Изложение личного боевого подвига и заслуг

В Отечественной войне участвует с июля м-ца 1943 г. За этот период на своем боевом счету имеет 26 боевых вылетов, в ходе которых:

21.01.44 г. в р-не о-ва Инге атаковал, торпедировал и потопил подводную лодку противника.

За образцовое выполнение боевого задания, за лично потопленную подводную лодку противника и проявленную при этом отвагу и мужество награжден орденом Красного Знамени.

После награждения:

4.03.44 г. в р-не севернее о-ва Квалей обнаружил 2 подводные лодки в охранении 1 миноносца противника, умелым маневром, несмотря на интенсивный огонь с кораблей противника, вышел в атаку и с короткой дистанции торпедировал и потопил вражескую подводную лодку. При отходе от цели после атаки самолет был подвержен исключительно интенсивному обстрелу ЗА, в результате чего получил прямое попадание в правый борт фюзеляжа, осколками была повреждена правая мотогондола, пробит пневматик правого колеса и стрелок-радист, гвардии старший сержант АНТИПИЧЕВ легко ранен в правую ногу. Несмотря на повреждение, полученное машиной, обладая отличной техникой пилотирования, т. ФРАНЦЕВ, отлично выполнив боевое задание, привел самолет на аэродром. За вторую потопленную подводную лодку противника, за проявленные при этом отвагу и мужество представлен к награждению вторым орденом Красного Знамени.

Кроме этого:

3.03.44 г., вылетая в группе низких торпедоносцев под командованием гвардии капитана ШЕБАНОВА для удара по конвою противника в р-не Варангер-фиорд, торпедирован и потоплен транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн.

8.03.44 г., вылетая в паре с экипажем гвардии капитана ГУСЕВА для нанесения торпедного удара по кораблям противника методом “свободная охота” в районе Маккурсан-фиорд, торпедирован и потоплен транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн.

14.03.44 г., в районе северо-восточнее Хелнес обстрелял и потопил вражеский мотобот и торпедировал транспорт противника водоизмещением в 1500 тонн.

2.04.44 г., выполняя боевое задание по поиску и торпедированию кораблей и транспортов противника путем “свободной охоты” в районе Тромсе атаковал, торпедировал и потопил транспорт противника водоизмещением в 10000 тонн. Благодаря своей настойчивости, решительности в своих действиях т. ФРАНЦЕВ, несмотря на наличие ИА противника неподалеку от района цели, произвел вторичный заход для фотографирования момента взрыва танкера противника, и это ему блестяще удалось. Искусно выполнив боевое задание, он не только уничтожил врага, но и отлично сфотографировал его гибель. Огромный взрыв, разлетающиеся обломки немецкого танкера, его погружение в воду настойчиво и до конца наблюдал т. ФРАНЦЕВ. Об этом же говорит и сделанный им фотоснимок. В бензобаках самолета горючего оставалось ограниченное количество. Отлично изучив, овладев в совершенстве материальной частью, взяв расчет на наличие бензина, т. ФРАНЦЕВ маршрут для возвращения на родной аэродром избрал наиболее короткий – через материк, через вражеские сухопутные объекты, тем самым, расчетливо идя на риск, привел самолет на аэродром.

За образцовое выполнение боевых заданий Командования, за лично потопленные 2 подводные лодки противника, 1 танкер в 10000 тонн водоизмещением, 1 мотобот, 1 торпедированный транспорт водоизмещением 1500 тонн и потопленные в группе 2 транспорта противника общим водоизмещением 16000 тонн и проявленные при этом отвагу, мужество, доблесть и героизм достоин представления к высшей правительственной награде - присвоению звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

п.п. ВРИО КОМАНДИРА 9 ГМТАП 5 МТАД ВВС СФ

    ГВАРДИИ МАЙОР - ЛИТВИНОВ

5 апреля 1944 г.

Достоин представления к высшей правительственной награде - присвоению звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

п.п. КОМАНДИР 5 МТАД ВВС СЕВЕРНОГО ФЛОТА

    ПОЛКОВНИК - КИДАЛИНСКИЙ

4 апреля 1944 года.

II. ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВЫШЕСТОЯЩИХ НАЧАЛЬНИКОВ.

Ходатайствую о представлении к высшей правительственной награде - званию ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

п.п. КОМАНДУЮЩИЙ ВВС СЕВЕРНОГО ФЛОТА

    ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АВИАЦИИ - АНДРЕЕВ

5 апреля 1944 года.

 

III. ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВОЕННОГО СОВЕТА ФЛОТА.

За проявленные мужество, храбрость и отвагу, ходатайствую в соответствии с приказом НК БМФ № 294 от 8.Х.43 г. раздел 8 параграф 16 о присвоении гвардии лейтенанту ФРАНЦЕВУ Евгению Ивановичу высокого звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

п.п. КОМАНДУЮЩИЙ СЕВЕРНЫМ ФЛОТОМ

    АДМИРАЛ - ГОЛОВКО

 

п.п. ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА СЕВФЛОТА

   КОНТР-АДМИРАЛ - НИКОЛАЕВ

7 апреля 1944 г.

После торжества награждения сестра Евгения Людмила шла вместе с героями по Москве. И все любовалась ими. Оба подтянутые, красивые, с Золотыми звездами на груди. И все, кто попадался навстречу, невольно обращали внимание на офицеров-молодцев.

Счастливые, долго гуляли по столице. Вечером отправились в гости к десятикласснице Надежде. Впоследствии она стала Надеждой Артемовной Францевой, потому что разделила супружескую жизнь со старшим братом героя. Вот так распорядилась жизнь.

С удовольствием вспоминает она тот вечер.

- Оба они были очень счастливы, - говорит Надежда Артемовна о Евгении и его боевом друге. - В какой-то момент, я это прекрасно помню, вдруг начался салют в честь взятия нашими войсками города Констанцы. С балкона было все прекрасно видно. И тут Женя заявляет: а мой брат ведь где-то в тех местах воюет. Мы, в общем, это отметили и стали искать на карте где и что.

Евгений, несмотря на то, что первый раз был у нас, вел себя спокойно и уверенно. Все веселились от души. Получилось уютно, по-домашнему, хотя на столе ничего особенного не было.

Во время получения награды на радио было записано выступление Евгения Францева, которое прозвучало в эфире 2 сентября 1944 года. К сожалению, эту запись потеряли. Так же безвозвратно канули около 20 писем Евгения, посланные Вере Плехановой. В конце августа 44 года в Чернушку приезжал корреспондент “Комсомольской правды”, чтобы подготовить материал о Францеве. Обещал написать очерк и вернуть Вере письма. В результате ни очерка, ни писем.

... Но вот снова суровое небо Заполярья. Здесь Евгений дважды встречался с бывшим одноклассником Петром Швецовым, который служил военным фельдшером. Приезжал летом в Североморск по командировке и случайно увидел в Доме офицеров Евгения. Оба страшно обрадовались. Провели вместе вечер.

В начале осени вновь был в Североморске, заехал к Евгению, ночевал у него. Рассказал о том, как погиб их товарищ по 10 классу Василий Патраков. Он, как и Швецов, в 1941 году выучился на военного фельдшера, попал на Балтийский флот, в десант. Швецов тоже попросился, но его не назначили.

Расставаясь, Швецов и Патраков дали слово, если доживут до победы, первого сына назвать именем друга. В газете “Красный Балтийский флот” за ноябрь 1941 года напечатана статья “Он погиб как герой”, в которой рассказывалось о подвиге Патракова.

Под Петергофом, часть, в которой он служил, несколько раз безуспешно атаковала позиции врага. Все офицеры погибли. Казалось, верное поражение. Но вот взял на себя командование Василий Патраков. В батальоне его любили за веселый, добрый нрав, за проникновенную игру на баяне. С яростью повел он солдат в последний бросок, ворвался на позиции неприятеля и был смертельно ранен. Победа одержана дорогой ценой.

Как потом подсчитано, в огне Отечественной отдали свои жизни десять одноклассников выпуска 1940 года. Швецов выполнил обещание, сына назвал Василием.

           

Удостоверение героя.

 

 

Павел Галкин (крайний слева) и Евгений Францев в гостях у сестры в Калинине, после получения звезд Героев Советского Союза.

 

 

Эту тайну хранит море

 

В 1995 году я побывал в Ейском Высшем военном авиационном училище (ранее Военно-морское авиационное училище), из стен которого вышел Евгений Иванович Францев, встретился с его бывшим боевым другом штурманом Павлом Андреевичем Галкиным, ныне полковником запаса. Его рассказ записал на диктофон.

Затем была поездка в Центральный военно-морской архив в Гатчине Ленинградской области, встреча с Вадимом Ивановичем Мигулиным в Москве, в Международном фонде поддержки авиаторов. Работал я в Центральной военно-морской библиотеке и Центральном военно-морском музее в С.Петербурге. Прочел много документов, подшивки фронтовых газет “Краснофлотец”, “Североморский летчик”, “Красный флот”.

Ценные сведения имеются также в музее военно-воздушных сил Северного флота, в музее Ейского высшего авиационного училища.

... С волнением читал я тексты пожелтевших страниц документов и газет, и в сознании всплывали события последних дней боевой жизни Евгения Францева.

14 августа был издан приказ: допустить к вывозке ночью после провозных и проверки под колпаком и в зоне на самолете Ил-4 Францева Евгения Ивановича. До этого, как мы знаем, он летал на американских самолетах.

14 сентября в 23 часа 45 мин. командир авиадивизии приказал утром следующего дня послать самолет А-20Ж гвардии старшего лейтенанта Францева в крейсерский полет для поиска и торпедирования кораблей противника на предельный радиус от мыса Харбак и дальше на запад.

15 сентября. Время 4 часа 40 мин. Получен приказ от майора Сайганова: вылететь Францеву в 5 часов 5 мин.

5 час. 10 мин. Взлет самолета А-20Ж.

6 час. 25 мин. Возвращение самолета и посадка: в воздухе сорвало стабилизатор торпеды.

15 час. 15 мин. Экипаж Францева - Легкодымова - Антипичева - Фомина приготовился к полету.

Сразу надо объяснить, что штурманом на этот раз полетел не Галкин, а лейтенант Василий Ефимович Легкодымов. Ему было 25 лет. В 41 окончил Ейское училище. Служил воздушным стрелком на бомбардировщиках в Черноморском флоте. В 42 году направлен на Северный флот. Учился на Высших спецкурсах комсостава ВМФ, после назначен начальником минно-торпедной службы 2-й авиаэскадрильи. Обычно на эту должность ставили штурманов по образованию.

Вспоминает П.А. Галкин.

- Легкодымов жил в том же приземистом помещении, где и наш экипаж. Землянка была большая, разделенная на комнаты экипажей на пять. Жили мы дружно. Однако Легкодымов летал редко, у него были другие обязанности. Но если пожелал бы, то как начальник мог полететь в любом экипаже. Несколько раз просил меня.

- Паша, давай слетаю вместо тебя на “охоту”.

Но я всегда был против. Ведь, как правило, если экипаж разъединяется, то есть летчик летит с другим штурманом или штурман с новым летчиком, успеха добиться бывает гораздо сложнее. Потому что исчезает выработанная слаженность действий, теряется чуткое отношение друг к другу или, как говорят пилоты, слетанность. Штурман и летчик должны понимать друг друга с полуслова, с полузвука, чутьем. Как-то я сказал Францеву.

- Женя, ох и четко ты понимаешь мои команды, не успею слово произнести, а ты уже выполняешь!

- А я их и не слышу. Я их чувствую, - ответил Евгений.

К тому же у Легкодымова было мало практического опыта - 11 часов 39 минут полетов. Сравним с Евгением - 302 часа 41 минута. Из них ночью свыше 13 часов и 17,5 часов по приборам.

Тут же случилось так, что мне пришлось попасть в госпиталь: повредил палец, и сделали операцию, удалили часть кости. Но Францев не мог лететь без штурмана. Вот этим и воспользовался Легкодымов. Когда я был жив-здоров, такой возможности у него не было.

- А мог бы Францев отказаться от полета, потому что штурман, с которым он хорошо сработался, лететь не может? - спросил я у Галкина.

- Такое право имел, конечно. Тем более на “свободную охоту”. Другое дело, в составе эскадрильи или полка, при массированном вылете всей массой самолетов - здесь главное уже не желание летчика, а приказ командира соединения. Ну, а в одиночном, “крейсерском” полете экипаж определяет командир самолета и при отсутствии своего штурмана может отложить операцию. В данном случае полет выполнялся с полного согласия всего экипажа, Легкодымов был дружен с нами, боевой товарищ. И то, что все решено было с общего полного согласия, нет никаких сомнений.

Однако, необходимо особо подчеркнуть, что этот полет по сложности был особенным и исключительно опасным. Францев решил отправиться в район Порсангер-фиорда, на норвежском берегу, где в длинном, скалистом заливе уже давно стоял авиатранспорт, а неподалеку находился аэродром немецких истребителей. Было решено нанести удар по авиатранспорту.

- Однажды мы уже были там, - рассказывает Павел Андреевич. - Этот фиорд километров 80 уходит в Скандинавские горы. Извилистый, то шириной километров до 15, а то сужается до 7 - 8. Справа и слева скалы, высотой до 400 метров. Летели мы тогда словно в трубе. К тому же появилась облачность. Опустили самолет почти к самой воде. А из нее тут и там торчат скалистые островки. Прямо скажем, место гибельное. При плохой видимости, как дважды два, можно налететь на скалы или врезаться крылом в береговые горы.

Завел туда я самолет и сам не рад. Туман все ниже и ниже, облачность тоже до самой воды опускается. Вода от глаз скрылась, хотя летели на высоте 30 - 50 метров. Тут уже не приходится думать об атаке, ничего вокруг не видно, не говоря уже о транспорте. В такой обстановке одно наверняка - врезаться в скалы. И тогда даю команду:

- Разворот на 180 немедленно! С максимальным креном, как можно круче!

Евгений сразу стал разворачивать самолет. А я весь сжался и жду - вот-вот раздастся треск и мы превратимся в пыль. Знал, какое тут опасное место лучше Евгения и Семена, потому что вел прокладку. Справа на какое-то мгновение туман потемнел, значит, вплотную к скалам приблизились, но не задели их, проскочили. Дальше посветлело, и мы вылетели в море.

- Все, - сказал я командиру. - В следующий раз пойдем сюда только тогда, когда облачность не ниже 150-200 метров над водой. Чтоб истребители не могли взлететь и на нас наброситься, а мы бы смогли атаковать транспорт и спокойно полететь мимо скал. Все это нужно очень хорошо знать и четко вести прокладку в фиорде.

Откуда мог все это детально представлять Легкодымов? И почему Францев серьезно не подумал об этом?

Видимо, ему не терпелось, на мой взгляд, после того, как мы получили Золотые Звезды Героев, отдохнули, набрались сил, проявить себя. Это его вдохновляло и толкало поскорее совершить что-нибудь выдающееся.

И, пожалуй, еще появившаяся теперь уверенность, убежденность в победе.

Правда, поскольку у меня была разработана эта операция, обсудили ее с Евгением, тщательно подготовили, то он посчитал, что и с Легкодымовым четко ее выполнит.

В тот день, 15 сентября, наша авиация буквально обрушилась на фронтовые позиции врага, различные объекты, военно-морские базы и корабли. Было совершено 240 самолето-вылетов. У немцев всего 27, и в основном только для противодействия авиации Северного Флота.

На морских коммуникациях неприятеля были потоплены транспортное судно, сторожевой корабль и четыре малых боевых корабля. А повреждены два больших транспорта, танкер, самоходная баржа и несколько мелких судов.

- В тот день я позвонил из госпиталя дежурному по части, - продолжает свое повествование Павел Андреевич. - Поинтересовался делами эскадрильи.

- Все в полете, - отвечал дежурный. - А твой командир отправился на “свободную охоту” с Легкодымовым.

У меня сразу мелькнула мысль: вот воспользовался моментом и наверняка в тот фиорд сунутся. А это очень сложно и очень опасно. Пытались мы уже, да с тем и вернулись: потому что ничего не смогли сделать, а решились бы - там бы и остались. Атака в том фиорде может быть успешной только при необходимых погодных условиях и с ювелирным исполнением предельно точных расчетов.

Через час звоню вновь дежурному.

- Нет, не вернулись, - отвечает он.

Проходит полчаса, и тут принята радиограмма: “Порсангер-фиорд. Атаковал транспорт”. Через пару минут: “Транспорт затонул. Возвращаюсь.” Причем передано открытым текстом. Радиограмма принята в 17 часов 20 минут дежурным капитаном Левченко. Эти документы хранятся в Центральном Военно-Морском архиве.

Далее в журнале боевых действий такая запись: “Посадка самолета № 28 экипажа Францева в 20 час. 40 мин.”. Но это была ошибка оперативного дежурного, посадку совершил другой самолет под номером 36.

А самолет Францева ждали еще час, другой, третий. По расчетам, горючего уже не осталось. Но надежда еще брезжила, хотя в журнале и сделали запись: “С боевого задания не вернулся”.

Никто не хотел верить в гибель экипажа этого выдающегося летчика и замечательного человека. Многие готовы были поверить в самое необычное: мол, могли приземлиться на норвежской земле и как-то существовать. Могли прыгнуть с парашютом и спасательной лодкой, а немцы подобрали их...

Могло быть все. Но тайну случившегося с самолетом А-20 Ж № 28 и его отважным экипажем во главе с героем-командиром Евгением Францевым более полувека хранит студеное Баренцево море.

Есть только одна возможность обрести истину - поискать в немецких архивах. Если торпедоносец сбили истребители, то наверняка это зафиксировано в документах. 15 сентября в тех местах сбит лишь один советский самолет. Известно время, известен район, где торпедирован авиатранспорт.

Родственники несколько раз обращались в вышестоящие организации. Они не исключают, что норвежская береговая охрана могла подобрать тела погибших и предать их земле. В 1994 году Николай Иванович Францев получил ответ от военно-морского атташе Российского посольства в Норвегии. В письме говорится, что 16 сентября 1944 года на военном кладбище Хавойсюнд, что в Норвегии, были похоронены два советских летчика.

Один из них, Василий Дмитриев, 1920 года рождения. Имя второго неизвестно. Родственники не исключали, что им мог быть Евгений Францев или кто-нибудь из его экипажа. По их просьбе я занимался уточнением этих данных в Музее ВВС СФ и Центральном Военно-Морском архиве. И узнал, что это был другой экипаж.

16 сентября 1944 года в 9 часов 54 минуты взлетел экипаж в составе: Литвак Дмитрий Яковлевич - зам командира 3-й авиаэскадрильи, гвардии ст. лейтенант; Дмитриев Василий Ефтеевич - штурман, гвардии лейтенант; Игнатьев Иван Яковлевич - старший воздушный стрелок-радист.

И они погибли.

Акты расследования причин гибели экипажа Францева и Литвака подшиты вместе. Родственникам просто сообщили, что экипаж не вернулся с боевого задания: то есть пропал без вести. А летчики-то, оказывается, похоронены на норвежском кладбище.

Сколько таких безымянных могил, о прахе покоящихся в которых родственники ничего не знают! Печальна участь этих погибших воинов, и бесконечна грусть по павшим родных, близких, любящих...

В 1996 году Екатерина Николаевна Францева побывала в Норвегии, встречалась с официальными лицами, пыталась что-либо узнать о своем дяде, но никаких следов не нашлось.

В официальном акте расследования причин потерь в частях Воздушно-Морских Сил ВМФ в боях летом 44 года, подписанном командиром 9 минно-торпедного полка подполковником Сыромятниковым и начальником штаба майором Бородавко, есть запись: “Предположительно перехвачен истребителями противника и сбит. Экипаж в составе четырех человек погиб.” Речь шла о самолете Францева.

Привлекла внимание следующая запись из этого акта.

“Самолетам-крейсерам, выполняющим задание по поиску и торпедированию кораблей противника, доносить о результатах своих действий по радио в целях предупреждения подобных потерь в будущем только уйдя от района атаки в море.”

Иными словами то, что Францев передал радиодонесение “транспорт затонул” открытым текстом, к тому же в районе атаки, посчиталось возможной причиной его гибели. Немцы запеленговали донесение и бросили на самолет истребители.

Могло так и случиться.

Но ходило и другое мнение. О нем я сказал Галкину.

- Могло быть, что самолет загорелся, Францев направил его на авиатранспорт и взорвался вместе с ним?

- Вряд ли. Мнений таких в моей памяти не осталось. А забыть я их не мог, ведь это очень важно. Радиообмен фиксируется четко. Всегда только два-три слова, коротко и ясно, так заведено у летчиков. В первой радиограмме: “Порсангер-фиорд. Атаковал транспорт.” Через две минуты вторая радиограмма: “Транспорт затонул. Возвращаюсь.” Вот и все.

Если с самолетом что-то случается перед атакой, летчик обязательно сообщает “имеются повреждения”, “на борту пожар” и так далее. Здесь же было только одно слово “возвращаюсь”. Это - ясная информация, она рассказывает всю картину во время атаки и сразу после нее.

Но что произошло потом - неизвестно. Посылали разведчика. Он зафиксировал, что транспорт, который там стоял и который атаковал Францев, утонул. Экипаж Евгения свою задачу выполнил, его донесение было достоверным. А что случилось потом, можно только гадать.

Три возможных варианта могло быть.

Первый. Сбили истребители противника сразу после атаки, там же, у цели. Ведь аэродром располагался неподалеку. Наш самолет, по существу нападал на транспорт на виду у истребителей, а им в такой обстановке сбить торпедоносец или бомбардировщик несложно.

Второй. Неподходящие погодные условия, плохая видимость. Тем более штурман полетел впервые. Скалы высокие, над головой, а атакуешь на высоте метров 50. Большая вероятность столкнуться со скалой.

Третий. Уже на обратном пути перехватили истребители или сбили зенитки где-то ближе к линии фронта.

Я не удержался от вопроса, который мучил меня долгие годы. От многих слышал - в Москве, Североморске, в Музее Ейского авиационного училища, что если бы Францев полетел с Галкиным, полет мог быть благополучным. Ведь оба вместе совершили 30 боевых вылетов.

После некоторого раздумья Павел Андреевич ответил, будто рассуждая сам с собой, неторопливо, углубленно. Все это на магнитофоне.

- Экипаж - это как единое существо. Поэтому замена одного из членов экипажа создает его неполноценность, особенно в сложных обстоятельствах. В простой обстановке это почти не сказывается, а в сложной - очень. Здесь же, в этой атаке, у меня уже были свои принципы, мнения, твердые расчеты. И я, конечно, не допустил бы ошибки, если это от меня зависело. Все было учтено, и, конечно, действий наугад я бы не допустил, на авось бы не пошел. Решился бы только на такие шаги, которые наверняка принесли бы только успех. Ну, а чем все-таки закончилась бы атака, если я был штурманом - откуда мне знать? Война есть война.

Но одно бесспорно, Францев и Галкин понимали друг друга не только с полуслова, а улавливали мысли и предчувствовали действия. Достигнуть этого заставил вопрос жизни и смерти и плюс высокий профессионализм.

По существующим правилам вещи погибшего отправлялись посылкой его родным. В данном случае отцу Евгения Францева - Ивану Дмитриевичу. И случилось так, что опись вещей и их отправку произвел капитан Левченко, который принял последнюю радиограмму от Францева 15 августа 1944 года.

Всего было собрано 57 вещей. Учтена каждая мелочь, вплоть до спичек (5 коробков), мыла (5 кусков), папирос (20 пачек), носков, носовых платков (14 штук), подворотничков (15 штук) и т.д. Из одежды - шинель, китель, брюки (двое), рубашки (две), нижнее белье. Обувь - ботинки (2 пары) и галоши к ботинкам.

Как видите, гардероб офицера-летчика не был богатым. Весьма скромный.

А “похоронку” родители Евгения получили 9 октября. Сохранилось письмо, написанное после этого Славой Францевым Кате Мартазовой.

“…У нас большое горе. Погиб Женя. Не знаю, как мы все вынесем это. Потерять такого сокола - Героя Советского Союза - это выше всяких сил…”

Письмо Екатерины Мартазовой Павлу Галкину.

“Здравствуй, Павлик!

Живу в Чернушке, приехала отдохнуть, рассеять горе. Да разве рассеешь! На душе постоянная скорбь. Все прошлое вспоминается. Ведь совсем недавно были с Евгением вместе. И вот я одна… Хожу по тем местам, где мы гуляли во время его приезда. Тяжесть на сердце.

Дорогой Павлик! Я уже не знаю, отчего мой рассудок подсказывает не верить тому, что Жени нет. Иногда я бываю даже убеждена в этом. Тогда мне становится легче, особенно в трудные минуты. Родители Жени получили его вещи, документы, но все равно ждут хорошей вести. На днях мама и папа Жени были у меня…”

Горе матери и отца было безысходным, но молчаливым. Ни слезинки не уронили они при детях. И долго не могли поверить в гибель сына. А когда в канун Победы по Всесоюзному радио второй раз прозвучало выступление Евгения, Варвара Васильевна с просветлевшим взором, убежденно сказала:

- Вот видите, сын жив. Вы сами не знаете правды.

Форменный китель и шинель Евгения Варвара Васильевна приспособила для Славы. Они славно послужили ему в годы студенчества. А летное пальто Евгения Иван Дмитриевич носил еще долго. После его кончины в 1955 году пальто висело в дровянике. А в 1984 году по просьбе учащихся пальто передали в школьный музей.

Отдали жизнь ради Победы четверо молодых летчиков. Одни из многих и многих, ушедших от нас в страшное военное время.

Галкин сообщил о гибели Евгения знакомым, написал Кате Мартазовой, отослал родным его вещи и фотографии. Себе ничего не оставил. Поэтому у Павла Андреевича нет фотографий того периода, кроме двух - потопления танкера и бомбоудара по Киркинесу.

Выйдя из госпиталя и оставшись без летчика, Галкин не пожелал ни с кем летать, а в конце 1944 года его послали на Высшие офицерские курсы. После учебы направили в Балтийскую авиацию, где он и встретил завершение войны.

Немного удалось узнать о двух новичках экипажа: В.Е. Легкодымове и И.Ф. Фомине.

Василий Ефимович родился 21 января 1919 года в селе Убинское Павлодарского района Казахстана. После школы 29 октября 1939 года поступил в ВМАУ им. Леваневского. Военную присягу принял 23 февраля 1940 года. После выпуска из училища офицером направлен в распоряжение ВВС Черноморского флота, где стал воздушным стрелком бомбардировщика. В конце 1942 года переведен на Северный флот. Служил в 1 и 2 авиаэскадрильях 24 авиаполка. Затем Василий Ефимович стал слушателем Высших спецкурсов комсостава ВМФ. 20 октября 1943 года был назначен начальником минно-торпедной службы 2 и 3 авиаэскадрильи, а 9 июля следующего года - вновь 2-й.

Был женат. Супруга - Прасковья Фоминична жила в г. Каган Узбекской ССР.

Еще меньше сведений о Фомине. Родился он в 1920 году, в деревне Грековка Никольского сельского совета Куркинского района на Тульщине. Перед войной получил среднее образование. Стал кандидатом в члены КПСС в военное время. 13 октября 1943 года награжден медалью “За отвагу”.

Вот и все.

Еще один документ.

Дата. 25 сентября 1944 года. Начальнику 2 отделения ОК ОС ВВС СД капитану Харченко.

При этом представляю ордена, медали и документы погибших.

1. Орден Ленина - 1 шт. № 19104.

2. Медаль “Золотая Звезда” - 1 шт. № 4047.

3. Орден Красное Знамя - 3 шт. №№ 81084, 05010, 22195.

4. Медаль “За отвагу” - 1 шт. № 305194.

Начальник строевого отделения 9 гмтакп 5 МТАД ВВС СФ гвардии старший лейтенант административной службы Косулин.

 

Долгое время мы не знали, где находятся награды Е. Францева. Оказывается, по законам того времени они были сданы в штаб флота, а Удостоверение Героя Советского Союза и Орденская книжка отправлены в Чернушку, родителям.

                                                  * * *

Награды хранят святую память: светлые и мучительные воспоминания, чувство неизмеримой благодарности судьбе за таких, как Евгений, и веру, что они покидают нас лишь телесно, а духом и идеалами - вечно с нами.

 

Листовка политуправления о Е. Францеве и П. Галкине.

Павел Андреевич Галкин - полковник в отставке. 1995 год.

 

Письма

 

Письма, зачастую, дают более глубокое представление о человеке и его поведении, чем многие другие источники. Благодаря письмам Евгения Францева и посланиям, которые он получал от Веры Плехановой и Екатерины Мартазовой, можно еще лучше представить характер нашего героя и глубже, яснее обрисовать его отношение к этим девушкам, которые почти поровну занимали его воображение.

Обе они были ему очень дороги, хотя в разное время далеко не в одинаковой мере властвовали в его сердце. Это зависело от многих обстоятельств, и, конечно же, в значительной степени от того, как девушки отвечали на внимание Евгения к ним, как улавливали его чувства, мысли, взгляды, настроение.

Судя по всему, о чем рассказывалось в книге выше, Евгений в 10 классе дружил с одноклассницей Катей Мартазовой в прямом смысле этого слова. На более глубокие и близкие отношения еще не было и намека, хотя, конечно же, молодые люди нравились друг другу.

Но вот перед юношей появилась Вера Плеханова, и его сознание наполнилось новым светом: Евгения охватило ощущение, которого жаждет каждое молодое сердце, это было предчувствие любви.

Однако оно по-прежнему, как и его друга Михаила Глухова, а также обеих девушек не заходило дальше чисто дружеских отношений. И только когда, резко повзрослевшие, после окончания школы, все они разъехались в разные стороны, их чувства обозначились четче и острее.

Впрочем, все равно понадобилось время, чтобы Евгений уяснил свою определенную увлеченность, а девушки поняли, что посвящать себя одному и тому же юноше и вместе с тем быть подругами почти невозможно.

Воображение Евгения все больше захватывал образ Веры, но Катя все равно оставалась в сознании хорошим другом и приятной девушкой и, как Вере, он ей тоже постоянно отправляет искренние, душевные послания. Но девушки, хотя и стремились воспринимать эту двойную дружбу без предвзятости, быть как бы выше струнок ревности, невольно попадали в сети соперничества и, разумеется, какая-то из них уходила в тень. В первое время учебы Евгения в училище отошла в тень Катя Мартазова. Верой Евгений был увлечен сильнее.

Это заметно по письмам всех троих. Публикуем мы их в хронологическом порядке. Однако, если послания Евгения к девушкам, в большинстве сохранились, как и Веры к нему, то вот весточек от Кати Евгению до 1943 года почти не осталось.

                           * * *

Чернушка. 3 сентября 1940 г.

Вера, здравствуй!

Горячий привет и обилие самых лучших пожеланий. Город Молотов тебе не нравится? Просто смешно: областной центр окрестила “городишком”. Еще смешнее, что мне (и Михаилу тоже) не понравился город Москва. Мила нас за это окрестила именем “убежденных провинциалов”. На самом деле - все не так. И Молотов, и Чернушка, и всякая другая Грязнушка не понравятся с первого взгляда. Но русский человек тем и славится, что он умеет жить в любых условиях и привыкнуть (и даже полюбить) какую-нибудь Чернушку и ее жителей.

Поверь, Вера, что твое первое впечатление сгладится и г. Молотов тебе будет близким и родным. Вспомни свои первые впечатления о первом посещении “достопримечательностей” Чернушки. Она тебе казалась глухим болотом, диким лесом, непроходимой глушью. Но теперь ты ее вспоминаешь, как близкую тебе и дорогую.

А теперь последние новости. Катя Мартазова живет в Чернушке. Видел ее дня три тому назад. Почти не говорил. Она не сдала, вернулась. Вот сглупила! Ведь есть в Москве не один текстильный институт, а еще много других. Вот и все.

                           * * *

Чернушка. 14 сентября 1940 г.

Здравствуй, Вера!

Получил твое письмо и был очень рад. Давай-ка не будем унывать. Жизнь свою надо устраивать хорошо, хоть в Молотове, хоть в Чернушке. А тут я тебя не узнаю, вечно веселую, жизнерадостную.

Ну, а я живу только одним - скорее в училище, к ребятам, с которыми успел познакомиться и близко сойтись.

Катя живет здесь, но я ее видел всего два раза. Никуда она не уезжает, будет работать в Броду учительницей. Вот и все.

Зачем бес сводит людей не так, как надо бы? Что она мне не нравится - не могу ответить, потому что не знаю, но что-то есть. Может быть, и наоборот, что ничего нет. Может, поэтому мы и не встречаемся. А ходить в клуб и не быть с ней - еще обидится. Вот так на сердечном фронте.

А ты почему упорно отказываешься от М. Г. (Миша Глухов), я плохого ничего не вижу, если любить хорошего человека. Чего греха таить, сам однажды попал в переплет...

                           * * *

Чернушка. 5 октября 1940 г.

Здравствуй, Вера!

Твое долгожданное письмо получил и был очень рад, что ты все же не забываешь “своих”.

Получил твое письмо, но не мог сразу ответить на твой вопрос: “Как долго будет наша переписка?” Я вспоминал, чем мог тебя обидеть, чтобы ты так спрашивала. Вообще, этим вопросом ты меня ошарашила.

                           * * *

Ейск. 8 декабря 1940 г.

Здравствуй, Вера!

В тебя я действительно верю. В том, что ты хороший товарищ - это не стоит доказывать; что ты хороший друг - тоже бесспорно, и только. Что ты можешь сказать по этому поводу? Ставлю на голосование, как понимать: “Верь”. Ответь, хоть в шутку.

Почему молчишь так упорно? Всякое терпение может лопнуть. Пиши, уважаемая. С горячим приветом. Твой Евгений.

                           * * *

Ейск. 10 января 1941 г.

Вера, как встречала Новый год? В вихре вальса или в вихре снега?

А мы Новый год справляли...

О, что было!...

Отбой в 11.30. И мы все почти спали, когда радио оповестило о торжественных церемониях: подняты бокалы, пробило 12 и... пошло веселье. Вальс, фокстрот и туман хмеля все больше и больше охватывает голову и тело. Крутишься во все стороны, чувствуешь близко девушку, любимую, стройную и послушную в танцах. Чувствуешь так близко, так крепко держишь ее. И эта девушка - ты. И проснувшись, я долго не мог поверить, что все это лишь сон...

                           * * *

Ейск. 15 января 1941 г.

Добрый день, Веруська!

Признаться, я не могу ничего толком написать сейчас - так ты ошарашила меня своим письмом. И мне все время лезут в голову нехорошие мысли о здешних девушках и дамочках, которые сами льнут к курсантам. Мне казалось чудовищным, когда рассказывали об этом старшие. А когда сам увидел это “порочное” знакомство на один вечер, стало на душе совсем тяжело.

И все же я живу хорошо, замечательно. Все вошло в свою колею: учеба каждый день, физ. подготовка, изредка строевая.

                           * * *

Ейск. 23 февраля 1941 г.

Здравствуй, Вера!

Письмо твое получил. Я так долго ждал! Благодарю за внимание, но не благодарю за заключение, которым ты кончила письмо.

Чем ты так обижена? Я тебя уважал. Потом тобой увлекался, но не мог ничего предпринимать, так как был в хороших отношениях с М.Г. и знал многие его “тайны”, то есть ваши отношения. Мы с ним часто говорили об этом. Я знал, что он тебя любит.

Одному всегда надоедает шататься. И стал я трепаться, грубо говоря. Что было делать? Потом с Катюшей. Знаешь, по секрету говоря, она в письме с месяц назад объяснялась в любви. Я стал в тупик. Но решил сказать ей всю правду. А что отвечать? Отписаться? Она еще и ревнует.

Ну, а чем тебя обидел? Почему пишешь: “если хочешь, это будет последнее письмо”?

Что я от тебя хочу? Главное, чтобы ты по-дружески поддерживала в трудные минуты мой дух.

Ты представляешь, какая у нас обстановка? Она требует душевного равновесия. Надо чтобы ничто не тревожило, когда поднимаешься в воздух. Это наш закон. Ну, да ладно.

                           * * *

Ейск. 28 февраля 1941 г.

Здравствуй, Катерина!

Прости, что долго не писал, не мог. Сдал 3 зачета. В марте - еще 4 или 5. В общем, придется опять заниматься. Скорей бы в лагерь!

Все письма твои получил. И карточку, за которую - большое спасибо.

А о первом письме хочу сказать, чтобы больше так не писала. Я как будто не заслужил, чтобы крыть меня на чем свет стоит.

Не знаю, что тебе обидело в моем письме? То, что я “буду моряком”?

Ничего нехорошего в этом не вижу.

Евгений.

                           * * *

Чернушка, 15 марта 1941 г.

Евгений, здравствуй!!!

Катю М. не видела уже давненько, но она на меня сердится (хотя сама не сознается в этом). Думаешь из-за чего?

Из-за тебя! Она, вероятно, ревнует тебя ко мне, раз мы с тобой переписываем