Генерал - лейтенант Соймонов

возможность, по мнению князя Горчакова, развить наши наступательные операции.

Государь вполне сочувствовал взгляду князя Михаила Дмитриевича на дело и, не предвидя близкой опасности со стороны Австрии, желал, насколько возможно, воспользоваться благоприятной обстановкой и занять выгодное положение до подхода англофранцузов. Он предполагал с этой целью приступить к Силистрии, притянув туда одну дивизию из-под Бухареста, и прикрываться со стороны Малой Валахии и Рущука остальными тремя дивизиями. Если бы в это время турки вышли из Калафата и двинулись против генерала Липранди, то государь несколько изменял свой план в том смысле, чтобы дать неприятелю отойти на три или четыре перехода и потом решительно обрушиться на турок всеми войсками, собранными у Бухареста, т. е. 4 пехотными и 2 кавалерийскими дивизиями, а после этого уже приступить к Силистрии. В случае выхода Омера-паши с главными силами из Шумлы и движения против нас государь также полагал атаковать его до подхода союзников, которых, по мнению императора Николая, нельзя было ожидать ранее второй половины апреля. «Прости, любезный отец-командир,— так заканчивал государь свои предположения в письме к Паскевичу,— что так смело выражаю мои мысли и желания. Ежели ты другого мнения, уступаю, но душевно желаю, чтобы мы извлекли всю возможную пользу из столь неожиданного благополучного начала... Да благословит Господь Бог новый твой поход и да даст тебе новый венец славы в продолжение персидского, турецкого, польского и венгерского походов»⁴. Через несколько дней⁵ император Николай вновь писал князю Варшавскому и повторял свою мысль скорее осадить Силистрию. Он вновь успокаивал своего отца-командира насчет Австрии, в которой не было существенных приготовлений, угрожавших нашему правому флангу и тылу; к тому же государь считал нас достаточно сильными, чтобы остановить всякое покушение австрийцев с этой стороны. Опасности со стороны устья Дуная, где мы стояли твердой ногой на обоих берегах, Николай Павлович также не ожидал, так как высадку союзников предполагал у Варны исходя из того

230

заключения, что оттуда они могли оказать помощь Силистрии и подкрепить Омера-пашу. Из 96 000, имевшихся у Паскевича, государь считал возможным оставить до 36 000 против Малой Валахии, а с остальными 60 000 приступить к Силистрии, разбить турок и союзников, если бы они приблизились к нам, и потом уже осаждать крепость. «Вот истинное изложение моего взгляда,— кончал государь.— Может быть, и ошибаюсь; решишь уже ты ⁶ и, верно, к лучшему».

Увы, император Николай предугадал обстановку совершенно правильно, и его обоснованный и логически изложенный план ближайших наших операций наиболее всего соответствовал сложившимся обстоятельствам, но, к сожалению, государь в очень деликатной форме передал этот план для исполнения в руки лица, совершенно не сочувствовавшего каким-либо нашим наступательным порывам.

Неоднократные и настойчивые желания императора Николая не могли быть оставлены без внимания даже князем Варшавским. Он должен был с ними считаться, имея в то же время постоянно в виду свою мысль об отступлении, и вследствие этого на берегах Дуная с приездом Паскевича еще больше начали процветать нерешительность, двойственность в операциях и разлад между видимыми действиями и истинной мыслью главнокомандующего.

В своей переписке с Горчаковым государь повторял те же мысли о необходимости использовать выгодное положение и подступить к Силистрии, разбив, если возможно, Омера-пашу до подхода французов. Император Николай особенно старался успокоить Паскевича и Горчакова относительно опасения высадки союзников в Бессарабии, в тыл нашей Дунайской армии. «Не сомневаюсь,— писал он⁷,— что первый французский десант будет у Варны, ибо им не может быть равнодушно, что мы так близки к Силистрии. Предупредить их прибытие было бы неоцененно и разбить Омерапашу до их прихода. Одни что же они сделают?» Бессарабию и Одессу государь считал обеспеченными войсками Ушакова, занимавшими низовья Дуная Одесским отрядом барона Остен-Сакена и находившимся в тылу у него драгунским корпусом генерала Шабельского.

Тем временем князь Горчаков продолжал до прибытия нового главнокомандующего вести политику выжидательную. Не рискуя из боязни идти вразрез намерениям князя Варшавского — предпринять решительное наступление в Силистрии, он производил рекогносцировки этого пункта и вел оживленную переписку с генералом Лидерсом, дабы узнать мнение как его, так и генерала Шильдера о возможности быстрой атаки крепости.

Генерал Шильдер полагал, что простое маневрирование наших войск на правом берегу Дуная совместно с канонадой с лево-

231

го берега реки неминуемо повлекут за собой сдачу крепости, но генерал Лидерс считал такое легкое овладение Силистрией весьма загадочным, так как Омер-паша не мог не принять мер к удержанию этого пункта в своих руках, ожидая высадки союзных войск у Варны⁸. Быстрое движение к Силистрии командир 5-го корпуса признавал при сложившихся обстоятельствах весьма полезным, если только можно наверное надеяться скоро овладеть крепостью. Вообще же, по глубокому убеждению генерала Лидерса, всю операцию против Силистрии следовало начинать лишь с твердой целью непременно ею овладеть, так как недоведение дела до конца должно было привести к весьма невыгодным для нас последствиям⁹. Во всяком случае Лидерс считал возможным для содействия предположениям генерала Шильдера двинуть свой отряд к Черноводам, направив оттуда сильный авангард к Силистрии. В этом смысле он и испрашивал указаний князя Горчакова, но распоряжения последовали уже от прибывшего на театр войны князя Варшавского¹⁰.

3 апреля фельдмаршал прибыл на театр военных действий, в Фокшаны, где был встречен князем Горчаковым. Как на беду, первым известием, которое он там получил, было известие из Вены об угрожающем решении, принимаемом этим государством. Наш посол барон Мейендорф рекомендовал не переходить Дунай у Видина, так как в противном случае он не ручался, что Австрия не будет увлечена на путь враждебных против нас действий¹¹. А между тем по сведениям, полученным от генерала Липранди, турки оттягивали часть своих войск от Калафата на восток, и наши наступательные в этом направлении операции легко могли увенчаться успехом и во всяком случае заставили бы Омера-пашу прекратить оттягивание войск от Видина к Шумле.

«Это дурно,— отметил в своем дневнике генерал Коцебу по поводу депеши Мейендорфа¹²,— так как теперь навряд ли фельдмаршал решится предпринять что-либо активное». И действительно, на воспаленное воображение Паскевича сообщение Мейендорфа произвело удручающее впечатление.

Он отозвал к себе Фонтона¹³, который продолжал поддерживать сношения с сербами, и приказал генералу Липранди отойти к Крайову, рассчитывая такими мерами успокоить Австрию¹⁴. В то же время фельдмаршал делал вид, будто он намеревается энергично действовать под Силистрией, приказав пододвинуть туда осадную артиллерию и вызвав генерала Коцебу в Калараш. Собственно, этим и кончились все приготовления Паскевича к активным действиям на нашем левом фланге.

Они были сделаны лишь для успокоения государя, которого фельдмаршал одновременно с этим подготовлял к невозможности исполнить его волю. Во всеподданнейшем письме от 5 (17) апреля

232

князь Иван Федорович рисовал следующую картину положения на его левом фланге¹⁵.

Оставив для защиты низовьев Дуная 7-ю дивизию, фельдмаршал считал возможным двинуть к Силистрии отряд генерала Лидерса, усиленный 8-й дивизией. Войска эти вместе с осадной артиллерией могли прибыть к крепости 16 апреля, и к этому же времени он ожидал высадку союзников. «План их,— писал Паскевич,— по моему мнению, может быть тот, чтобы, высадив тысяч тридцать¹⁶, соединиться с турками, бывшими в Бабадагской области, и Омером-па-

Генерал - лейтенант Сельван

шой, всего 70 000 или 80 000, и атаковать наши переправы на Дунае или нас, когда мы будем под Силистрией. Нам придется или отходить от Силистрии к переправе, или, оставив против крепости одну дивизию, встречать с 35 батальонами до 100 000 соединенных французов и турок. Имея все это в виду, мы, может быть, не успеем до прихода европейцев окружить Силистрию и разбить Омера-пашу, который едва ли выйдет навстречу. Во всяком случае я думаю войска генерала Лидерса подвинуть вперед до Черновод и маневрировать». Эта заключительная фраза вызвала у государя, судя по пометкам, сделанным им на письме, большое недоумение. Действительно, мысль решительного наступления на Силистрию у Паскевича вылилась в форму перехода к Черноводам и маневрирования неизвестно против кого и с какой целью. Ясно было, что фельдмаршал употребит всю свою старческую настойчивость исполнить посвоему и отвести армию на левый берег Дуная.

И действительно, осмотрев лично позиции на нижнем Дунае, князь Варшавский 11 апреля писал государю из Измаила¹⁷, что он убедился в невозможности нам держаться на Дунае и в княжествах в случае войны с Австрией и поэтому приостановил всякое движение вперед до получения положительных сведений о намерениях этого государства. «Но, может быть,— кончал фельдмаршал,— лучше бы избежать принуждения оставить княжества, добровольно их очистив, для того, чтобы быть сильнее в наших пределах, а вместе отнять у Германии всякий предлог к разрыву с нами».

Можно полагать, что до этого последнего письма император Николай не разгадал истинных намерений князя Варшавского и

233

верил, что фельдмаршал откладывал движение к Силистрии лишь до личного ознакомления с обстановкой. Поэтому в своих ответах государь спокойно, но определенно развивал идею наступления на Силистрию и старался представить обстановку такой, какой она была в действительности, а не рисовалась пристрастному воображению Паскевича.

Государь считал своевременным обратиться к задунайским христианам с прокламацией и поднять болгар; что же касается сербов, то он полагал, что если они возьмутся за оружие сами собой ¹⁸, то это не беда для нас, так как отвлечет силы Австрии в другую сторону¹⁹.

«Теперь дай Бог, чтобы осада Силистрии пошла успешно,— заканчивал государь.— Ежели Омер-паша придет выручать, то тем лучше, ибо с Божьей помощью ты можешь его разбить до прибытия союзников, которые только что начинают прибывать в Галлиполи».

В своем ответе на письмо Паскевича из Фокшан от 5 апреля, в котором престарелый фельдмаршал выражал намерение вместо энергичного движения к Силистрии выдвинуться к Черноводам и «оттуда маневрировать», государь, надо полагать, умышленно пропустил эту фразу и лишь хвалил Паскевича за решение двинуться к Силистрии. С замечательной деликатностью он успокаивал фельдмаршала насчет опасений последнего относительно быстрой высадки союзников, определяя вполне правильно, что они не успеют сосредоточиться раньше конца мая в Константинополе и поэтому не могут поспеть в силах ²⁰ на соединение с турками до обложения Силистрии²¹.

Но последнее письмо фельдмаршала из Измаила, в котором он предлагал заблаговременно очистить княжества, заставило императора Николая сделать грозное внушение новому главнокомандующему. «С крайним огорчением,— писал государь²²,— и с не меньшим удивлением получил я сегодня утром твое письмо, любезный отец-командир, писанное из Измаила 11 (23) числа. Тем более оно меня огорчило и поразило, что совершенно противоречит тем справедливым надеждам, которые в меня вселило последнее твое письмо, столь согласное с моими желаниями и с моей непременной волей, тогда как из письма твоего же не вижу ни одной уважительной причины все изменить, все бросить и отказаться от всех положительных, решительных выгод, нами недаром приобретенных. Неужели появление флотов у Одессы и даже потеря ее, если она должна последовать, были не предвидены? Неужели Сакен с 30 тысячами отличного войска, с сильными артиллерией и кавалерией не может и не должен остановить всякие успехи с той стороны, даже ежели бы и был на флоте хотя несколько значительный десант? А сего и быть не может по всем сведениям, мне доставленным и ежедневно подтверждающимся. Неужели появление каких-то французских партий с артиллерией у Кюстенджи, тогда как их туда

234

просить надо, чтобы наверное уничтожить? Право, стыдно и подумать. Итак, остается боязнь появления австрийцев. Действительно, могло бы быть дурно месяц тому, когда мы были слабы и войска, с тем предвидением приведенные, не были еще на местах. Но они уже там. Да и нет никаких сведений, чтоб подобное нападение готовилось теперь, и разве когда бы мы двинулись к Балканам, чего мы и не затеваем. Вчера же через Берлин получены сведения и еще более положительные, что они только нас стращать хотят, чтобы задержать наши успехи, и что они нас не атакуют и в Сербию не хотят войти, боясь у себя в тылу возмущения. Словом, эта опасность дальняя и во многом измениться может по нашим успехам. Между тем время дорого; мы положительно знаем, что ни французы, ни англичане в силах и устройстве не могут примкнуть к Омеру-паше, разве как в июне. И при таких выгодных данных мы все должны бросить даром без причин и воротиться со стыдом!!! Мне, право, больно и писать подобное. Из сего ты положительно видишь, что я отнюдь не согласен с твоими странными предложениями, а, напротив, требую, чтобы ты самым деятельным образом исполнил твой прежний прекрасный план, не давая сбивать себя опасениями, которые ни на чем положительном не основаны. Здесь стыд и гибель, там честь и слава! А буде бы австрийцы изменнически напали, разбей их 4-м корпусом и драгунами,— станет и этого для них. Ни слова больше, ничего прибавить не могу».

Упоминая в конце письма о неудаче, постигшей союзников под Одессой, государь прибавил: «Чего не ожидать от таких войск, когда б решимость ими водить! Нет невозможного ²³. Ты так всегда вел дела, меня так учил, и я твоих уроков не забыл и не забуду. Теперь ожидаю от тебя, что ты сие вновь покажешь к чести и пользе России и к новым лаврам на твое чело. Аминь».

В Петербурге уже давно не понимали образа мыслей фельдмаршала, и нельзя не признать своевременности такого грозного и категорического повеления, отправленного на берега Дуная. Остается только пожалеть, что император Николай не довел дела до конца и не отозвал князя Варшавского с Дуная, оставив в его руках производство операции, которой тот не сочувствовал. В этом была главная причина неудачи силистрийского сидения.

Для того чтобы несколько сгладить впечатление столь непривычного для Паскевича грозного повеления государя и немного поднять его дух, письмо было отправлено с зятем фельдмаршала, флигель-адъютантом князем Лобановым.

О впечатлении, которое производил в Петербурге образ действий Паскевича, можно судить по следующим строкам письма военного министра к князю Меншикову²⁴: «Un autre commandement qui m’effraie, c’est celui du Danube. Le maréchal propose des plans tellement bizarres pour la continuation de la guerre, qu’on en est tout

235

Отступление из Силистрии (карикатура Beck)

abasourdi. On vient de lui envoyen Lobanoff pour l’endoctriner, mais réussira-t-il, c’est une question. Notre malencontreuse timidité est terrible, et elle arrive si mal à propos aprés le brillant passage du Danube. Le prince Gortchakoff avait si bien compris sa position en dernier lieu et il en avait, selon moi, tiré un si beau profit. Si le résultat de ses siccés est de nous retirer, parce que le maréchal a la bonté de craindre une rupture avec l’Autriche — nous serons gentils. Voyons ce qu’obtiendra son aimable gendre».

Объехав низовья Дуная, князь Варшавский прибыл в Бухарест, откуда 15 апреля отправил всеподданнейшую записку о положении дел на театре войны²⁵. Фельдмаршал считал нижний Дуная ключом нашей оборонительной позиции, так как неприятель, ворвавшись в гирла реки, мог привести туда всю свою армию и действовать на Дунае, имея сообщения с морем. Крепость Измаил он находил слабой для противодействия серьезным намерениям союзников, а потому и низовья реки беззащитными. Считая, что французы высадят в Кюстенджи или Балчике 30 000 —40 000 своих войск, фельдмаршал полагал, что они легко могут соединиться с 70 000 — 80 000 турок и, таким образом, иметь в кулаке до 100 000 человек. Эти расчеты вызвали несколько знаков вопроса со стороны императора Николая.

С такой армией союзники, по мнению Паскевича, или могли форсировать у Гирсова небольшой сравнительно отряд Лидерса, или же в несколько переходов быть в Браилове, где могли захватить миллион четвертей хлеба. Если же одновременно с этим австрийцы, объявив нам войну, будут угрожать нашему правому флангу и тылу, то положение нашей армии было бы так затруднительно, что мы принуждены были бы бежать из княжеств и пробиваться сквозь окружающего нас неприятеля. «В предупреждение столь тяжкого положения,— писал фельдмаршал,— благоразу-

236

мие требовало бы теперь же оставить Дунай и княжества и стать в другой позиции, где мы можем быть так же сильны, как теперь слабы на Дунае. Позиция сия должна быть за Серетом, даже за Прутом».

Эти рассуждения Паскевича вызвали со стороны императора Николая несколько знаков восклицания.

Но до получения разрешения исполнить свое желание отойти за Серет и даже за Прут фельдмаршал считал необходимым сделать распоряжение по приведению в исполнение воли государя обозначенным движением к Силистрии.

С этой целью три батальона²⁶ из отряда генерала Ушакова были направлены в отряд генерала Лидерса, который должен был оставить их в Гирсовском предмостном укреплении, а с остальными войсками двинуться правым берегом Дуная к Черноводам. Между тем генерал Шильдер должен был приготовить мост в нескольких верстах ниже Силистрии, по которому надлежало 8-й дивизии присоединиться к отряду Лидерса. («Слава Богу»,— пометил государь.)

Таким образом, против Силистрии предполагалось собрать три пехотные дивизии²⁷ и два кавалерийских полка, с которыми Паскевич считал возможным начать осаду крепости, если обстоятельства будут тому благоприятствовать. Однако он полагал, что взятие крепости будет сопряжено с большими затруднениями. Кроме сильных укреплений и гарнизона причиной этому могли служить разлив реки, а главное, подход к Силистрии Омера-паши и союзных войск, что делало для нас невозможным держаться на правом берегу реки, и «…в таком случае,— заканчивал Паскевич своим любимым припевом,— предупреждая сии затруднения, мы должны будем отойти».

Остальные войска по Дунаю были расположены следующим образом:

Против Рущука 8 бат., против Туртукая 4 бат., у Калараша, против Силистрии, 4 бат. и в резерве впереди Бухареста 21 бат. Мало-Валахский отряд, состоявший из 12-й пехотной дивизии и 3 кавалерийских полков, находился в Крайове, но предполагалось оттянуть его за Ольту и далее для сближения с Бухарестом, чтобы иметь свободной еще одну дивизию. В низовьях Дуная оставались кроме 8 резервных батальонов 7-я пехотная дивизия и 4 батальона 14-й и два кавалерийских полка.

Но одновременно с отправлением вышеприведенной всеподданнейшей записки князь Варшавский продиктовал для исполнения свой план действий, который несколько отличался от изложенного в докладе государю²⁸. Он должен был держаться в секрете и быть сообщенным только князю Горчакову и генералам Коцебу и Бутурлину.

Согласно этому плану, отряд генерала Лидерса, подойдя к Силистрии, должен был обойти крепость вне выстрела и вне угрозы

237

от вылазок и, став на большой дороге, ведущей к Шумле, послать авангард искать неприятельскую армию, которой и дать сражение, что фельдмаршал полагал полезнее взятия самой Силистрии. Паскевич, отбросив турок, считал возможным, в зависимости от достигнутого успеха и сведений о десантах союзников, или начать осаду крепости, но «с большой осторожностью», или отойти к Гирсову.

Через несколько дней, а именно 22 апреля, князь Варшавский под впечатлением новых сведений из Австрии представил государю еще одну записку «о настоящем положении дел», цель которой состояла все в том же — склонить императора Николая к добровольному отводу войск из княжеств и к сосредоточению 170-тысячной армии за Прутом, на фланге Галиции. Фельдмаршал, рисуя в обширной записке все ту же мрачную картину, считал наше положение худшим сравнительно с 1812 годом и предсказывал, что нам придется бежать из княжеств, пробиваться, потеряв половину армии и все обозы. Но на этот раз Паскевич, в случае принятия его плана, намечал и другую, более привлекательную картину — нападение осенью на Австрию как на виновницу возможной коалиции против нас. Однако он исходил из одного неправильного положения, что осенью флоты союзников не в состоянии будут держаться в море, а их десанты не посмеют остаться на берегу, и мы, таким образом, будем свободны на южном фронте. «Осмеливаюсь просить,— так кончал свое письмо престарелый фельдмаршал,— смею умолять Ваше Величество: не ожидая вопросов Австрии, дать знать германским державам, что мы оставляем княжества, ибо, смею повторить, что мы к тому принуждены будем, если Австрия объявит нам войну»²⁹.

Интересно проследить состояние духа Паскевича в эти тревожные для него дни по записям в дневнике генерал-адъютанта Коцебу³⁰.

«15 апреля. У фельдмаршала план — стать перед Силистрией и стараться вызвать неприятеля на генеральное сражение. Я думаю, что это совершенно лишний маневр и только удалит нас от цели занятия крепости.

17 апреля. Поздно вечером пришел ко мне от фельдмаршала Горчаков и предложил вопрос — осаждать ли Силистрию? Я советовал приступить к осаде, усилив себя тремя полками с нижнего Дуная, которые выдвинуть заслоном к Карасу, и, кроме того, притянув 11-ю дивизию. Но фельдмаршал мало склонен к этому плану; его предположение — очистить княжества и действовать наступательно против австрийцев, если они объявят нам войну.

19 апреля. Наши дела обстоят печально. Фельдмаршал не желает осадить Силистрии и выказывает нерешительность, но при этом боится государя, советующего взять Силистрию.

20 апреля. В Журжеве при осмотре войск Паскевич говорил об отступлении, что произвело неприятное впечатление.

238

Отступление из - под Силистрии (карикатура Beck)

21 апреля. Все здесь беспокойны и нерешительны.

24 апреля. Фельдмаршал находится в нерешительности. Он вне себя, что мы заняли Гирсово, и сказал, что мы подготовили гибель России. Он не хочет осаждать Силистрии, но все же отдал приказ Лидерсу выступить 29-го и в этот же день прибыть к Силистрии.

25 апреля. Фельдмаршал сердито говорил с Горчаковым о занятии Гирсова и о предложении взять Силистрию. Он сам ни на что не решается и сильно волнуется. При таком настроении надо быть готовым даже на наихудшее. Так и было! Около полуночи я получил приказание послать курьера к Лидерсу, чтобы он не двигался.

26 апреля. В 2 часа ночи Фролов разбудил меня и передал приказание, чтобы я не отправлял вчерашнего приказа Лидерсу, но было уже поздно! Утром Фролов опять пришел и вновь передал, чтобы послать приказ в отмену, но через час это распоряжение опять было отменено. Фельдмаршал решил очистить Валахию и отойти за Серет. Он собрал нас, чтобы обсудить вопрос, во сколько времени это может быть исполнено, и чрезвычайно спешит, указывая, что австрийцы могут нам отрезать путь отступления. Нашего мнения фельдмаршал не спрашивал. Ясно, что он рисует себе опасности, чтобы не вести войны и, отведя армию, уехать самому. Все кажется потерянным. Да сохранит нас Господь!

27 апреля. Le découragement saisit tout le monde. Je suis tout triste; avec nos immenses et magnifiques moyens nous ne songeons qu’à la retraite, et cela rien que pour l’égoïsme et la pusillanimité d’un seul homme!»

239

Эта живая картина состояния главнокомандующего и его штаба служит лучшим объяснением последующих неудач под Силистрией.

Наконец, 29 апреля колебания Паскевича временно прекратились, так как в этот день из Петербурга прибыл князь Лобанов с известным уже письмом государя и с еще более энергичными устными приказаниями вести войну как можно активнее и княжеств не покидать. Лидерсу было послано последнее приказание спешить к Силистрии³¹. «Всеобщая радость!» — записал Коцебу.

Но в тот самый день, 29 апреля, когда фельдмаршал решился не по своей воле приступить к осаде Силистрии, император Николай писал ему знаменательное письмо, которое настолько характерно, что мы приведем его в подлиннике³².

«Сегодня утром я получил твое письмо, любезный отец-командир, от 22 числа³³. Со всей откровенностью должен тебе сознаться, что твои мысли вовсе (это слово государь подчеркнул три раза) не сходны ни с моими убеждениями, ни с моей непременной волей ³⁴. Предложения твои для меня постыдны, и потому я их отнюдь не принимаю, ибо ни я на себя принять этого стыда не намерен, да и считал бы себя преступным пред достоинством России, если бы я и согласился на подобное. Ты болен, как мне пишешь, и, вероятно, в пароксизме лихорадки мне написал то, что твоя твердая душа и зоркий ум не поверят, когда ты здоров. Сведения мои про дела Австрии и Пруссии все тебе сообщил; других не получал, и они вовсе не согласны с теми мечтами, которые ты извлек из письма Мейендорфа. Вся тактика Австрии состоит в том, чтобы нас держать в недоумении и тем стращать. К несчастью, кажется, что это им удалось. Очистка Малой Валахии была нам нужна и полезна, но они это выставляют как плод их устращивания. Пора и нам в свою очередь показать им, что мы угроз их не боимся, а если бы и в тыл осмелились идти на нас, тогда ты обязан не бежать от них, как изъясняешься, а их разбить, на что у тебя сил достаточно и притом русских свежих сил. Мнимое тобой появление пруссаков в Галиции тоже одна бредня. Ты теперь под Силистрией; удобнее осадить,— осаждай по всем правилам и, собрав, что можешь, т. е. 4 дивизии при 3-х кавалерийских, выжидай, высунется ли Омерпаша с гостями? Да — разбей, нет — довершай осаду. Двух дивизий 4-го корпуса с двумя кавалерии очень довольно для прикрытия Бухареста. Когда сладишь с Силистрией, принимайся за Рущук. Никакой высадки в Бессарабии или на устьях Дуная не опасайся; теперь видим, с каким трудом союзники перевозят свои войска в Галлиполи. Что же они сделают без кавалерии, артиллерии и обозов, ежели бы и решились на те высадки? Да их, право, и пригласить бы надо было. Австрия нас не атакует, доколе не пойдем за Балканы, куда мы и не думаем, и потому эти опасения неуместны и противны истине.

240

Надеюсь, что этим конец противоречиям. Будущее в руках Божьих, и я сему покоряюсь, но требую от тебя, чтобы ты исполнил волю твоего друга и государя. Ежели силы твои нравственные и телесные делают тебе обузу эту сверх сил, тогда скажи мне откровенно. Командуя всем, твое место, быть может, там, где за лучшее сочтешь. Ты не прикован к Дунаю, опасность везде теперь, и присутствие твое везде полезно. Аминь. Бог с тобой».

При таких-то условиях фельдмаршал 29 апреля решил приступить к осаде Силистрии. Ясно было, что он не был способен вложить всю душу в это дело и что, временно подчинившись необходимости, он использует первый благоприятный случай направить ход военных операций в любезное ему русло стягивания за р. Прут.

Как известно, первым распоряжением прибывшего на Дунай князя Варшавского было приказание Мало-Валахскому отряду генерала Липранди отходить от Калафата первоначально к Крайову, а потом и далее, за р. Ольту, для приближения его к Бухаресту.

Между тем оттягивание Омером-пашой части войск от Видина к Шумле давало наконец возможность нашему сильному отряду у Калафата завладеть этим пунктом и обеспечить правый фланг нашего растянутого расположения. По сведениям, собранным генералом Липранди, из Калафата вышло 8 тысяч турок, которые направились на Лом, Рахов и далее, как надо полагать, к Шумле. Кроме того, из опасения переправы наших войск выше Видина турки вывели из крепости и Калафата до 3 тысяч человек, которых расположили между Видиным и р. Тимок. Всего в Калафате и Видине с окрестностями оставалось до 12 тысяч турок и в Лом-Паланке, Рахове и Никополе около 2 тысяч в каждом.

5 апреля, чтобы вполне удостовериться в численности турецких войск, занимавших Калафат, генерал Липранди произвел своей кавалерией рекогносцировку укрепленного турецкого лагеря. Неприятель, занимавший Чепурчени, был вытеснен из селения и в беспорядке отступил к непроходимым болотам прибрежья Дуная; высланные на помощь из Калафата части пехоты и кавалерии были опрокинуты с потерей 2 знамен и 260 человек убитыми кроме раненых и пленных³⁵.

Все говорило о том, что турки уменьшают свои силы на крайнем левом фланге, и активные здесь действия большого русского отряда давали кроме обеспечения нашего правого фланга, а также нравственного удовлетворения за Калафат и более практические результаты. Мы заставили бы Омера-пашу не оттягивать с верховьев Дуная войска, чем уменьшили бы силу его армии у Силистрии, где готовился главный удар, и, кроме того, удержали бы

241

в своих руках богатый край, население которого не было к тому же

к нам расположено³⁶.

Но 5 апреля генерал Коцебу получил «весьма неприятное» приказание Паскевича отозвать Липранди к Крайову и взять у него одну бригаду «pour des raisons trés graves», как писал Горчаков³⁷. Мы уже знаем, в чем заключались эти важные причины, но в предписании генералу Липранди они определялись «наступательными с нашей стороны действиями на левом фланге настоящего театра войны»³⁸.

Отряду разрешено было двигаться обыкновенными переходами, с вывозом всех больных и запасов и с остановками дня на два в Быйлешти и в Радованах, но с непременным условием прибыть в Крайово не позже 14 апреля³⁹. Если бы турки во время движения Липранди решили преследовать его, угрожая нападением, то он должен был разбить и гнать их кавалерией хотя бы до самого Калафата, после чего вновь продолжать отступление. 1-ю бригаду 10-й пехотной дивизии с ее артиллерией Липранди должен был отправить после отступления от Быйлешти для усиления резерва Паскевича — Екатеринбургский полк в Бухарест и Тобольский в Турно. «Имея главным пунктом пребывания вашего в окрестностях Крайова, вы должны по возможности делать нападения на неприятеля, если он удалится от Дуная, и маневрировать так, чтобы он был за то наказан». Этими словами князь Горчаков заканчивал свою инструкцию генералу Липранди.

Мало-Валахский отряд, отправив в Крайово запасы, понтоны и госпиталь, начал отходить от Калафата под прикрытием батальона Тобольского полка, 16 эскадронов и нескольких сотен. Отход был так искусно замаскирован демонстрациями арьергарда, что турки долгое время не замечали отступления и предполагали лишь попытки выманить их из укрепленного лагеря⁴⁰. Это дало возможность отряду спокойно сосредоточиться в Крайове, где он получил приказание продолжать свое отступление за р. Ольту, к Слатино⁴¹. Таким образом, Малая Валахия перешла во власть турок, и там воцарились полный беспорядок и анархия. «О, как мы вредим себе этим отступлением!» — занес в свой дневник генерал Коцебу, упоминая о воцарившейся анархии в оставляемой нами провинции⁴². Впрочем, по некоторым английским источникам, турки вскоре назначили для управления Малой Валахией особый комитет, которому было поручено «собирать дань султану и исправлять другие функции правительства, после чего провинция быстро успокоилась, и жители вновь свободно вздохнули после русской неволи»⁴³.

Противник с фронта преследовал нас очень слабо, боясь быть атакованным в открытом поле сильным отрядом генерала Липранди; таким образом, он не давал случая исполнить то, чего в течение

242

всей кампании так сильно желал император Николай, а вслед за ним Горчаков и Паскевич, т. е. выманить турок в открытое поле, разбить их и преследовать нашей многочисленной кавалерией. Неприятель по-прежнему продолжал свои осторожные действия, атакуя нас накоротке тогда, когда мог рассчитывать на призрачный успех, который давал ему возможность прославлять свою мнимую победу и поражение русских. Наш враг, выигрывая время, возвышая дух своих войск и свой престиж за границей, тем самым парализовал сильную русскую армию и в особенности ее руководителей, которые, по непонятной причине, не могли сбросить с себя этого гипноза, а, напротив, старались подчинить ему и могучую волю императора Николая.

Турки, опасаясь энергично наступать против отходившего отряда Липранди с фронта, решили произвести нападение от Никополя на Турно, чтобы, как можно предполагать, выяснить, не повлекло ли отступление Мало-Валахского отряда уменьшения численности наших войск и на всем протяжении среднего Дуная.

15 апреля утром нами было замечено движение войск из Никополя к пристани, после чего на наш берег переправилось на судах до 800 турок, которые залегли за валом старых укреплений. Встреченный огнем подскакавшего на картечный выстрел дивизиона № 9 конной батареи, противник был атакован 1-м дивизионом Уланского герцога Нассауского полка и 30 сотней Донского № 37-го полка, которые, несмотря на сильный огонь с неприятельского берега, ворвались в занятое турками укрепление и опрокинули их с большими потерями в Дунай. Но вновь высадившиеся на берег 1000 человек неприятельской пехоты не дали возможности нашей коннице удержаться до смены ее пехотой в старом укреплении. Тогда начальствовавший на этом участке генерал Баумгартен прибыл в Турно с Тобольским полком и ввел в дело два батальона этого полка.

Четыре орудия им были поставлены с фронта на шоссе, четыре конных орудия влево для действия не только по занятому неприятелем укреплению, но и по Дунаю; 1-й батальон тобольцев занял лес на правом фланге, имея за собой в резерве 3-й батальон. Для выбития неприятеля были направлены только две роты тобольцев (4-я гренадерская и 12-я мушкетерская), которые и выполнили блестяще свою задачу под огнем 26 орудий с противоположного берега Дуная. Во время этой атаки три больших судна спешили к турками с подкреплениями. Встреченные метким огнем конных орудий, одно из них повернуло назад, одно было потоплено и одно было взято в плен рядовым 12-й мушкетерской роты Тобольского полка Сидором Ревлюком.

Число убитых и раненых турок генералом Баумгартеном было определено в 800 человек и пленных 123 человека. Наши потери были: убитых 18 нижних чинов и раненых 2 офицера и 58 нижних чинов⁴⁴.

243

Отступление русских из Бухареста (карикатура Beck)

Тем временем отряд генерала Липранди, остававшийся еще в Крайове, все постепенно уменьшался распоряжениями свыше. Кроме уже отобранной бригады 10-й пехотной дивизии ему было приказано направить 1-ю бригаду 12-й пехотной дивизии с двумя батареями в Текуч, бугских улан в с. Дорешти и оставаться в Крайове со 2-й бригадой 12-й пехотной дивизии, 2 батареями, 2-й бригадой 5-й легкой кавалерийской дивизии, конно-легкой батареей и 2 казачьими полками⁴⁵.

19 апреля выдвинувшаяся вперед к Радовану регулярная кавалерия турок была успешно атакована и отброшена казаками генерала Липранди⁴⁶, который на следующий день выслал сильную разведку к Калафату для сбора сведений о противнике. Оказалось, что главные силы турок в числе около 15 тысяч вышли из укрепленного лагеря и расположились у с. Быйлешти, имея сильные кавалерийские части у Радован и Фонтынелиле.

Это известие вызвало со стороны главнокомандующего новую группировку Мало-Валахского отряда. Генералу Липранди было предписано отойти на левый берег Ольты с таким расчетом, чтобы быть в Слатине 3 мая с тремя полками 12-й пехотной дивизии, гусарской бригадой 5-й легкой кавалерийской дивизии и 10 сотнями казаков. Четвертый же полк 12-й дивизии с батареей и 2 сотнями казаков направить в Русе-де-Веде для поддержки отряда, расположенного в Турно, и для связи этого отряда с отрядом генерала Липранди⁴⁷.

3 мая Мало-Валахский отряд благополучно достиг Слатина и занял наблюдательными казачьими постами все течение р. Ольты

244