Наличие закона и личная ответственность

Во всех четырёх выступлениях подчеркивалась уверенность прокуроров в справедливости судебного разбирательства: так, Руденко отклонил все жалобы защиты как «дымовую завесу» для подсудимых, не ответив ни на один из поставленных адвокатами вопросов. Прокурор Шампетье де Риб^[fr] обратил внимание судей на длительность процесса и на спокойную обстановку, в которой он проводился: прокурор полагал, что это доказывало отсутствие «жажды мести». Шоукросс отметил, что наиболее вероятной альтернативой нюрнбергскому суду была бы групповая казнь подсудимых без надлежащего судебного разбирательства. Все прокуроры отметили, что подавляющая часть использованных ими доказательств была написана самими подсудимыми. Джексон подчеркнул, что трибунал формально был учреждён двадцатью двумя странами — а не четырьмя — и добавил, что обвиняемые получили «такой суд, который они в дни своей пышности и власти никогда не устраивали ни для кого»^[162]

Все прокуроры отрицали, что устав МВТ был революционным или новаторским: по словам Джексона, при составлении устава «мы зафиксировали значительный прогресс в международном праве» — то есть новым было только решение применить его. Шоукросс также говорил об уставе как о механизме для выполнения уже существовавшего законодательства. Таким образом, по его версии, подсудимые ещё в годы войны знали, что их действия являлись преступлением: 47-я статья Веймарской конституции объявляла нормы международного права неотъемлемой частью законодательства Германии. Шоукросс полагал, что госслужащие не могли претендовать на иммунитет, поскольку «права и обязанности государства являлись правами и обязанностями людей»^[162].

Никто, кто сознательно отрёкся от своей совести в пользу этого чудовища [Гитлера], созданного им самим, не может теперь жаловаться, если он будет привлечён к ответственности за соучастие в том, что сделал его хозяин. — из заключительной речи Шоукросса^[165]

Прокуроры критиковали доводы защиты в отношении принципа фюрерства, воспринимая их как форму уклонения от личной ответственности: обвинение утверждало, что подсудимые помогли Гитлеру прийти к власти, сделали его диктатором и добровольно принесли ему клятву верности. Обвинители подчёркивали возможность каждого из обвиняемых уйти в отставку. Искушение переложить ответственность на мёртвых — Гитлера, Гиммлера или Бормана — не находило поддержки у Джексона. Шампетье де Риб добавил, что «трусость никогда не была оправданием» в суде. Масштаб преступлений использовался прокурорами как доказательство невозможности для подсудимых быть в неведении о них. Одновременно обвинение полагало, что между военными преступлениями союзников и деяниями руководителей Третьего рейха было как минимум одно ключевое различие: не масштаб, но намерение. «Систематические, массовые, последовательные действия, предпринятые на основе преднамеренных расчётов», отличали военные преступления Рейха^[162].