Твои показания очень важны для суда.

Простые люди обвиняют тебя преступник!

Что скажешь? Было такое деяние?

И опять ты молчишь!

Ну теперь уже все равно.

Ладно простые граждане Израилевы обвиняют.

Но Иисуса Назарея, обвиняют не только они, его обвиняют даже его ученики!

Писарь, зачитайте свидетельства Иуды Искариота, подписанные его кровью.

Писарь достал пергамент свёрнутый трубкой, развернул его, подняв вверх, продемонстрировав всему залу, что он исписан и подписан кровавым крестом, после чего зачитал обвинения Искариота.

После последних прозвучавших слов в зале воцарилось молчание, только мухи нарушали его своим жужжанием, где то под потолком, у круглых оконцев пропускающих свет.

Иисус до сего момента не выдававший, себя не единым звуком, ни единым движением, после услышанного, поднял глаза и взглянул в ту сторону, где сидел Каиафа и Анан.

Он обвел их и рядом сидящих, печальным, сострадательным взглядом и вдруг улыбка, короткая как полёт стрелы, мелькнула на его губах, и пропала будто её и не было.

Возможно ни кто, не смог уловить столь тонкое движение губ Назарея, но только не Каиафа, который внимательно вглядывался в лицо подсудимого.

Через мгновение зал взорвался выкриками и руганью.

Зал негодовал и требовал смерти для Иисуса.

Анан, до сих пор тихо сидящий и внимательно созерцающий всё происходящее встал, опершись на свой посох, чем вызвал замешательство в зале, все обратили взоры в его сторону.

Первосвященник постучал посохом по полу, требуя тишины, и когда она вернулась в зал, властно спросил,-

Говори преступник, Ты сын Божий?

Я, - тихо, но твёрдо ответил судимый.

Уууууу..., ааааа… - загудел опять зал как улёй.

На что нам ещё свидетели?- кричали судьи.

Пусть лучше умрёт один человек, чем погибнет весь народ Израильский!- громко прокричал один из сыновей Анана.

По залу полетело, - смерть!

Смерть самозванцу! Смерть!!

И ни что не могло уже изменить решения Сенедриона.

Так тому и быть,- провозгласил Каиафа – учитывая все свершённое, а так же столь не уважительное отношение к суду...

Мы, судьи Сенедриона, выносим тебе Иисус из Назарея, сын Иосифа, смертный приговор, ты будешь распят на кресте!

Мы обвиняем тебя в том, что ты, сын плотника, сделал Себя Богом!

После этих слов первосвященника, зал облегченно выдохнул, полностью соглашаясь с вердиктом суда.

Захлопали ладоши, затопали десятки ног в сандалиях, по мрамору зала, приветствуя  решение, которого так жаждали их  жестокие сердца.

Люди стали неспешно вставать со своих мест и выходить на улицу, громко обсуждая случившееся.
Иисус все также стоял по середине зала, с опущенной головой и смиренно сложенными руками.

Чеканя шаг, с копьями в руках, к нему подошли два охранника Сенедриона и начальник стражи.

Увести приговорённого Иисуса Назарея, в комнату тайных сношений, я хочу переговорить с ним, перед препровождением Его, к прокуратору Понтию Пилату,- приказал Каиафа, подойдя к начальнику стражи.

В комнате, куда был отведён Иисус, за толстой деревянной дверью, стоял стол и две скамьи по бокам.

Под потолком, на высоте двух человеческих ростов, в стене имелись четыре квадратные отверстия, через которые в неё поступал свет с улицы, не сильный, но достаточный, что бы хорошо можно было видеть лицо собеседника.

Воины закрыли дверь, оставшись на страже, за пределами комнаты.

Иисус сидел на краю скамьи, о чём то глубоко задумавшись, когда в комнату вошёл Каиафа.

Первосвященник подошёл к столу и сел на противоположную скамью, положив руки на стол, внимательно вгляделся в слабоосвещённое лицо приговорённого и тихо спросил, -

Так, ты ли Христос, Сын Благословенного?

Отчего ты так уверен в этом?
Почему не защищался на суде?

Иисус молчал…

Даже перед смертью, не желаешь говорить и покаяться во лжи своей?

У тебя есть доказательства, того о чем ты говоришь?

Без них я не могу верить тебе.

Иисус молчал…