Растирая ушибленное место  и  стоя на коленках, он нащупал то, что лежало под ногами.  штаны, рубаха, судя по всему моя спецовка, – подумал Иван.

Он тряхнув её, пошарил по карманам, и наконец нашёл то, что ему было сейчас необходимо.

Папиросы Север  лежали в кармане все измятые, но целые.

Трясущимися пальцами вытащив папироску из пачки он попытался вставить ее себе в рот.

Рот не открывался, губы присохли одна к другой.

Поводя ими из стороны в сторону, он понял, что сначала надо напиться, в глотке всё давно пересохло.

Во рту творилось не вообразимое, ощущение было такое, будто в него насыпали известки, а под язык засунули, что то давно протухшее и дурно пахнущее.

Усилием воли, подняв себя на ноги, качаясь из стороны в сторону, Иван двинулся в направлении кухни.

Он медленно, покачивясь,  продвигался по коридору, опираясь руками на стену.

Еле видимый прямоугольный блик света, лёжа на полу, обозначил место поворота в кухню.

Иван повернул в лево.

В замутнённом от пыли стекле кухонного окна, блистал серебром шар луны.

В не сильном лунном свете, фигура Ивана выглядела ужасно комично.

Майка болталась на его худом, жилистом теле словно тряпка на жердине, одна из лямок свалившись с плеча висела на уровне локтя.

Трусы семейные, жутко измятые, были огромны, размера на два больше чем требовалось и сползли на бедра, гораздо ниже пояса.

Ноги торчавшие из них казались тонкими и кривыми.

Луна за окном обдала прохладным серебристым сиянием лик не твердо стоящего человека.

Что же она увидел на этом некогда симпатичном лице?

Помятая, взъерошенная, не бритая физиономия высветилась из темени помещения, правый глаз слипшись ни как ни хотел открываться, да и левый судя по всему видел сейчас не важно.

Иван Александрович добравшись до раковины в кухне и открыв кран жадно прильнул к льющейся из него спасительной влаге.

Вода лилась холодная и сильно пахла хлоркой.

Подобно путнику в пустыне,  дня два не видевшего воды, он неотрывно поглощал её, пока не понял что сейчас его живот лопнет.

Холодная вода погасила жжение во рту и огонь в кишках, она же освежила пьяный угар в мозгу.

Под тяжестью выпитого, не разгибая спины,  Иван Александрович попятился назад как рак, руками на ощупь определяя местоположения  кухонных столов.

Фуууууу,- примостившись на табурет, отдуваясь, он засунул в свой рот давно приготовленную папироску.

Спички нужны, - с этой мыслью он поводил руками по своему столу, потом по столу соседки,  нащупав столь нужный коробок.

Ещё мгновение сера на спичке зашипела, чихнула,  и оранжевый свет озарил кухню.

Иван жадно втягивал в себя через папироску, пламя огня. Вот уже табак затлел,  белесый, густой дым выпорхнул из угла его рта, замысловатыми протуберанцами заиграв в сиянии лунного света.

Теплый дым потёк в лёгкие, мгновенно облегчив страдания старого курильщика.

Глубокая затяжка, ещё затяжка, ещё одна и он почувствовал, что табак в этой папироске выкурен.

Трясущаяся рука вытащила из пачки следующую кривую, перекрученную папироску, тут же пихнув её в рот.  Истлевший, почти погасший окурок приблизился ко второй помятой гильзе с табаком, через мгновение передав свой оставшийся жар её сухой начинке.

В голове начало проясняться, круговерть стала ослабевать, в горле уже не было того жуткого жжения и неприятного вкуса.

Только со второй закурки, можно было спокойно насладиться любимым горьковатым дымом.

Вторая пролетела так же быстро как и первая, третья последняя в пачке была извлечена на белый свет.

Иван взглянул в окно, обоими продранными глазами.

За пыльным оконным стеклом, виднелось чёрное московское небо, а в правом верхнем углу его немытой поверхности, словно подсматривая за непутёвым пьяницей, таращилась лунным светом, нижняя часть уплывающего месяца.

Иван смотрел на её холодный свет, курил и...

В его мозгу, кто то будто включил фильмопроектор,  высветив бегущее изображение на полотно экрана его памяти.