Деиндивидуализация и насилие толпы

 

Социологи стали проявлять интерес к изучению мощного влияния толпы на индивидуальное поведение с начала 1900‑х годов. Влияние толпы обычно исследовалось в русле изучения коллективного поведения, к которому относили бунты, групповые изнасилования, панику, линчевания, демонстрации и революции. В нашей книге мы будем касаться коллективного поведения только в той мере, в которой оно оказывает влияние на возникновение и поддержание насилия.

Одним из первых теоретиков коллективного поведения был Густав Ле Бон (Gustave LeBon), чья работа 1896 года «Толпа» («The Crowd») считается классическим исследованием групп. Поскольку его взгляды были окрашены в цвета Французской революции, Ле Бон не был слишком любезен при описании индивидуального поведения, которое подвергалось влиянию толпы. Он утверждал, что люди в толпе подобны стаду животных, их легко спровоцировать на что‑либо или запугать. Ле Бон полагал, что люди, обычно не склонные к насилию и являющиеся законопослушными гражданами, способны проявлять различные виды насилия, нетерпимости и жестокости, которые свойственны лишь самым примитивным дикарям. Человек, оказавшийся в толпе, теряет чувствительность и способность рассуждать и полностью подчиняет собственное мнение настроению толпы. Коллективное мышление является опасно жестоким и разрушительным для людей и имущества. Согласно Ле Бону, под его влиянием даже образованные люди становятся примитивными и иррациональными. По существу, Ле Бон заявлял, что действия любого человека в толпе переходят под контроль «спинномозговых» рефлексов, а не коры головного мозга.

Большинству из нас доводилось видеть действия «обезумевшей» толпы, призывающей к уничтожению какой‑либо политической или социальной структуры или реальной организации либо к немедленному совершению «правосудия» над человеком или группой. В различных описаниях действия толпы часто уподобляются лесному пожару, который, начавшись с небольшого очага, разрастается и быстро становится неуправляемым. Однако поскольку действия реальной толпы – объективные процессы, которые возникают спонтанно, то их трудно сделать предметом систематического научного исследования. Поэтому природа происходящих в толпе процессов до сих пор остается до конца непонятой. Некоторые социальные психологи (например: Zimbardo, 1970; Diener, 1980) предпринимали попытку лабораторного изучения насильственных действий, происходящих в толпе или группе, делая это обычно путем создания примерно тех же самых условий, которые могли бы вызвать агрессию. Они установили, что если проявления агрессии не останавливать, она, скорее всего, приведет к насилию. Очевидно, что исследователи должны были останавливаться задолго до возникновения факта некого насилия, поэтому то, что должно было бы произойти, остается гипотезой. Попытка воспроизведения того или иного события в лабораторных условиях называется моделированием (имитацией).

Зимбардо (Zimbardo, 1970) считает, что деиндивидуализация может быть объяснением многих тенденций, толкающих людей к совершению антисоциальных насильственных действий. Деиндивидуализация сопровождается ослаблением чувства собственной индивидуальности, идентифицируемости и личной ответственности. Кроме того, в толпе понижается порог обычно сдерживаемого поведения. Другими словами, люди чувствуют себя безымянными, менее ответственными за свое поведение и менее сдержанными какими бы то ни было рамками. Согласно Зимбардо, эти условия провоцируют антиобщественное поведение, связанное с проявлениями эгоизма, жадности, враждебности, вожделения, жестокости и деструктивности.

В одном широкоизвестном эксперименте Зимбардо управлял двумя переменными: ощущением анонимности и отношением к жертве. Он в случайном порядке разделил студенток колледжа на две группы: деиндивидуализированную и «идентифицируемую». Испытуемые в деиндивидуализированной группе надевали бесформенные белые лабораторные халаты и шапочки и работали в слабо освещенном помещении. Экспериментаторы не называли их по именам. Участники идентифицируемых групп, напротив, не чувствовали себя безымянными. Они имели большие бирки с именами, приветствовали друг друга по имени, работали в хорошо освещенных условиях и носили свою собственную одежду без лабораторных халатов или шапочек.

Испытуемым говорили, что проект предназначен для изучения эмпатии. Реальная цель, разумеется, состояла в том, чтобы изучить отношения между деиндивидуализацией и агрессией. Каждый испытуемый прослушивал пятиминутное, записанное на пленку интервью между его будущей «жертвой» и экспериментатором. Некоторые «жертвы» изображались как добрые, искренние, честные люди, в то время как другие изображались неприятными, эгоцентричными, самовлюбленными и излишне разборчивыми. После каждого интервью испытуемым позволяли ударить током тех интервьюируемых, которых они слышали на ленте. Им разрешали наблюдать реакцию своих жертв через одностороннее зеркало. Агрессивное поведение испытуемых измерялось продолжительностью болезненного электрического удара. «Жертвы», которые в действительности не получали никакого улара, обучались корчиться, извиваться и гримасничать.

Теперь напомним, что Зимбардо манипулировал двумя переменными: анонимность (утрата личной идентичности) и характеристики жертвы (сопутствующие стимулы). Таким образом, некоторые испытуемые действовали полностью анонимно, другие были хорошо идентифицируемы. Часть жертв выглядела привлекательно и внушала симпатию, другие были неприятными. Зимбардо полагал, что члены деиндивидуализированной группы будут давать более продолжительные электрические удары из‑за диффузии ответственности и потери личной идентичности. Он также выдвигал гипотезу, что воспринимаемые качества жертвы никак не будут влиять на продолжительность удара током (будут нерелевантными), потому что сильное возбуждение, переживаемое в состоянии деиндивидуализации, будет интерферировать со способностью проводить различия между жертвами. Можно рассуждать и по‑другому: душевное волнение и обусловленное этим волнением возбуждение, порожденное возможностью наказывать кого‑то без угрозы каких‑либо последствий, препятствовало бы способности дифференцированно оценивать адресата (человека, который получает удар током).

Проверялась также одна дополнительная гипотеза. Зимбардо предсказывал, что испытуемые в деиндивидуализированной группе будут по мере продолжения эксперимента давать более длительные удары током. Он полагал, что возможность наказывать без того, чтобы нести за это ответственность, будет возбуждать человека и прибавлять ему значимости в собственных глазах (что Зимбардо назвал «эмоциональной проприоцептивной обратной связью»). Зимбардо предсказывал, что по мере продвижения эксперимента члены деиндивидуализированной группы будут сильнее наказывать своих жертв, применяя более продолжительные удары. Короче говоря, человек обнаруживает, что совершая антиобщественные поступки, каждый раз он чувствует себя «настолько комфортно», что поведение становится привычным и подкрепляет само себя в интенсивности (силе) и частоте.

Результаты эксперимента подтвердили все три гипотезы. Члены деиндивидуализированной группы применяли к своим жертвам вдвое более продолжительные удары током, чем члены идентифицируемой группы. Кроме того, деиндивидуализированная группа применяла одинаковые уровни наказания независимо от особенностей личности жертвы. И наконец, эта группа увеличивала продолжительность удара током по мере продвижения эксперимента. Зимбардо пришел к заключению, что «в условиях, в которых участники группы действовали анонимно (деиндивидуализированно), эти обычно добрые, воспитанные студентки наказывали током других студенток почти всегда, когда им представлялась такая возможность, иногда настолько сильно, насколько им позволяли, и не имело никакого значения то, что студентка‑жертва в действительности была хорошей девушкой, которая не заслуживала наказания» (Zimbardo, 1970, р. 170).

В сущности, Зимбардо доказывает, что деиндивидуализированная агрессия не контролируется социальным окружением; она не зависит ни от ситуации, ни от характеристик жертвы. То есть сильное возбуждение, вызванное волнением толпы, уменьшает как способность человека к самоанализу, так и его способность различить внешние стимулы, например характеристики жертвы. Участник больше не опирался на механизмы саморегуляции и становился «слепым» к таким стимулам, как страдание жертвы или дискомфорт. Агрессор теряет индивидуальность и подчиняется коллективному мнению толпы; он перестает чувствовать сострадание и учитывать обстоятельства. Жертва может заявлять о своей невиновности, просить пощады, плакать или кричать, но эти стимулы не будут оказывать на поведение толпы никакого действия. Даже авторитетный и сильный руководитель может оказаться неспособным остановить насилие, едва лишь индивидуальность участников подчинится настроению толпы.

Схема эксперимента Зимбардо, так же как и план Милгрэма, сильно критиковалась за обман испытуемых и спорное применение ударов электрического тока (хотя и имитируемых), а также за сосредоточение на отрицательных аспектах человеческого поведения. В некотором смысле этот тип экспериментов предполагает форму психологической провокации: действительно ли люди действовали бы таким способом, если бы их не вынуждал экспериментатор? По поводу таких экспериментов Национальный институт душевного здоровья Американской психологической ассоциации, а также ряд других организаций приняли этические рекомендации, которые применяются при финансировании и одобрении программ исследования. Поэтому эксперименты, подобные экспериментам Зимбардо, вряд ли будут повторены. Однако их возможные выводы нельзя игнорировать.

Динер (Diener, 1980) не соглашается с положениями теории деиндивидуализации Зимбардо, утверждая, что деиндивидуализированное поведение зависит от ситуационных факторов или характеристик жертвы. Он полагает, что нормальное саморегулируемое поведение человека подавляется необычной и захватывающей активностью толпы и что это подавленное индивидуальное самосознание создает внутреннее состояние деиндивидуализированности. Поскольку человеку не удается придерживаться собственных стандартов адекватного поведения, он становится более чувствительным к сигналам окружения (Prentice‑Dunn and Rogers, 1982, 1983). Люди сообщают, что в толпе они действительно в значительной степени утрачивают индивидуальную идентичность, концентрируются исключительно на текущем моменте и не думают о будущем. При этом у них существенно меняется мышление и эмоции (Prentice‑Dunn and Rogers, 1983). Они меньше замечают свои мысли, настроение, физическое самочувствие и многие другие внутренние процессы. Представьте себе спортсмена, захваченного волнением игры, который продолжает играть даже после получения тяжелой травмы. После игры спортсмен мог бы сказать о своей поврежденной руке: «Я не чувствовал, что это так серьезно!»

Согласно Динеру, поскольку деиндивидуализированные члены группы не обращают внимания на свои внутренние процессы, включая возможности саморегуляции, при выборе направления и поведения они больше ориентируются на сигналы окружения. Таким образом, когда из толпы воспринимаются сигналы агрессии и насилия, эти люди будут участвовать в насильственных действиях с гораздо большей вероятностью, чем в обычных условиях. Точка зрения Динера состоит в том, что если жертва действий толпы каким‑то образом могла бы быть «гуманизирована» (наделена человеческими качествами), толпа могла бы остановить свою агрессию. Другими словами, внимание преступника должно быть направлено на жертву, а не на агрессивные действия, совершаемые другими участниками событий. Динер также полагает, что людей, поддавшихся влиянию толпы, можно заставить обратить более пристальное внимание на их внутренние нормы регулирования. Его гипотеза нуждается в проверке в ходе дальнейших исследований. Разумеется, на вопрос о том, смогут ли плач и просьбы жертвы во время нападения реально изменить поведение толпы, едва ли можно ответить с помощью лабораторного исследования.

Более того, поскольку теории Зимбардо и Динера основываются на лабораторных исследованиях, мы не можем сделать окончательный вывод о том, что они справедливы и применительно к реальной ситуации. Однако они дают правдоподобные объяснения насильственному поведению толпы.

 

Выводы

 

В этой главе объектом нашего внимания были отдельные виды предумышленных убийств. Мы также рассматривали некоторые следственные методы и криминальное профилирование, применяемые при идентификации преступников, в частности серийных преступников. В начале главы мы уделили некоторое внимание множественным убийствам (убийствам нескольких людей в течение ограниченного периода времени). Хотя подобные преступления чрезвычайно редки, социальное и эмоциональное воздействие, которое они оказывают на ближайшее окружение (и общество вообще), весьма значительны. Мы рассмотрели эмпирические данные и мнения профессионалов, касающиеся серийных, массовых убийств и убийств без разбора (spree).

Мы также подробно рассмотрели такое явление, как сатанистские секты, а также удивительно распространенное в нашем обществе убеждение, что в этих сектах совершается значительное количество преступных ритуальных действий и человеческих жертвоприношений. Исследования и эмпирические наблюдения не дали никаких доказательств утверждений некоторых групп, что эти секты систематически предаются подобным деяниям.

Следующая часть главы была посвящена психологическому объяснению насилия вообще. Это значит, что исследуя подавляющее большинство насильственных преступлений, мы видим в них очень мало таинственного или интригующего. Серийные и массовые убийства, безусловно, не являются ординарными, повседневными случаями проявления насилия. С психологической точки зрения можно выделить три главные проблемы, связанные с повседневным насилием:

1) самоконтроль, осуществляемый с помощью механизмов саморегуляции, 2) эмоциональное возбуждение и 3) индивидуальные ориентиры для управления поведением, которые могут быть или внутренними, или внешними. Насилие чаще всего совершается тогда, когда люди находятся в состоянии очень сильного эмоционального возбуждения, особенно в ярости. Сильное возбуждение, по‑видимому, блокирует способность человека следовать внутренним нормам поведения и заниматься самоанализом вообще. Кроме того, сильное возбуждение, вероятно, притупляет у людей чувство ответственности за собственные действия. Они часто заявляют: «Я не знаю, что на меня нашло» или «Я не мог ничего с этим поделать». Короче говоря, сильное возбуждение делает людей более склонными к «бессмысленному» поведению и отдает их во власть внешних стимулов или событий.

Механизмы саморегуляции развиваются в процессе социализации через формирование субъективных представлений о правильности и адекватности тех или иных действий. В нормальном состоянии механизмы саморегуляции управляют поведением путем обеспечения когнитивных образцов подобающего в определенной ситуации поведения. Воздействие возбуждения на механизмы саморегуляции представляется особенно важным для объяснения случаев уличной или домашней агрессии, в которых насилие является спонтанным, взрывным и часто используется как способ урегулирования личностных конфликтов.

Системы личностных конструктов очень похожи на процессы саморегуляции, но в данном контексте они имеют отношение к способности человека оправдывать поведение или оценивать его как нейтральное независимо от того, насколько оно достойно порицания. С помощью саморегуляции осуществляется управление поведением; система конструктов дает возможность человеку не только исполнить действие, но и справиться с психологическими последствиями этого действия. Люди с их непростыми когнитивными построениями имеют странную особенность оценивать свои действия как нейтральные, игнорировать их, минимизировать, рационализировать и недооценивать. Мы имеем широкие возможности «выключать» наши убеждения и наши внутренние стандарты на время совершения тех или иных действий. Бандура (Bandura, 1983) перечислил шесть распространенных способов «выключения», которые мы используем для оправдания собственного предосудительного антиобщественного поведения. Поучительно рассмотреть каждую из этих стратегий.

Во‑первых, люди обычно не совершают антиобщественных поступков, пока не найдут аргументов, подтверждающих правильность или этичность их действий. Предосудительные действия могут быть представлены как благородные через перестройку когнитивных структур. Так, обеспокоенный отец, считающий, что он должен уберечь свою семью от мирового зла, убивает своих детей, жену, а затем и себя. В сущности, он перестроил свою систему конструктов так, чтобы она соответствовала тому, что, по его убеждению, он должен был делать при подобных обстоятельствах. Другой пример: молодой человек, который обладает твердыми нравственными принципами и считает убийство недопустимым, добровольно идет на войну, чтобы защитить свою страну. На первый взгляд может показаться, что эти два примера не имеют между собой ничего общего. Однако оба они представляют образцы когнитивного реструктурирования.

Второй способ «выключения» моральных стандартов связан с первым и состоит в том, что человек пытается заставить себя считать свои агрессивные действия тривиальными и вовсе не такими уж ужасными по сравнению с тем, что делают другие. На войне мы убеждаем себя, что злодеяния, совершенные врагом, гораздо страшнее, чем все сделанное нами. Насильник может убеждать себя, что в изнасиловании нет ничего действительно страшного, поскольку никакого «реального» физического вреда жертве не причинено.

Третья стратегия опирается на могущество языка. Одним из достижений человеческого интеллекта является могучая сила слова; слова позволяют нам оправдывать наши действия с относительной легкостью. Мы используем эвфемизмы, чтобы нейтрализовать наше предосудительное поведение. Например, в своих рассуждениях человек может использовать такие слова, как «нейтрализовать» и «пришлепнуть», вместо «убить» и «застрелить». Эвфемизмы имеют меньшую моральную нагрузку и меньше подрывают нравственные устои человека. В главе, посвященной преступности несовершеннолетних, мы отмечали, что молодежные субкультуры используют различные эвфемизмы для нейтрализации оценки своих антиобщественных действий.

Четвертая стратегия, которая наиболее распространена при групповой агрессии, выражается в диффузии ответственности. Вот рассуждения, которые лучше всего иллюстрируют этот прием: «Я только выполнял приказы», «Я делал как все» или «Руководство решило, что в интересах дела (или компании) следует продолжить выпуск продукции, несмотря на определенную ее опасность для здоровья людей». Эти утверждения направлены на то, чтобы переложить ответственность за собственные действия на других людей или на внешние обстоятельства.

Пятая стратегия состоит в том, чтобы просто не думать о последствиях своих действий. При этой стратегии люди убеждают себя, что последствия не имеют большого значения. Они, напротив, стараются отвлечь себя от последствий насильственных действий. Например, пилот бомбардировщика или человек, нажимающий на кнопку, который применяет смертоносное химическое оружие против гражданского населения, не только выполняет приказы (диффузия ответственности), но, вероятно, не позволяет себе даже думать о той трагедии, которая должна произойти.

Наконец, шестой способ состоит в том, чтобы дегуманизировать жертву: «Она была шлюха и получила по заслугам», «Он был подлецом». Врагов обзывают «фрицами», «духами» или «комми» или сравнивают их с гнусными животными. Дегуманизация лишает жертву или предполагаемую жертву человеческих качеств. Как указывает Бандура (Bandura, 1983, с. 32), «многие обстоятельства современной жизни способствуют дегуманизации. Бюрократизация, автоматизация, урбанизация и высокая социальная мобильность привели к анонимности и безликости человеческого общения». Эти безличные, дегуманизированные аспекты жизни способствуют насилию и позволяют спокойно с ним уживаться.