Меры безопасности. «Гранд-отель»

Нервозность и изоляция была частью жизни всех людей, работавших в Нюрнберге в послевоенные месяцы. Участники процесса и в 1946 году продолжали верить, что в руинах города могли находиться снайперы, — без необходимости они не покидали несколько городских зданий, контролировавшихся американскими военными. Судьи и ведущие адвокаты были обязаны использовать вооружённую охрану; охранники спрашивали у посетителей пропуск на каждом этаже здания суда. Так котельщик в доме судьи Лоуренса оказался бывшим членом СС: американские власти арестовали котельщика вместе с женой и дочерью, но вскоре освободили. Слежка также была всеобщей: НКВД следила за советскими делегатами, OSSследила за НКВД, а отдел контрразведки НКВД — за OSS.

В середине декабря 1945 года генерал Лерой Ватсон^[en], отвечавший за безопасность, провёл проверку персонала зала суда: два сотрудника были уволены в связи с нацистским прошлым. В том же месяце произошло ужесточение мер безопасности, в связи с подозрением в саботаже автотранспортасуда. 4 февраля 1946 года на крышах Дворца правосудия и тюрьмы появилось несколько дополнительных пулемётов, а охранникам было приказано всегда носить с собой стрелковое оружие — данные меры стали ответом на слух, согласно которому эсэсовцы из близлежащих лагерей для интернированных собирались устроить массовый побег и напасть на город. Альтернативный слух предполагал, что группа антифашистов планировала убить подсудимых^[197][199].

11 мая 1946 года во Дворце правосудия были вновь усилены меры безопасности, поскольку накануне ночью неизвестный стрелок, укрывшийся в развалинах жилых домов, убил двух американских солдат, проезжающих мимо на джипе в сопровождении трёх женщин. Новости о стрельбе вызвали панику и спровоцировали «охоту на немецкого убийцу»: позже выяснилось, что ответственность за стрельбу нёс американский солдат

«Гранд-отель^[de]», принимавший в 1930-е годы лидеров НСДАП, стал центром светской жизни города как для офицеров, так и для юристов — ключевой точкой для самобытного судебного сообщества, сформировавшегося в Нюрнберге за месяцы процесса. Гостиница на 270 комнат, частично восстановленная силами армии США, стала также и центром для заключения сделок и ведения интриг, являвшихся важной частью судебного процесса: целый ряд ключевых вопросов был решён в ходе неформальных переговоров прокуроров.

Кабаре в отеле было основным развлечением в городе: певцы, танцоры, акробаты и жонглёры регулярно выступали перед юристами и зрителями. Историк Уилер-Беннетт, находившийся в Нюрнберге в дни процесса, полагал, что было «что-то бесконечно трагическое» в артистах, «певших песни донацистского периода с отчаянной ностальгией». Юрист Боб Купер полагал, что «Гранд-отель» являлся «противоядием от монотонности и депрессивности города». Однако, многих участников процесса не вполне устраивало соседство городской разрухи и весёлого досуга: если судья Биддл вспоминал о «великолепии колониальной жизни», напоминавшей ему произведения Киплинга, то судья Фалько видел в подобной жизни нечто тревожное.

Ты не можешь прекрасно провести время в разрушенном городе, во враждебной стране, на уголовном процессе, где ты весь день смотришь в окно тюрьмы и допрашиваешь людей, которых ты надеешься повесить. — из письма родителям от юриста К. Файт, 14 октября 1945^[204]

 

Генерал Паттон запретил нахождение в американской оккупационной зоне жён солдат и офицеров: в результате прокурор Максвелл-Файф послал своей жене более 400 страниц писем. Харриет Зеттерберг (Марголис) стала одной из крайне немногочисленных женщин-адвокатов в Нюрнберге — она последовала в Германию за своим мужем Деном. Председатель Лоуренс поставил условием своего пребывания в Нюрнберге разрешение его жене поехать с ним: она присутствовала почти на каждом заседании суда. Миссис Биддл приехала весной 1946 года и пробыла в городе несколько месяцев.

В отеле происходили инциденты: по воспоминаниям современников, однажды советский шофёр ворвался в дверь фойе и рухнул в центре Мраморного зала — он был смертельно ранен в грудь. Советская делегация не раскрыла никаких подробностей произошедшего, однако советский отчёт сообщал, что ефрейтор Иван Бубен был ранен 8 декабря 1945 года в машине одним выстрелом из пистолета — после чего два американских солдата и два немецких полицейских внесли его в отель. Основываясь на последних словах Бубена и предыдущих инцидентах такого рода, секретный отдел ТАСС предположил, что ефрейтор был случайно застрелен нетрезвым американским солдатом, желавшим прокатиться на автомобиле по городу. Другая версия, популярная у современников, заключалась в том, что целью покушения был не шофёр, а хозяин машины — полковник НКВД Михаил Лихачёв, деятельность которого вызывала раздражение у многих советских делегатов.

Журналисты

Журналисты, освещавшие процесс, были размещены в шести милях от центра Нюрнберга, в небольшом городе Штайн: их путь до Дворца правосудия занимал около 22 минут. Журналисты проживали в доме предпринимателя Фабера, «Фабершлосс», за безвкусную обстановку прозванный ими «Замком ужаса» (нем. Schloss Schrechlich). Жалобы на питание, предоставлявшееся американской армией, были общей темой для всех участников: в начале декабря в «замке» произошла вспышка дизентерии, от которой пострадало более 300 журналистов, проживавших в стеснённых условиях.

20 октября 1945 года Сталин лично одобрил список из 24 советских журналистов для отправки в Нюрнберг. Постепенно советское представительство было расширено до 45 человек — как в связи с конкуренцией между Совинформбюро и ТАСС, так и в связи с желанием не отстать от американо-британского освещения международного процесса. Публикации о процессе в газете «Известия» сопровождались серией карикатур Бориса Ефимова «Фашистский зверинец». Советских авторов разместили в отдельном здании на территории «замка», ранее служившем местным отделением НСДАП. Рядом с домом Фабера располагался американский бар, ставший популярным местом отдыха журналистов всех стран.

Журналисты были обеспечены условиями для работы: они располагали специальным транспортом, доставлявшим их до суда; они также могли слушать заседания как в самом зале, так и в специальной комнате. В день журналисты отправляли своим агентствам до 120 000 слов, печатавшихся затем в виде статей и новостных заметок по всему миру. Сворачивание военной авиации в конце 1945 года — при только начавшемся гражданском авиасообщении — затруднило обмен сообщениями между Нюрнбергом и внешним миром. Большинство контактов с местным населением ограничивалось обменом одеждой и предметами личной гигиены на чёрном рынке, проводившемся каждую пятницу днём в американских казармах. Несколько американских солдат на Рождество обменялись подарками — игрушками и пайками — с немецкими семьями.