Принял: наемный сотрудник русского отдела ада паша Бибиков

Наемный сотрудник Бибиков это, увы, я. Всякий раз, как я видел эту всплывающую помимо моей воли подпись, меня охватывало нехорошее предчувствие. Точно скользкий ледяной червяк пробирался вдруг в позвоночник и неотвратимо полз вверх.

Смерть деловито убрала бумаги.

— Куды души-то сваливать? В ад уж третий день душепровод забит! Никак не прочистят. Застряли где-то посередке, дрожат, стонут — с места не сдвинешь. Уж мы их и гирьками, и магией, и так и сяк. Прям хоть криком кричи, бляхи-болталы! — опять забузила Смерть.

— Разберемся! — пообещал я.

— Знаю я, как вы разберетесь! С иностранных держав пример берите, лапотники! У Сэма вон душепровод — новехонький, широкий. Только мешок тряхонешь, они сразу туда вжик! — и полетели по трубе до самого Ада, родимые! Я прям ажно всегда трясусь, как бы саму туды не уперло.

Из-за закрытой двери директорского кабинета донеслось рычание. Едко пахнуло серой. Мы с Улитой понимающе переглянулись. Нашего босса выводит из себя любое, даже случайное упоминание о дядюшке Сэме.

— Подумаешь, душепровод у Сэма! Эка невидаль! Зато души там какие — гниль одна, труха! В теплой воде развариваются! Калибру того нет, как у нас! — убежденно сказала Улита.

Что да то да. Тут даже Смерть не стала спорить. Души русских грешников всегда отправлялись в Ад с пометкой “высш. сорт”.

Да только велика ли радость? Отправлялись же!

2.

Судьбы домов порой куда интереснее, чем судьбы людей, хотя дома и стоят на одном месте, а люди вечно несутся куда-то с суетливой стремительностью, словно норовят обогнать собственную тень.

В Москве на улице Большая Дмитровка рядом с бывшим флигелем Училища колонновожатых, которое в год, когда русские войска победоносно вошли в Париж, открыл у себя генерал Муравьев, стоял дом № 13. Это длинное унылое здание, выстроенное прочно, но скучно, уже второй век пялилось небольшими окнами на противоположную сторону улицы. Дом № 13 был так безрадостен и сер, что при одном, даже случайном взгляде на него, барометр настроения утыкался в деление “тоска”.

Хотя об этом никто уже не помнил, уныние, распространяемое домом, было связано с местом, на котором он был построен. Когда-то, на том же самом пространстве — возможно, и фундамент еще сохранился, стояла церковь Воскресенья в Скоморошках. А до церкви еще, отчего и произошло ее название, прочно погребенная в веках, раскинулась здесь озорная скоморошья слободка с питейными заведениями, непотребными девками, огненными плясками и ручными медведями, которых водили за кольцо в носу и которым подгулявшие стрельцы подносили в бадейке браги. Чуть не каждую ночь пошаливали здесь разбойные люди, поблескивали ножами, помахивали кистенями, до креста раздевали, а, бывало, что и до смерти ухаживали подгулявших православных.

При Наполеоне во время грандиозного пожара, охватившего Москву с трех концов, церковь Воскресенья в Скоморошках сгорела, и вскоре на ее фундаменте священник Беляев выстроил жилой дом. Но нет, не держалось на проклятом месте духовное сословие — будто кости скоморохов гнали его из-под земли. И двух десятков лет не прошло, выросли здесь меблированные комнаты “Версаль”, с закопченным тоннелем коридора, клопиными пятнами на стенах и вечным запахом дешевого табака из номеров. Каждый вечер бывали здесь в меблирашках попойки; шла карточная игра; захаживали девицы с бульваров; а в угловом номере жил шулер, поляк с нафабренными усами, хорошо игравший на кларнете. Жил он здесь лет пять и прожил бы еще дольше, не подведи его однажды крапленная колода и не окажись у пьяного вдрызг артиллерийского майора заряженного револьвера.

Меблированные комнаты “Версаль” с провонявшим коридором были на втором этаже; в нижнем же этаже дома № 13 располагалась оптическая мастерская Милька, у которого Чехов заказывал себе пенсне, а с переулка притулился магазинчик “Заграничные новости”, где гимназисты покупали папиросы с порохом, шутихи и (из-под прилавка) непристойные снимки. По секрету, отчасти в оправдание непомерной цены, сообщалось, что карточки привезены из самого Парижа, хотя в действительности ниточка от них тянулась в Газетный переулок, в фотографию Гольденвейзера — сентиментального баварца, бывшего также великолепным художником-анималистом.

В советское время дом № 13 вначале был передан гостинице мебельпрома, а затем в него вселился объединенный архив Мосводоканала. Бодрые архивариусы в нарукавниках делали выписки, а первый начальник архива Горобец, бывший мичман Балтфлота, резал ливерную колбасу на лакированной конторке Милька, умершего в Харькове от тифа в двадцать первом году.

Так — меблированными комнатами, магазинной суетой и лоснящимися нарукавниками — день за днем и год за годом осквернялся забытый алтарь храма Воскресенья в Скоморошках, и вот однажды на рассвете из глухой стены соседнего флигеля училища коллоновожатых вышагнули двое.

В первом, кряжистом, громко сопящем сквозь сплюснутый нос мужчине, узнавался начальник русского отдела Арей. С ним рядом обреталось шарообразное существо, состоящее из одних только красных турецких шаровар и высокой шапки и непрерывно что-то бормотавшее.

Слуги ада, возникшие столь непрошенно и бесцеремонно, огляделись. На афальте клочьями лежал туман, пахнущий сырым отлежавшимся одеялом.

— Это здесь? — спросил Арей, страдая серной отдышкой.

Шарообразное существо прервало бормотание и утвердительно качнуло шапкой.

Арей подошел к дому № 13 и по-хозяйски сдернул пласт облупившейся штукатурки. Если бы неудачливый актер Паша Бибиков увидел его в этот миг, он не узнал бы своего работодателя. На скуластом лице начальника русского отдела не было в тот миг ничего симпатичного или хотя бы мелодраматического: не было ни личины опереточного злодея, ни добродушного подшучивания ожиревшего дядюшки — ничего из того, чем явилось это лицо Бибикову в пивнушке неподалеку от театра “Музы”. Оно, лицо его, было нынче малоподвижным, мертвенным и отливало одутловатой синевой, как у утопленника.

Арей стоял, попирая асфальт косолапыми ступнями — кряжистый, наглый, уверенный в себе, и этим сильно отличался от шаровар, то и дело смущенно приседавших и подхалимски дрыгавших ножкой.

— Ну, карлик тела и титан духа, что скажешь? До чего еще ты додумался, сидя на одной цепи с Цербером? — иронично спросил Арей, обращаясь к шарообразному существу.

— Что подлецов нет, а есть только люди нравственно приспособленные, — тонким горловым голосом промолвило шарообразное существо.

— Недурно сказано, мой кладбищенский гений! — загоготав, одобрил Арей. — Ты поэт и философ, взрощенный на хилой почве адской канцелярии. В таком случае Иуда — всего лишь решивший подзаработать интеллигент, остро нуждающийся в горсти сребренников... Но хватит кормить друг друга бульоном из парадоксов. Вернемся к делам. Кроме этого дома, что еще Князь Тьмы велел передать мне?

Шаровары подпрыгнули, и в следующий миг из их складок возникла разлинованная конторская тетрадь с типографскими буквами на обложке “Книга учета”. Такие видавшие виды пожелтевшие тетради не в новинку у нас в России, эти непременные обитательницы бухгалтерий и контор уже и новые выглядят как старые, поскольку обычно закупаются на много десятилетий вперед и долго пылятся на верхних полках шкафов, терпеливо дожидаясь, пока до них дойдет очередь.

Начальника русского отдела эта конторская тетрадь ни сколько не удивила, а если и удивила, то он никак этого не показал. Взяв у посланца тетрадь он поочередно приложился к ее обложке губами и лбом. А в следующую минуту в застывшей декорации хмурого утра под картонно-неподвижными небесами с желтыми пятнами фонарей состоялся загадочный и непонятный разговор.

— Ты не удивил меня, карлик. К этому давно шло. И это всё, зачем ты послан? — спросил Арей.

— Здесь те, кого Он выбрал, — сказало шарообразное существо.

— Ты знаешь больше, чем говоришь. Выходит, приговор уже вынесен?

Шаровары неопределенно затрепыхались.

— Приговор вынесен вчерне. Остальное будет зависеть от тетради.

Арей пожевал губами, глядя не на своего уродливого собеседника, а на новую водосточную трубу, на которой кто-то нацарал гвоздем комбинацию из нескольких емких слов. Эта комбинация заставила начальника русского отдела ухмыльнуться.

— Неизвестно еще, кто у кого учится и, следственно, кто нравственно приспособленнее, — хмыкнул он. — И что, приговор только нам, больше никому?

— Ты сам знаешь, что остальные уже мертвы, — сказало шарообразное существо.

Арей насмешливо засопел.

— Я скажу тебе, что с ними стало. Их, как свиней, задавил жир. Особую благодарность за это надо объявить нашему другу дядюшке Сэму. Интересно, каков ныне в геене спрос на оплывшие души? Не слишком велик, не правда ли?

— Я не стану этого обсуждать. Чего не знаю, того не знаю, — встревоженно заерзали турецкие шаровары.

Начальник русского отдела хлопнул ладонью по бараньей шапке.

— Что, карлик, и ты боишься этого прощелыгу? Ладно, не будем напрасно пинать воздух. Скажешь Тому, Кто дал тебе пергамент, что я сделаю всё, что от меня зависит. А теперь поди-ка сюда, я кое о чем хочу тебя спросить...

И, наклонившись, бес третьего ранга негромко зашептал что-то в недра изнывающей от беспокойства бараньей шапки. Баранья шапка ответила, но так тихо, что вообще ничего нельзя было разобрать.

Шептались они недолго. Когда вскоре, наполняя электрическим гулом соседние переулки, по параллельной Большой Дмитровке Тверской улице проползла гремящая гусеница первого троллейбуса, ни шарообразного посланца, ни напористого начальника русского отдела возле дома № 13 уже не было.

С того самого утра вокруг дома по Большой Дмитровке закружила адская карусель. Знающие люди плевались и переходили на другую сторону улицы. Вначале начальник объединенного архива Мосводоканала, сменивший в свое время бывшего мичмана Балтфлота, неожиданно попал под суд по неприятному финансовому делу, связанному с незаконной субарендой площадей. Нагрянула проверка, захлопали кулаки по столам, заметались сердца, запрыгали под язык таблетки валидола, всколыхнулась вековая пыль. Затем весь архив Мосводоканала подбросило в воздух, завертело и, пуржа вспугнутыми с насиженных мест бумажками, перенесло по новому адресу на ул. Лобанова.

Примерно месяц дом № 13 стоял пустым, и за это время кто-то ухитрился разбить бутылкой стекло на втором этаже и искорежить гвоздем цептеровский замок, вселив в его недоверчивую душу стойкое неприятие ключа. Кроме того неизвестным среди бела дня были увезены в неведомом направлении фигурные литые решетки подвала, служившие еще священнику Беляеву.

Возможно, позор дома продолжался бы и дольше, если бы однажды возле дома № 13 не появился молодой человек с широкой спиной, одетый в темно-бардовый твидовый пиджак и желтые одуванчиковые брюки, из-под которых выглядывали белые носочки с трилистниками. Некоторое время молодой человек деловито разглядывал невыцветшее пятно от отодранной вывески архива Мосводоканала, а потом неуклюже, но очень старательно привинтил на то же место новую вывеску. Вывеска была черная, с желтыми золочеными буквами, и гласила: ЗАО “РАЙ-АЛЬТЕРНАТИВА”.

 

 

Глава вторая.