - стихия свободы, монастырь древнего ордена на итальянском острове с умным монахом Габриэлом, напоминающим современному читателю монаха францисканца Вильгельма Баскервильского из романа Умберто Эко "Имя Розы", ну и конечно же, сам молодой Айвазовский! Успеваю почему-то подумать, что пожалуй, сегодняшнее событие в Казани - единственное на армянскую тему в дни "революции любви" (как её назвал лидер армянской оппозиции ставший неожиданно премьер-министром Никол Пашинян)... Всё рифмуется!

А что же война? "Айвазовский - живописец Главного Морского Штаба" - тема лекции. Да как-то мало войны! Как-то впроброс показаны были на лекции картины Айвазовского периода Крымской войны, о которых год назад на другой лекции так вдохновенно рассказывали нам сотрудники Русского музея (казанская прямая трансляция тогда была также организована в стенах ГМИИ РТ). Нам говорили тогда сколь репортёрски точен был Айвазовский в изображении кораблей и морских сражений (сам Нахимов отметил!), а на сегодняшней лекции, напротив, провозгласили гимн фантазии Ивана Константиновича!

На самом деле, нет здесь противоречия. Айвазовский - гениальный художник-визионер, мог рисовать по памяти, это подчёркивали и тогдашние наши лекторы из "Русского музея" и сегодня - Роман Гатилов. Визионерство как раз и означает, среди прочего, склонность к мечтаниям, фантазии, и одновременно - прорицательность, точность. Как хорошо написали на одном из сайтов, в понятии "визионер" сочетаются профессионализм и чудо! И да, пока участниками сражений были красавцы-парусники - Айвазовский, влюблённый в эти корабли, точен в своих "прозрениях", потому что влюблён! Но когда позже ему пришлось рисовать другие сражения, с участием заменивших парусный флот новейших броненосных судов - тут уже Айвазовский менее точен: мало любви! Любовь - взвивается парусами, натянутыми ветром. Кудри вьются. Поэта Байрона. Художника Айвазовского.

Про эти суда сражений я помню из прежних лекций, зато на этой - нам показывают Айвазовского - участника археологических раскопок, и Айвазовского - рисующего египетские пирамиды, и рисующего Ниагарский водопад в Америке! И Айвазовского - патриота города Феодосия, благодаря ему сюда и железная дорога пришла, и вообще много чего появилось, он настоящий гений места, не просто живущий здесь, но деятельно участвующий в улучшении городской среды, её культурного облика...

И как пример фантазии Айвазовского - нам показали, уже не на слайде, а вживую (из коллекций ГМИИ РТ) картину "Гондольер на море ночью". Гондольер на море - странная картина, выходящая за пределы привычной реальности, нам подчёркивает это и сам художник - навстречу венецианской лодке с левого края картины мы видим плывёт полноценное большое судно... Тем таинственнее, мистичнее гондольер. Роман комментирует: "Кто на лодке? Мы не знаем! Может, это контрабандист, а может - лодочник, знающий дорогу, тайный посланец"... Картина висит аккурат над белым камином, давшим название всему залу. "Вот она - нота!" - снова подумал я!

А война всё как-то не вспоминалась! Не вспоминалась она и во вторую часть вечера, когда замечательные супруги Сушковы (которых публика хорошо знает по ансамблю бардовской песни "Игрушка") и бард Зефиров исполнили песни Булата Шалвовича Окуджавы, ветерана Великой Отечественной, к тому же родившегося 9 мая! И получалось как-то всё не про войну, каждый раз выходил у исполнителей надежды маленький оркестрик. Лирический вечер любви и тихой ностальгии в белокаминном зале... любви, победившей все войны, заставившей нас позабыть о главном штабе, упомянутом в названии сегодняшней лекции, притом победившей как-то тихо, без парадных речей, камертоном любви - Окуджава! От молодой байроновской романтики Айвазовского, нашего Тома Сойера, выросшего и уплывшего в Неаполь до застенчивой, но мужественной лирики Окуджавы...

Мы пели хором, и это было нашей маленькой церковью, нашим монашеским орденом любви на единственном острове... пели все вместе (зрителям были розданы листочки): "Господи мой, Боже, Зеленоглазый мой, пока Земля еще вертится и это ей странно самой"... День Победы вот отметили. А белокаминный зал скоро закроют, только ещё 19 мая, на ночь музеев будет там мероприятие... "Дай же ты всем понемногу, и не забудь про меня..."

 

РЕМБО

(Ко дню рождения Артюра Рембо)

 

мой мальчик! Мой трепет к литературе начинался с тебя...

 

конечно, Артюр был не первым, более того, впервые я услышал это имя, ничего о нём не зная. Был конкурс перевода французского стиха. Приз - поездка во Францию! Я о себе много думал тогда (15 лет), как о неузнанном гение, впрочем, так оно и было! В тайне я мечтал, как конечно же побежу (неожиданно для всех, но не для себя) и поеду во Францию! Там была такая строка в подстрочнике стихотворения: "Если бы я был свободен как Рембо"...

 

Я тогда не знал никакого РембО, зато знал РЭмбо из фильма с Сильвестром Сталоне. Интернета тогда ещё у нас не было, да и имени "Артюр" в том стихотворении не было, и я сам тогда был гением, а отнюдь не учёным (сейчас - всё наоборот!), а Рэмбо из фильма - тоже мог восприниматься, как такой символ свободы, непокорённости.

 

Ну и я перевёл: "Если бы я был как Рэмбо волен", и не поехал, конечно же, в Париж... Ну, не только из-за этой строчки, думаю, сам перевод был слабенький... Я потом улыбнулся, прочитав, что фамилия сталоневского Рэмбо происхождением своим обязана как раз моему Артюру.

 

Сейчас-то интернет есть у всех под рукой, и можно скопировать, например, с "википедии": "Фамилию Рэмбо персонаж получил благодаря популярному в штате Пенсильвания сорту яблок. В интервью писательнице Дайяне Капри (Diane Capri) Моррелл рассказывает, что долго не мог придумать имя персонажу, но затем его жена принесла домой яблоки. «Я откусил яблоко, мне понравился вкус и я спросил, что это за сорт. Жена ответила: „Рэмбо“… Я бросился к своей печатной машинке». В предисловии к книге «Первая кровь» автор также упоминает французского поэта-символиста Артюра Рембо, который запомнился Морреллу сложностью своей фамилии и несоответствием между её звучанием и написанием. «Имя французского автора и имя яблока совпали, я почувствовал в этом отзвук силы [провидения]», — пишет Моррелл. Позже он добавлял, что самым известным произведением Рэмбо является «Одно лето в аду» (Une Saison en Enfer), название которого было подходящей метафорой для страданий, перенесённых Джоном Рэмбо во вьетнамском плену.

 

Потом мне исполнилось 16. Я всё ещё не знал ни о каком Рембо. Но я уже учился в Академическом колледже при КГУ, одной из самых необычных школ Казани... Когда нас закрывали (пытались) в 1996, нам ещё сказали: "вы - не "академический", потому что ничего академического в школе нет, вы не "колледж", потому что колледжи по нашим законам - это ПТУ, а вы - всего лишь школа, и вы - не "при КГУ", потому что у вас с университетом нет такого договора и уставных отношений, а лишь какой-то договор о сотрудничестве. В общем, я не знаю, где я учился, да и к Рембо это не имеет отношения.

 

А имеет отношение то, что когда мне было 16, мы, группа школьников из колледжа поехали в Америку. С нами была наша классная руководительница, молодая девушка лет двадцати пяти-шести, с длиннющей косой, одевавшаяся - последний писк! Я-то всегда был замарашкой, сейчас называю это - "стиль французского бомжа", Наталья Владимировна - то в этих своих кожаных шортиках и клетчатой рубашке в сочетании с великолепной до попы косой, то (зимой) в салатового цвета французском (казавшемся мне французским) пальтишке, и напротив, в длиннющих с подолами юбках - она, конечно, симпатизировала мальчикам-аккуратным, красавчикам.

 

Впрочем, я рад был быть посерёдке, ибо минуй нас пуще всех печалей симпатии классных руководительниц. Особенно красивых. И вот как-то в США - мы собрались нашей группой, не помню где, болтали, сплетничали... Наталья Владимировна давно освоилась в Америке, в отличие от нас, и была там не впервые. Среди прочего - рассказала, что недавно по американскому ТВ крутили один фильм с совсем молоденьким Ди Каприо (к нему только пришла настоящая популярность после выхода "Ромео и Джульетты"), и вот в этом раннем фильме (рассказывала нам она) Ди Каприо сыграл какого-то поэта-гомосексуалиста.

 

Она рассказывала, ну понятно, де, что по молодости актёры где только не играют, но зачем это показывать по телевидению? Американские обыватели, приятели Натальи Владимировны, были возмущены такой пошлостью, которую показали им по телеэкранам. Фильм назывался "Полное затмение", Ди Каприо сыграл там Артюра Рембо. Я не знал тогда, никакого Рембо, и названия фильма не запомнил, только запомнил, как она рассказывала нам про это, как какой-то анекдот.

 

В колледже произошёл переворот в моём отношении к литературе. Учась в прежней школе, я читал в основном литературу приключенческую (Дюма, Буссенар, Жюль Верн, Купер), но уже тогда стали входить в меня и несколько другого книги, составившие особое впечатление в юном сердце... сказки Гауфа, Гофмана, повесть про короля Матиуша Януша Корчака, образ юродивого в "Борисе Годунове" Пушкина, и образ Евгения в его же "Медном всаднике", я прочитал книжку литературоведа Красухина, который доходчиво объяснил, что Евгений, грозящий пальцем Петру - тот же юродивый, даже колпак у него был в первой редакции!

 

Но юродивый - он же ведь "уродивый Христа ради", он - пророк и почти ребёнок! Вот это вот детство и уродство, жест, с виду уродливый, но - Христа ради, это панковство, эта готика, гофманиана, и рядом это детство... мистерия, эпатаж и святость - стали моим экстатическим и эмоциональным переживанием, взрастившим мой гений.

 

К тому времени уже (именно в колледже) в арсенал моего чтения добавились Достоевский "Преступление и наказние", и особенно "Подросток". Поэма Блока "12", где снег, клубясь столбушками и вертушками - составлял инициалы i Х (Иисус Христос), а рядом было: "уж я ножичком полосну", а в дневниках Блока: "красная гвардия - вода на мельницу христианской церкви", и там же про детей, каких-то подростков, которые курили под хвостом у фальконетова коня ("Медный всадник"),и Блок записал: "Петербургу - finis", а потом Мандельштам: "В Петербурге мы сойдёмся снова, словно солнце мы похоронили в нём", и пророчество юродивого: "Петербургу быть пусту".

 

Я жил в мире литературных мистерий, окунулся в это, я из Боратынского выписывал: "Как Магдалина плачешь ты, но как русалка ты хохочешь" и "Молился новым образам, но с беспокойтвом старовера". И потом - начал читать этих староверов - Ремизова, Пришвина, Клюева... Но рядом - Маяковского, например. Ещё читал книжки Дм. Лихачева и Панченко о смеховой культуре древней Руси, писал поэму об Адаме и Еве как зеркальных отражениях других, неведомых праотцев. Тогда же, в 16-17 лет - я писал свою библию, а в 17-18 - "Объяснительную по поводу ненаписанного мною романа о Боге".

 

Литературные панки-пророки - были моими любимцами, я и курсовую про Пиарева стал писать на 3 курсе из-за этого, он объявлял, что согласен быть моральным уродом, как Базаров в глазах почтенной публики, и жить голы диогненом в бочке, и пусть в него публика эта кидает камни, но зато она проснётся! Щедрин за это назвал Писарева и иже с ними "вислоухие юродствущие". Вскоре сюда же добавился Оскар Уайльд, эстет пороков и прочая, любивший красоту, в т.ч. красоту тела - почти религиозно...

 

В общем, я уже был готов встретиться с Артюром, когда на парах по зарубежной литературе профессор Вера Борисовна Шамина нам рассказала уже о нём подробнее (может, я уже знал и до? в конце концов, от Высоцкого, в песенке про фатальные даты, где про цифру 37 - "на этом рубеже легли и Байрон и Рембо"), и она упомянула: "есть замечательный фильм, где Артюра Рембо играет Ди Каприо, я, к сожалению, не могу его пока найти". Это был тот самый фильм, который американские обыватели, друзья моей "классухи", обозвали пошлятиной. И это было последнее доинтернетное время, то есть интернет уже был, но ютуба не было, и вообще видео было мало, и поэтому понятно, что Вера Борисовна затруднялась тогда с поисками копии фильма.

 

Но по странному совпадению, на следующий, кажется, день - фильм показали по нашему ТВ, а очень скоро я купил книжицу "Рембо. Верлен. Маларме", как-то я... то ли из-за фильма?.. запрезирал Верлена, зато полюбил Рембо! Он был прям моим героем! Мальчишка, поэт-пророк, красивый и порочный. но порочный не ради порока, а во имя чего-то высокого... и потом - он бросил поэзию, и 20 лет не писал, мне это тоже нравилось!

 

Мне нравилось это как жест, как нравился жест Гермеса, ведь он сделал знаменитую дудку, которую обменял у Аполлона на стадо быков. Потом Аполлон подарил дудку знаменитому Орфею. Я рад был, что родился под знаком близнецы, покровительствовует которому Меркурий (то есть Гермес) на карте Зодиака, Бог воровства! И вот то, что Рембо бросил поэзию, и этот его появившийся бизнес - мне казались стадом быков вместо дудки! Там у него ещё была жена-абиссинка. И потом - незадолго до смерти - ему отпилили ногу.