Сто тысяч суккубов и вызов на дуэль

1.

 

Итак, господа, “Рай-Альтернатива”! Предлагаем воспользоваться услугами нашего акционерного общества! Новая форма: не покупаем, а берем в заклад! Аренда душ на самых выгодных для клиента условиях! Трепетная ваша остается у вас — нам нужен лишь договорчик и небольшое содействие! Милости просим! На торгу все, чего только можно пожелать.

Ну а кадры у нас какие! Ах какие у нас кадры!

Арей, директор наш, хотя и бес, нечистое, можно сказать, создание, но все-таки русского отдела бес, не какая-нибудь там шантропа, не в обиду кой-кому будет сказано. Его как при князе Владимире над Русью поставили чертить, так он и чертит по сей день. Вначале в мелких чинах, все больше на подхвате, а там и в тузы выбился. Свой в доску мужик, такой не даст в обиду! Пообрусел малость за тысячу-то лет, русскими привычками пообзавелся: квас любит пить, пиво с воблой, всхрапнуть у телевизора, в баньке попариться, выпить по субботам под хрустящий огурчик, под квашеную капустку — и так тысячу лет... Как где Арей?

А секретарша наша Улита? Прекраснейшая, добродетельнейшая женщина, разве что на передок слаба, так это — хе-хе! — для ведьмы порок самый распространенный! Жила некогда в деревушке Охватовке под Суздалем солдатка. Как мужа у нее под Нарву угнали, закружилась бабонька и докружилась ой-ой-ой до чего! Баба была рукодельная да ладная, ходит, как ртуть переливается — огонь, а не баба! Ясно теперь, почему купцы мимо ее двора не проезжали, всё лошадей заворачивали. Правда, есть грешок, вспыльчива как порох — и сейчас еще, бывает, погорячится, даст волю рукам и от пощечины ее запылает у кого на щеке стригучий лишай. Эта-то вспыльчивость да буйный неуемный задор во хмелю и довели бедную бабоньку до адских пропастей, сделали ее ведьмой.

Есть у нас и другие сотруднички, и немало их, взять хоть мириады мельчайших духов, что рассеяны всюду, как пылинки в воздухе. Все ведают и знают эти духи, от них не укроешься, не спрячешься — доподлинно известно, что на одном острие иглы их помещается до трех десятков. Ни в океанских глубинах, ни даже на другом конце Вселенной не укроешься от этих честолюбивых малюток. Ведут они учет всем делам и словам человеческим, куда там словам — черт с ними со словами! — и в сами мысли проникают, самые сокровенные желания разнюхивают — и каждая пылинка выслужиться хочет, тщится единолично, слабыми своими силенками опутать трепещущую душу, подрезать ей жилки на крыльях, записать эту душу за собой в адскую ведомость. Эх, люблю этих ловких козявок, ведь и сам когда-то козявкой был, из козявок, из самой из тли адской наверх выкарабкался! Кроме них, духов мельчайших, есть у меня в отделе и другие подчиненные — рангом покрупнее, весом посолиднее, амбициями поувесистее, да что вам в них толку? Зачем я буду вам их представлять? Пора, хе-хе, придет, и так познакомитесь.

“Рай-Альтернатива”, “Рай-Альтернатива”! Обращайся, кто желает! Что прячешь глазки, студент? Подойди-ка сюда, худощавый мой, зелененький! Дай я догадаюсь, что тебя тревожит. Хочешь, чтобы первые красавицы мира, те самые, с журнальных обложек, были твоими — нагие, доступные, страстные — не стесняйся, только дай знак!.. А вы, мужчина?.. Ах да, задолжали, дела наперекосяк, а дяди со злыми лицами не хотят ждать? Ну, времена, ну нравы! Ничего, и вам поможем. Улита, чертовочка моя сладкая, дай иголку! Мужчина хочет расписаться... Кто наши акционеры? Организация надежная, не сомневайтесь: не первый век на плаву. Уставные бумаги показать? Слушай, милый, что-то я не понимаю, кто кому деньги дает: ты нам или мы тебе? И потом мы же не банк какой-нибудь, мы не лопнем, да и кассиры у нас не сбегают... А вы, милая, что теребите кольцо на пальце? Ревнуете? Дайте догадаться: пресловутый треугольник? К ворожеям обращались, а теперь к нам? Болезная вы наша, ну, не кусайте губы, поможем! У вашей юбки будет, как бобик: шаг влево, шаг вправо — сразу обширный инфаркт! Не надо инфаркта? Да это я так, шучу, не тронем мы вашего трюфеля! Не вибрируйте, дамочка, подставляйте пальчик. Иголка ржавая, но стерильная!

А тебе что, человече? Ах да, ты же на героине! Не надо бурных эмоций, я тебе не любовница и не страждующая мамочка! Разумеется, ты не наркоман! Улита, скажи, разве я называл его наркоманом? Да вот те кре... Тьфу-ты, дьявол, передернуло! Ладно, ближе к телу. Дай я сам догадаюсь, чего тебе надо. Ты у нас из породы ищущих новизны. Ты наверняка уже всё испробовал: женщин, мужчин, в индивидуальной программе, в групповой, водку, косячки, кокаин, теперь вот героин. Короче, ты все испытал и все тебе уже не в кайф? Сложная задача, ну да ничего как-нибудь справимся. Улита, займись товарищем!.. Следующий!

Как что дают? Куда лезешь, бабушка, это особая очередь! Чего тебе? Внучкам мыльца и одежонки? Чтоб не болели? Чтоб сын не пил? А тебе самой? Как ничего? Прочь, прочь, старая, по пятницам не подаем! Мы сами духи подневольные! У нас тарифы! Паша, проводи пенсионерку! Что ты ей двери открываешь как королеве? Взашей ее, взашей!

А ты, молодой человек с горящим взором! Да ты, ты! Что толчешься на пороге, не решаясь пройти ни туда, ни сюда? Ты тоже ищешь запредельных наслаждений или горячих женских бедер? Не угадал? Тогда что же? Вот дурья моя башка, ты, разумеется, из этих, из композиторов, из поэтов, из художников — короче, из тех, которые мнят себя творцами. Тебе хочется создать произведение, равного которому нет на земле, произведение, которое всколыхнет всю поднебесную и заберется в каждое сердце, которое объяснит человеку его запутанную, грешную и темную природу, пробудит ее к свету и станет для миллионов путеводной звездой? И что, ради этого ты готов принести нам в залог свою душу? Наклонись сюда, я тебе кое-что шепну втайне от других! Неужели ты вправду думаешь, что такими произведениями полны у нас адские котлы и что они посылаются нами, а не нашим беспомощным, юродствующим конкурентом? Ну и странные же, брат, завихрения, творятся в твоей голове!

А ты уверен, что после твое творение не покажется тебе омерзительным, что ты сгоряча не проклянешь его и себя вместе с ним, как сделал это, правда, за куда меньшую цену искусствовед Сисевич? Не боишься, что на твоей симфонии заснут, твою книжку, зевнув, запустят через всю комнату в дальний угол, а на твою картину начихают? Не покажется ли тебе тогда, что ты заложил душу за пятак, да и свистнул этот пятак с моста в реку? Может, лучше сторгуемся на славе, на признании, на молве, на восторженном шепоте — на чем-то более ощутимом, чем никому неизвестная рукопись или непризнанная картина?.. Нет?.. Душа зудит на большее? Ладно, Улита, дай Гофману Тургеневичу иглу! Куда иглой тыкать знаешь? А теперь иди, дурачок, с тобой свяжутся!

“Рай-Альтернатива! Рай-Альтернатива!” Никакого надувательства, сплошной альтруизм! Приходите и не пожалеете! Тащите в заклад душу — и дело в шляпе! Как здоровье надоест или деньги лишние появятся — сразу выкупите назад!

Вы сомневаетесь, не велика ли цена? Право же, мил человек, опомнись: не верь юродивым, а верь логике! Зачем тебе душа? Если ты ее используешь, даешь ей парить, очищаешь постами и молитвами, совершенствуешь, подкрашиваешь где надо — тогда ладно, затыкаюсь. Так ведь не используешь же, а пылился она у тебя где-то между прокуренными лёгкими и желудком, пропахшая черт знает чем: табаком, тухлой рыбой, спермой, мелкими дрязгами и скудными привязанностями! А раз так, то все равно у нас будет, не отвертишься — а раз так, то под этим соусом извлеки из нее хоть малейшую пользу!

Одним словом, “Рай-Альтернатива”, господа! “Рай-Альтернатива!”

 

Поняв, что письмо важное, мы с Ягге поспешили за ней. Шеф скатывал хлебные шарики и выстреливал их щелчком указательного пальца, стараясь попасть в разинутый рот мраморной жабы-пепельницы. Отличное занятие для начальника русского отдела!

— Ну что еще такое? Я никого не приглашал, — недовольно буркнув Арей, когда мы все ввалились к нему в кабинет.

— Депеша из канцелярии по поводу Сэма! — сказала секретарша.

На Арея это известие оказало самое неожиданное воздействие. Начальник русского отдела зарычал.

— Что Сэму нужно? — заклокотал бес.

— Первый этап турнира. Вызов на гладиаторский бой. Его боец против нашего. Будут начальники всех отделов и шишки из преисподней. Приглашения уже разосланы, — поджимая губы, сказала ведьма.

 

Я бы прибил того, кто изобрел сотовый телефон. А все потому, что это дурацкое изобретение всегда начинает трезвонить в самый неподходящий момент. Например, когда перед тобой тормозит «Ауди» и водитель идет разбираться, что ты его подрезал, или, что куда досаднее, когда тебе вот-вот готовы уже сказать «да» — то есть даже не сказать, а когда все уже полным ходом идет от завязки к кульминации и уже намекает на развязку, а тут противный звоночек разрушает всю тщательно созданную атмосферу. В унитазе надо топить этого лазутчика с антеннкой!

В тот раз телефон завел свою мендельсоновскую шарманку, когда я только-только закончил заказ и официант уже протянул свои чистенькие лапки за меню.

Я уже собирался как следует гавкнуть в динамик, чтобы от меня отвяли, но услышав кто это, едва не удавился собственным галстуком. Звонила секретарша нашего директора — редкий случай, когда природа наделяет представительницу этой в меру древней профессии не только красотой, но и умом. Она посвящена во все дела нашего предприятия, включая и те, которые никак не могут поместиться в узких рамках современного уголовного кодекса.

То, что это именно Улита, я сообразил сразу, как только вылетевший из динамика сноп звуков врезал мне по барабанным перепонкам, мигом сделав меня увечным на одно ухо.

— Алло, Бибиков! Как слышишь меня, прием?

— Уже плохо… Мне срочно надо к ухо-горло-носу, — сказал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не посоветовать ей повесить трубку и орать просто так, открыв окно нашей конторы на Большой Дмитровке. Подумаешь, какие-то пять-семь километров — такому голосу перекрыть их не проблема.

И это при том, что Улита кричит в трубку явно не осознавая этого. Говоришь же ей – обижается. Эта привычка осталась у нее с тех пор, как в девятьсот семнадцатом году она работала телефонисткой в Смольном, а связь тогда была неважная, да и пушки постреливали.

— Не выдумывай! – рявкнули мне в ответ. — Живо бери ноги в руки и приезжай в контору!

Я осторожно переложил трубку к уцелевшему уху.

— А в чем дело-то? — спросил я.

— Приедешь — узнаешь.

“Ох уж эти наши секреты!” — с тоской подумал я и спросил:

— А по телефону нельзя?

— Если бы было “зя”, я бы сказала. Конец связи! — фыркнула Улита и отключилась.

Что за привычка в начале разговора говорить “прием”, а в конце — “конец связи”? Может, и на Курской дуге она была связисткой в штабе танковых армий? Зная ее характер и воинственный нрав моего шефа, я этого не исключаю. Особенно после того случая, когда она разбудила меня в четыре часа утра воплями: «Сокол, сокол, я «Заря»! Доложите обстановку!»

2.

Моя машина ждала меня снаружи. Новый «Уаз». Неразгонистая машинка, но в пробках потолкаться в самый раз. Я звал ее «Сивка-Бурка». Я вообще люблю придумывать машинам имена. Моей первую машину, «Москвич», я, к примеру, звал «Петровичем». Потом была «семерка» — «Кит Китыч» и, наконец, «Фольксваген— Пассат» — универсал — «Жужик». За месяц до того, как я поступил на работу к теперешнему моему боссу, скрывшийся грузовик превратил «Жужика» в эдакую абстрактную скульптуру на тему «догадайся, что это было». Хорошо еще, что меня не было в машине, иначе моя голова тоже могла обнаружиться на заднем сидении рядом с оторвавшимся рулевым колесом.

Потом уже, на новой работе, когда с деньгами особых проблем не было, я несколько раз мог пересесть на иномарку, хоть на «глазастого мерина», но шеф был категорически против. Он сам пользовался только русскими товарами и нам всем велел. Он утверждал, что стоит мне, к примеру, пересесть даже на самый скромненький «Форд», пусть шито-крыто, по доверенности, через пять минут об этом узнают в Вашингтоне, Токио, Берлине – и все наши завистнички восторжествуют.

Особых пробок не было, и довольно скоро я добрался до офиса.

Так — меблированными комнатами, магазинной суетой и лоснящимися нарукавниками — день за днем и год за годом осквернялся забытый алтарь храма Воскресенья в Скоморошках, и вот однажды на рассвете из глухой стены соседнего флигеля училища коллоновожатых вышагнули двое.

На одной из ступенек, забившись в угол, сидел ушастый филин, дряхлый и облезший как чучело, в которое он собирался вскоре превратиться. Когда я проходил мимо, филин вдруг встрепенулся и, не узнав меня, громко спросил:

— Ты кто таков?

— А ты кто? — ответил я.

Филин, кажется, был поставлен моим вопросом в тупик. Он надолго задумался, а потом сказал:

— Пусть языком твоим говорят ангелы, но если в словах твоих не будет любви, то они будут медью звенящей и кимвалом бряцающим.

— Это из Библии? — спросил я.

Филина передернуло. С потолка посыпалась штукатурка. Я поспешил несколько раз чертыхнуться, и все пришло в норму. Филин почистил клювом свои ветхие перья и забормотал:

— Ниневия была стерта с лица земли, но надгробный памятник Сарданапалу остался. Он изображает царя с пальцами, сложенными щелчком, и с надписью:

«Все, что я съел и что выпил, осталось со мною;

Все, остальное, что есть, право, не стоит щелчка.»

Перешагнув через этого бубнящего маразматика, я поднялся выше.

3.

Мое начальство было уже в кабинете. Шеф сопел в кресле перед большой миской с пельменями, бесцеремонно поставленной прямо на важный правительственные бумаги. Улита подправляла пилкой свои длинные зеленые ногти, а Ягге, сидя на подоконнике в своем излюбленном месте, покуривала трубочку. Стоило двери скрипнуть, как все трое уставились на меня.

— Звали? – спросил я, тщетно стараясь преодолеть робость.

— Ты какой-то напряженный, Паша. Весь просто комок нервов, — с самым ехидным видом проворковала секретарша, любуясь своими ногтями. — Сколько раз я говорила, что не стоит так нагружать нашего драгоценного сотрудника, ну да разве он меня послушается? Он циник! Ему результаты подавай, нет чтобы войти в положение простого парня.

Шеф на мгновение перестал жевать и удивленно поднял правую бровь. Потом бровь его вернулась на место, и челюсти снова заработали. Готов был поклясться, что только что он впервые услышал от секретарши о моей перегруженности.

— Я не просил от отпуске, — возразил я.

— Знаю, что не простил, — продолжала ворковать секретарша. — Ты из тех, кто умирает на работе.

Слово «умирают» мне совсем не понравилось. Я привык, что у моего начальства слова не расходятся с делом, а умереть до окончания контракта… Нет, только не это! Я просто так не дамся!

— Отвянь, а то сама знаешь, что сделаю! – пригрозил я, начиная медленно поднимать руку.

Улита мигом прикусила язычок.

— То-то же, — сказала Ягге. — Ты, Пашка, с ней посмелей! Цыкнул на нее — она и притихла!

Улита сердито взглянула на Ягге, видно, собираясь ей нагрубить, но так и не решилась. Ягге она побаивалась.

В этот миг стрелка часов перескочила на полдень — время, которое греческие монахи называют полуденным бесом. Шеф тяжело поднялся с кресла и навис над столом. Из носа у него полыхнуло белое пламя. В кабинете явственно запахло серой.

— Час назад курьер доставил мне письмо с наказом открыть его ровно в полдень. Вот оно!

Протянув руку, шеф открыл лежащую на столе папку из дубленой человеческой кожи и извлек конверт с печатью. Печать была в форме пентаграммы, с оттиснутой в центре мордой дракона. Она была ало-красной, ослепляющей, и я прищурился, с трудом вынося исходящий от нее жар. Прежде я никогда не видел такого оттиска, но сразу понял, что это не просто печать из тех, что во множестве обретаются в адских канцеляриях. Черти вообще обожают всевозможные печати, штампы, визы, подписи, договора и закорючки — в конце концов не от балды же они придумали бюрократию.

За три месяца работы я научился уже не уважать адские печати и сам шлепал их без разбора на приходящие ко мне бумаги. Но печать на том письме, что держал шеф, была особенной. Ее единственную нельзя было подделать. Я говорю о личной печати Везельвула.

Шеф неуклюже надорвал толстыми пальцами конверт и вытащил из него лист пергамента.

— Сим уведомляется, что по итогам работы за прошлое тысячелетие я и этот старый мормон дядюшка Сэм набрали равное количество очков, — сипло объявил он и тяжело рухнул в кресло.

Улита охнула.

— Бедный Арей! Так значит, турнир…

— Да, состязание будет продолжено. Там… — шеф ткнул пальцем себе под ноги, где из небольшой трещинки в полу струился едкий дым… — не знают кому присудить Статуэтку. Темное жюри разошлось во мнениях. Везельвул взял ход состязания под свой контроль.

— Что значит под свой контроль? – спросил я.

— Это значит, состязания будет продолжаться до тех пор, пока Сам его не прекратит, присвоив победу одной из сторон, — пояснила Ягге. – Причем никому не известно, когда это произойдет. Когда он скажет «хватит».

— А какие правила состязания? – спросил я.

— Ничего не могу тебе сказать. Правила самые туманные. Их тоже устанавливает Везельвул. Иногда я даже сомневаюсь, что они действительно существуют. Например, я была уверена до последнего времени, что по очкам мы лидируем, а теперь этот знак равенства… И откуда он взялся? – фыркнула Ягге.

— А эта статуэтка? Она нам действительно нужна? – спросил я.

Лучше бы я этого не спрашивал, потому что по лицу шефа пошли волны, а веки на миг зарябили могильной плесенью. Бесы вообще обожают всякие побрякушки, медали и регалии. За них они готовы если не сами удавиться, то уж всех собратьев своих удавить, это точно.

— Это высшая награда сил тьмы! Это даже не награда, а нечто большее! – прорычал мой шеф. – Я тысячу лет выслуживался, чтобы ее получить, а теперь этот… этот… окорок бизоний… — он захлебнулся, не находя достаточно сильных слов, — пытается обойти меня перед самый финишем. Но я… я… клянусь чертовой бабушкой, он еще узнает Арея! Мы тут в русском отделе тоже не ногой сморкаемся! Я дам ему такой пинок под зад, что он обгонит все свои ракеты… Нет, не так! Я возьму самую большую гаубицу, насажу его на эту гаубицу одним местом… Ягге, не сметь улыбаться!.. Он у меня поучаствует в праздничном салюте! Я…

Мы терпеливо слушали разошедшегося шефа, одновременно следя, чтобы искры из его ноздрей не прожгли шторы. Пожалуй, кое-где Арей перегибал палку, но в некоторых пунктах я был с ним согласен. Дядюшка Сэм в последнее время слишком высоко стал задирать пятачок.

3.

Думаю, пришла пора пояснить, если не кто мои работодатели – это и так ясно – то хотя бы как я докатился до жизни до такой… В смысле до того, что моим шефом стал бес третьего ранга Арей, начальник не много — не мало, а русского отдела преисподней, а в его отсутствие – его секретарша ведьма Улита с Лысой Горы, повешенная за колдовство, по-моему, то ли в конце тринадцатого, то ли в начале четырнадцатого века. Несмотря на то, что благодаря этому факту веселая суздальская вдовица и сохранила молодость, она терпеть не может об этом вспоминать.

Ну а теперь, как я докатился...

В начале мая 20.., то есть около года назад, на меня вдруг, точно фугасные бомбы, посыпались неприятности. Просто тотальное невезение!

Началось все с того, что 9 мая (нашла денек!) одна моя очень близкая знакомая променяла меня на норвежца-баптиста, который ходил по квартирам и раздавал брошюрки с наказом немедленно спасаться. Знакомая – ее звали Ирина – оставила его пить чай, выведала все подробности его личной жизни и спаслась. Оскорбленный до глубины души, я собрался оформить норвежцу его иностранную физиономию по старинному дедовскому рецепту, чтобы уважал хоть 9 мая, но Ирина заблаговременно отправила его сажать картошку на дачу к будущей теще.

Это был первый удар судьбы, чувствительный, но пока далеко не роковой.

Примерно через неделю из интернет-салона, где я тогда работал, кто-то средь бела дня уволок плоский монитор. Я только и запомнил, что настырный тип в синей рубашке долго вертелся у меня перед носом и назойливо спрашивал про какую-то потерянную сумку – отвлекал внимание. Ясное дело, что когда хозяин салона заметил пропажу, начались всякие вопросы, типа: «Что делать?» и «Кто виноват?» Я отвечал, что сделать уже ничего не сделаешь, и вообще смотреть за монитором должен не старший смены, а охрана, которая вечно сидит в баре и треплется с официантками. Но хозяин все равно продолжал вякать, что это мои проблемы. В результате мы с ним не поняли друг друга и решили, что один из нас должен уйти. А так как хозяин уйти не мог, ушел я.

В другое время я, возможно, развил бы перед хозяином теорию о роковых обстоятельствах — недаром, как бывший студент-философ, пережил когда-то до вылета целых три сессии, но тогда мне стало как-то все равно. Обрыдло все — и мерцание экранов, и духота, и вообще сама необходимость работать для того, чтобы жить, а жить для того, чтоб работать. Идиотский замкнутый круг!

Мной овладела хандра. Нужно было искать новую работу, но один вид газеты с объявлениями наводил на меня тоску. Я не то, чтобы запил, а скорее загулял. Есть у меня такая примета: когда дела не идут, надо не залегать на дно, а вышибать клин клином. Устроить себе грандиозный гудеж. Вот я и устроил.

Остававшиеся у меня деньги – что-то около трехсот сорока долларов – я решил разделить на две кучки: одну прогулять за один вечер, а другую оставить, чтобы заплатить за квартиру. Но только вышла неувязочка. В ресторане меня стал задирать один парень. Он врезал мне, а я ему. Когда же он выполз из-под стола, выяснилось, что у него красная книжечка. Якобы он был при исполнении, а меня не задирал, а хотел проверить документы. Что он там интересно исполнял? Танец живота на сцене?

В результате я расстался не с половиной денег, а со всеми, радуясь еще, что так дешево отделался.

Вернувшись домой, я сосчитал оставшиеся деньги. Восемьдесят три рубля пятьдесят копеек. И с этой суммой мне предстояло начинать новую жизнь…

Усмехаясь, я выложил деньги на письменном столе так, что они образовали змейку: пятидесятка и три десятки, вытянутые в линию. Оставшейся мелочью я изобразил змейке глаза и ноздри, после чего рухнул на диван и уснул. Снилась мне какая-то сумятица. Перекошенные лица, отблески пламени. Медноволосая мадам пылко обнималась с посеребренным скелетом в сверкающих доспехах от Пако Гробано. Скелет однако по известным причинам не мог предаваться страсти. Вместо этого он целился в меня костлявым указательным пальцем и выщелкивал зубами нечто вроде торжественного марша.

Едва закончились бредовые сны, как тотчас кто-то начал настырно трезвонить в двери. Это была хозяйка квартиры — грузная дама с кавалергардскими усами по фамилии Полутонник.

— Почему вы не снимаете трубку? Я звонила вам восемь раз! Порядочные люди так не поступают! – пищала она противненьким голоском.

И тут я опять сглупил. Вместо того, чтобы попросить ее подождать с оплатой, я с похмелья полез на рожон: стал распространяться, что хуже: сдавать квартиру с треснувшим унитазом и закрытой второй комнатой или невовремя за нее платить.

Короче, не прошло и пяти минут, как моя хозяйка заявила, что пошла за участковым и чтобы я уматывал отсюда со всем своим барахлом.

И вот, когда она ушла, я сделал самую капитальную и непоправимую глупость. Я запустил подушкой в висевший в углу календарь с иконой и крикнул:

— Да что это в конце концов такое? Хоть бы черт мне, что ли, помог, раз ты не помогаешь!

Сказано это было безо всяких далеко идущих планов, без мысли даже, что это исполнится, но зато от всего сердца.

Минутой спустя, немного поутихнув, я наклонился, чтобы поднять подушку, а когда распрямился, то обнаружил, что в комнате я больше не один…

4.

Прямо напротив, бесцеремонно взгромоздившись на письменный стол, сидел кряжистый, короткорукий мужчина с близко посаженными глазами и широким сплюснутым носом. Дышал он хрипло, с явным усилием. Одет он был в светлый летний костюм, явно сшитый на заказ, на ногах – легкие коричневые туфли из телячьей кожи. Вот, правда, галстук у него отсутствовал, а ворот рубахи был небрежно расстегнут на три или на четыре пуговицы, так что видна была татуировка с большим сиреневым пауком.

Рядом с этим странным типом крутилась пышногрудая дамочка с серебристо-пепельными волосами и явно строила мне глазки: изгибалась, щурилась, приоткрывала губки, поглаживала себя по щеке длинными зелеными ногтями. Ее сексуальные флюиды

Причем делалось это явно напоказ – с намерением подразнить меня и слегка взвинтить нервы своему спутнику. Впрочем, тому было все до лампочки: он сидел как китайский божок и только отдувался. Мне тоже, честно говоря, было до лампочки: такие особы не в моем вкусе. Я не люблю женщин, которые, как предприятия общепита, принадлежат всем, кто способен достать кошелек.

Однако только кряжистым и дамочкой число моих визитеров не ограничивалось. Немного в стороне, наполовину в комнате, наполовину в коридоре, стояла старуха-цыганка и, полным небрежности жестом старой ромалы, курила коротенькую трубочку. Она единственная почти не смотрела на меня. Кряжистый же и дамочка пялились нагло и бесцеремонно.

«Откуда они тут взялись? Новые квартиранты, что ли? Наверное, я не закрыл дверь, а Полутонник их привела… Ну уж больно быстро! – рассеянно задумался я, разглядывая своих гостей. — Ну и запястье у этого типа! Берцовая кость! Такими лапищами только граненые стаканы давить. На зоне, что ли отдувался? И цыганка откуда-то притащилась… Интересно, она с ними или так, сама по себе? Наверное, все-таки сама по себе».

Едва я пришел к такому выводу, как мне почудилось, что цыганка одобрительно зыркнула на меня черным подвижным глазом.

Пока я пребывал в недоумении, кряжистый, обернувшись, обратился к своей спутнице:

— Колоритный тип. Ты только взгляни: плечи у него как у грузчика, а лицо семинариста, исключенного из духовного училища за буйство и разгул. Улита, ты не ошибаешься? Ты уверена, что это действительно он нас вызвал?

Пепельноволосая особа мгновенно преобразилась. Теперь передо мной была самая суровая и собранная в мире секретарша – просто Мадам-Лёд.

— Он самый. Бибиков Павел Николаевич… Двадцать восемь лет. Русский, не судим, холост. Паспорт выдан ОВД № 2 г. Вологды, где и родился. Драчлив, слегка сентиментален, способен сболтнуть лишнее. Легко влюбляется. Любит поездки, — отозвалась она.

— Это хорошо. А вот что у него с происхождением? — одобрил кряжистый, по-прежнему нагло говоря обо мне в третьем лице, словно я был какой-то предмет.

— Происхождение... м-м... неоднозначное. Родители нейтралы — не горячи, не холодны. А вот одна из прабабок, урожденная графиня Воронцова, умерла, успев принять схиму.

Я оторопел. Вот уж не подозревал, что у меня в прабабках есть графиня. Да еще и монахиня!

— Так, значит, схима? – переспросил кряжистый и, чуть поморщившись, пробурчал: “досадно”.

— И, верно, досадно, — согласилась Улита. — Зато другая его прабабка, точнее прапрабабка — новгородская мещанка Нерина — в молодости ходила вечером по Лиговскому проспекту и зазывала к себе хорошо одетых мужчин. При этом, если она видела, что у клиента водятся деньги, она вполне могла подсыпать в водку порошочек и обобрать до нитки. Если же бедняга приходил в себя раньше времени и поднимал шум, то в дело вступал ее дружок с гирькой, и раздетое тело вскоре находили в Малой Невке или в заливе.

— А вот это уже наш кадр. Уважаю, — одобрил кряжистый. – Если учесть, что этот дружок с гирькой стал впоследствиии прадедушкой нашего молодца, то правильная кровь явно перевешивает.

Ошалев от такого явного наговора, я хотел вступиться за честь своей прабабки, но дамочка быстро протянула руку и зеленым ногтем легонько царапнула его по щеке. Тотчас мой рот накренило куда-то вбок, а десны заныли, как от замораживающего укола.

“Господи, да что же это такое? Что им надо?” — попытался жалобно воскликнуть я, но у меня вышло лишь “Г-гы”. Но кряжистый, кажется, отлично понял, что это было за “г-гы”. Его тяжелые веки дрогнули, а лицо стало таким грозным, что я прикусил язык.

— Продолжим... — монотонно бормотала тем временем Улита, впившись глазами мне в лоб и читая по нему, как по бумаге. — Крещен по православному обряду в Софийском соборе города Вологды, но на службах не бывает, не причащается, не исповедуется, постов не соблюдает...

— Это приятно, — одобрил кряжистый. — Что там с детством, с юностью? Было что-нибудь особенное?

— Обычный набор: врал, стирал лезвием двойки, курил в туалете, дрался, грубил старшим, задирал одноклассницам юбки, подглядывал в окно женской бани, для чего специально отколупывал краску... – Улита явно оживилась.

— Но-но, не увлекайся! – одернул ее кряжистый. – С детством ясно. Тут все наступают на одни грабли. Дальше поехали. В армии служил?

— Служил, — уже без интереса подтвердила Улита.

— Отлично. Деды с боями до Берлина доходили?

— Один был серьезно ранен в сорок третьем и демобилизован. Другой закончил войну в Восточной Пруссии. Потом он остался в армии, дослужился до полковника и успел побывать военным инструктором во Вьетнаме и на Кубе.

Ее собеседник оживился.

— Замечательно. Воображаю, какая будет физиономия у Сэма, когда он об этом пронюхает! Остальное можно пропустить! Что там у нас с главным пунктиком?

Улита уставилась мне чуть выше правой брови и сообщила:

— Все нормально. То, что нас интересует, находится во вполне удовлетворительном состоянии. Не продано, не заложено…

— Чудесно! — одобрил кряжистый. — Остались сущие пустяки – заключить договорчик и объяснить нашему другу его новые обязанности… Улита, он должен говорить!

Перепельноволосая вновь царапнула ногтем мою щеку, и ледяные осколки перестали впиваться мне в десны.

— Кто вы такие? Убирайтесь отсюда! – сказал я мрачно.

— О… И он еще не знает! Сам же нас звал! – ничуть не обидевшись, укорил меня кряжистый.

— Кого звал? – опешил я.

— Да того и звал, кто пришел, — обладатель широченных запястий хмыкнул с явным удовольствием.

— Ага, вот как! Значит, вы черти, — утвердительно сказал я.

Услышав слово «черт», старуха-цыганка приподняла бровь и насмешливо переглянулась с Улитой. Кряжистый же самым искренним образом оскорбился.

— Я не черт! – свирепо крикнул он. — Черти, демоны, суккубы — эта адская мелочь, которая бегает на посылках, соблазняет и подсказывает на ушко, как лучше нагадить ближнему... Я же – забирай выше! — бес третьего ранга Арей, начальник русского отдела, имеющий право свободного выхода из преисподней и ношения регалий по желанию.

Я растерянно, сам не зная зачем, поинтересовался, о каких регалиях идет речь. Арей назидательно уточнил, что под регалиями он подразумевает рога, хвосты и трезубцы. Иногда и копыта, но крайне редко. Кроме того, он, как бес третьего ранга, обладает правом постоянно держать при себе до тысячи духов низших разрядов на посылках, отставную языческую богиню для тонкой магии и ведьму-секретаршу. Упомянув об отставной языческой богине, Арей посмотрел на старушку-цыганку, а, говоря о секретарше, покосился на пепельноволосую дамочку.

— Улита, — скомандовал он. – Давай договор!

— Э, нет, стойте! – возмутился я. – Какой договор? Я не собираюсь продавать вам свою душу!

Глаза начальника русского отдела стали багровыми и выпуклыми, как у бочковой сельди. Из носа пахнуло душной серной вонью.

— Сеньор-помидор, не утомляй меня! Перед кем ты хорохоришься? — рявкнул он. — Имей в виду, что я не переношу лицемерия, хотя сам его и изобрел! Прожив на свете почти тридцать лет, ты ни разу даже не задумался над тем, что у тебя есть душа. Теперь же трясешься над ней, как невесть над каким сокровищем и не хочешь писать закладную — это же смешно! И потом кто тебе сказал, что я собираюсь покупать твою душу?

— А что же тогда? – подозрительно поинтересовался я.

— Речь идет об аренде.

— В каком смысле об аренде? — спросил я.

Бес поморщился, как если бы его вынуждали отвечать на очевидный вопрос, и разразился длинной трескучей тирадой.

— Сам понимаешь, милый мой, что такое покупка! — разглагольствовал он. — Это по сути означает, что при жизни мы снабжаем некоего субъекта деньгами, успехом, здоровьем и разнообразными наслаждениями, а взамен забираем после Страшного Суда его душу. Здесь же, на этом свете, субъект и в ус не дует, чтобы нам помочь: он только жрет, пьет, развратничает и давит своими роскошными автомобилями прохожих. Но подумай сам, зачем нам такая ничтожная душонка с ее убогими запросами, если она и так самотеком, подчиняясь лишь собственным влечениям, попадет к нам? К чему неоправданные затраты? Именно этот вопрос мы недавно и обсуждали на совещании в аду под председательством Самого. И Везельвул, да будем мы все под его копытами, распорядился о переходе к новым формам работы — к аренде души на определенный период. Три года. Не более. Далее — твоя душа снова в полном твоем распоряжении. А впридачу кругленькая сумма и отличное здоровье. Распоряжайся ими как знаешь. Хочешь – воспитывай сироток, хочешь – отправляйся в монастырь. Я лично не против. И Сам не против.

— А эти три года, что ли, вам служить? — хмуро спросил я, едва успевая за расхлябанной речью кряжистого беса. – Всякой мерзостью заниматься? Приносить кровавые жертвы, осквернять святыни, служить черные мессы? Иди вы знаете куда!

Арей расхохотался. Зубы у него были страшные – крепкие, заметно сточенные, с большими щелями. Из ушей у него снова повалил едкий пар.

— Сеньор-помидор слишком много о себе мнит! С чего он решил, что на него сразу возложат такие важные и ответственные миссии? Для этого у нас в преисподней работают чудесные, подготовленные специалисты. Мой же отдел вообще этим не занимается. Клянусь своими регалиями, на сеньора-помидора будут возложены несложные технические функции: подготовка бумаг, командировки, несложные поручения самого нейтрального характера и так далее. И не надо больше ломаться! Вы не барышня, а я не гусарский поручик.

Такая чрезмерная уступчивость показалась мне странной. Я сменил слишком много работ, чтобы верить тому, что говорят при приеме. У меня даже нюх развился. На надувательство.

— Нет, нет и нет, — сказал я. – Дверь вон там. Можете топать. Не стану я с вами договариваться.

— Паша, ты меня утомляешь. Я объясню, почему нам нужны именно ты, — терпеливо сказал Арей.

— Неплохо бы.

— Дело в том, что ты... м-м... как бы это выразиться, пробный шар.

— Пробный шар чего? — настороженно спросил я.

— Новой формы работы. Арендной. Мы не в состоянии работать по-старому. Нам не хватает свежих мозгов и компетентных сотрудников для работы здесь, в человеческом мире.

— Но почему?

Арей удрученно развел руками.

— Скажу по секрету, преисподняя забита до отказа, особенно ее буддийский и исламский сектора. Впрочем, западный сектор, благодаря нашим друзьям-сектантам и отчасти Сэму, тоже очень быстро пополняется новыми грешниками. Все это привело к тому, что мы вынуждены снимать с Земли многих сотрудников и переводить их на работу в ад — должны же мы как-то справляться с потоком?

— К тому же население Земли растет, и оставшиеся сотрудники не справляются... – добавила Улита.

Арей нетерпеливо кивнул.

— Одним словом, высшая коллегия под председательством самого Князя Тьмы приняла решение о создании смешанных рабочих групп, состоящих, как из нас, духов тьмы, так и из людей, работающих по договору аренды. Если эта задумка сработает, мы сумеем заделать кадровую брешь. Вначале решено создать одну экспериментальную рабочую группу, в которую войду я, как начальник русского отдела, Улита, Ягге и ты, мой мальчик. По тому, как ты себя проявишь и будут судить о результатах этого нового принципа работы.

— Но почему именно я? Я не давал согласия! — возмутился я.

— Ты должен его дать. Мы довольно долго ждали подходящего момента, который и наступил, когда ты кощунственно запустил подушкой в календарь. Т<