Система синхронного перевода

Выбор судей

В итоге членами трибунала и их заместителями стали:

· от СССР: генерал-майор юстиции Иона Никитченко и полковник юстиции Александр Волчков

· от США: генеральный прокурор Фрэнсис Биддл и судья Джон Паркер

· от Великобритании: судья Джеффри Лоуренс и судья Норман Биркет

· от Франции: профессор Анри Доннедьё де Вабр и судья Робер Фалько.

Заседания в Берлине

К октябрю 1945 года множество технических вопросов, связанных с ходом процесса, ещё оставались неразрешёнными. После назначения судей основная ответственность за ход судебного процесса перешла от прокуроров к ним. Члены трибунала впервые встретились в Берлине, где официально получили обвинительное заключение, ранее являвшееся секретным, и объявили дату начала судебного разбирательства. С этого момента ключевые события процесса переместились из Лондона, Москвы и Вашингтона в оккупированную Германию^[83].

Судья Биддл прибыл на Европейский континент на лайнере «Куин Элизабет». Американцы присоединились к нему в Берлине 8 октября: они потеряли день в Париже, куда их перевезли по ошибке. Британские судьи и их сотрудники разместились в доме, реквизированном для британского элемента в Контрольном совете; осматривая город, они были шокированы как его состоянием, так и «очевидной бедностью и бедствием немцев». После того как прибыли советские представители, 9 октября, весь Трибунал смог начать устраивать ежедневные встречи в здании Контрольного совета. Почти каждый вечер судьи устраивали совместные ужины, пытаясь наладить неформальные отношения. Непривычной необходимостью для судей стали встречи с прокурорами, ранее ответственными за технические детали процесса.

Форма и председательство

Деликатный вопрос о председательстве в трибунале также встал на повестку дня: в тот период в международных судах была распространёна практика ротации председателя. Отсутствие преемственности при таком походе — наряду с нежеланием британцев и американцев видеть советского представителя в кресле председателя — стало причиной выбора постоянного главы трибунала. Британский МИД стремился увидеть судью Лоуренса в роли главы МВТ. Биддл, также желавший занять данный пост, понимал, что — «поскольку [американец] Джексон принял ведущее участие в судебном преследовании» — председательство ещё одного американца выглядело бы странно. Биддл подошёл к Лоуренсу за кулисами заседания и тактично предложил ему занять пост, уговорив затем и Вабра. Однако, 13 октября генерал Никитченко, не посвящённый в уже достигнутые договорённости, выдвинул самого Биддла на пост постоянного президента: Биддл вежливо предложил кандидатуру Лоуренса, одновременно призвав Никитченко руководить работой судей в Берлине.

Статус заместителей стал следующим вопросом: судьи-заместители Паркер и Биркет, явно недовольные отведённой для них второстепенной ролью, инициировали пересмотр своих функций. После дискуссии заместители получили право задавать вопросы в суде, голосовать на конференциях судей и получать всесторонние консультации. В зале суда их кресла с низкими спинками, контрастировавшие с высокими спинками у главных судей, были заменены^[85].

Форма одежды членов трибунала — одновременно, военного и международного — также стала темой обсуждения. 10 октября Никитченко предложил трибуналу надеть военную форму; его коллеги хотели мантии — которые, по их мнению, больше «соответствовали нашему разуму и достоинству». Никитченко протестовал против «платьев», поскольку мантии напоминали ему о Средневековье. Лоуренс предложил советскому юристу хоть раз попробовать облачиться в мантию — Никитченко заинтересовался идеей, но добавил, что ничто на свете не побудит его попробовать аллонж. В итоге судьи решили позволить каждому носить то, что ему больше нравилось: оба советских судьи появились в Нюрнберге в форме, остальные предпочли привычные для них мантии.

Процедурные вопросы. Борман

После выборов председателя трибунал приступил к решению процедурных вопросов: был организован секретариат, главой которого стал бывший секретарь американского Верховного суда Гарольд Уилли^[en]. Судьи также собрали списки немецких адвокатов, из которых обвиняемые — если у них не было собственных — могли выбрать себе защитника. К 15 октября был собран список из шестидесяти четырёх юристов. Лоуренс предложил назначить человека, свободно говорившего по-немецки, специальным клерком для разъяснения обвиняемым их прав и раздачи им текста обвинения: таким клерком стал Эйри Нив^[en], проведший в годы войны несколько месяцев в германских лагерях для военнопленных, включая «Oflag IV-C» в замке Кольдиц.

Кроме того, после консультации с прокуратурой, трибунал решил оставить имя Мартина Бормана в обвинительном заключении. В тот же период по всей Германии было распространено 200 000 экземпляров уведомлений для Бормана о скором начале процесса над ним. Сообщение о суде в течение четырёх недель передавалось еженедельно на радиостанциях во всех четырёх оккупационных зонах; информация публиковалась и в немецких газетах. Трибунал выпустил второе уведомление, информировавшее членов обвиняемых национал-социалистических организаций об их праве защищать данные структуры. Данное уведомление также активно распространялось и транслировалось: 190 тысяч плакатов было разослано по всей Германии, включая и лагеря для военнопленных .

Публикация обвинений

После серии задержек с открытием первого заседания, инициированных Никитенко, — что его коллеги воспринимали как период для получения указаний из Москвы — первая официальная сессия трибунала прошла утром 18 октября. В ходе короткой церемонии члены МВТ дали клятву исполнять свои полномочия «честно, беспристрастно и добросовестно», а представитель каждой из прокурорских групп выступил с небольшой речью и представил копию обвинительного заключения на родном языке. Права подсудимых также были зачитаны; публикация самого обвинительного заключения была запрещена до восьми вечера, чтобы она прошла одновременно в столицах четырёх Союзных держав. Была объявлена и дата начала судебного разбирательства по существу, 20 ноября^[86].

На ставший доступным текст обвинительного заключения отреагировала союзническая пресса. Британская газета Daily Telegraph признала, что уже размер документа был достаточен, чтобы перестать критиковать задержку с его публикацией. В статье лондонской газеты Observerотмечалось, что «люди на улице» будут аплодировать обвинительному акту, поскольку «он создает прецедент, называя преступлением то, что, как они сами знают, является преступлением». В той же статье отмечалась и «злая ирония» того, что публикация доклада прошла в период массовой депортации немцев из Судетской области. Газета Daily Express обратила внимание на то, что в документе присутствовал германский генеральный штаб^[86]:

В своих кратких, фактических фразах [обвинительное заключение] перечисляет преступления, настолько обширные, настолько кошмарные, что на первый взгляд кажется, что их невозможно вообразить. — из статьи Evening Standard, 19 октября 1945^[88]

Реакцию в самой Германии было сложно оценить. В конце августа американский юрист Роберт Кемпнер, путешествуя по немецким городам, провел собственный опрос: из 100 немцев, с которыми он разговаривал, 79 не знали ни о каком суде над бывшими руководителями. Кемпнер призвал Джексона попытаться привлечь больше внимания к процессу. Журналист Дрю Миддлтон взял для New York Times интервью у 30 бывших граждан Третьего рейха: многие из них выразили неприязнь к «ретроспективным элементам» процесса и считали, что Гитлер был прав в своей борьбе с «диктатом» Версальского мира. Одновременно, противники нацизма и те, кто разочаровался в нём, сказали, что они ожидали наказания только некоторых — а не всех — обвиняемых. Многие из опрошенных опасались, что судебный процесс вызовет антинемецкие настроения в мире. В целом, начало процесса не вызвало яркой реакции в голодавшей Германии^{[k 5][89]}.

Адвокаты

Выбор адвокатов

19 октября 1945 года обвинительное заключение и список адвокатов были вручены самим обвиняемым. Только адмирал Дёниц был готов к такому развитию событий: он написал имя уже выбранного им защитника, которым стал молодой юрист Отто Кранцбюлер^[en], специализировавшийся в военно-морском праве. Дёниц также сообщил, что — если ему не позволят работать с Кранцбюлером — он был готов согласиться на любого британского или американского адмирала, командовавшего в годы войны подводными силами. Штрайхер заявил, что у него обязательно должен быть адвокат-антисемит, поскольку он уже понял, что «несколько судей были евреями.

На следующий день сотрудники МВТ Нив и Уилли были вызваны на встречу с Биддлом и Паркером: судьи были удивлены тем, что замечания, сделанные обвиняемыми при получении обвинительных заключений, успели появиться на страницах армейской газеты «Stars and Stripes»^{[k 6]}. Кроме того, судьи были шокированы тем фактом, что обвиняемые, находившиеся три месяца в тюрьме, ещё не получили юридического представительства: по законам США этого было бы достаточно для аннулирования процесса. Нив получил приказ от МВТ вернуться в тюрьму Нюрнберга и в течение месяца ежедневно находиться там, оказывая обвиняемым любую помощь, необходимую для поиска адвокатов ^[90].

К 27 октября одиннадцать обвиняемых нашли себе защитников: во многом благодаря помощи Франка, который ранее состоял президентом Академии немецкого права^[en], и советам от своих семейных юристов. Трое обвиняемых обратились к одному и тому же адвокату, а Рудольф Дикс^[de] так долго принимал решение стать адвокатом Шахта, что Шахт успел нанять международного юриста, профессора Герберта Крауса. Папен, также первоначально выбравший Дикса, воспользовался услугами Эгона Кубушока^[de]. Геринг выбрал в качестве своего адвоката судью Высшего суда Киля Отто Штамера^[de], который посчитал своей обязанностью защищать бывшего спикера рейхстага. Письмо Кейтеля своему защитнику так долго проходило через тюремную цензуру — ответственность за которую нёс всего один человек — что у генерала возникли подозрения в ограничении его выбора. Трибунал один раз запретил выбор адвоката: Розенбергу было запрещено воспользоваться услугами подсудимого Франка. Трибунал сам назначил только адвокатов для организаций и отсутствовавшего Бормана^[91][80].

Заявка от семьи Крупп на услуги британского адвоката Эндрю Кларка вызвала недовольство у чиновников Форин-офиса: дипломаты были решительно настроены максимально затруднить работу юриста в случае его согласия. После того как 22 октября британская коллегия адвокатов выразила мнение, что Кларку не следовало появляться в Нюрнберге, он принял решение отказать Круппу^[91].

Видя неуверенность потенциальных защитников, опасавшихся последствий для них самих в случае участия в процессе над нацистами, судья Биддл неоднократно заявлял, что трибунал полностью доверяет немецким адвокатам — и что защита руководителей Рейха никоим образом не отразится на юристах. После того как судья Паркер призвал трибунал выразить своё мнение в форме «трибунал считает обязанностью адвокатов обеспечить защиту», немецкие адвокаты стали с бóльшим энтузиазмом отвечать на письма подсудимых. Так Роберт Серватиус^[en] приехал в Нюрнберг, чтобы предложить свои услуги и стал защитником Заукеля. Судьи сочли неприятным, что несколько обвиняемых просили трибунал не назначать их адвокатами евреев: после дискуссии судьи пришли к выводу, что трибуналу всё же следовало принять во внимание вкусы подсудимых. Советское предложение запретить бывшим членам НСДАП защищать руководителей Рейха было отклонена: в итоге более половины адвокатов ранее состояло в рядах национал-социалистической партии. Также было отклонено предложение СССР наделить обвинение правом вето в отношении свидетелей защиты. Позднее трибунал отверг предложение адвокатов ввести обязательно требование для прокуроров передавать защите найденные доказательства невиновности их клиентов: данная континентальная практика была малоизвестна в США.

Мотивы адвокатов, участвовавших в процессе, заметно отличались: если Кранцбюлер считал своим долгом защищать германский флот в лице Дёница, то Рудольф Меркель не испытывал никакого желания защищать гестапо — только настойчивость его семьи привела к тому, что Меркель согласился стать защитником «этих палачей». Аналогично произошло и с Фритцем Заутером^[de]. Случайность также сыграла свою роль: молодой сотрудник Заутера, Альфред Зайдль, пошёл в тюрьму от имени своего начальника только посмотреть на некоторых из возможных клиентов — и был «схвачен» Франком. Ежемесячное вознаграждение в 3500 марок — 5200 марок за двух клиентов — также являлось стимулом для адвокатов, пусть и уступавшим в своей привлекательности американскому армейскому рациону, включавшему в себя мыло, шоколад и сигареты. В начале ноября 1945 года генерал Дуайт Эйзенхауэр выдал трибуналу 50 000 долларов США наличными, в качестве аванса на расходы.

Критика адвокатов

Наладив рабочий процесс с большинством защитников, трибунал всё же испытывал сложности с адвокатом СС и СД Людвигом Бабелем (Ludwig Babel), регулярно делавшим необоснованные заявления. Бабель, полагавший, что действия германской армии в оккупированных странах были спровоцированы «незаконными действиями гражданских лиц», предложил трибуналу судить и группы Сопротивления. Когда в апреле 1946 года судьи обнаружили, что адвокат собирал деньги у интернированных членов СС, против самого Бабеля было начато расследование: после получения от председателя земельного суда Нюрнберга-Фюрта отчёта о сборе средств, в августе трибунал уволил Бабеля без выплаты оклада.

2 февраля газета Berliner Zeitung опубликовала критическую статью в отношении адвоката Штрайхера, Ханса Маркса (Hans Marx): 5 марта Лоуренс вынес осуждение статьи, написанной с целью запугивания. Контрольному совету было предложено провести расследование в отношении газеты. 16 февраля газета «Tägliche Rundschau^[de]» раскритиковала деятельность Курта Кауфмана (Kurt Kauffmann) за сам факт выступления защитником Кальтенбруннера: Контрольному совету также было предложено принять меры. После данных эпизодов новых сообщений о нападках в прессе от защитников не поступало^[95].

Утечки в прессу

Попытки использовать прессу со стороны подсудимых также пресекались трибуналом. Когда 4 декабря 1945 года американская газета «Stars and Stripes» начала публиковать ответы обвиняемых — Геринга, Гесса и Кейтеля — на вопросник от агентства Ассошиэйтед Пресс по поводу их взглядов на ход войны и на судебный процесс, МВТ прямо запретил подобную практику, как «противоречившую беспристрастному отправлению правосудия». 12 декабря Руденко выразил протест по поводу интервью, которое адвокат Штамер дал газете «Neue Zeitung» 7 декабря; в начале декабря аналогичные интервью американским газетам дали Геринг и Кейтель. Трибунал согласился с советским прокурором, обратившись к адвокатам с просьбой перестать давать интервью и выступать посредниками для своих подзащитных; публикации интервью прекратились^[96][97].

Однако истории из жизни обвиняемых в тюрьме продолжали оставаться основной темой освещения в прессе в течение всего процесса. Многие документы передавались журналистам американскими юристами: 5 февраля 1946 года главные обвинители выразили свою обеспокоенность как по поводу количества таких документов, так и по поводу их интерпретации прессой^[96].

Ход процесса

Подготовка помещения

С осени 1945 года Джексон, как ответственный за техническую подготовку судебного процесса, всё больше времени проводил не в Лондоне, а в самом Нюрнберге — пытаясь руководить подготовкой обвинительного заключения по телефону и почте . Первоначально американские власти предполагали провести судебный процесс в оперном театре Нюрнберга^[en]: европейским коллегам постепенно удалось отговорились американцев от столь «явно плохой идеи».

Дворец юстиции

Армия США в 1945 году частично восстановила социальную и транспортную инфраструктуру города, в котором «коммунальные услуги, связь, транспорт и жильё были разрушены»; армия также занималась обеспечением адекватного воздушного и железнодорожного транспорта, организацией автомобильного парка и установкой телефонов. Только в самом здании Дворца юстиции, в бывшем земельном суде Нюрнберг-Фюрт, американские военные протянули 124 мили телефонных проводов и установили телеграфное оборудование, позволявшее журналистам передавать по всему миру более ста тысяч слов в день. Полковник Роберт Джошуа Джилл (Robert Joshua Gill, 1889—1983) руководил ремонтными работами стоимостью около 10 миллионов рейхсмарок, используя на них как армейские части, так и военнопленных, включая бывших членов СС.

В середине лета здание суда представляло собой руины, ранее использовавшиеся в качестве базы отдыха для американского зенитного подразделения. До войны зал судебных заседаний Schwurgerichtssaal 600 вмещал только 200 человек — его необходимо было расшить до 500 мест. Предполагалось выделить 250 мест для журналистов и создать отдельную галерею для 130 посетителей. В августе при попытке ремонта и расширения в зале провалился пол. Тем не менее, когда представители от групп обвинения прилетели в город 17—18 августа, они увидели прогресс в ходе работ; они также посетили местную тюрьму, где находился Риббентроп . Прокурорские группы начали выбирать и свои будущие помещения: советская делегация выбрала дом на окраине города, просторный и окружённый высокой стеной.

Юридические аргументы

В своих заключительных речах адвокаты — не зная об этом — возобновили дебаты, которые уже имели место на Лондонской конференции: другими словами, немецкие адвокаты продолжили дискуссию, начатую юристами из стран Антигитлеровской коалиции при составлении устава МВТ . Судьи уделили больше внимания данной части речей защитников: трибунал редко прерывал выступления адвокатов и позволял каждому из них повторить или развить положения, уже высказанные коллегами.

Резюме юридических аргументов 4 июля представил профессор Герман Яррайс^[de], являвшийся помощником адвоката Йодля. Изложение Яррайса, выступавшего от имени защиты в целом, было детально аргументировано с опорой на мнение как американских и британских, так и немецких юристов. В основе аргументов Яррайса было то, что трибунал не мог вынести справедливого вердикта ввиду обстоятельств, в которых он проводился — сразу после войны и с раскрытием зверств, которые, как опасался адвокат, вдохновят судей на месть, а не на справедливость. Другие защитники критиковали устав МВТ, составленный только четырьмя державами-победительницами, и отсутствие в составе трибунала судей из нейтральных стран:

Односторонние действия, предпринятые только против членов держав оси, нарушают идею справедливости. — адвокат Штамер^[161]

Адвокат Людингхаузен и ряд его коллег полагали, что чувство справедливости усилилось бы, если бы параллельно с Нюрнбергским шли другие судебные процессы: в частности, о бомбардировках Дрездена и о ядерных ударах по Хиросиме и Нагасаки. Некоторые адвокаты всё же считали, что трибунал стал воплощением надежды, по выражению Зайдля, «на построение нового свода законов на руинах, оставленных войной». Все юристы полагали, что устав МВТ содержал в себе слишком много нарушений общепринятых правовых принципов. Защитник Хорн прямо подверг критике трибунал за то, что он назвал двойными стандартами: адвокат настаивал на том, что трибуналу необходимо было рассмотреть вопрос о партнерстве СССР и Германии в предвоенные годы^{[159][160][141]}.

Профессор Яррайс назвал устав МВТ «революционным» и составленным с нарушением фундаментального требования nulla poena sine lege (нет наказания без закона). Положения устава были не просто составлены ex post facto (ретроактивно), они были разработаны специально для судебного процесса над конкретными обвиняемыми: закон был создан для одного частного случая. Опровергая вступительную речь Джексона , адвокаты говорили, что устав не просто адаптировал устоявшиеся принципы к новой ситуации — он изобрёл их. Яррайс согласился с прокурорами, что решающим довоенным соглашением против агрессивной войны был пакт Келлога — Бриана: однако немецкий профессор полагал, что пакт просто осуждал войну, но не являлся законом против неё. Преследование отдельных лиц за нарушение мира между государствами также, по мнению Яррайса, не было известной практикой для международного права.

Иначе говоря, привлечение конкретных людей к ответственности за действия всего государства не нашло поддержки у адвокатов: все они видели в этом совершенно новую концепцию международного права — подчёркивая, что государство, а не отдельная личность, являлось субъектом международного права. Профессор Яррайс, полагавший, что обвинение отдельных лиц является моральной необходимостью, был одновременно уверен, что, по состоянию на 1945—1946 год, подобное преследование ещё не было разрешено законом^[159].

Ряд адвокатов полагал также, что правовой основой нацистского режима являлся «принцип фюрерства» (нем. Führerprinzip), согласно которому вся власть в стране была передана Адольфу Гитлеру. Любой диктатор, как утверждал защитник Зимерс, брал на себя всю полноту власти — а вместе с ней получал и всю полноту ответственности. Яррайс соглашался, что решения вождя являлись столь же обязательными для его подчиненных, сколь решения демократических правительств для их граждан. Дикс подчёркивал, что за повиновением воле фюрера в Третьем рейхе следили безжалостно и жестоко^[159].

«Теория нацистского заговора» также получила жёсткую критику со стороны немецких юристов: идея о том, что человек ратифицировал все предыдущие действия организации, когда решал присоединиться к ней, являлась, по их мнению, неуместным заимствованием из гражданского права. Зайдль обратил внимание на то, что в уставе МВТ «заговор» фигурировал только как часть первого пункта обвинений, а не как отдельная статья, появившаяся только в обвинительном заключении. Кубушок заявил, что обвинение в заговоре было придумано прокурорами, чтобы добраться до таких лиц, как его клиент Папен; о подобном лицемерии в деятельности прокуратуры говорил и Штайнбауэр.

Последнее слово обвиняемых

Перспектива нового выступления обвиняемых, которым предстояло произнести свои «последние слова», вернула интерес прессы и публики ко Дворцу правосудия в Нюрнберге. 11 августа «New York Herald Tribune» сообщила своим читателям, что адвокат Штамер убеждал Геринга «сделать ставку на бессмертие»: юрист просил политика в ходе последнего слова взять на себя всю вину за начало войны, заявив о невиновности жителей Германии. К 30 августа Риббентроп составил восемь черновиков своего выступления — один из которых был панегириком Гитлеру. 31 августа зал суда был вновь переполнен; трибунал настаивал, чтобы заявления подсудимых были краткими и избегали повторения аргументов, уже высказанных в их защиту. Выступления руководителей Третьего рейха длились от трёх до двадцати минут. Судья Биркет отметил большое достоинство в поведении обвиняемых. Исключением стало пятистраничное бессвязное заявление Гесса о британском империализме конца XIX века: Геринг и Риббентроп пытались остановить коллегу.

Большинство подсудимых в своих последних словах придерживались ранее начатых тем, повторяя аргументы, высказанные ими в ходе судебных заседаний . При этом ни один подсудимый не просил у суда пощады. Фрик выразил благодарность своим бывшим сотрудникам, Кальтенбруннер высказал аргументы в защиту СС, Ширах вновь заявил о невиновности немецкой молодёжи — а Редер заявил, что суд очистил имя немецкого флота и немецкого народа. Геринг утверждал, что жители Рейха ничего не знали о преступлениях и оставались самоотверженными и мужественными до самого конца войны. Франк заявил, что немецкая вина была «стёрта преступлениями, совершёнными против немцев русскими, поляками и чехами» — он также призвал немецкий народ «вернуться к Богу». Ссылки на американо-британские бомбардировки Германии и ядерный удар по Хиросиме были сделаны сразу несколькими подсудимыми. Шпеер назвал Гитлера виновником мировых бед и предупредил слушателей об опасностях современных технологий — о ядерной угрозе для цивилизации; он завершил свою речь словами «да защитит Бог Германию и культуру Запада»

Фрик, Розенберг, Функ, Папен и Нейрат не отрицали факт преступлений, но объявили, что их совесть чиста. Риббентроп чувствовал вину за безуспешность «внешнеполитических устремлений» и заявил, что США и Великобритания в 1946 году столкнулись с теми же вопросами, с которыми Германия столкнулась в 1939-м: как остановить территориальные претензии и внешнеполитические амбиции СССР (см. «политика сдерживания»). Кейтель признал свою вину в том, что он «был не в состоянии предотвратить то, что следовало предотвратить». Шахт признал свою ошибку в том, что он не сразу увидел преступную природу Гитлера. Дёниц заявил, что верно вел подводную войну: он сказал, что снова повторил бы всё то, что уже сделал. Розенберг, использовавший в своём последнем слове термин «геноцид», похвалил национал-социализм как метод преодоления классовых противоречий. Правосудие победителей было затронуто в речах Риббентропа, Геринга и Гесса^[172][173].

Председатель МВТ Лоуренс завершил заседание упоминанием работы адвокатов: он напомнил собравшимся о том, в каких обстоятельствах адвокаты подсудимых были вынуждены работать несколько последних месяцев. Лоуренс уточнил, что после окончания процесса адвокаты перейдут под защиту Контрольного совета. Впервые за 216 сессий разбирательство было отложено на неопределённый срок — до тех пор, пока трибунал не будет готов огласить приговоры^[176][173].

В ночь после заключительных речей в пресс-клубе прошла «грандиозная вечеринка», на которой присутствовали и британские судьи, ранее мало появлявшиеся в общественных местах Нюрнберга . 8 августа британская группы юристов пополнилась сотрудниками, начавшими снимать на микроплёнку весь корпус доказательств, представленных в суде , — прежде всего, советских улик и материалов.

Вынесение приговора. Реакция  

За несколько месяцев до последнего выступления обвиняемых, 10 апреля 1946 года, судья Лоуренс сказал коллегам, что пришло время задуматься над юридическими проблемами приговора и начать подготовительную работу к его вынесению. 1 сентября судьи переместились из зала суда в небольшой конференц-зал Дворца правосудия, где на следующий день начали обсуждать черновик приговора. Лоуренс полагал, что форма и стиль вердикта должна быть последовательными, написанными одним человеком: судья Биркет, ранее составлявший большую часть публичных заявлений и постановлений трибунала, был наиболее очевидным кандидатом на роль автора.

Когда мы говорим, что немцы были мерзавцами и никогда бы не организовали такой суд, но мы хорошие парни и организовали процесс — потому что мы любим закон — это звучит так, как будто наше подсознание о чём-то беспокоится. Так оно и есть, но зачем делать это столь очевидным? — из письма консультанта Джеймса Роу судье Биддлу о тексте приговора, 10 июля 1946

Работа судей сопровождалась значительными разногласиями как по поводу каждого из пунктов обвинения, так и по вопросам виновности отдельных лиц и организаций — для достижения компромисса среди судей шла «торговля» как за вердикты, так и за приговоры. Обвинение в заговоре вызвало наиболее острые противоречия. Кроме того, вопреки позиции советских судей, остальные члены МВТ пришли к выводу, что обвинение не смогло доказать, что Генеральный штаб, Верховное командование вермахта и Имперский кабинет вообще являлись организациями. Судьи постановили, что ни Генеральный штаб, ни ОКВ не были организацией или группой в юридическом смысле, подразумевавшемся в уставе МВТ, — это стало формальным основанием для непризнания их преступными организациями. Дело против СА также было прекращено из-за отсутствия сплочённости в данной организации. В итоговом тексте приговора отсутствовало упоминание о Катынском расстреле.

В итоге МВТ вынес следующие приговоры обвиняемым:

· К смертной казни через повешение приговорены:

· Герман Геринг,

· Мартин Борман (заочно),

· Эрнст Кальтенбруннер,

· Иоахим фон Риббентроп,

· Вильгельм Кейтель,

· Альфред Розенберг,

· Ганс Франк,

· Вильгельм Фрик,

· Юлиус Штрейхер,

· Фриц Заукель,

· Артур Зейсс-Инкварт,

· Альфред Йодль.

· К пожизненному заключению: Рудольф Гесс, Вальтер Функ и Эрих Редер.

· К 20 годам тюремного заключения: Бальдур фон Ширах и Альберт Шпеер.

· К 15 годам тюремного заключения: Константин фон Нейрат.

· К 10 годам тюремного заключения: Карл Дёниц.

· Оправданы: Ганс Фриче, Франц фон Папен и Ялмар Шахт.

Вечером 29 сентября Никитченко сообщил Биддлу, что в ходе консультаций с Москвой — где члены политбюро всё ещё продолжали изучать значительно устаревший текст черновика вердикта — он получил приказ выразить несогласие с оправдательными приговорами. На следующий день состоялось оглашение приговоров: Никитченко выразил особое мнение, составленное для него членами комиссии Вышинского и переданное через заместителя наркома иностранных дел Владимира Деканозова.

На пресс-конференции, состоявшейся после оглашения, прокурор Джексон выразил одобрение итоговым решением, не согласившись с оправданием только Папена и Шахта. Министр юстиции Австрии потребовал экстрадиции Папена в Вену. Генри Стимсон, являвшийся одним из ключевых инициаторов проведения процесса , похвалил достижения МВТ, но отнёсся к самому приговору с долей скепсиса: в статье в «Foreign Affairs» он выразил сожаление по поводу «ограниченного построения заговора». У многих лиц, не вовлечённых в детали процесса, сложилось ложное впечатление, что трибунал оправдал вермахт, — хотя судьи специально отметили, что у них не было сомнений в виновности генералов Третьего рейха (см. легенда о «чистом вермахте»).

Казнь

После ещё трёх дней тюремной жизни оправданные Фриче и Шахт решились выйти за тюремные стены: полковник Эндрюс уговорил их подождать полуночи. Папен оставался в тюрьме две недели, составляя письма британским и французским военным властям с просьбой разрешить проживание в их оккупационных зонах. Семь преступников, получивших тюремные сроки, находились в Нюрнберге до июля 1947 года — затем их перевели в берлинскую тюрьму Шпандау.

Протесты и апелляции

Не только оправдательные приговоры, но и решение трибунала о казни вызвало протесты: ещё в феврале Уругвай представил в ООН проект резолюции против смертной казни как таковой. После оглашения приговоров ряд южноамериканских государств, включая Кубу и Колумбию, выступили против приведения казней в исполнение. Премьер-министр Ирландии Имон де Валера 12 октября назвал решение повесить осуждённых трагической ошибкой.

Апелляционной инстанцией для решения МВТ являлся Контрольный совет союзников, полномочия которого были не вполне ясны: Джексон и Форин-офис полагали, что совет выступит в роли полноценного апелляционного суда и ещё раз рассмотрит всё дело целиком; сам совет истолковал свои обязанности как ограниченные соображениями милосердия и гуманности. Члены совета получили обращения практически от каждого подсудимого (или его адвоката): адвокат Кранцбюлер обратил внимание на тот факт, что Дёниц не был признан виновным в планировании агрессивной войны и, согласно тексту, был признан невиновным в преступлениях во время морской войны — но получил тюремный срок. Геринг, Кейтель и Йодль просили заменить повешение на расстрел. В тот период распространились слухи, что Франк обратился непосредственно в Ватикан — британский посланник при Святом Престоле счёл данные слухи беспочвенными^[187].

Контрольный совет собрался 9 и 10 октября для принятия решения по делу. Большинство прошений о помиловании было сразу отклонено: в том числе и прошение Редера о смертной казни, а не о пожизненном заключении — согласно уставу МВТ, совет не имел полномочий увеличивать тяжесть наказания. Французский и американский представители в совете были готовы расстрелять Йодля, но не Геринга или Кейтеля; советские и британский представители выступили против. Учитывая раздельное голосование, приговор Нюрнбергского трибунала остался в силе: в своём итоговом решении совет подчеркнул, что основные доказательства обвинения исходили от самого национал-социалистического режима. 13 октября Эндрюс сообщил заключенным, что все их апелляции были отклонены.

Журналисты

Журналисты, освещавшие процесс, были размещены в шести милях от центра Нюрнберга, в небольшом городе Штайн: их путь до Дворца правосудия занимал около 22 минут. Журналисты проживали в доме предпринимателя Фабера, «Фабершлосс», за безвкусную обстановку прозванный ими «Замком ужаса» (нем. Schloss Schrechlich). Жалобы на питание, предоставлявшееся американской армией, были общей темой для всех участников: в начале декабря в «замке» произошла вспышка дизентерии, от которой пострадало более 300 журналистов, проживавших в стеснённых условиях.

20 октября 1945 года Сталин лично одобрил список из 24 советских журналистов для отправки в Нюрнберг. Постепенно советское представительство было расширено до 45 человек — как в связи с конкуренцией между Совинформбюро и ТАСС, так и в связи с желанием не отстать от американо-британского освещения международного процесса. Публикации о процессе в газете «Известия» сопровождались серией карикатур Бориса Ефимова «Фашистский зверинец». Советских авторов разместили в отдельном здании на территории «замка», ранее служившем местным отделением НСДАП. Рядом с домом Фабера располагался американский бар, ставший популярным местом отдыха журналистов всех стран.

Журналисты были обеспечены условиями для работы: они располагали специальным транспортом, доставлявшим их до суда; они также могли слушать заседания как в самом зале, так и в специальной комнате. В день журналисты отправляли своим агентствам до 120 000 слов, печатавшихся затем в виде статей и новостных заметок по всему миру. Сворачивание военной авиации в конце 1945 года — при только начавшемся гражданском авиасообщении — затруднило обмен сообщениями между Нюрнбергом и внешним миром. Большинство контактов с местным населением ограничивалось обменом одеждой и предметами личной гигиены на чёрном рынке, проводившемся каждую пятницу днём в американских казармах. Несколько американских солдат на Рождество обменялись подарками — игрушками и пайками — с немецкими семьями.

Выбор судей

В итоге членами трибунала и их заместителями стали:

· от СССР: генерал-майор юстиции Иона Никитченко и полковник юстиции Александр Волчков