Глава 1. Детство и юность Н.А. Добролюбова

1.1. Семья и первые шаги к образованию.

Н.А. Добролюбов родился 24 января 1836 года в Нижнем Новгороде в семье священника, в доме при Верхнепосадской Никольской церкви, настоятелем которой был его отец, а до него - дед по матери, В.Ф. Покровский. Это происхождение предрешало его образование. Путь для мальчика из такой семьи был один: пять лет учебы в четырехклассном духовном училище, затем шесть лет учебы в трехклассной духовной семинарии, по окончании которой выпускник либо сразу рукоположен в священники или дьяконы, или же, при особых успехах, мог быть направлен в одну из духовных академий. Практически так и было с Добролюбовым, за исключением того, что, вероятно, любящие родители постарались отдалить для него неизбежные бурсацкие годы, поэтому отправили его сразу в высший класс в 1847 году.

С малых лет обучением дома занималась его мать Зинаида Васильевна. В ней маленький Николай видел своего ближайшего друга, советника и воспитателя. В своих дневниках он оставил много нежных слов о ней: "От нее получил я свои лучшие качества, с ней сроднился я с первых лет своего детства; к ней летело мое сердце, где бы я ни был; для нее было все, что я ни делал"[14]. Отношения с матерью были очень теплые, маленький Добролюбов был привязан к ней, об этом можно судить по его записям в личном дневнике: «я знаю, что душа ее раскрыта передо мною, что в ней я найду только беспредельную любовь, заботливость и полное желание счастливой будущности»[15]. Зинаида Васильевна же в свою очередь дарила ему не только любовь и ласку, но и являлась первым «учителем» для сына. Мать научила Добролюбова и читать и писать, и уже в три года он выступал перед домашними и гостями с баснями Крылова. Немного иначе обстояли отношения с отцом - Александром Ивановичем. Он был человеком образованным и начитанным, любил светскую литературу и отличался высокой нравственностью, поэтому обладал любовью и уважением не только прихожан церкви, но и вообще всех жителей Нижнего Новгорода[16].  Александр Иванович помимо церковной службы был занят и преподавательской деятельностью в должности законоучителя в нижегородском канцелярском училище, давал частные уроки, а так же был занят на постройке своих домов, - поэтому редко бывал дома, из-за чего мало уделял внимания своим детям[17]. Этим обусловлено, что с ранних лет Добролюбов привязан больше к матери, чем к отцу.

Нельзя сказать, что отец Добролюбова совсем не участвовал в жизни сына. Замечая его необыкновенную даровитость, раннее и быстрое развитие способностей, он не скрывал от сына своих восторгов, любил иногда похвастаться им и перед чужими, приходившими к нему в гости и по делу. Отец обыкновенно не вмешивался в занятия сына и только изредка для проверки его знаний задавал те или иные вопросы и оставался очень доволен его успехами.[18] По-своему любил отца и Добролюбов. Но это была не столько любовь, сколько холодное почтение по чувству долга. Н.А. Добролюбов порой подвергал критике отношения отца к нему, и не всегда одобрительной, а порой дело доходило и до сомнений в любви отца к нему. Бывало, что отец обходился с ним строго, но как замечал и сам Добролюбов, только для того, чтобы умерить в нем самолюбие и самомнение: «Должно быть, я горд, и из этого источника происходит весь мой гадкий характер. Это впрочем, кажется, у нас наследственное качество, хотя довольно в благородном значении..»[19]. В личных дневниках Добролюбова есть описание одного вечера перед новым годом, когда его отец был не в духе из-за потери коровы, и, ругаясь на работницу, разговор вдруг перешел на самого Добролюбова, а главный смысл был таков: «Ты негодяй; ты не радеешь отцу; не смотришь ни за чем; не любишь и не жалеешь отца; мучаешь меня и не понимаешь того, как я тружусь для вас, не жалея ни сил, ни здоровья. Ты дурак; из тебя толку немного выйдет; ты учен, хорошо сочиняешь, но все это вздор». В своем дневнике Добролюбов пишет: «Я чуть не плачу и теперь, припоминая это»[20]. Примечательно, что после смерти матери в письме к одному родственнику (15 апреля 1854 г.) он пишет: «Поверишь ли, я часто желал знать, что думает обо мне, какие намерения касательно меня имеет отец мой, какие чувства он питает ко мне…»[21].

Между тем, домашнее обучение было начато очень рано, а вместе с этим рано начала складываться его творческая натура. Когда Добролюбову шел девятый год, домашним учителем в следующих течение трех лет (с сентября 1844 г. до сентября 1847 г.) для него был воспитанник Нижегородской духовной семинарии М.А. Костров, оказавший благотворное влияние на юного Добролюбова. Под его присмотром Н.А. Добролюбов изучал катехизис, латинский и греческий языки, географию, грамматику русского языка и священную историю. Позже, в письме Кострова к Н.Г. Чернышевскому, мы встречаем интересный факт – учитель отмечает, что учеба была для Добролюбова  главной и насущной потребностью, оттого из их классной комнаты и звучали вечные вопросы: почему, от чего, да как[22]. В воспоминаниях Кострова о характере юного Добролюбова вырисовывается портрет мальчика скромного или даже скрытного, застенчивого, но «с умненькой и довольно серьезной физиономией»[23]. Добролюбова не интересовали разговоры ни о чем, намного интереснее для него было найти какую-нибудь интересную книжку, рассмотреть ее и тот час же начать ее читать. Вследствие особого развития и постоянного чтения в голове его всегда была какая-нибудь мысль или серьезный вопрос. При такой обстановке Н.А. Добролюбов получил первоначальное образование. По прошествии трех лет домашнего обучения он был представлен в духовное училище, а через год был переведен третьим учеником в семинарию.

Семинария

Осенью 1847 года Добролюбов поступил сразу в высший класс Нижегородского духовного училища. По окончании учебного года с отличными успехами он перешел в Нижегородскую духовную семинарию. Годы обучения (1847-1853) можно считать первым периодом в идейном формировании будущего революционного демократа.

По воспоминаниям его однокашников, Добролюбов сильно впечатлил окружающих своей подготовленностью и обширным запасом уже прочитанных не по программе книг: «Говорят, подготовлен хорошо. А латинский как знает!.. Он и Карамзина уж прочитал»[24]. Они отмечали его скромность и застенчивость, удивляясь, что на переменах он ни с кем не якшит, а читает книжки.

Однако уроки словесности и скучные, официальные учебники не могли полностью удовлетворить юношеского тяготения Добролюбова к отвлеченной от семинарской программы литературе. Благо, в его доме была собственная библиотека отца, в которой маленький он протоптал себе дорожку к более разносторонним знаниям. Что же читал семинарист Добролюбов? В перечне прочитанных им книг прежде всего имена классиков русской художественной литературы: Фонвизин, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Некрасов, Тургенев и другие. Так же его интересовали и произведения классиков западноевропейской литературы. Он читал Шекспира, Диккенса, Ж. Занд и многих других. Его интересовало все – исторические романы, повести, драмы, комедии, водевили как русских, так и иностранных авторов. Он читал не только художественную литературу, его так же занимали научные сочинения по истории. Так, например, он полностью прочел многотомный труд Карамзина «История государства Российского». Сам Добролюбов не раз отмечал, что он прочитал «пропасть книг»[25]. Так, в письме от 7 ноября 1852г. он писал: «Глупое зубрение уроков не далось мне, гораздо более нравилось мне чтение книг, и вскоре оно сделалось моим главным занятием и единственным наслаждением и отдыхом от тупых и скучных семинарских занятий.»[26]. За один только 1849г. Добролюбов, по его собственным подсчетам, прочитал 411 книг[27].

Но не только библиотека отца являлась своеобразной «сокровищницей знаний» для маленького Добролюбова. Перечитав все, что можно было найти в отцовской библиотеке, он принялся брать книги в семинарии, у родных, знакомых, некоторых семинарских преподавателей. Позже сам семинарист напишет о себе слегка корявое, но довольно многозначительное стихотворение:

«О, как бы желал я такую способность иметь,

Чтоб всю эту библиотеку мог в день прочитать.

О, как бы желал я огромную память иметь.

Чтобы все, что прочту я, всю жизнь не забыть[28].»

Вскоре, убедившись, что семинарские занятия не приносят никакой пользы и в целом рутинны и неинтересны, он начинает использовать  время нахождения в классе по своему интересу – читает книги и что-нибудь «сочиняет». Это не значит, что у него появляются проблемы в учебе, а наоборот – если у его одноклассников возникали трудности и они ломали головы над сочинениями, то семинарист Добролюбов с легкостью справлялся с любой поставленной задачей, и порой даже ставил в тупик некоторых профессоров и семинаристов, так как работы его были наполнены множеством верных мыслей и разнообразных цитат.

Уже в это время у него появляются недопонимания с учителями, особенно с профессором догматического богословия архимандритом О. Паисием. К несчастью семинаристов, этот предмет был ежедневным, занимавшим четверть от всех учебных часов, «этот глупый старик» как назвал его Добролюбов в своем дневнике, вызывал особое возмущение «своими излишними разговорами по вопросам филологии и бездарностью преподавания»[29]. Так, в воспоминаниях семинарского преподавателя И.М. Сладкопевцева есть хорошо описанный сюжет обсуждения тонкостей преподавания богословия этим самым О. Паисием. Добролюбов рассказывал о своем наставнике-богослове в самых ярких красках: «Представьте себе, наш всемудрый отец Паисий целый класс занимался ныне не богословием, а каким-то диким словопроизводством с латинского и греческого языка; Умора да и только. Скучно слушать»[30].

Вся окружавшая Добролюбова обстановка – семья священника, круг знакомых семьи, духовное училище и семинария, обязательные выполнения всех церковных ритуалов, система воспитания - способствовала тому, что с малых лет он воспитывался в религиозном укладе жизни. Несмотря на это, Н.А. Добролюбов с ранних лет начинает испытывать некоторые колебания в отношении религии. Стоит взять во внимание его отзывы и сочинения о философских размышлениях на богословские темы, задаваемые профессорами в процессе учебы. При написании своих работ он обращался не только к священным писаниям и литературным источникам, но и использовал материалы, опубликованные в журналах «Современник», «Библиотека для чтения» и многих других. Он активно использовал в своей работе отсылки к трудам философов Милетской школы, Гераклита, Демокрита, Бэкона, труды французских философов 18 века. Конечно, необходимо принять во внимание тот факт, что при этом, сочинения юного Добролюбова связаны с направлением идеализма в философии, что не противоречило в целом семинарскому образованию. Например, в сочинении о бессмертии души Добролюбов разбирал учения древнегреческих философов и приходил к выводу, что учения материалистов можно разделить на учения тех, кто «признают за душу тончайшую материю, отделяющуюся в теле», и на тех, кто «вовсе не признают души, т.е. считают за душу само тело». После разбора материалистических учений Добролюбов делает в своем сочинении вывод, который должен был удовлетворить духовных отцов семинарии, а после пишет: «Теперь изложим уже и наше мнение о бессмертии души»[31]. В этом уже заметна доза скепсиса, которая говорит о некотором колебании и показывает, что он не слепо относился к тому, что читал, и чему его учили, а критически воспринимал всю информацию и пытался дать свои собственные ответы.

Пять лет (1848-1853), проведенных Добролюбовым в заучивании текстов и усвоении непреложных истин далеких от жизни семинарских наук, не заключают в себе, на внешний взгляд, ничего замечательного. Добролюбов-семинарист, по отзывам начальства, "тих, скромен, послушен", "весьма усерден к богослужению...". И от большинства своих однокашников, среди которых у него почти не было близких друзей, отличается, кажется, лишь некоторой замкнутостью, застенчивостью и неизменными учебными успехами,- что при его способностях и раннем знании языков не стоило ему большого труда. "Я нисколько не занимаюсь, и все-таки из первых не выхожу"[32]. – пишет он в своем дневнике в 1852 году.

Мало кто догадывался тогда о том, какой глубоко независимой и напряженной внутренней жизнью живет этот спокойный и благонравный первый ученик. Однако наиболее впечатляющими и действительно уникальными являются два рода свидетельств добролюбовского отрочества: "реестры читаных книг" и дневники.

Добролюбов-семинарист читает впечатляюще много. Чтение сделалось его главным занятием и единственным отдыхом от «глупых и невыносимо скучных» семинарских занятий. Он читал все, что попадалось под руку: историю, путешествия, рассуждения, оды, поэмы, романы, но главное не в количестве, а в качестве его чтения. Каждое прочитанное сочинение - будь то стихи, роман, богословский трактат или критическая статья - Добролюбов вносит в упомянутые "реестры" с отзывом о своем впечатлении. Хотя записи эти велись с большими перерывами, но и в них несколько тысяч отзывов, то совсем сжатых, то разрастающихся, с течением времени все чаще, до маленькой рецензии. Примечательно, что в своем дневнике он называет себя «библиофилом».

Удивительно, как 13-летний семинарист так смог организовать и осмыслить свое чтение, чем поддерживалась решимость продолжать эти записи на протяжении нескольких лет – ответить сложно. Безусловно то, что для сотен других детей было лишь развлечением, то для Добролюбова, при его способе чтения, все превращалось в пищу для размышлений. Заметно, как с помощью такого скрупулезного подхода формировался будущий критик. Можно проследить, как уходя от детской неразборчивости, когда нравится все занимательное, его вкус становится более весомым и основательным.  Особо примечательный факт – он не только читает каждый раз что-то новое, но и через какое-то время перечитывает даже не понравившиеся ему произведения, сравнивая с прежним своим восприятием. Показательны два отзыва о повести Достоевского "Двойник". Добролюбов трижды принимался читать «Двойника», и каждый раз безуспешно. Дважды — в 1850 г., в четырнадцать лет. Первый (19 февраля 1850 г.): "Гадость. Характер Голядкина пренеестественный. Завязка преглупая; для чтения утомительно... Просто черт знает что такое"[33]. Тем не менее, через три месяца он вновь к нему возвращается и записывает уже обновленный взгляд, результат переосмысления содержания рассказа: "Двойник" перечитал в другой раз, и он мне показался вовсе не таким гадким, как прежде. Теперь я понял, что Голядкин - помешанный. В частностях особенно очень хорошо".[34] В нем развивается умение видеть и ценить эти самые "частности", можно сказать, что у него развивается более осознанный и аналитический взгляд на вещи.

Другим не менее важным источником, в котором отчетливо прослеживается раннее развитие критического мышления и подробного самоанализа являются его личные дневники, которые, по некоторым данным, он вел практически с 12 лет. В них и первая любовь - к Феничке Щепотьевой, и удивительная по силе чувства привязанность к И. М. Сладкопевцеву, одному из преподавателей семинарии, и самоирония, выраженная в сравнении самого себя с персонажами разных произведений: «В начале прошлого года я как-то все сбивался: хотел походить на Печорина и Тамарина, толковать как Чацкий, а между тем представлялся каким-то Вихляевым и особенно был похож на Шамилова»[35]. Самое же поразительное в этих дневниках - необыкновенная честность с самим собою, полнейшее отсутствие стремления выглядеть лучше перед собой и возможным сторонним читателем. Обычно личные дневники ведутся с мыслью, что когда-то это кто-то да и прочтет, поэтому часто дневники нельзя назвать полностью правдивыми и достоверными, но в данном случае все наоборот. Добролюбова отличала исключительная требовательность к себе, не позволявшая замалчивать не только дурные свои поступки, но и такие, пусть даже мимолетные, мысли и побуждения, о которых обычно желают и не вспоминать.

В 1853 году, когда он еще не утратил первоначальной религиозности, Добролюбов принимается вести "Психаториум" – «письменную исповедь» с целью "строже наблюдать за собою" и "давать себе каждый день подробный отчет в своих прегрешениях". Целый месяц, изо дня в день, он придирчиво следит за всеми импульсами своей души и мыслей, так он пишет: «Отправившись к всенощной, я предавался дорогой славолюбивым мечтаниям, а за божественной службой всеношного бдения скучился, рассеялся мыслью, глядел по сторонам, и снова похоть очес и скверные помыслы одолели меня. Кроме того, несколько раз хотелось мне смеяться, и я улыбался, и всегда насчет моих ближних, присутствовавших и отсутствовавших. Обнаружил также преступную легкомысленность, давая благие обещания и тут же признавая, что я не могу или не захочу их исполнить.!»[36]. Вот так, с каждым разом все больше его одолевают сомнения, которые он подвергает собственному суровому суду: «Прости мне, господи, мою гордость, мои сомнения, мои грехи. Каюсь перед тобою и смиряюсь; не оставь меня твоею благодатию! господи, помилуй меня!..»[37]. Но чем больше он следит за собой, записывая каждую греховную мысль, тем больше он сам убеждается, что его прежняя религиозность все больше рассеивается. «Пошел я в собор слушать анафему и при самом вступлении в храм стал смеяться и разговаривать и старался пройти с особенной гордостью и важностью. Мечты и надежды житейские, планы славолюбия занимали меня в то время, как говорилась проповедь, а потом я всячески старался пробраться на клирос, чтобы слышать пение протодиакона,-без всякого благоговения к месту, где был, и не внимая божественной службе. затем. до конца службы чувства мои нисколько не соответствовали святости места и торжественному обряду. После обеда еще более грешил я насмешливыми замечаниями над другими и даже над священнослужителями. Грех еще более увеличился тем, что я делал это без всякой видимой даже нужды, только по привычке и по влечению к глупой страсти.»[38].

 «Психаториум» свидетельствует о том, что из-за душевного смятения начинают рваться нити, связывающие Добролюбова со строгими  убеждениями в священности и неприкосновенности того, чему его учили православная церковь, духовные наставники и священное писание. Он пишет: «Я хотел идти, сознавал, что нужно идти, но меня одолела греховная привычка, я согрешил сознательно, потому что мне скучно в храме божием!.. Вот так сильно во мне отчуждение от жизни божией!»[39]. Таким образом, еще в семинарии он начал проявлять некоторый скептицизм в отношении веры в бога и каноны православной церкви, эти метания от насмешек по отношению к церковным обрядам и грешных мыслей, оборачивались рефлексией, доходившей до молитв к богу о прощении – все это и было зачатком его будущего атеизма. В своем дневнике за 15 марта 1853 он пишет: «..сердце мое черство и холодно к религии..»[40].

В этот период Добролюбов так же пишет множество стихов, где поддает сомнению правильность своих мыслей и побуждений в отношении религии. В стихотворении (без названия) за 1852г., имеются следующие строки:

«Как шатки мои убежденья!

Как мысли нетверды мои!

Как я изменяю решения

И все предприятья свои!...

..........................

И ум мой колеблют сомненья,

И сердце смущают мечты!

Неверны мои убеждения,

И полон я весь суеты[41].»

Прямым результатом этого пережитого кризиса было то, что Добролюбов почувствовал себя выросшим из рамок семинарского учения и далее оставаться в семинарии сделалось для него немыслимо. В марте 1853 года в столицу было послано дело Добролюбова о поступлении в Санкт­Петербургскую духовную академию, однако его совсем не радовала эта перспектива: «Правду сказать, - я и теперь еще не уверен в превосходстве академического образования, и мысль поступить в университет не оставляет меня»[42].