Белый» Петербург Андрея Белого в романе «Петербург»

       Борис Николаевич Бугаев, более известный под псевдонимом Андрей Белый, родившийся 14 октября 1880 года в Москве и взрослевший в арендуемой отцом Н. В. Бугаевым (1837-1903), деканом физико-математического факультета МГУ, квартире в конце Арбата, в первый раз в своей жизни приехал в Петербург 9 января 1905 года. В это время в Российской империи начинала разгораться первая русская революция (1905 - 1907 годов), столица империи же стала её эпицентром, городом, «поджёгшим» всю остальную страну. Случившееся столь сильно впечатлило юного символиста, что свой будущий роман «Петербург» он посвятил именно событиям 1905 года. С Петербургом Бориса Бугаева также связывала и любовь - молодой поэт был влюблён в Людмилу Дмитриевну Блок (29.12.1881 - 27.09.1939), жену поэта и друга Белого Александра Александровича Блока (28.11.1880 - 7.08.1921). В то время Людмила Дмитриевна уже была замужем за Александром Блоком, поэтому не разделила чувства Бориса Николаевича, вынужденного разрываться между Петербургом и Москвой, и отвергла предложение молодого человека отправиться в путешествие по Италии, тем самым убедив его, что его чувства к ней напрасны. Возможно, Людмила Дмитриевна стала прообразом Софьи Петровны Лихутиной в романе «Петербург», а отношения Белого и мужа и жены Блок - прообразом отношений Николая Апполоновича Аблеухова с четой Лихутиных. Из этого следует, что «столица государства российского» занимала в жизни Бориса Николаевича Бугаева очень важное место, из-за чего свой второй роман писатель посвятил именно Петербургу.

       Петербург из одноимённого романа встречает читателя утверждением его автором в статусе несменной столицы: «Если же вы продолжаете утверждать нелепейшую легенду – существование полуторамиллионного московского населения – то придётся сознаться, что столицей будет Москва, ибо только в столицах бывает полуторамиллионное население; а в городах же губернских никакого полуторамиллионного населения нет, не бывало, не будет. И согласно нелепой легенде окажется, что столица не Петербург. <…> Если же Петербург не столица, то – нет Петербурга. Это только кажется, что он существует». Это утверждение, обнаруживаемое на первой-второй страницах романа, лаконично описывает уважение Андрея Белого к Петербургу, не умаляемое даже тем, что его родной город, Москва, борется за звание столицы и (к 1905 году) побеждает в количественных показателях, а в 1918 году и вовсе повторно становится столицей. Тем более интересно и важно то, что автор не изменил своё утверждение о Петербурге как столице даже в 1922 году, во время редакционных работ над романом, когда из него пропало около трети текста.

       В прологе же упоминается и Невский проспект, «публичный Проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например)», который в дальнейшем станет мизансценой для важных событий произведения, в том числе объяснение Николая Апполоновича с Александром Ивановичем Дудкиным произошло именно на Невском. Учитывая роль Проспекта в сюжете произведения и отношения автора к городу, логично, что Белый относился к «совсем сколопендре» с восхищением и сравнивал фонари его ночных лавочек с драгоценными камнями: «Огненным мороком вечером залит проспект. Ровно высятся яблоки электрических светов посередине. По бокам же играет переменный блеск вывесок; здесь, здесь и здесь вспыхнут вдруг рубины огней; вспыхнут там – изумруды. Мгновение: там – рубины; изумруды же – здесь, здесь и здесь». 

Невский проспект, учитывая особенности символистской прозы, в произведении можно рассматривать как символ России, соединения двух основ страны (Востока и Запада) в виде соединения двух концов проспекта. О важности этого символа говорит то, что Белый в начале произведения акцентирует внимание читателя на «европейскости» Невского, но не как бы случайно путается в своих словах и не может предоставить объяснений: «Невский Проспект прямолинеен (говоря между нами), потому что он – европейский проспект; всякий же европейский проспект есть не просто проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский, потому что… да… <…> Потому что Невский Проспект – прямолинейный проспект».

       Васильевский остров выступает в «Петербурге» как остров с геометрическими чертами (здесь сказывается обучение Бориса Николаевича на физико-математическом факультете МГУ), с Линиями, а не улицами, не с горожанами, а с «островитянами», к которым причисляются все революционеры в лице Александра Ивановича Дудкина. Почему? Из-за Петербургского университета, располагающегося именно на Васильевском острове, из «недр» которого и вышли многие известные русские революционеры. Но важна ещё и роль Васильевского острова как часть сохранившегося города Петра (фигура Петра Первого играет в романе значительную роль, об этом ниже): «Линии! <…> Только в вас осталась память петровского Петербурга. <…> Параллельные линии на болотах некогда провёл Петр; линии те обросли то гранитом, то каменным, а то деревянным забориком. От петровских правильных линий в Петербурге следа не осталось; линия Петра превратилась в линию позднейшей эпохи: в екатерининскую округленную линию, в александровский строй белокаменных колоннад. Лишь здесь, меж громадин, остались петровские домики; вон бревенчатый домик; вон – домик зелёный; вот – синий, одноэтажный, с ярко-красною вывеской «Столовая». Точно такие вот домики раскидались здесь в стародавние времена. Здесь ещё, прямо в нос, бьют разнообразные запахи: пахнет солью морскою, селёдкой, канатами, кожаной курткой и трубкой, и прибережным брезентом. <…> Линии! <…> Как они изменились: как их изменили эти суровые дни!»

       Петербург предстаёт в произведении и как город мостов, мостов всех мастей и размеров: через Неву ли, через Зимнюю ли канавку - не столь важно, важно само наличие мостового сооружения. И в сюжете мосты играют свою роль: на Дворцовом мосту Дудкин сталкивается с каретой Апполона Апполоновича Аблеухова, спешащего на службу, на другом мосту происходит часть разговора Николая Апполоновича Аблеухова с «Морковиным». Намёк на причину такого внимательного отношения к мостам автор даёт с большой осторожностью, как бы желая одновременно и вдохновить, и предостеречь: «Петербург, Петербург!<…> Осаждаясь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговою игрой: ты – мучитель жестокосердый; ты – непокойный призрак; ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих ужасных проспектах и с разбега взлетал на чугунный тот мост, начинавшийся с края земного, чтоб вести в бескрайнюю даль <…> О, большой, электричеством блещущий мост! <…> Помню я одно роковое мгновение; чрез твои сырые перила сентябрёвскою ночью перегнулся и я: миг, – и тело мое пролетело б в туманы. <…> О, зеленые, кишащие бациллами воды! Еще миг, обернули б вы и меня в свою тень. Непокойная тень, сохраняя вид обывателя, двусмысленно замаячила б в сквозняке сырого канальца; за своими плечами прохожий бы видел: котелок, трость, пальто, уши, нос и усы… Проходил бы он далее… до чугунного моста. <…> На чугунном мосту обернулся бы он; и он ничего не увидел бы: над сырыми перилами, над кишащей бациллами зеленоватой водой пролетели бы лишь в сквозняки приневского ветра – котелок, трость, уши, нос и усы».

       Существенную роль в «Петербурге» играют те места, что принято называть главными достопримечательностями города: уже упомянутый Невский проспект; кирпично-красный Эрмитаж, то и дело мелькающий на фоне; Летний сад, возле которого «чудило» Красное Домино; Михайловский замок, появляющийся под самый конец романа как символ предвестия беды. Но самой яркой фигурой среди них является статуя Петра Первого работы Этьена Мориса Фальконе, т.н. «Медный всадник», который, всё время находясь на фоне, постепенно «сходит» со своего постамента и навещает Александра Ивановича Дудкина во время белой горячки. Вообще фигура Петра Алексеевича Романова является ключевой в романе, ведь действие происходит в городе Петра, самого революционного императора на российском престоле, во время первой русской революции. Именно поэтому Пётр, как главный революционер в русской истории (до 1905 года), приходит к Дудкину, символизирующему всех пламенных русских революционеров из среды разночинцев, и открывает истину о роли Липпанченко, двойного агента, в происходящих событиях, о том, к чему может привести его деятельность и что нужно сделать для предотвращения этого. Убедительности этому моменту в романе придаёт суровый характер реального Петра Великого. Всё вместе это создаёт образ «Медного всадника» не просто как изваяния, а как главного символа Петербурга той поры.