I.1. Кто становился русалкой?

 

Наиболее устойчивой формой ответа на этот вопрос было поверье, что ими становились души девушек, умерших или родившиеся на Русальной неделе (неделя, следующая за Троицей, реже — предшествующая ей):

«Чалавек памр е   на той нед е  ле, шчо Рус а  лна нед е  ля, и ён скид а  ецца е  таю рус а  лкаю» [ПА, Комаровичи][20]; «Як умре хто на Тро е  чном т ы  жни, то уже перех о  дить ў рус а  лки» [ПА, Тонеж]; «Як д е  ўка на Рус а  лны т ы  ждень р о  дица, то п о  йде ў русаўки, а то, кажуть, хто помр е  » [там же]; «Хто р о  дитца на Рус а  лны тыждень, дак после смерти будет рус а  лкой — и д е  вка, и п а  рень» [ПА, Курчица]; «Хто р о  дитца ци помр е   на Рус а  льном т ы  жне, той рус а  лкой буде, вр о  ди, пок о  йнык той» [ПА, Озерск].

Основная часть таких ответов (их большинство в наших материалах) локализуется в зоне Центрального Полесья. Нередко в одном пункте фиксировались сразу несколько типов ответов: «Русалки из ут о  пленников получ а  юцца» [ПА, Тонеж]; «Як умр е   або на Рус а  лныци р о  дыца — русаўками становились — хай девушка, хай мужчына, хай стар э  , хай мал э  » [ПА, Чудель]; «Як ут о  пыца на Рус а  лныцу — то рус а  ўка» [там же]; «Утопленницы стають русалками», «Зарученая помре — русалка», «Проклятые родителями дети» [ПА, Нобель].

Свидетельств о том, что русалками становились утонувшие девушки, вдвое меньше, чем ответов первого типа.

Третий вариант ответа касается невест, умерших до своей свадьбы: «Як д е  вка на шл ю  бе умрёт, то были русалки» [ПА, Ковнятин]; «Як д и  вчына свадьбу не зр о  била и помре… зар у  ченая умр е  , то рус а  лка б у  де» [ПА, Лисятичи]; «Таких на тот свет ўбир а  ють, як до винч а  ння» [ПА, Сварицевичи].

Ответов этого типа довольно много (примерно четверть всех материалов). Б о  льшая их часть сосредоточена в зоне западного Полесья.

Наконец, популярным для полесской традиции является следующий вариант ответа: дети, умершие до крещения: «Дитя некрещёное як закоп а  ють — русалкой становитца» [ПА, Оздамичи]; «Нехрыщ о  ны д е  вочки як помруть — русалки» [ПА, Боровое]; «На Рус а  льной няд е  ле нехрышч о  нае дит я   умр е  , ета уже шчыт а  лося — рус а  лка з яго буде» [ПА, Барбаров].

Среди прочих вариантов характерны единичные ответы типа: проклятые родителями дети, умершие без заклятия (т. е. без церковного отпевания), неправедные, которые не своей смертью умирают, «хто утопится, повесится — тоже русалки».

Таким образом, полевые материалы Полесья подтверждают практически все известные из литературы категории ответов о происхождении русалок, но процентное их соотношение позволяет выделить в качестве наиболее типичных варианты первого и третьего типов. Все свидетельства акцентируют внимание на факте, что русалками становились в основном девушки и дети, т. е. умершие преждевременно, «до срока», и гораздо реже — в результате насильственной смерти. Как известно, категория тех покойников, которые умерли в молодом возрасте, «не изжив свой век», считалась — по народным представлениям — особенно опасной, поскольку именно такие умершие становились «ходячими», т. е. посещали живых, тревожили их, пугали, могли навредить. Ср. характерное свидетельство: «Т о  льки мол о  дые, нев е  нчаные як умр у  ть на Рус а  льны т ы  ждень, чи хл о  пец, чи деўка, то р о  бяца рус а  лками. Уже хор о  няць и уже не пл а  чуць, што ум е  рла, а пл а  чуць, што б у  де ход и  ць ўсю жизнь русалкой. Уже душ а   ее б у  де на е  том св е  те ход и  ць. Выйдуць и будуць ходиць, як жив ы  е. И хл о  пцы были рус а  лки <…> кот о  ры хл о  пец нев е  нчаны. Е  то у них т о  льки д у  ши ход и  ли. Так и к о  лись каз а  ли: душ а   их уже не б у  де ў земл е  , а б у  де ходиць по свету» [ПА, Замошье].

Общим для всех свидетельств является представление о связи русалок с умершими. Характерно, что в полесских материалах эта связь часто формулировалась в ответах и отчетливо осознавалась носителями традиции: «Рус а  лкы — це м е  ртви, которы нехрыстени умирають между Троицею и Вшестьем» [ПА, Червона Волока]; «На русалном тыждни русалкы огромными кучами ход ы  лы. Т ы  е, которые м э  ртвии… С кладбишча вони прих о  дили. Могуть залоскот а  ть, с собой забрать» [ПА, Перга]; «Русалка ето смерть так а  , косы расп у  стяны, у б и  лом пл а  тте. То дух вых о  дить челов е  чый, потом ў землю идеть» [ПА, Лисятичи]; «Стар ы  е люди каз а  ли: мёртвые то ста ю  ть, те кат о  рые малад ы  е, ў возрасте — д е  ўка али женшчына маладая — шчо на Русалной недзели ци ум е  рла, ци рад и  ласа — ани сушчаствують ў русалках…» [ПМ-С, Дубровица]; «От, кажуть, ходить русалка по жыту, ляк а  е… Это мерц и  , души ум е  ршые» [ПА, Нобель].

Большой интерес представляют свидетельства двойственного понимания природы русалок как «нечисти» и как «праведных, безгрешных душ»: «Рус а  лок не назыв а  ють „неч э  ста с и  ла“, та людына щаслива, шо их поб а  чить» [ПА, Поворск]; «З мертвец о  ў они, вр о  де, — и дивч а  тки, и хл о  пчики е: всякие ж умирають. Не к о  жный миртвец м о  же буты рус а  лкай — <только> як дост о  ин того. Мал ы  е менш гриха м а  ють» [там же]; «Тильки пр а  ведни люды б а  чили рус а  лок…» [ПМ-Г, Свитязь]; «Русалки — то якись святы люди… Рус а  лки пр а  ведные, это девочки до семи лет, им бог гриха прощает» [ПА, Речица]; «В русалки идут до совершенности… Пока ребёнок мал е  нький, ешч э   не грешыт» [ПМ-С, Заозерная]; «Рус а  ўночки по в о  здухи (идут), их только достойна душа бачить» [ПМ-С, Осовая].

В то же время много свидетельств иного типа: «Русалки паг а  ны люди, як черти, нехрищоны» [ПА, Симоничи]; «От так, як ч е  рти, от так и рус а  лки… Русалки з м е  ртвыми имеюць як у  ю-то связь» [ПА, Кочище]; «Русалка — это в е  дьма, может отобрать молоко у коров» [ПА, Комаровичи]; «От, русалка — плах а  я звер, паг а  ная ета вабще. На зв е  ра русалка пах о  жа» [там же]; «Русалка — женшчына, ек а  я умерла, да сарак а   дней каждый день хадзила; не любая — каторая за сабою што-то знала, плах о  е д е  ла… Людей п о  ртют на Грян о  й нед е  ли» [ПА, Семцы].

Именно такое двойственное отношение в высшей степени характерно для восприятия умерших в поминальных обрядовых циклах и в погребальном ритуале: это одновременно и почитание, умилостивление, и страх, опасение, охранительные действия, изгнание. Амбивалентность этого типа не обязательно должна объясняться позднейшими эволюционными сдвигами или воздействием христианской религии, которая способствовала якобы переориентации восприятия «добрых» языческих духов (в том числе русалок) в качестве «нечистой», опасной и вредоносной силы. Методологически более продуктивным было бы отказаться от ставшего традиционным способа трактовки отдельных элементов образа русалки как «древнейших» и «позднейших». Без подробного изучения соотношения постоянных, наиболее устойчивых моментов описания с варьирующими формами, синхронно бытующими в разных локальных традициях, ход эволюционных преобразований не станет вполне понятным. Утверждения типа: «вредоносность русалок — позднее явление», «страшный облик русалок возник под влиянием церкви» и подобные, или что «связь русалок со стихией воды является исконной, а с житом — позднейшей» — достаточно бесперспективны, так как основываются на произвольных предположениях до того, как будет предпринята попытка реконструировать общую инвариантную схему для данного комплекса явлений. По-видимому, более правильным на современном этапе исследований будет допустить — как это сделано в диссертационной работе О. А. Седаковой «Обрядовая терминология и структура погребального обряда», — что такая двойственность, логическая непроясненность и противоречивость образа «потустороннего мира» может быть признана явлением синхронного среза, так как это свойства самой модели языческого мира, позволяющие совмещать черты, на современный взгляд, взаимоисключающие. Невозможность однозначно описать «тот свет», который расположен и под землей, и на небесах, и за водной преградой, и в лесах, и на вершинах гор, и в пространстве дома (покуть, запечье) — лучший тому пример.

В дальнейшем мы увидим, что весь материал поверий и быличек о русалках пронизан именно такими амбивалентными связями.

 

I.2. Как выглядели русалки?

 

Материалы Полесского архива позволяют выделить четыре основных типа описаний внешности русалок: а) «страшные, немолодые, уродливые», б) «красивые молодые девушки», в) «полуженщина-полурыба», г) нейтральный тип (в облике ребенка или женщины с распущенными волосами).

Первый тип включает из наиболее часто повторяющихся характеристик следующие: косматые, растрепанные — заросшие шерстью — старые, голые, с отвислой грудью (иногда перекинутой за плечи): «Люди, как женшчыны, толки валас а   длинные растрепаны. Ў л е  си жывуть, на м о  гилках, на кл а  дбишчах… Г о  лые, касм а  ты-раск о  сманы» [ПА, Золотуха]; «Як м а  ўпа, ж е  ншчына, стр а  шна так а  я. Грудями могут задавить» [ПА, Дяковичи]; «Длинные волосы у ее, гр у  ди большие, як кам е  нья» [там же]; «Рус а  ўки х о  дзяць ў Петр о  вку по житу… кудл а  та, як в е  дьма» [ПА, Оздамичи]; «Русалки з жал е  зными цыцками, паймають и застрык о  чуть… г о  лые, касм а  тые» [ПА, Присно]; «Валас а   растрёпаны и сам а   кр е  пка, жал е  зна — железн я  чка, ничем ее не разабьеш. Это та с а  мая рус а  лка, в е  дьма» [ПА, Картушино]; «Русалки як ж о  нки, но руки як лапы ў сабаки и шерсть на теле… У них цыцки велики были, коль встретит кого, то закидывает одну на плечо да другую — и щекочет до смерти» [ПА, Дорошевичи]; «Русалка, вроде, женшчына ст а  рая, стар у  ха, так е  е оборв а  нее усё (на ней)… Вроде, убив а  е цыцкаю большой. Ц ы  цка зал и  зная. Так а   стар е  нька, стр а  шная…» [ПА, Кострово].

В материалах П. В. Шейна было отмечено, что в Пинском Полесье традиционными считались описания русалок, сидящих в жите с «толкачами» в руках [Шейн 1887, с. 196]. Эта локализация подтверждается и новейшими данными: записи из Пинского Полесья и западных районов Гомельской обл. изображают русалок с «толкачом», «прачем», «пральником», «батогом», «кочергой»: «Вона (русалка) в ст у  пу тебе вс о  дыть и товкач э  м (истолчет)… В ей нашчот товкача — то цыцка, е  таю ц ы  цкаю тебе затовч э   там, у туй ст у  пы» [ПА, Спорово]; «В поле русалка сидить з пр а  льником, д о  лгия к о  сы и пр а  льник в руках — и бежыт за д е  тками» [ПМ-С, Бостынь]; «Русалка д о  ўгая, кошм а  тая, руб а  ха на ём, с тоўкач о  м (в руках), может истолочь…» [ПА, Радчицк].

Единичные свидетельства изображают русалку вымазанной дегтем или смолой («зл о  вить да цыцку смалян у  ю да е  »). В этой связи интересна терминология названия русалки, зафиксированная в с. Радчицк — «смол я  нка» («смул я  нка»): «Смул я  нка — то т э  е с а  мее, шо е  тая рус а  ўка… Пугали пацанов: „Смол я  на вас забер е  !“» [ПА]; «В жыте смул я  нка сидить… у ее жал е  зна ст у  па и тоўк а  ч. В о  зьме у зал е  зну ст у  пу да потоўч э  » [там же].

Географически первый тип описаний внешности («страшных») русалок фиксировался преимущественно в зоне Пинского Полесья и Гомельской обл., и затем севернее от нее на территории Белоруссии.

Второй тип внешнего облика русалки дает описание молодых привлекательных девушек с длинными волосами, в веночках, обнаженных или в белом: «Русалки по житу ходять в билому и били косы, красыви дуже» (ПМ-Г, Желобное); «Молодые девушки с длинными волосами, голые, красивые» [ПА, Нобель]; «Русалки як девушки… вышли из воды, у веночках, позапл е  таные, ў б е  лом пл а  тейку» [ПА, Замошье]; «Очень мал е  нькие, небольшого роста, есть красивые, как царевна» [ПМ-С, Мокраны]; «Молодыи дивчата ў билых платтях, ў винке на головах, ленты ззаде» [ПА, Поворск]; «М а  ўкы — то рус а  лки, крас и  вы, венок на голове, по ж ы  ти бр о  дют» [ПА, Староселье].

Иногда привлекательная внешность описывается исключительно через наряд русалки: «хорошо одетые, у венках девки»; «дивчата в велёнови, в китайках, в билых платтях».

В большинстве описаний даются лаконичные характеристики: длинные волосы, в венках, в белом. Привлекательный тип русалок более последовательно локализуется в западном Полесье с дальнейшим распространением на территорию Украины. К нему примыкает категория русалок, изображаемых в виде полуженщины-полурыбы. Это самый малочисленный разряд описаний внешности в составе наших материалов (из 90 свидетельств — 8 случаев): «Русалка ў ваде жив е  ть, как рыба. Д е  ўка, а хвост, как у рыбы, распущенная коса» [ПА, Радутино]; «Котра людина втопиться на Русальный тыждень, стае русалкою. Русалка половина як людына, а половина як рыба. Выходыть з воды, иде в жыто» [ПМ-Г, Ремчица].

Наконец, следует отметить варианты описаний нейтрального характера, в которых фиксируется внимание на длинных волосах, венках, белой одежде: «К о  сы росп у  стяны, молодая, нестарая, одета нибы в нижней од е  жы» [ПА, Верхн. Теребежов]; «Одеты воны были у б е  лой сукенцы, з д о  ўгими волосами, якие закрывали в о  чы» [там же]; «Прямо девушка, в о  лосы распущены, г о  ла, косы дл и  нны» [ПА, Курчица].

Некоторые детали таких нейтральных описаний позволяют отметить тяготение больше к первому типу («страшных» русалок), чем ко второму: «Русалка волосатая, с закрытыми глазами и в белой одежде» [ПА, Голубица]; «Девушки ходят в белом во всем, косы распустят длинные, лица не видно, руки холодные, сама длинная, высокая» [ПА, Челхов]; «Лес шумит-гремит, шум идёт — русалки ходят, высокие, как деревья, венки, рубахи (на них)» [ПА, Злеев].

Есть также свидетельства, что русалки появлялись в облике маленьких детей, идущих через жито, по дороге, девочек в венках.

Таким образом, данные Полесского архива свидетельствуют в пользу большей популярности типа «страшной» русалки. Приходится признать, что эти выводы противоречат общепринятому мнению о привлекательной наружности русалок, закрепившемуся не только в литературной традиции, но и в фольклорно-этнографических трудах, энциклопедиях и словарях. Действительно, большая часть описаний русалок, известных по источникам XIX — начала XX вв., ничем не напоминает приведенные выше полесские записи. В частности, поразительно единообразны поэтические описания украинских и белорусских русалок в сборниках П. П. Чубинского, Н. Маркевича, В. Гнатюка и других собирателей.

По наблюдениям Д. К. Зеленина, южнорусская традиция изображает русалок красавицами, а северорусская — безобразными старухами [Зеленин 1916, с. 152–154]. На это указывал в свое время и С. В. Максимов, считавший образ «веселых, шаловливых и увлекательных созданий» — наиболее древним и первобытным, а злых и мстительных существ с чертами «уродливой нечисти» — извращенными позднейшими верованиями [Максимов 1912, с. 115]; «хотя во Владимирской губ. и помнят еще древних русалок и признают даже два их рода (водяных и домашних), но ни один сорт из них не отличается такими нежными, привлекательными чертами, как южные их сестры» [там же, с. 119].

Между тем ряд свидетельств Архива РГО изображает не слишком привлекательный образ русалки, известный в южнорусской зоне: «голые, с растрепанными волосами… садятся на борону и загоняют лошадь», «обнажены, лица синие, бледные, волосы распущены», «нагие женщины с большими грудями, живут в лесу» [Померанцева 1975, с. 73].

Что же касается облика русалки в виде полуженщины-полурыбы, то тут взгляды всех исследователей сошлись на том мнении, что такой образ, несомненно, книжного происхождения и связан с апокрифической легендой о фараоновом войске, потонувшем при переходе через море [Зеленин 1916, с. 160, 198; Померанцева 1975, с. 78].

 

I.3. Места обитания русалок

 

Выяснение вопроса о месте обитания демонологического персонажа чаще всего считается решающим для определения его специфики, внешнего облика, функции, т. е. его классификационной принадлежности (в лесу обитают лешие, в воде — водяные, в доме — домовик, в овине — овинник и проч.). Что же касается русалки, то приходится дополнительно учитывать и календарные сроки ее появления на земле. Как уже говорилось, это Семик, Троица и Русальная неделя (иногда период от Троицы до Купалы).

Таким образом, выяснение вопроса о месте ее обитания связано с уточнениями следующего типа: а) где обитают русалки в период появления на Русальной неделе? б) откуда они приходят и куда исчезают после этого периода, или — где они пребывают остальное время года?

Как известно, все исследователи отмечали невозможность однозначно определить место обитания русалок: это вода, деревья, ржаное поле, конопля, перекрестки дорог, лес, кладбища, болото. Д. К. Зеленин весьма критично воспринял однотипные поэтические описания «хрустальных палат и чертогов», в которых на дне рек и озер живут русалки, и привел обширный материал иного рода: «У нас издавна считают русалок речными девами. Между тем, некоторые из наших источников решительно ничего не знают о жительстве русалок в воде» [Зеленин 1916, с. 140]. Е. Р. Романов называл местом обитания русалок леса, утверждая, что это мнение в Белоруссии имеет большее распространение [Романов 1912, с. 204]. Особенно часто образ русалок связывают с рожью: «Русалки до тех пор живут во ржи, пока рожь не процветет» [Federowski 1897, s. 170].

Большой интерес представляют те этнографические записи, в которых четко разграничиваются места обитания русалок в зависимости от ее сезонных переходов: «обитают в воде только с осени до Русальной недели (первая после Троицы). Тогда они выходят из воды и поселяются на ветвях деревьев, особенно на березах» [Богданович 1895, с. 77]. «До Троицына дня живут в водах… с Троицына дня до Петрова поста шатаются по земле, живут тогда в лесах и на деревьях. Любимое их дерево клен и дуб» [Терещенко 1848/6, с. 129]. «Русалки забираются в реки с осени и проводят там всю зиму. Около Троицына дня они выходят на сушу и остаются в течение всего лета» [Шейн 1887, с. 197].

Разнобой ответов на вопрос «живет ли русалка в воде или в лесу» мог зависеть от того, что при опросе не акцентировалось внимание на календарных сроках: имелся ли в виду троицко-русальный период (когда они появлялись в жите, в лесу) или остальное время года (когда они оставались в воде).

Обратимся теперь к полесским материалам. В сводной программе Полесского этнолингвистического атласа были предусмотрены отдельные вопросы относительно мест обитания русалок: где можно было видеть русалок на Русальной неделе и куда они исчезали после этого периода? По первому из этих вопросов были получены следующие варианты ответов: в жите, в поле, в конопле, «по межах», на деревьях, в воде или у воды, в болотистых местах, в лесу, на перекрестках дорог, на мосту, на кладбище, дома на печи. Решительное большинство свидетельств называло жито, поле, коноплю: «Рус а  вки х о  дзяць ў Петровку по жыту… кудл а  та, як в е  дьма. Яна м о  жа ухоп и  ць дзиц я  » [ПА, Оздамичи]; «Русалки б е  гають ас о  бена па ж ы  ту, як ж ы  то сьп е  лое, вроди» [ПА, Барбаров]; «Як жито уже ў к о  лос соберецца, русалки ходили по жити… По жит а  х только можно встретить… Русалки в о  дятца ў любом жити, ў лесе — не, ў реки — не… Опроч жита, их ниде не можна бачить» [ПА, Сварицевичи]; «На Грян о  й няд е  ле як ў ж ы  то п о  йдет — наткнёсся на рус а  льку» [ПА, Картушино].

Свидетельств такого типа очень много. Традиционной для этого периода формулой угрозы, адресованной детям, была: «Не ходи ў жыто, там русалка ухопить!»

К этим высказываниям часто добавлялись уточнения: «як крас у  е жыто — тади русалки х о  дють». Связь русалок с цветением ржи многократно отмечалась в этнографической литературе, касающейся полесской зоны. Большая степень устойчивости этого поверья отразилась в материалах нашего архива: «Пакуль жыто крас у  е — русалки ў жыте х о  дять» [ПА, Присно]; «Рос а  ўки появляюца л и  том, як жыто крас у  е» [ПА, Ковнятин]; «Рос а  лкы ў ж ы  ти. Як то ж ы  то крас у  е, то воны, кажуть, тогд ы  …» [ПА, Лисятичи]; «Можно увидеть ў дван а  цать час о  ў дня рус а  ўку. Када ж ы  то крас у  еца — ихня гул я  нка: гуд я  ть, пишч а  ть, крич а  ть» [ПА, Картушино].

Из других вариантов ответа весьма распространенным является следующий: русалки появлялись в лесу на деревьях, особенно часто — на березах: «Русалки на березе г о  йдаюцца» [ПА, Вышевичи, Хоробичи]; «на березовых ветках качаютца» [ПА, Барбаров]; «садяцца ў леси на дерево, хватаюца за г о  лля да падкал ы  хиваюца» [ПА, Злеев]; «ў лесу живет, по бер е  знику… з бер о  зы спуск а  юца» [ПА, Симоничи]; «ў л е  се, де бярозы длинные, тонкие стаять, ани чепл я  юца, д е  лали ар э  ли и кал ы  шуца. Звяжуть г о  лля (березы) и калышуца» [ПА, Картушино]; «По бер е  знику ход и  ли, с зал е  зными ц ы  цками, куг а  лися па бер е  знику» [ПА, Дяковичи].

Иногда любимым деревом русалок называется дуб: «на старых дубах сидят», «па дуб а  х л а  зили», «на Русальный р о  зыгры собирались на великий дуб» [ПА, Дяковичи, Выступовичи].

В ряде случаев назывались и другие места (жито, дороги, перекрестки), но с непременным указанием на близость березового леса: «Гав о  рили, что на р о  станех по г э  тых дар о  гах гул я  ли рус а  лки, де бер о  завый лес» [ПА, Барбаров].

Следующий тип ответа о местах появления русалок связан с водой, местами у воды, с колодцами, болотом: «На Зелену недилю до обиду русалки над криницею чешуть коси, нельзя до их (до криниц) пудходить» [ПМ-Е, Камка]; «Русалка ут я  гне ў кол о  дец (пугали детей)» [ПА, Выступовичи]; «Котора ут о  пытца людына — русалка, у воде живе» [ПА, Рясное]; «На Рус а  льны тыждень гул я  ли мы кола кол о  дезя… шось в и  скочило, такая ж о  нка, у нее к о  сы напер о  д вис е  ли, на виду» [ПА, Тхорин]; «Вых о  дят на мост у речок, у б е  лом, п е  сни красивые пеют» [ПМ-С, Заозерная].

Однако гораздо больше тех сообщений о водной локализации русалок, в которых акцентируется внимание на сезонных переходах: «Русалки и в жите, и в воде живут: зимой — в воде, а в Русальный тыждень выходят в поля и леса» [ПА, Хоробичи]; «Русалки из воды вылазят… ходют по жыту, потом в море уходят» [ПА, Заболотье]; «Говорыли, шо оне с м о  ра выплыв а  е и ух о  дять ў м о  ре, як пр у  йде их сезон» [ПА, Верхи. Теребежов]; «Русалки выходят з воды и л и  зуть ў ж ы  то» [ПА, Нобель]; «На Рус а  лном тыжни русалки з вод ы   вух о  дили» [ПА, Замошье]; «Русалки ходят ў Петр о  ўки, а патом пайд е   на свае м е  сто, гавор а  ць, ў м о  рэ» [ПА, Жаховичи]; «До Спаса на дереве сидит, на яблоне. Посветят — она в воду уходит» [ПА, Голубица].

Особый интерес представляют те полесские записи, в которых отражаются поверья о сезонных переходах русалок. Эти свидетельства важны еще и потому, что они чрезвычайно слабо представлены в этнографической литературе. Мы уже рассмотрели варианты сообщений о том, что русалки выходят из воды и после Троицы возвращаются в воду. Перейдем теперь к большой группе поверий, указывающих на связь русалок с «областью смерти», куда они якобы возвращаются после краткого пребывания на земле: «Коли Рус а  льна нед и  ля прох о  дыть, то рус а  лкы ух о  дять ў в о  ду, або на тот свет» [ПА, Орловка]; «После Русального тыжня уходили на тот свет» [ПА, Кишин]; «Русалки появляются с того света, затем назад идут» [ПА, Сварицевичи]; «З земли вих о  дять русалки, потом на свое место идуть» [там же]; «Русалки в м о  гилках живуть» [ПМ-Г, Сварицевичи]; «Зимой русалки уходят на кладбище, лежать ў гроб у  » [ПА, Радутино]; «В жыте, у воды, в лесу появляются. Затем уходят у сва и   мест а  : ў м о  гилку, в рай, на тот свет… хто зн а  е, чы в м о  рэ, чы ў з е  млю» [ПА, Ковнятин]; «Русалки ум е  ршы ўсе, лежат все время ў мог и  ле, из могил вых о  дят на Русалны тыждень. Ани тилько гуляють по жыту, а строк вых о  дить, ани ў мог и  лкы ид у  ть» [ПА, Поворск]; «Гже ж яны живуць? То х о  дять па жыту, бегають, да па л е  су, а потом идуть ў апределённа место, откуда яни пришли: из вады яны ци аткуда, из воздуха пришли, гдзе душы йдуть» [ПМ-С, Дубровица]; «После Русального тыжня возвращаются на свое место — ў гроб чы шо…» [ПА, Лесовое]; «После Тройчаны недели уходили в могилку» [ПА, Дяковичи]; «После Р о  зыгров русалки ў мог и  лку идуть» [ПА, Радчицк]; «Оны с кладбишча прыходять, по жыти гуляють — и зноў туды, на свое м и  сце» [ПА, Нобель, Спорово]; «После Русальной недели уходят ў м о  гылкы» [ПА, Луково; такие же ответы в с. Возничи, Рясное, Пирки, Свитязь].

Как видим, наряду с могилами, кладбищем, раем, «тем светом» в качестве вариантных форм называются наиболее традиционные зоны контактов с «областью смерти»: «в землю уходят», «из воздуха пришли», «из воды», «в море», т. е. все эти элементы рассматриваются как пути перехода на «тот свет».

В этом же ряду вариантных форм оказывается и лес, точнее — деревья: «Тыи няд е  ли прайд у  ть, як жыто ас ы  пецца и ст а  не паспевать — рус а  ўки ух о  дят ў лес, ў балот а  » [ПА, Картушино]; «Конец Рус а  льного тыжня — цэ р о  зыгры, рус а  льны р о  зыгры. Русалки собираются на великий дуб…» [ПА, Выступовичи]. Единичные варианты включают в этот ряд еще и огонь: «…чы вон ы   в землю пидуть, чы в ог о  нь, чы ў лес… н е  де ж е ў их м и  сто» [ПА, Ласицк].

Таким образом, местами пребывания русалок в троицко-русальный период обычно называли: житное или конопляное поле и межи, лес, деревья, места у воды, болота, колодцы, мосты, кладбища и другие «нечистые» места (например, перекрестки); а постоянной их локализацией считали чаще всего «тот свет» (небо, рай, кладбища, могилы), куда они уходили после Русальной недели, или воду, море — как границу между «тем» и этим светом.